|
Когда я вышел на улицу из синагоги, моя жена уже ждала меня снаружи. "Смотри что творится!" - с какой-то смесью изумления и восхищения воскликнула она. Я огляделся и вздрогнул. Первое, что меня поразило – то, как все вокруг были одеты. Высоченные шапки типа фесок, одеяния чуть ли не до земли, на ногах остроносые туфли, даже не туфли, а чувяки какие-то. Самое удивительное, что и моя собственная одежда сменилась этим странным нарядом. Моя жена, шагавшая рядом также обратилась в ярко выраженную восточную женщину, чей голубой халат вроде бы и не выделялся среди одеяний встречных дам. Изменилась и улица. Исчезли машины, светофоры. Исчез асфальт, а брусчатка стала куда крупнее, да и обтесана она была погрубее. Ну и здания… Впрочем, многие из них оставались такими же, как мы только что видели, другие как бы появились заново, но вполне с ними гармонировали. А вот дома в современном стиле исчезли начисто. При этом Цфат оставался Цфатом – камень, цветы, и улочки, ползущие снизу вверх. Сомнений не было – мы оказались в прошлом. Однако, было это не страшно, а скорее интересно, особенно моей жене, великой ценительнице изящной одежды. Едва увидев ткацкую мастерскую, она сразу же ринулась туда. В мастерскую мы вошли свободно, но ткацкие станки не работали, прялки застыли, зато на собрании которое предстало нашим взорам, кипели страсти. Выступал невысокого роста широкоплечий мужчина, голова которого была посыпана пеплом(!), а по щекам бежали красные пятна. На нем были надеты какие-то лохмотья вроде рогожи. "Вретище" – пробормотала моя жена.
- Все вы меня знаете! – твердил он. – Я хозяин этой фабрики. Прошу вас, скажите, кому из вас я недоплатил или заплатил неправильно! Пожалуйста!
Молчание.
- Умоляю вас! Даже если речь пойдет о сущих грошах!
Народ безмолвствовал.
- Поймите, - взывал несчастный хозяин. Сегодня я встретился с великим равом Ицхаком Лурией, Святым Львом, проживающим у нас в Цфате. Я спросил его – что мне сделать, чтобы стать лучше. "Ведь ты, - сказал я, - способен увидеть корень каждой души. Я же хочу узнать, что мне сделать, чтобы исправить все, что следует исправить, начиная с момента, когда моя душа родилась в этом теле. Я знаю, тебе достаточно взглянуть на мое чело".
Он пристально взглянул на меня и пробормотал: "Почти что украл!" И вот я перед вами. Если вы не хотите, чтобы я умер от горя, скажите, кого я обидел, обсчитал, кому нанес ущерб? Спасите меня.
По залу побежала рябь удивленного гула, а мы с женой были просто потрясены. Невероятно! Мы перенеслись не просто в Цфат прежних времен. Неожиданно для самих себя мы оказались современниками великого Ицхака Лурии, ни более ни менее, как воздателя каббалы в ее современном виде, человека, переосмыслившего древнюю книгу "Зогар", основу еврейской мистики и раскрывшего человечеству тайны сотворения вселенной и тайны мироздания. Он родился в 1534 году в Иерусалиме и скончался в возрасте тридцати восьми лет. Последние два с половиной года прожил в Цфате. Следовательно сейчас 1570, 1571 или 1572 год. Помимо гениальности и огромных знаний в области мистицизма прославился сверхъестественными способностями и умением видеть то, что постижению других смертных недоступно. Похоже, нам предоставлялся случай убедиться в этом.
Между тем, народ негодовал.
- Рав Галанте! Ты всегда был с нами честен! – крикнул один из работников.
- Ты всегда был справедлив! – крикнула какая-то женщина.
- Ты всегда был щедр! – зашумели все.
