|
Думаю, у каждого из нас есть свои «скелеты в шкафу» — постыдные поступки, о которых стараешься никому не рассказывать, но которые никогда себе не простишь.
Есть они и у меня, и сегодня я решился рассказать об одном из них, совершенном летом 2005 года.
В ту пору я был редактором газеты «Русский израильтянин», и с момента провозглашения плана Ариэля Шарона по одностороннему размежеванию с сектором Газы сразу же занял позицию открытого неприятия этого шага.
Должен при этом заметить, что я не отступил от своих журналистских принципов, и наряду с публикациями против размежевания активно публиковал интервью и с его сторонниками, не меняя в их позиции ни слова и предоставляя возможность высказать свою точку зрения.
В один из июльских дней на редакционную почту пришел материал с заголовком «Дневник заключенной». Его автор рассказывала о том, как была вместе с подростками арестована за участие в демонстрации против плана Шарона; как жестоко полицейские обращались с этими детьми; как она была поражена их стойкостью и мужеством, а главное – беззаветной любовью к Земле Израиля.
Мне показалось, что автор очень молода, во всяком случае, по остроте восприятия происходящего она и сама была почти подростком.
Спустя пару дней она позвонила мне в редакцию и спросила: напечатаем ли мы материал?
Я ответил, что обязательно напечатаем в ближайших номерах.
— В следующем номере? – уточнила она.
— В ближайших, — уклонился я от прямого ответа.
— Жаль! – только и сказала она и повесила трубку.
Материал не вышел ни в следующем номере после нашего разговора, ни в последующем. Сказалась обычная редакторская скупость: если у тебя есть несколько интересных материалов, не стоит слишком баловать читателя и выкладывать все сразу, лучше растянуть «вкусняшки» по времени.
А еще через неделю, 17 августа 2005 года, Елена Босинова совершила акт самосожжения в знак протеста против изгнания евреев из Гуш-Катифа. И вышедший 23 августа номер «РИ» с ее «Дневником заключенной» она так и не увидела, чего я до сих пор не могу себе простить.
Ее страдания продолжались еще почти 10 дней – врачи отключили Босинову от аппаратов искусственного обеспечения 26 августа, когда Гуш-Катиф уже был очищен от евреев. Ей было 54 года.
Самосожжение Елены Босиновой стало первой подобной акцией политического протеста в истории Израиля.
Сейчас просмотрел интернет – на русском языке о ней очень мало. Но на иврите есть небольшая статья в «Википедии», которую было бы неплохо перевести. Она заслуживает, чтобы ее помнили и на русском.
ОТ РЕДАКЦИИ
И всё-таки Лена Босинова не забыта. По сей день на сайте "Хроники Иерусалима" существует ее страница, на которой можно увидеть фотографии и прочитать статьи той, кто наивно посчитал, что мучительная смерть способна остановить бульдозер размежевания.
Очевидно, опубликованный здесь текст "Пленники полиции" и послужил основой для той статьи, о которой пишет наш коллега. Познакомимся с фрагментами статьи, которая достойна нашего внимания.
"Думаю, нам следует завести рубрику в интернете под названием: «Мы поимённо вспомним всех, кто поднял руку!»
16 мая 2005 года с перекрытия 39 перекрёстков Страны началось Большое Народное Противостояние за Сектор Газа и Северную Самарию. Увы, нам предстоит пережить ещё немало боли и обид от продажной диктаторской власти, её судебных, силовых, газетных и Гостелерадио — защитников. И они все должны быть уверены: мы поимённо вспомним всех, кто поднял руку!
Была ли это рука, поднятая за продажу Родины в правительстве, Кнессете и его комиссиях или на голосовании в судах или партиях; рука, подписавшая пуск брандспойтов, или кулак, занесенный для удара над участником ненасильственного сопротивления, поднятый в любом конце Страны на её защитников, сидящих на дорогах, в полицейских участках и тюрьмах; или лживый язык следователя; или бойкий голос актёра в роли редактора-ведущего, — все обладатели этой Руки должны твёрдо знать… Цитата из статьи Елены Пленники полиции
"Я, Лена Босинова, гарантирую достоверность всех касающихся лично меня фактов, изложенных в данной статье.
Имея в активе отличную брошюру Ноама Федермана «Знай свои права», прочитанную пару месяцев назад, о том, как вести себя при задержании и в тюрьме, я считала себя подготовленной к любому повороту событий.
