|
Далия Дорнер стала судьей, поскольку "настало время решать", Тиркель: "Если закон невыносим, найдем возможность обойти его". Когда "верховные" говорят – стоит к ним прислушаться.
Судей Верховного суда мы, как правило, знаем по их вердиктам или общественным выступлениям, хорошо продуманным и четко сформулированным. Они прилагают большие усилия, чтобы подчеркнуть свою государственность и деловитость, создавая Верховному суду имидж института, возвышающегося над политикой, преодолевающего человеческие слабости и действующего сугубо в интересах дела. Порой даже кажется, что это сам платоновский царь-философ облачился в мантию и стал судьей Верховного суда.
И лишь в редчайших случаях нам удается увидеть под мантией реального человека, познакомиться с его личными качествами, мировоззрением и идеологией. Такая возможность представилась совсем недавно благодаря публикации новой книги "Без мантии – беседы с судьями Верховного суда" (издательство "Едиот сфарим"), содержащей 13 интервью с бывшими судьями.
Раскрыв свою душу в беседах со студентами юридического факультета, судьи познакомили нас со своим внутренним миром. Чтение этой книги крайне поучительно, а выводы чрезвычайно увлекательны, но и не менее тревожны. Сбросившие мантию и без стеснения выражающие свои мысли судьи обнажили перед нами предрассудки, радикальные взгляды и бесконечное высокомерие в отношении общества, которому они вроде бы как служат. Без мантии - и без стыда.
Расизм и высокомерие
Один из самых увлекательных аспектов, раскрывающихся при чтении книги – это отношение судей к израильскому обществу. Эта тема поднимается раз за разом, когда судей спрашивают о снижении общественного доверия к судебной системе, 25 лет назад достигавшего 80%, а теперь составляющего лишь 22%. Вот только вместо того, чтобы принять критику и попытаться переосмыслить что-то в своих позициях, судьи вновь и вновь обвиняют само общество.
Так, например, рассуждает судья Шломо Левин, утверждая: "Следует помнить, что люди прибыли из стран, где общественное доверие к судебной системе изначально было крайне ограниченным, скажем, репатрианты из России" (стр. 67). Немногим отличается и ответ Далии Дорнер: "Возможно, некоторые из респондентов опроса - это люди, не понимающие, что такое демократическое государство, где для достижения результата взятка не требуется. Вот, например, в России судей подкупают" (стр. 164).
Рассказывая об Ашдоде 1950-х годов, Дорнер замечает, что "из 5000 жителей, только 300 являлись израильтянами-старожилами, остальные же были новыми репатриантами, в основном из Румынии и Марокко". По словам Дорнер, когда ее супруг открыл юридическую фирму, клиенты иногда спрашивали "нельзя ли закончить дело", предполагая, что закон можно как-нибудь и обойти.
Това Штрасберг-Коэн тоже обнаружила свое недовольство репатриантами из Марокко: "В то время, когда они репатриировались в Израиль, они стали, мягко говоря, особенно неинтеллигентной прослойкой, поскольку вся их интеллигенция эмигрировала во Францию. Сюда же приехал человеческий материал совершенно определенного свойства" (стр. 230). Ну и понятно, что с таким некачественным народом, совершенно ни к чему воспринимать всерьез критику в отношении суда. А Дорит Бейниш разъяснила, что во многих случаях тот, кто критикует суд, просто "не читал приговор, поскольку тот слишком длинный и сложный" (стр. 308).
Пренебрежение судей к израильскому обществу отражается и в их ответах на другие вопросы. Судья Ицхак Замир, например, убежден, что апатия по поводу коррупционных дел является "серьезным недостатком израильского общества", поскольку оно "не придает достаточного значения честности, справедливости и нравственным ценностям". Это, по его мнению, связано также и с национальным характером: "в течение длительного периода рассеяния... большая часть усилий была направлена на выживание", и потому евреи "не приобрели уважения к этическим нормам, установленным окружающим их обществом" (стр. 115).
