Ахад ха-Ам
ГОСУДАРСТВО ЕВРЕЕВ И "НУЖДА ЕВРЕЕВ"
(из книги "Сионизм в контексте истории", "Библиотека-алия", 1992)
Со времени Сионистского конгресса истекло уже несколько месяцев, но отголоски его еще слышны и в нашей повседневной жизни, и в печати. Происходят всевозможные съезды — большие и малые, местные и объединенные. Вернувшиеся домой делегаты не перестают созывать публичные собрания, где изливают на нас рассказы о чудесах, которые сподобились они увидеть собственными глазами. Не избалованные хорошими вестями слушатели жадно внимают, приходят в экстаз и начинают уповать на спасение. Для них невозможна мысль, что "они" — евреи Запада — могут не преуспеть в том, что вознамерились сделать. Головы кружатся, сердца бьются чаще, и многие из "вождей", долгие годы — до прошедшего августа — жившие лишь мыслью о колонизации Палестины, ставившие какое-нибудь грошовое пожертвование в пользу тамошних еврейских работников или Яффской школы(20) превыше всего на свете, теперь вконец растерялись и спрашивают друг друга: "Что проку в такой работе? Близится пришествие Мессии, а мы занимаемся пустяками! Настало время великих дел, ибо великие люди, люди Запада встали под наше знамя и возглавили нас".
В их мире произошла целая революция и, стараясь это акцентировать, они присвоили своему делу даже новое имя: его называют уже не "палестинофильство", а "сионизм". Находятся даже "пуристы", которые, решившись не оставить никакой лазейки для заблуждений, употребляют лишь европейскую форму этого слова ("сионизмус"), возвещая всем и каждому, что они ведут речь не о таком устарелом понятии, как палестинофильство, но о новом, современном направлении, пришедшем, как и название его, с Запада, где людям неведом древнееврейский язык.
Своего рода введением к работе Конгресса послужила речь Нордау о положении евреев. В ней были резко очерчены жгучие материальные и духовные проблемы мирового еврейства. В странах Востока евреи страдают от материальной нужды: они должны непрестанно бороться за удовлетворение самых элементарных физических потребностей — за крошку хлеба и глоток воздуха, в коих им отказывают только потому, что они евреи. На Западе, где евреи равны перед законом, их материальное положение не особеннно тягостно, но духовное их состояние совсем нелегко: они желают воспользоваться всеми преимуществами своего формального равенства, но это невозможно; жаждут стать частью общества в стране, где они родились, но их держат на расстоянии; они надеются на любовь и братство, но со всех сторон наталкиваются на ненависть и презрение; они знают, что отнюдь не уступают своим соседям в способностях и добродетелях, но им непрестанно напоминают, что они принадлежат к низшей расе и не достойны подняться до уровня арийцев, и прочая и прочая. Как же быть?
Сам Нордау не пытался ответить на этот вопрос в своей речи. Но весь Конгресс был на него ответом. Начавшись речью Нордау, Конгресс далее свелся к одной мысли: чтобы покончить со всеми упомянутыми бедствиями, необходимо создать еврейское государство.
Нет никакого сомнения в том, что даже когда еврейское государство будет создано, еврейская колонизация Палестины сможет развиваться очень медленно, в соответствии с возможностями людей и экономическим прогрессом страны. Тем временем естественный прирост еврейского населения, как в Палестине, так и в диаспоре, будет идти своим чередом, неизбежным результатом чего явится, с одной стороны, положение, когда в Палестине будет оставаться все меньше пространства для новых иммигрантов, а с другой стороны, несмотря на непрерывную эмиграцию, численность оставшихся за пределами Палестины евреев сократится весьма незначительно. Во вступительной речи на Конгрессе д-р Герцль, желая показать превосходство своей идеи государства над предшествующими формами колонизации Палестины, привел подсчеты, согласно которым при сохранении существующих способов колонизации потребуется девятьсот лет, чтобы все евреи переселились на свою землю. Участники Конгресса Рукоплескали этому заявлению, точно решительному аргументу. Но это была дешевая победа. И еврейское государство, сколько бы оно ни силилось, ни в коем случае не добьется более благоприятных результатов. Правда горька, но при всем том она лучше иллюзий. Мы должны признаться себе, что собирание всех рассеянных недостижимо естественным путем. Можно когда-нибудь создать еврейское государство; можно добиться того, чтобы евреи плодились и размножались в нем, покуда "земля не наполнится ими", — но даже тогда большая часть нашего народа останется разбросанною по чужим странам. Собрать рассеянных со всех концов земли (как говорится в молитве) естественными средствами невозможно. Только религия, с ее верою в чудесное Избавление, может обещать, что это сбудется.
