Моше Фейглин

Там, где нет людей...

Глава десятая

В тот самый вечер собравшиеся в моём доме люди выглядели, словно пришельцы из другого мира. Но прибыли они, по окончании субботы, всего лишь из Бат-Аина – Моти Карпель с товарищами. Они хотели поговорить со мной о чём-то важном. Я был рад их видеть.

"До сих пор мы занимались борьбой с правительством, – начал Моти, – но всем нам ясно, что правому лагерю нечем по-настоящему ответить требованиям момента. Поэтому надо серьёзно подумать о том, чтобы создать руководство, альтернативное и левому, и правому лагерю".

Слова Моти меня не удивили. Я никогда не считал себя человеком того или иного "лагеря". Конечно, получилось так, что я проделал важную работу для "Биби" и Ликуда, выведя массы людей на антиправительственные демонстрации. Глава любой оппозиции рад сильному общественному брожению, которое даст власти упасть ему в руки, как зрелый плод. После трёх лет унижений, которые они терпели от правительства Рабина, сторонники Ликуда получили, наконец, с помощью "Зо арцейну" немного отрадных минут: сидя в удобных креслах перед телевизорами, "пропеллеры" радостно наблюдали, как правительство получает встречные удары. Их партией был, конечно, Ликуд, но выпрямить спины им помогло "Зо арцейну".

Между прочим, я ни разу в жизни не разговаривал с Нетаниягу, не пытался с ним встретиться и даже никакого письма или обращения ему не отправил. И ни с кем из депутатов кнессета не завязал отношений. Наученный горьким опытом во время истории с "Мивца махпиль", я не хотел иметь дело ни с каким истеблишментом.

Средства информации, как, впрочем, и большинство тех, кто нас поддерживал, не делали различия между нами и правыми партиями. В глазах широких слоёв общества, если ты не левый и не "хареди", единственное место, куда ты "вписываешься", это правые. Многие мои товарищи по "Зо арцейну" были уверены, что я нахожусь в тесном контакте с Нетаниягу и Ликудом. А члены кнессета от левых партий требовали расследования утечки огромных сумм из кассы Ликуда в "Зо арцейну", хотя в действительности нам не перепало ни "агоры" – не только от Ликуда, но и ни от какой другой официальной организации.

Левые просто не могли поверить, что люди платят за всё из своего кармана, что их не подвозят к месту сбора на оплаченных автобусах, не соблазняют выступлениями известных артистов. Это было выше их понимания.

Однажды утром мне позвонил редактор одной очень уважаемой газеты. Не теряя времени даром, он сразу приступил к делу: "Имеется сумма в сто тысяч долларов, чтобы организовать кампанию по выдвижению твоей кандидатуры на “праймериз” в Ликуде".

Ещё до этого разговора представители других правых партий приглашали меня "украсить" собою список их кандидатов на будущих выборах в кнессет. (В этом нет ничего удивительного. Когда газета "Маарив" проводила опрос, чтобы определить 100 самых популярных людей года, я нашёл себя на 8-м месте.) Я всегда отказывался от подобных предложений, но нынешнее было серьёзным и, кроме того, чрезвычайно соблазнительным. Скоро в Ликуде состоятся выборы его кандидатов в кнессет. И, кроме Ицхака Мордехая, это будет всё та же анемичная гвардия, которая показала себя совершенно беспомощной перед лицом нависшей над нами угрозы. Репутация простого парня, который вышел на борьбу с властью и "врезал ей", плюс серьёзная материальная поддержка, могли привести меня на одно из первых мест в этой партии и открыть передо мной многообещающую политическую карьеру. И – что немаловажно – освободить меня от судебного процесса, который в то время уже шёл полным ходом.

...Очень вежливо и терпеливо я объяснил моему собеседнику, что не вижу в правых (включая религиозных) вообще и в Ликуде в частности серьёзной альтернативы израильским левым, и поэтому у меня нет желания присоединиться к какому-либо политическому формированию.

* * *

Моти не нужно было ничего мне объяснять: он, в сущности, ломился в открытую дверь. Понятно, что перекрытием дорог проблемы не решить. За этим должно последовать нечто более основательное.

Мы сидели и обменивались мнениями, и тут выяснилось, что кто-то не откладывал решение в долгий ящик...

Взволнованный голос Ципи:

– Идите! Идите скорей!

– Что случилось?

– Стреляли в Рабина.

– Что?!

Мы сгрудились возле старенького телевизора, ошеломлённые случившимся. Никто не знал, что подумать и что сказать.

...Уже в тот вечер каждый, кто не соглашался с политикой правительства, был отмечен как пособник убийства. Было ясно, что никто не станет разбираться в том, какое существует различие между "Зо арцейну" и другими движениями. Искусство Нетаниягу лавировать между струйками ничем ему не помогло. А уж те, кто активно боролись с властью Рабина, были в его крови с головы до ног.

Тема сегодняшнего вечернего разговора больше не была актуальной.

Для нас наступали тяжёлые времена. Это было ясно всем. Я сделал заявление, где в резких выражениях осудил убийство. Собрал в маленькую сумку тфилин, зубную щётку и несколько мелочей и стал ждать стука полиции в дверь. К удивлению, стука не последовало.

* * *

Ночью я не спал. Почему-то, как и многие другие, я считал, что у нас такое произойти не может. В тот вечер что-то надломилось в израильском обществе: вместе с застывшей улыбкой психопата оно потеряло свою невинность...