Как я заблуждалась! Во-первых, содержание брошюры поистёрлось в памяти. Во-вторых, растущие массовые акции протеста против бегства с южных и восточных земель Израиля, вызвали подготовку государством и полицией специальной стратегии. И от национального лагеря потребовалось выработки адекватной линии поведения для случаев задержания и случаев ареста. О том, что этим вопросам посвящёна отдельная инструкция и памятка Юридического форума за Эрец Исраэль («а-Мокед а-мишпати лемаан Эрец Исраэль»), я до демонстрации (акции протеста) не знала… А, прочитав эти материалы потом, поразилась числу сделанных ошибок, которых можно было избежать.
… В этот день, 16-го мая, перед поездкой на блокировку перекрёстка я обшила свой флажок Израиля по периметру оранжевой лентой – той, которую все крепят на антенны машин. Этот цвет уже прочно утвердился в Стране как символ ненасильственной борьбы против отдачи арабскому врагу Сектора Газы и ряда поселений Северной Самарии. Поэтому понятно, что оранжевая полоса вокруг Израиля – это его полоса безопасности, буферная зона: на юге – Газа, на востоке – Иудея и Самария, на Севере – Голаны. Флажок, обшитый оранжевой лентой, был — словно живая иллюстрация к лозунгу: "Аза, ЕША ве-Голан – рецуат — а-битахон!" (Газа, Иудея, Самария и Голаны – защитный пояс!)
Но что надеть? Я решила одеться нарядно: женственная одежда должна послужить психологическим тормозом для полицейских.
… Прибыв на перекрёсток Мораша с небольшим опозданием, я увидела стоящих по обочинам шоссе человек 80 демонстрантов с флагами и плакатами и раза в два меньшее количество полицейских с машинами. Всё было спокойно, транспорт шёл беспрепятственно. В моменты зелёного светофора ребята переходили на другую сторону, показывая плакаты водителям. Было ясно, что свою главную задачу по перекрытию движения демонстрация пока не выполняет…
Я решила попытаться переломить ситуацию.
Выйдя на середину мостовой, без помех сделала несколько снимков фотоаппаратом, а затем, достав свой флажок, стала тут же на мостовой высоко махать им. Вот теперь полицейский возник мгновенно! Он потребовал от меня выйти на тротуар; однако я пятилась от него по пустому в этот момент шоссе. Когда он протянул ко мне руку, народ на обочине возмущённо зашумел, подтверждая, что я — «на правильном канале». Подбежали ещё несколько «блюстителей». Они стали дружно, но осторожно (вокруг сверкали фотоаппараты!) толкать меня к машине, а я – сопротивляться и, подняв руку, размахивать флажком. «Если меня тащат три человека, то им нас не одолеть!», — подумалось мне. Борьба длилась несколько минут, и вдруг у машины, когда их руки разомкнулись я почувствовала, что эти парни и девушка жадно ждут от меня чего-то. Разумеется, слова правды! Что есть мочи я закричала:
"Аза, ЕША ве-Голан –рецуат — а-битахон!"
Из окна машины я продолжала махать демонстрантам своим нарядным, «говорящим» флажком, пока девушка в форме его не отняла. Не зная, что это незаконно, я не потребовала его вернуть.
… Вместе с тремя парнями лет 15 – 17 в вязаных кипах нас примерно в половине седьмого часа вечера привезли во двор полицейского участка. Выводя нас из машины по одному, каждому надевали наручник: белый пластиковый ремешок, сечением примерно 6х1 мм. кв., — по типу часового браслета, — но на запястья двух рук, сложенных вместе, а затем отгородили для нас квадратную площадку у стены переносными секциями. В этот час площадка была в тени. В нашем «таборе» оказалась скамейка и два полукруглых декоративных камня, приемлемых для сидения. Разговаривать нам запретили, но не строго — потихоньку удавалось переброситься парой фраз. У парней отобрали их наспинные сумки, мою же сумочку не тронули; у всех потребовали сдать пелефоны, хотя делать это положено только объявляя об аресте. Вещи сложили горкой напротив нас в двух метрах за барьером, за которым поместили, также, и стол для охранников. (Один из них потом долго стоял вблизи нас, похоже, подслушивая разговоры). Парни, на поколение моложе меня, наперебой предлагали мне место на скамейке. Один из них всё время прикрывал лицо растопыренной рукой; ещё в машине он дал мне номер телефона благотворительной юридической организации «Хонейну».
Я поняла, что парень подготовлен лучше меня, и пока взяла его поведение за образец. Заметив, что у кого-то из ребят наручник врезался в руки, я попросила полицейского его ослабить. Но тот не отреагировал. Другому парню удалось сразу разорвать свой наручник, о чём он по наивности тут же сообщил охраннику…
«Человек попадает в полицейский участок, где ему не объясняют его прав». Как выяснилось, наше невежество – клад для полиции!