А раз так, раз и еврейское государство также не означает "собирания всех рассеянных", но лишь поселение небольшой части нашего народа в Палестине, то как же это разрешит материальную нужду еврейских масс в странах диаспоры?
Создание еврейского государства не положит конец материальной нужде; по сути, решить эту проблему раз и навсегда не в наших силах (однако и теперь есть различные средства, чтобы облегчить эту нужду в большей или меньшей степени, например, путем увеличения доли крестьян и ремесленников среди нашего народа во всех странах, и пр.). Создадим мы еврейское государство или нет, материальное состояние евреев будет всегда, в конечном итоге, зависеть от экономического положения и культурного развития народов, среди коих мы рассеяны.
Таким образом, мы приходим к выводу, что единственно реальной основой сионизма является другая нужда — духовная.
Однако духовная проблема выступает в двух различных формах, одна характерна для Запада, другая — для Востока, чем и объясняется основополагающее различие между западным "сионизмом" и восточным "палестинофильством". Нордау рассматривал только западную форму упомянутой проблемы, явно ничего не зная о восточной; да и весь Конгресс в целом сосредоточился на первой, уделив второй мало внимания.
Западный еврей, покинув гетто и стремясь войти в нееврейское общество, несчастлив, поскольку его надежды на то, что его примут там с распростертыми объятиями, не оправдались. Волей-неволей он возвращается к собственному народу и пытается найти среди него ту жизнь, которой жаждет, — но тщетно. Образ жизни и горизонты еврейского общества более не удовлетворяют его. Он уже привык к большей широте в социальной и политической сфере, да и в сфере интеллектуальной работа, необходимая для еврейской национальной культуры, его не привлекает, поскольку культура эта не играла никакой роли в первоначальном его воспитании и осталась для него закрытою книгой. Оказавшись в столь затруднительном положении, он обращается к земле своих предков, воображая, как замечательно было бы восстановить там еврейское государство, такое же, как у других народов, организованное точно по образцу других государств. Тогда он смог бы жить полной жизнью среди собственного народа, находя у себя дома все, что ныне видит у других, что манит его, но не дается в руки.
Разумеется, не все евреи смогут сняться с места и направиться в свое государство; но самое существование еврейского государства поднимет уважение к евреям, оставшимся в диаспоре, сограждане не будут более презирать их и держать на расстоянии, точно низких рабов, всецело зависящих от чужого гостеприимства. Раздумывая далее над этой блестящей мечтой, он вдруг подсознательно проникается ощущением, что даже теперь, когда еврейского государства еще нет, уже одна его идея приносит ему почти полное облегчение.
Открывается место для совместной работы и политических страстей; порывы его находят выход в области, неподвластной неевреям; он чувствует, как благодаря новому идеалу он снова духовно выпрямился, снова приобрел личное достоинство, к тому же без особых усилий и безо всякой помощи извне. Итак, он отдается этому идеалу со всем пылом, на который способен; он дает волю своей фантазии, уносящей его высоко за пределы действительности и человеческих сил. Ибо он нуждается не в достижении идеала; одного стремления к идеалу уже довольно, чтобы излечить его от духовного недуга, состоящего в ощущении приниженности, и чем выше, чем отдаленнее идеал, тем больше его способность возвышать душу.
Такова основа западного сионизма и секрет его привлекательности. Но восточное палестинофильство выросло и развилось в другой обстановке. Оно тоже началось как политическое движение; но будучи следствием материальных бедствий, оно не могло удовлетвориться "деятельностью", состоящей из одних лишь всплесков чувства и красивых фраз, способных насытить сердце, но не желудок. Палестинофильство сразу стало выражаться в конкретных шагах — учреждении колоний в Палестине. Эта практическая работа скоро подрезала крылья фантазии и решительно продемонстрировала, что палестинофильство не в состоянии ни на иоту ослабить еврейскую нужду.
Можно было предположить, что удостоверившись в этом, палестинофилы сложат руки и перестанут тратить время и силы на работу, не приблизившую их к цели. Но нет: они остались верны своему знамени и продолжали работать с прежним энтузиазмом, хотя большинство их не могло даже самим себе дать отчет, почему они это делали. Они интуитивно чувствовали, что должны идти дальше; но поскольку природа этого чувства оставалась неясною для них самих, усилия их не всегда прямо шли к той цели, к которой они были бессознательно привержены.