- Ладно, - покорно произнес рав Галанте и подтянул к себе стоящий в некотором отдалении мешок. – Раз так – вот вам мешок с золотыми монетами. Пусть каждый из вас возьмет сколько пожелает. Или в уплату моего долга, если такой имеется, или в подарок. Никто не двинулся с места. И вдруг одна женщина встала и подошла к мешку. Ни слова не говоря, она взяла из него несколько монет. Осыпав ее благодарностями и благословениями, рав Галанте вылетел на улицу. Мы с женой переглянулись и помчались за ним. Замелькали домики, деревья, повозки, запряженные ослами и мулами. Наконец, на углу, возле синагоги, рав Галанте буквально ворвался в группку людей, окружившую высокого статного бородача с густыми бровями и бездонно голубыми глазами.
"Недаром именно в этот цвет в Цфате в последствии будут красить дома и синагоги, – подумалось мне. – Говорили, это, дескать, потому, что синий цвет означает небеса, а сие навевает человеку мысли о Б-ге. Теперь я вижу, что появился этот обычай в память о пронзительном взгляде великого праведника, чудотворца и знатока самых сокровенных глубин Торы!"
Без слов рав Галанте растолкал народ и подставил лоб.
- Ну как, рав Ицхак, - только и спросил он с трепетом.
- Понимаешь, - ответил Святой Лев, кинув взгляд ему на чело, - эта женщина ткет очень тонкую ткань и, возможно, считает, что должна получать больше, чем другие работники. Сейчас на тебе никаких следов греха не осталось.
Счастливый хозяин фабрики помчался по улице, издавая такие радостные вопли, что с окрестных деревьев посыпалась листва.
Рав Ицхак Лурия и его ученики двинулись вниз по улочке. Мы хотели было присоединиться к ним, да как-то постеснялись. Решили держаться чуть поодаль. И тут наше внимание привлекла странная пара. Это явно были муж и жена – не очень молодые, но одетые очень бедно – так, по крайней мере, определила моя жена, а она в этом толк знает. Каждый из них тащил по здоровенному мешку, а на лицах у обоих был написано райское блаженство. Супруги, озираясь по сторонам, словно таясь от кого-то, вошли в синагогу, а мы незаметно проследовали за ними и спрятались за большими, цвета свежей карамельки, колоннами. Остановившись прямо возле арон а-кодеша — то бишь Ковчега Святыни, мужчина и женщина осторожно опустили мешки на пол и, присев на корточки, стали их развязывать. Мы почувствовали потрясающий запах только что выпеченных хал.
- Все-таки какие мы с тобой молодцы! – послышался мужской голос. – Вернее, ты, Сара! Ведь ты первая сказала: "Вс-вышний так заботится о нас. Давай сделаем ему какой-нибудь подарок".
- Ну да, - отвечала женщина. – Зато тебе, Ицхак, первому пришла в голову идея класть в арон а-кодеш перед каждым шабатом Хлеба Предложения.
- А ты додумалась вместо этих хлебов выпекать халы, да такие вкусные, что каждый раз, как после субботы мы заглядываем в арон акодеш, там уже нет ни крошки.
- Наверно Б-г ест наши подарки и пальчики облизывает! – мечтательно произнесла Сара.
- У Б-га нет пальчиков, - поправил ее Ицхак. – Это еще великий Рамбам установил.
- Как это нет? – удивилась Сара. – А как же он ест тогда?
Обсудив возможные варианты Б-жественной гастрономии, они открыли арон акодеш и спешно стали перекладывать в него душистые халы. За этим занятием их застал неожиданно зашедший в синагогу раввин.
- Воры! – заорал он, поначалу в полумраке не разглядев их лиц. – Решили обчистить Святой Ковчег, да?! Серебрянную указку хотели утащить? Корону? А может, сам свиток?
Потом, узнав своих прихожан, в изумлении воскликнул:
- Ицхак? Сара? Быть того не может.