Обычному законопослушному гражданину, привыкшему спрашивать на улице у полицейских дорогу, и видеть их по ТВ, первыми прибывающими на места терактов, — трудно сразу всерьёз переключиться при задержании на новую действительность: они твои ярые и последовательные противники! Особенно трудно это сделать в случае спокойной обстановки.
Однако этот внутренний барьер следует немедленно и решительно преодолеть: вся полицейская система, в целом и в деталях, сконструирована таким образом, чтобы работать против нас.
Ноам Федерман, — юрист, хорошо знакомый с её «прелестями» изнутри, пишет:
«Знайте, что прокуратура и полиция ставят себе целью сломать человека, когда перед ними представитель правого лагеря».
Нам также предстояло убедиться в этом…
… Видимо, первые наручники служили лишь цели приучить нас к положению пленников. Через час они были заменены более массивными, сечением примерно 10х1,5 мм. кв.. При их замене нам было позволено немного размять кисти рук. Застёгивая «обновку», нас спрашивали: «Вот так – не будет туго?». Парням надели по два наручника с интервалом сантиметров в пять; мне же – только один. Эти «пустяковые» пять сантиметров заставляют человека соединить локти и сидеть в принуждённой позе, что является средством давления.
Не сразу понимаешь, что невинные на вид дешёвые белые пластиковые полоски одноразового пользования (они не снимаются, а разрезаются кусачками среднего размера), утолщённые на конце в форме петли, — коварно отличаются от стандартных стальных наручников, имеющих и гарантированное расстояние между руками, и достаточно просторный обруч для каждой. Во-первых, пленник с ремешком полностью зависит от отношения полицейского: тот может по своему произволу либо застегнуть его щадяще-свободно, либо — перетянуть руки до любой степени. Во-вторых, летом даже неплотно прижатые одна к другой кисти рук будут усиленно потеть; и любая грязная ссадина, полученная при задержании, станет причинять боль – без дополнительных усилий со стороны полицейских. Эти наручники могут быть застёгнуты и на руках, сведенных за спиной. Сегодня «проба пера» — и обращение с нами было сравнительно лояльным. А завтра?
Длина полоски такова, что позволяет затянуть её и на шее!
… Примерно через час после нас привезли ещё одну партию задержанных: мужчину лет сорока; женщину, владевшую ивритом и русским, с дочерью-подростком, и троих парней. Опять все – религиозные. И вновь вещи отобрали только у молодёжи.
Это только кажется, что нет разницы: твоя сумка в руках или просто на виду, — но недосягаема. Свои вещи человеку свойственно воспринимать как часть себя. К тому же сумка за барьером создаёт ощущение дискомфорта: из неё не достать ни платочка, ни лимонад…
Новички рассказали, что перекрёсток Мораша удалось-таки блокировать! Причём, следующим образом: когда демонстранты дружно вышли на мостовую, полицейские перекрыли перекрёсток сами. Мне сразу вспомнилось благословение евреям, сделанное враждебным пророком Валаамом, против воли своей и своего хозяина: «Как хороши шатры твои, Яаков, жилища твои, Израиль!» (Бемидбар, 24:5) — вот уж, поистине, когда Вс-вышний захочет что-то сделать, Он приспособит для этого любой инструмент!
Я поделилась с женщиной знаниями «из Федермана»: «Когда нас в тюрьме посадят в камеры, там могут быть подосланные агенты; ни с кем не следует откровенничать». Она тут же перевела это дочке.
… В течение всего этого времени полицейские многократно предлагали нам питьевую воду в полулитровых бутылках. Но ни разу до 9 часов вечера не предложили такого «излишества», как туалет. Один из парней, заранее попросивший об этом, прождал больше двух часов, хотя несколько наших охранников, как минимум, в последние полчаса были абсолютно свободны. Позднее юрист разъяснил мне, что, когда своевременно не сопровождают в туалет, следует, также, спросить фамилию охранника. В туалете, в который привели меня, не было ни бумаги, ни кружки для «нетилат ядаим» (традиционного омовения рук), ни какого-либо полотенца.
Несвоевременное предоставление такого жизненно важного удобства, как туалет, является незаметным со стороны насилием, т.е, средством давления! Однако, в рамках закона, его могут предоставить через 3 часа после задержания.
Вернувшаяся мать девочки сказала мне: «Они намерены женщин отпустить домой. А адвокат скоро будет беседовать с каждым из нас».
… Крупный, полуседой, подчёркнуто вежливый мужчина, назвав себя начальником этого отделения полиции, сказал:
— Если вы назовёте свои имя и фамилию, я даю вам своё слово генерала, что вас сразу отпустят.
