|
Справедливый протест против сексуального приставания чудесным образом уменьшается, если насильник придерживается левых взглядов или является любимцем прогрессивного лагеря. Исправление несправедливости отступает по политическим причинам
Сексуальное насилие – это одно из самых презренных явлений, и оно выглядит особенно отталкивающе, если речь идет о непосредственном начальнике жертвы. Но хоть речь идет о уродливом явлении, но борьба с ним сложна. Основная причина заключается в сложности получения свидетельских показаний жертв сексуального насилия (тут речь идет, в основном, о насилии мужчин в отношении женщин, разумеется, есть и другие виды насилия). Сексуальные насильники нападают в тайне, когда только они и их жертвы находятся там. Жертвы знают, что преступник не только будет отрицать, но и оклевещет их, и в ситуации его свидетельство против ее свидетельства трудно вынести обвинительный приговор. Сложность в подаче жалобы, в следствии и в суде, параллельно с объективной сложностью вынесения однозначно обвинительного приговора – все это приводит к небольшому количеству жалоб. А когда речь идет о начальнике-подчиненной или о насильнике с высоком общественным статусом, то сложность еще больше возрастает.
На этом фоне попытка укрепить женщин – жертв сексуального насилия – движением me too была достойной и важной и простительной была даже проблемная этикетка этого движения: "Я верю ей", игнорирующая ложные жалобы. Это движение приветствовалось по одной главной причине: большинство сексуальных преступников являются серийными насильниками, и поэтому в отсутствие доказательств насилия или приставаний основное орудие их обвинения было во множестве жалоб и свидетельств. Поэтому поддержка женщин осмелиться и свидетельствовать против насильников, включая высокопоставленных, - очень важна.
Но можете положиться на левых, что они превратят эту важную цель в политическую. В США кемпейн "Я верю ей" дошел до пика со свидетельством д-ра Кристины Блейзи-Форд против консервативного судьи Берта Кавано в 2018г. в процессе обсуждения его кандидатуры по пост судьи Верховного суда. Форд заявила, что Кавано пытался изнасиловать ее на вечеринке за 36 лет до этого, когда ей было 15 лет, а ему 17. Но версия Форд развалилась по множеству объективных проверок. Она срадала всеми признаками выдуманной истории. Даже подруга детства Форд, которая, по ее словам, присутствовала на той вечеринке, отрицала это происшествие, знакомство с Кавано и то, что она якобы знала, что Форд подверглась насилию. Несмотря на это, движение me too мобилизовалось и заочно обвинило Кавано, мешало обсуждению криками в коридорах Сената и возглавило общественный линч против судьи, ведшего абсолютно нормативную семейную жизнь.
И вот смотрите какое чудо: когда обвинения в недостойном сексуальном поведении возникли в отношении Джона Байдена во время президентских выборов, движение me too превратилось в not me. Протест сменился молчанием, чтобы не сказать замалчиванием. Надежность женщин, подавших жалобы, ставилась под сомнение, обсуждалась почти одновременная подача жалоб и не призывали к расследованию со стороны ФБР и поиску дополнительных жертв. Выясняется, что этикетка была не полной. Не "Я верю ей", а "Я верю ей, если это подходит мне политически". Все те, кто нападали на Кавано, но молчали в случае Байдена, доказали, что для них главное не защита от сексуального насилия, а обычная грязная политика под прикрытием заботы о жертвах.
Это в Америке. А что в Израиле? К большому сожалению, у нас ситуация гораздо хуже, лицемерие вопит, когда сравниваем реакцию на свидетельство Колетт Авиталь по поводу сексуальной агрессии со стороны Шимона Переса с отношением, которое получил от левых Реховаам Зеэви (Ганди) на фоне похожих жалоб. Депутатки – представительницы воинствующего феминизма – превратились в наивных овечек.
Так, например, Тамар Зандберг (Мерец), которая уже годы пытается отменить день памяти Ганди, бойкотирующая заседания Кнессета в его честь и нападающая на него, среди прочего, под предлогом, что он якобы приставал к женщинам, похвалила Колетт Авиталь за проявленную смелость, но забыла суть жалобы, т.е. что был и тот, кто сексуально приставал, по имени Шимон Перес. Разумеется, отмена его памяти и политического наследия не стоят на повестке дня, с ее точки зрения.
Подобное поведение продемонстрировала Мейрав Михаэли (Авода), противившаяся увековечиванию памяти Ганди, так это будет "плевком в лицо тем женщинам, к которым он приставал, и простительный мессидж в отношении сексуальных преступлений". И вот Михаэли с поразительной простительностью принимает утверждения о проделках Переса. Веление времени – молчание. Всех превзошла еще одна левая депутатка Михаль Розин – также воительница против увековечивания памяти Ганди – объяснившая: "Свидетельство Авиталь наносит серьезный ущерб его памяти, но невозможно забыть, что он сделал на благо страны". Абсолютно без политики.
Голос тонкой тишины
Не только о проделках Переса молчат воинствующие левые депутатки. Они полны смирения в отношении Элазара Штерна, с гордостью рассказавшего, что рвал жалобы против высокопоставленных офицеров на сексуальные приставания (позже он отрицал, но есть магнитофонная запись). Да ладно Штерн – нынешний министр социального благосостояния Меир Коэн из Еш атид также "удостоился" расследования со стороны телепередачи Увда, где были вскрыты свидетельства о сексуальных приставаниях. И вот голоса воинствующих депутаток-феминисток замолкли, они с радостью сидят с ним за столом правительства. Me too превратилось в me too minister.
Сага не заканчивается здесь. В сущности, она начинается назначением нового гос.прокурора Амита Айсмана, признавшегося, по крайней мере, в двух грубых сексистских высказываниях. В нынешней общественной атмосфере не должно было бы быть никакого шанса на назначение на высокую должность того, кто так ведет себя по отношению к женщинам. Но смотрите какое чудо: наши воительницы me too, не только не препятствовали назначению – они являются министрами в назначающем правительстве.
Объяснение этой двойной морали – абсолютно политическое. Если бы гос.прокурор был протеже правых, если бы было подозрение, что он относится к национальному лагерю, то поднялась бы буря, которая сожгла бы двери прокуратуры и правительства. Правые политики, подозреваемые в недостойном сексуальном поведении, немедленно побиваются камнями и вынуждаются подать в отставку, даже без следствия и обвинительного заключения. Но приходящему из левого лагеря все можно, все прощается, все объясняется, заметается под ковер, забывается и замалчивается. Их жертвы могут забыть о справедливости.
"Самое прогрессивное правительство" в истории Израиля доказывает старое утверждение в отношении левых: у них нет идеалов за исключением силового маккивелиализма. Левые в Израиле превратили в политический вопрос не только войну с коррупцией, но и борьбу с сексуальными приставаниями и насилием.
В последние месяцы прояснилось всем жертвам сексуального насилия: если насильник приближен к левому правительству, то вы брошены на произвол. Жертвы сексуального насилия не настолько интересуют этих воинствующих феминисток, как политическая идентификация насильника. Левая идеология служит защитой преступникам, в том числе сексуальным преступникам.
В этих условиях кто осмелится подать жалобу? В считанные месяцы у власти "прогрессивные" вернули борьбу с сексуальными приставаниями на десятки лет назад. Это "прогресс" левых.
Перевел Моше Борухович, МАОФ
"Макор ришон",11.2021