Муж и жена, дрожа, сбивчиво объяснили, что они не собирались ничего красть, просто каждую пятницу перед наступлением святого шабата они делают подарок Творцу – кладут в Ковчег свежеиспеченные халы, а после шабат проверяют – хал нет, значит, Вс-вышний принял подарок и все съел.
Реакция была неожиданной. Раввин начал кататься от хохота по каменному полу синагоги. Потом, утерев выступившие слезы, пояснил:
- Месяц назад, покидая синагогу после пятничной вечерней молитвы, я заметил, что ПАРОХЕТ – завеса на Ковчеге - слегка сдвинута. Пошел ее поправить и обнаружил, что кто-то положил в арон акодеш свежие халы. Ну я и взял их себе домой – все равно ведь засохли бы… А вы, идиоты, решили, что Б-г питается вашими халами?
Наступила тишина, прерываемая рыданиями Сары и мрачным сопением Ицхака. Так прошло несколько минут. А потом оба повернулись спиной к арон акодешу, из колыбели их счастья превратившемуся в его могилу, и, сгорбившись, побрели к выходу.
Мы с женой стояли прижавшись к колонне. Она – глотая слезы, я – стиснув зубы. И вновь послышались шаги. Из своего укрытия мы не видели его лица, но голос… неповторимый баритон рава Ийхака Лурии спутать с чьим-нибудь еще было просто невозможно. Сейчас этот баритон грохотал:
- О несчастный! Когда эта пара пекла Лехем Апаним, в высших мирах царила такая радость, такой праздник звенел, какого не было со времен Второго Храма! Ты безжалостно разрушил счастье двух прекрасных, чистых людей, и радость небес ты тоже разрушил! Знай же, что Небесный суд приговаривает тебе к скорому уходу из этого мира! Тебе остается лишь одно – каяться, просить прощения, и, быть может, чудо свершится и Вс-вышний пощадит тебя!
Раввин охнув, осел на каменный пол и в ужасе закрыл лицо руками.
-А вы, двое, - продолжал великий ясновидец, - что прячетесь за колонной в уверености, что я не подозреваю о вашем присутствии, идите сюда! Вас приглашаю я отпраздновать со мной наступающую субботу!
Пусть невеста-суббота приходит скорей в окружении радостных дней!
Пусть горят и горят украшенья на ней из больших драгоценных камней!
Пусть жених, обнимая сливается с ней под прекрасною сенью Шхины!
И пускай силы зла навсегда, навсегда, навсегда будут истреблены!
Мы поем гимн, созданый великим Ицхаком Лурией, а сам Святой Лев, одетый в белые одежды, как первосвященник в Йом Кипур, запевает. Мы стоим посреди Яблоневого сада, а вокруг – поля. Солнце, не просто красное, а с каким-то малиновым оттенком, медленно опускается за гору Мерон. Мы вышли встречать Субботу. Вдруг деревья начинают с особой силой шелестеть, в голосах птиц слышны прямо-таки нервные нотки. Мы все замолкаем. Рав Ицхак застывает, закрыв глаза и только губы его шевелятся в молитве.
- Что это? – спрашиваю я шепотом у стоящего ко мне ближе всех ученика Святого Льва.
- Души! – так же шепотом отвечает он. – К нему слетаются души с цфатского кладбища… Просят исцеления и успокоения. Он молится, чтобы они поднялись на новые высоты в духовных мирах.
Назад возвращаемся в тишине. Вдруг мой недавний собеседник вполголоса начинает рассказывать:
- А недавно, в такой же час, перед шабатом, он вдруг на этом самом месте говорит: "А что, друзья, не отправиться ли нам на шабат в Иерусалим?" "Конечно, отправимся, - ответили мы. – Вот только сходим домой, жен предупредим, чтобы к трапезе не ждали!" А он вдруг как зарыдает! "Если бы, - говорит, - вы мне хором объявили, что идете со мной, в мир тотчас же пришло бы Избавление. А так – возможность упущена!"