(«Как хорошо быть генералом!»)
— У меня слабый иврит; я вас плохо понимаю, — сказала я.
По его просьбе привели мать девочки, которая перевела мне его ультиматум (при двух свидетелях он о «слове генерала» не повторил).
— Пусть он напишет то, что пообещал, и поставит свою подпись, — сказала я.
Он отказался. Я – тоже.
Вскоре подошёл ожидаемый адвокат. Увы, и свой вопрос адвокату я задала неверно: «Что для меня лучше: назвать своё имя или нет?». (Следовало спросить: «Какая линия поведения будет правильной?»). Каков вопрос – таков ответ: «Если у вас не было проблем с полицией, то для вас назвать себя безопасно». И я назвала себя.
… Идентичная применённой ко мне ловушка в виде «двухходовой комбинации» на тему освобождения, была подстроена и матери девочки, хотя она, уже столкнувшаяся с нравами полиции, пыталась этого капкана избежать.
Начальник полицейского участка пообещал:
— Если вы назовёте себя, то будете немедленно освобождены вместе с дочкой.
— Без каких бы то ни было условий?, — спросила она.
— Абсолютно безо всяких условий, (если только ваша дочь не замешана в убийстве), — ответил он.
А через полчаса, подписывая у следователя-мужчины свои бумаги, мать узнала, что ей на месяц ограничена свобода передвижения, а дочке угрожает арест.
… Обманутая мать ожидала в вестибюле решения судьбы дочери: адвокаты вели о ней телефонные переговоры с полицией. В опустевшем полицейском участке в одиннадцать часов вечера с ними могло случиться всякое. Поэтому, когда я предложила своей новой приятельнице посидеть с ней в роли свидетеля, она с благодарностью согласилась. И я осталась, невзирая на недовольство полицейских.
Дочку действительно арестовали. Её ладони до кончиков пальцев вымазали чёрной краской, и так сняли отпечатки, — пользуясь её неведением о праве отказа, а затем поместили ночевать в следственный изолятор, расположенный рядом с вестибюлем, возле дежурного по участку.
Назавтра эту несовершеннолетнюю девочку отправили в тюрьму Абу-Кабир, где, в нарушение закона, поместили в общую камеру со взрослыми женщинами-уголовницами, — «на перевоспитание». Позднее её перевели в тюрьму «Маасиягу», а через два дня отправили под домашний арест.
… До сих пор я не была в состоянии поверить газетным сообщениям на тему: группа полицейских пишет заявления, как один арестованный их всех избил. Подобные примеры казались мне атрибутом лишь советской милиции. Однако на собственном опыте я убедилась в обратном…
Порочные взаимоотношения круговой поруки, налагаясь на массовое пренебрежение законом, создают вокруг коллектива полицейского участка бронированную защитную решётку коррупции, характерную, судя по отзывам, для всей израильской полиции: по горизонтали и вертикали".
* * *
Далее Елена разбирает свои ошибки, которые она допустила в полицейском участке, дает советы будущим арестантам и ставит задачи по противодействию размежеванию.
Вообще, с этой темой связано большинство статей Босиновой. С высоты сегодняшнего опыта мы понимаем, насколько наивным был гражданский протест и что полиция едва ли применяла бы столь жесткие меры по отношению к демонстрантам без четкого указания сверху. Герой Израиля Ариэль Шарон продолжал бульдозерную тактику, принесшую немало успехов армии во время войн с арабскими соседями, и при превращении Гуш-Катифа в юденфрай. Церемониться он ни с кем не привык.
Возможно, у него был какой-то план обуздания террора за счет одностороннего размежевания, но инсульт превратил бравого генерала в растение. А его последователи приняли лишь один путь: полной капитуляции. Жителей Гуш-Катифа изгнали из их домов, которые вскоре были разграблены и осквернены, а теплицы — уничтожены. Некогда процветающий еврейский район превратился в еще одну базу террористов, которые, почувствовав слабину Израиля, перешли к новой стадии террора — ракетной.
Была ли жертва доведенной до отчаяния Елены Босиновой напрасной?
Журналистка Ася Энтова, которая была хорошо знакома с Еленой, в разговоре с журналисткой "Аарец" Лили Галили так прокомментировала гибель Босиновой:
«Побудительные причины этого поступка дают людям представление о масштабах того потрясения, которое испытали граждане Израиля во время изгнания тысяч евреев из своих домов».
На фото: Арест Елены Босиновой во время демонстрации протеста на перекрестке Мораша. Фото Евгении Кравчик
isrageo, 9.2020