Ибо в то самое время, когда на Востоке была в самом разгаре трагедия материальная, восточный еврей испытывал в душе и другую трагедию — духовную; и когда палестинофилы стали трудиться для решения материальной проблемы, народ национальным инстинктом почувствовал, что в этой работе он найдет средство для избавления от своей духовной нужды. Потому народ сплотился вокруг этой деятельности и не оставил ее даже после того, как стало очевидно, что она непригодна для излечения материальной болезни еврейства.
Восточная форма духовной нужды абсолютно отлична от западной. На Западе это проблема евреев, на востоке же — проблема еврейства. Первая касается индивида, вторая — нации. Первую испытывают евреи, получившие европейское образование; вторую — евреи, воспитанные по-еврейски. Первая есть продукт антисемитизма и от антисемитизма зависит самое ее существование; вторая — естественный результат подлинной связи с тысячелетней культурой, и она останется неразрешенной, даже если преследуемые евреи добьются во всем мире благоприятного экономического положения, будут в наилучших отношениях со своими соседями, получат полнейшее общественное и политическое равенство.
Не только евреи вышли из гетто, оттуда вышел также иудаизм. Для евреев исход из гетто связан с определенной страною и обусловлен терпимостью; но иудаизм вышел (или выходит) оттуда сам собою всякий раз, как он соприкасается с современною культурой. Контакт этот переворачивает механизмы внутренней защиты еврейства, так что оно не может больше оставаться изолированным и жить обособленною жизнью. Наш народный дух жаждет дальнейшего развития; он хочет воспринять основные элементы общей культуры, доходящие к нему из окружающего мира, усвоить их себе, как бывало и в прежние периоды его истории.
Но условия жизни в диаспоре непригодны для такой задачи. В наше время культура повсюду выражается в формах национального духа, и чужестранец, желающий войти в местную культуру, должен утопить в ней свою индивидуальность, раствориться в господствующей среде. Поэтому в рассеянии еврейство не может совершенствовать свою самобытную культуру. Покинув стены гетто, оно рискует утерять свою суть или — по меньшей мере — свою национальную цельность; оно рискует оказаться расщепленным на столько видов, отличающихся по характеру и образу жизни, сколько есть стран рассеяния.
И вот еврейство в тисках: оно не может более выносить галутной(21) формы, которую вынуждено было принять, повинуясь воле к жизни, после изгнания из своей страны; но без такой формы существование его оказалось в опасности. Потому оно стремится вернуться к своему историческому центру, где сможет жить жизнью, развивающейся естественным порядком, развернуть свои силы в каждом направлении человеческой культуры, расширять и совершенствовать национальное достояние, накопленное им до сих пор, и тем самым обогатить в будущем сокровищницу общечеловеческой культуры подобно тому, как в прошлом оно создало великую национальную культуру, плод свободного труда народа, жившего светом собственного своего духа.
Ради такой цели еврейство может покуда удовольствоваться малым. Оно не нуждается в независимом государстве, ему довольно того, чтобы на его родимой земле ему были созданы благоприятные условия для развития: образовалось достаточно большое поселение евреев, которые смогут без помех трудиться во всех отраслях цивилизации, от земледелия и ремесел до науки и литературы. Такое еврейское поселение, постепенно увеличиваясь, станет со временем центром нации, где дух ее выразится во всей чистоте и развернется во все стороны до наивысшей степени совершенства, на какую способен.
Впоследствии от этого центра дух еврейства распространится на всю периферию, на все общины диаспоры, вдохнет в них новую жизнь, поддерживая целостность и единство нашего народа. Когда же наша национальная культура в Палестине достигнет такого уровня, мы сможем быть уверены, что она взрастит на земле Израиля людей, которые смогут в благоприятный момент создать там еврейское государство, и оно будет не только государством евреев, но истинно еврейским государством.
Палестинофильство, стремящееся сохранить дух еврейства в дни, когда на евреев обрушилось столько страданий, кажется странным и непонятным "политическим" сионистам Запада, подобно тому, как странно и непонятно было для их предшественников во времена рабби Иоханана бен-Заккая его решение — потребовать у римлян Явне. Итак, политический сионизм не может удовлетворить евреев, действительно пекущихся о еврействе; им кажется, что рост этого течения чреват опасностью для их устремлений.
Секрет стойкости нашего народа — как пытался я объяснить в другой статье — заключается в том, что уже в очень ранний период пророки научили его уважать лишь силу духа и не преклоняться перед материальною мощью. Поэтому, в отличие от других народов древности, еврейский народ никогда не доходил до потери достоинства перед лицом более сильных врагов.