Я пытаюсь осмыслить рассказанное. Наверное, я бы тоже в этой ситуации побежал делиться планами с женой. А вообще, жаль, что в ХVI веке был напряг с мобильными телефонами – глядишь, и Избавление давно бы уже наступило.
***
Мы сидим за большим субботним столом. Сквозь окна видно звездное небо – именно с таким расчетом строил себе дом Ицхак Лурия.
- Да, рассказывает он. – Я родом из Иерусалима. Но еще в раннем детстве мы переселились в Каир. Там я учился в школе у одного из величайших учителей Египта - рава Давида бен Шломо ибн Зимры. Там же женился. Часто я уезжал из Каира и целые недели проводил в раздумьях в хижине на берегу Нила. И вот однажды ночью услышал голос пророка Элиягу: "Что ты делаешь в этой грешной стране? Отправляйся в Галилею, в Цфат! Там отыщи человека, который сможет воспринять от тебя учение каббалы. Имя его — рабби Хаим Виталь по прозвищу Калабрис. Его душа нуждается в исправлении, - несмотря на все ее величие. Помочь ему в этом — также твоя миссия. И знай еще, что дни твоей жизни немногочисленны…" На следующее утро погрузил я детей своих и пожитки свои на верблюдов и отправился в Цфат. Здесь учил «Зоар» у рабби Кордоверо. Когда Кордоверо покинул этот мир, я шел в погребальной процессии, и вдруг увидел два столба света, сопровождавшие умершего. А рав Хаим Виталь вот он, здесь, рядом со мной.
Ого! Оказывается, скромный ученик Святого Льва, рассказывавший мне о душах, слетевшихся к его учителю и о несостоявшемся походе в Иерусалим, и есть замечательный Хаим Виталь, человек, изложивший в своих книгах учение рава Ицхака Лурии и составивший его жизнеописание. И именно из его книг мы знаем про цимцум (сокращение) – когда бесконечный (Эйн Соф) Вс-вышний "ужался", сократил себя, чтобы дать место материальному миру, чтобы сотворить Вселенную и человека, обладающего свободой выбора. И про швират килим - разбитие сосудов, в которых в наш мир поступал Б-жественный свет, мы тоже знаем от него. О том, что искры этого света оказались в заточении у клипот – нечистых оболочек - и перед еврейским народом встала задача извлечь их из этих оболочек, вернуть им силу, вернуть их в мир. Ну, и вытекающее их этого учение о тикун олам – исправлении мира – это ведь тоже ангелам не перепоручишь – все лежит на наших, человеческих плечах.
Великий ученик и величайший учитель. Да-да, величайший! Про некоего товарища, которого обожествили в двадцатом веке писано: "Он в черепе сотней губерний ворочал"… Подумаешь, губернии! ЭТОТ в черепе ворочал мирами!
И мне вдруг становится понятным - когда ТАКОЙ человек за десять минут до наступления субботы зовет двинуться в Иерусалим, преодолевая сотни километров, то не рассуждают, не бегут предупреждать жен и даже за мобильники не хватаются – буде они уже изобретены. Просто берутся за руки и летят сквозь вечность.
Мы с женой прощаемся с шабатом. Снова солнце, красное, с малиновым оттенком, опускается за Мерон. Медленно, осторожно, словно женщина босой ногой проверяет, не холодна ли водичка.
Там, где расстилались поля, стоят здания. Там, где шелестел Яблоневый сад, выросла синагога, которая так и называется – синагога Ари. А в окнах окрестных домов – электрический свет. Мы в двадцать первом веке. Еще час и кончится суббота. Еще два часа – и автобус увезет нас из Цфата. Но я вернусь сюда, обязательно вернусь, и верю – однажды, в пятницу, перед закатом подойдет ко мне человек с густыми бровями и и бездонно голубыми глазами и скажет своим неповторимым баритоном: "Пойдем сейчас в Иерусалим праздновать субботу?" И я отвечу: "Пойдем!"
"Новости недели", 8.05.17
Другие статьи А. Казарновского