И если вы думаете, что подобное мнение судей касается исключительно событий давней истории, то вы глубоко заблуждаетесь. Например, вот как Штрасберг-Коэн относится даже к сегодняшним юристам, выпускникам университетов и колледжей: "Многие из них просто никуда не годятся", - говорит она. Почему? Да потому что, некоторые из них "не получили хорошего воспитания ни дома, ни в школе, ни на факультете" (стр. 239).
Социальные архитекторы
Ну, а если народ попался такой убогий, кто же спасет его от него самого? Конечно же, судьи! Вновь и вновь судьи повторяют слова о социальной миссии, которую они видят в своей судейской деятельности и о силе, которой эта миссия наделяет их, для формирования общественного облика и изменения, принятых в обществе моральных норм. Именно так отвечают судьи на вопрос о том, почему решили изучать юриспруденцию и строить свою карьеру в этой сфере.
Например, Ицхак Замир объясняет свое решение стать юристом, принятое еще в подростковом возрасте так: "Я обнаружил, что юриспруденция является социальной доктриной. Она отражает политику, насыщенна нравственными ценностями, формирует общественный облик и образ жизни". И тут, обратите внимание на чеканность его формулировки: "Юрист, сказал я тогда сам себе, на самом деле является архитектором общества" (стр. 108).
Дорит Бейниш тоже много размышляла о том, станет ли для нее мантия подходящей карьерой, и признает, что в юности все еще не осознавала "социальную миссию суда" (стр. 277), а поэтому колебалась. Но четче всего выражает эту идею судья Далия Дорнер: "Я решила стать судьей, потому что все годы до этого оставалась в стороне, и мне это надоело, - говорит она. - Я почувствовала, что пришло время определять, что и как должно быть" (стр. 170).
Каким же образом формируется общественный облик? Ицхак Замир объясняет это в деталях: "Судебная система - это не просто набор технических правил, а система, основанная на нравственных ценностях". Среди них он перечисляет "права человека", "равенство" и другие ценности, важность которых, как и само их применение вызывают в Израиле жаркие политические споры. Несмотря на это, по словам Замира, "предназначение каждого юриста ... защищать эти ценности ... и продвигать их" (стр. 110).
Судебный активизм на стероидах
Некоторые из судей обнаружили в беседах весьма радикальные взгляды на свою миссию. Так, например, Далия Дорнер гордится случаем, когда она обосновала свой вердикт идеями постмодернистского философа Мишеля Фуко, который пошел даже дальше, чем Аарон Барак: "Я процитировала Фуко, сказавшего, что социальные нормы проникают в правовые нормы и изменяют их" (стр. 155). А судья Яков Тиркель, в свою очередь, объясняет, как судья способен "преодолеть" требования закона: "Если вам на стол положили закон, который, по вашему мнению, невыносим ... на то ты и судья, чтобы найти выход и обойти его" (стр. 250).
Понимаете? Какой бы там себе закон не принял Кнессет, совесть Тиркеля и радикальные воззрения Дорнер всегда окажутся выше и важнее воли народа. Они найдут способ, как "обойти его".
Помимо тех завышенных полномочий, которые они сами на себя взяли, судьи по ходу дела раскрывают свои довольно проблематичные взгляды на структуру системы управления в либеральной демократии. Так, например, Дорнер отказывается признать, что идея прав человека и вытекающие из нее последствия являются одним из главных камней преткновения между правыми и левыми во всем западном мире на протяжении последних почти двухсот лет. Поэтому утверждая, что "вердикт не зависит от политического мировоззрения", она, тем не менее, убеждена, что на него влияет "юридическая точка зрения, защищающая права человека". И поскольку она не понимает, что права человека являются предметом политических разногласий, она продолжает задаваться вопросом: "Отчего же часть правых отказывается от защиты прав человека? Почему они считают, это исключительно левым интересом? Права человека отнюдь не являются прерогативой левых" (стр. 167).
В свою очередь, Штрасберг-Коэн, совершенно по-новому определяет роль судебной власти в модели разделения властных полномочий: "Есть законодательная власть, чья функция состоит в том, чтобы принимать законы, есть исполнительная власть, занимающаяся выполнением задач, а есть судебная, которая должна контролировать" (стр. 235). Это утверждение напрочь игнорирует общепринятые положения политологии, объясняющие, что принцип разделения властей направлен на децентрализацию власти, а не на превращение одной из ветвей правительства в судью, следователя и палача в одном лице.