До тех пор, пока мы останемся верны этому принципу, наша жизнь будет покоиться на надежной основе и мы не утратим уважения к себе, ибо духовно мы не уступаем ни одной нации. Но политическая идея, не укорененная в нашей национальной культуре, может соблазнить нас отказаться от нашего истинного, внутреннего духа, зародить в нас стремление искать славы на путях достижения материальной власти и политической независимости; тем самым порвется нить, связывающая нас с прошлым и почва будет выбита у нас из-под ног.
Нечего и говорить, что если политическая идея не осуществится, это будет иметь катастрофические последствия, ибо мы утратим прежние основы, не найдя новых. Но даже если она будет воплощена в жизнь при нынешних условиях, когда мы представляем собою народ, рассеянный не только в физическом, но и в духовном смысле слова, — даже тогда еврейство окажется в величайшей опасности. Почти все наши выдающиеся люди — то есть те, кто по своему образованию и общественному положению подготовлены к тому, чтобы возглавить еврейское государство, — в духовном смысле далеки от еврейства и лишены истинных представлений о его природе и ценностях. Такие люди, даже будучи верными своему государству и преданы его интересам, обязательно будут судить о его интересах по меркам иноземной культуры, которую сами впитали; они попытаются, убеждением или даже силою, насадить такую культуру в еврейском государстве, так что в конце концов еврейское государство станет государством немцев или французов, принадлежащих к еврейской расе. Даже и теперь мы имеем в Палестине этот процесс в небольших масштабах.
История учит, что во времена династии Ирода страна Израиля, хоть и являлась еврейским государством, но национальную культуру в нем презирали и преследовали. Царствующая династия делала все, что было в ее силах, дабы насадить в стране римскую культуру, растрачивая силы нации на строительство языческих храмов, амфитеатров и тому подобное. Такое еврейское государство принесет нашему народу гибель и настоящее вырождение. Такое государство никогда не достигнет достаточного политического могущества, чтобы им можно было гордиться, и в то же время будет чуждо внутренним духовным силам еврейства. Ничтожное государство, сделавшись "мячом в игре могущественных соседей, поддерживающее свое существование лишь дипломатическими уловками и раболепством перед избранниками фортуны", не сможет дать нам чувства национальной гордости; а национальной культуры, в которой могли бы мы обрести источник гордости, не будет в таком государстве, оно не будет жить по ее принципам.
И тогда мы воистину сделаемся — куда больше, чем теперь, — "народом малым и незначительным", духовно порабощенным избранниками фортуны, опасливо и завистливо взирающим на военную силу своих "могучих соседей"; при таких условиях существование нашего суверенного государства не прибавит славных страниц в нашей национальной истории.
Не лучше ли "древнему народу, служившему некогда светочем для мира" исчезнуть, нежели так закончить свои дни? Г-н Лилиенблюм(22) напоминает мне, что сегодня существуют малые государства, наподобие Швейцарии, которым не грозит нападение других стран и они не должны "непрерывно раболепствовать". Однако сравнение между Палестиной и малыми государствами, подобными Швейцарии, не учитывает географического положения Палестины и ее религиозного значения для всего мира. Два этих фактора не дадут ее "могущественным соседям" (под этим выражением я, конечно, не подразумеваю, как полагает г-н Лилиенблюм, "друзов и персов") оставить ее в покое. Даже после того, как она станет еврейским государством, они будут по-прежнему следить за нею, и каждая держава постарается влиять на ее политику в благоприятном для себя направлении, как это было с другими слабыми странами (например, с Турцией), где великие европейские державы имеют свои "интересы".
Итак: палестинофильство не менее, чем "сионизм", хочет создания еврейского государства и верит, что в будущем это станет возможно. Но если "сионизм" глядит на еврейское государство как на средство избавления от нищеты, обеспечения полного спокойствия и национальной чести, палестинофильство знает, что наше государство не даст нам всего этого до тех пор, пока не "воцарится всеобщая праведность над всеми народами и государствами", и потому оно видит в еврейском государстве лишь "надежное убежище" для духа еврейства, культурные узы, объединяющие нацию.
Поэтому "сионизм" начинает с политической пропаганды, палестинофильство же — с национальной культуры, ибо только посредством национальной культуры и ради нее может еврейское государство быть создано в соответствии с волей и потребностями еврейского народа.
1897 год
< < Назад в библиотеку < <
|