Вопреки сложившейся политической традиции, Штрасберг-Коэн изобретает абсолютно новую ветвь власти "контролирующую", элитарную и не избираемую, концентрирующую в своих руках огромную силу и возвышающую себя в качестве высшей власти над всеми остальными ветвями. В свете подобных взглядов, неудивительно, что Далия Дорнер считает, что израильский суд "излишне пассивен" по отношению к Кнессету (стр. 165).
Толкачи социализма
У судей сформирована четкая позиция по некоторым из наиболее важных политических вопросов, стоящих на повестке дня. Особенно им нравится обсуждать тему "социальных прав". Вокруг этого вопроса сталкиваются экономические точки зрения справа и слева во всем западном мире. Остается он предметом ожесточенных дебатов и внутри Израиля, регулярно возникая при обсуждении законов Кнессета. Судьи, разумеется, дружно придерживаются левых позиций, выражая надежду на еще более прогрессивное законодательство. Как объясняет Штрасберг-Коэн: "Если бы можно было принять основные законы во всех социальных сферах, было бы очень желательно ... принять социальные законы" (стр. 237).
Что же делать, если Кнессет отказывается, а правые в Израиле не хотят продвигать социальные законы во всех "социальных сферах"? Для этого судьям и требуется право самостоятельно формировать законодательство. Бейниш объясняет: "Сегодня мы живем в эпоху, когда социальные права стали составной частью юридического процесса, а поэтому это право необходимо закрепить". Речь тут не о некоем теоретическом праве, но о недвусмысленных и определенных руководящих принципах "суд может определить в своем вердикте это право и сферу его применения" (стр. 296-7).
Судья Замир жалуется на то, что "при отсутствии конституции ... возможности суда продвигать социальные права ограничены", вопрошая: "Какова же правовая основа, используя которую суд может продвигать социальные права?" (стр. 138). Не волнуйтесь, судья Габриэль Бах с легкостью находит ответ на этот вопрос: "Очевидно, что право на равенство, даже если и не указано прямо в Основном законе о "человеческом достоинстве и свободе", должно быть частью его истолкования" (стр. 95).
Помимо социального законодательства, в ответах судей между строк хорошо просматриваются и другие законы, которые они хотели бы изменить или принять. Характерно, как далеко судьи готовы расширять использование власти государства для формирования образа жизни граждан. Това Штрасберг-Коэн, принявшая в свое время вердикт против насильственного кормления гусей, сообщает, что запретила бы и кошерный забой скота: "Вероятно, если бы был поднят вопрос о кошерном забое, я бы высказалась точно так же" (стр. 218). А Яаков Тиркель, сообщающий о том, что стал вегетарианцем, говорит, что теоретически он бы выступил за принятие закона, запрещающего употребления мяса в пищу, сетуя: "Что касается государственного вмешательства, я думаю, мы еще пока не можем этого сделать". Надо же!
Одно из открытий в ходе чтения книги - то до какой степени судьи подвержены влиянию средств массовой информации. Тиркель, например, объясняет, почему он стал вегетарианцем: "Около двух лет назад в одной из газет была опубликована статья, в которой подробно описывалось, что происходит на бойнях. Я прочитал об этих ужасных вещях и был в шоке. Я сказал себе, что больше не смогу есть мясо после того, что я там прочитал" (стр. 257). Если подобная эмоциональная заметка в состоянии столь коренным образом поменять жизненный уклад судьи, остается только догадываться насколько схожие статьи по куда более острым вопросам могут повлиять на принятие судебных решений.
Особое отношение к СМИ влияет и на судебные вердикты. Вот как описывает Эдна Арбель свои соображения в ходе принятия решения, оправдавшего Илану Даян в иске о клевете в отношении капитана Р.: "Я думаю, что это было связано и с тем, что в данном случае речь шла об уважаемой журналистке со своей собственной программой" (стр. 382). Как видно, уважаемым журналистам со своими собственными программами позволено то, что обычным людям запрещено.
Перевод 9 канала
MIDA, 10.2017