Всё, что накопилось в моей душе против Рабина, против его убийственной политики, нисколько не облегчало моих чувств. Но у меня не было никакой возможности принести соболезнования ослеплённой ненавистью семье покойного.

Левые партии, при прямой поддержке семьи Рабина, цинично использовали его убийство, превратив траур по человеку в неотъемлемую составляющую полного принятия его политического пути. Выражения сожаления и сочувствия со стороны его политических противников воспринимались как косвенное признание ими своей вины и правоты покойного. Тем из нас, кто искренне переживал случившееся, но виноватым себя не считал, путь к участию в общем трауре был заказан.

Убитого главу государства соотнесли лишь с одной частью израильского общества. И в этом, прежде всего, вина близких покойного перед его памятью.

* * *

Лето 1995-го было тяжёлым для партии Авода. Ратификация соглашения "Осло-2" прошла в кнессете с перевесом всего в один голос – да и тот доставшийся от перебежчика из партии Цомет Гольдфарба. Возможность падения кабинета стала вполне ощутимой. В проводимых тогда опросах общественного мнения Нетаниягу опережал Рабина на 25%.

30 октября (за четыре дня до убийства) собрался форум работников рекламных агенств, посвящённый подготовке к предстоящим выборам 1996 года. Арье Рутенберг, проведший прошлую кампанию удачно для Аводы, напомнил присутствующим о выборах 1981 года, когда положение партии тоже было очень тяжёлым. Её лидер Шимон Перес был чрезвычайно непопулярен – особенно после того, как осудил правительство Бегина за приказ разбомбить иракский ядерный реактор. Почти везде, в особенности там, где у сторонников Ликуда было большинство, Переса встречали возмущёнными криками и прямыми оскорблениями. Но тактика, которую он тогда избрал, была поистине гениальной и свидетельствовала о незаурядности этого человека. Именно хулиганские выходки (как всегда, проделываемые небольшим числом людей) он сумел обратить на пользу своей партии. Грубые выкрики, забрасывание ораторов помидорами – вот что постоянно видела страна на экранах телевизоров, и естественное чувство отвращения, которые вызывали подобные зрелища, принесло партии Авода немало "колеблющихся" голосов.

Рутенберг: "...Это был блестящий ход Переса. Когда он увидел, что Ликуд лидирует, он вызвал “огонь на себя”, что, в конечном счёте, послужило ему на пользу".

Вопрос из зала: "Иными словами, и провокация может иметь место?"

"Я думаю, что в 81-м это был намеренный ход. Похоже на то, что и кампания 96-го будет проходить на пороховой бочке, которую можно использовать как потенциал для изменения ситуации или как материал для обострения предвыборной пропаганды..."

Летом 1995 всё указывало на то, что партии Авода провал обеспечен. На смену фестивалям мира, дружеским контактам с террористами с обязательным ритуалом пожимания рук, широко освещаемым СМИ, на улицы страны пришёл небывалый террор, приведший общество к болезненному отрезвлению. Вдруг выяснилось, что Арафат публично воздаёт хвалу героям террора, считает их святыми и призывает к джихаду.

Мощная волна протеста прокатилась по стране и основательно сотрясла устои власти. Игнорировать такое оказалось невозможным, и всем уже было ясно, что огромная часть общества, возможно, даже большая, настроена резко против подобной "мирной политики".

Многоопытные партийные функционеры понимали, что спасти Аводу может лишь "творческий" подход к проблеме. Из шляпы фокусника был извлечён кролик, некогда удачно сыгравший свою роль. Было решено незамедлительно переключить внимание общества на "истинную проблему", угрожающую его стабильности, – разгул насилия со стороны правых. Именно в нём таилась настоящая опасность для государства. Все средства информации дружно включились в работу.

"Маарив": "В канцелярии главы правительства обес-покоены волной словесного насилия по отношению к Рабину и его министрам".

"Едиот ахоронот": "ШАБАК опасается н ападения экстремистов на Рабина и других видных деятелей".

Правда же состояла в том, что ничего этого не было. Лидеры правого лагеря никогда не призывали к насилию. Возникали, конечно, невесть откуда взявшиеся странные экстремистские группировки (" Эяль", "Меч Давида" и др.), открыто проповедовавшие насилие перед телекамерами (позднее выяснилось, что все они представляли одного человека – агента и провокатора ШАБАКа Авишая Равива), но не было ни одного из политических или духовных вождей правой оппозиции, кто бы их поддержал.

Тем не менее, правящая партия сочла нужным провести митинг в свою поддержку и заклеймить на нём правый лагерь.

Нельзя было и представить более "удачного" вступления к тому, что вскоре должно было произойти, чем речь Рабина, целиком посвящённая насилию. Певцы и певицы своими песнями о мире потрясали сердца. Рабин даже сократил свою речь, чтобы предоставить место идолу молодёжи Авиву Гефену, ради которого она, собственно, сюда и пришла. Гистадрутовский аппарат, киббуцы и огромные денежные средства, угроханные на это представление, себя оправдали: площадь была заполнена до предела. И всё же очень сомнительно, чтобы подобное шоу могло само по себе значительно улучшить положение партии Авода. Завтрашний день не должен был ничем существенно отличаться от вчерашнего.

Если бы не пули, убившие Рабина, и не кипа на голове Игаля Амира.

* * *

Об обстоятельствах смерти Рабина ходили и ходят самые разные версии. Одна из них – "конспирация": утверждение, что Игаль Амир действовал по наущению определённых политических кругов. Но, хотя действительность и превосходит любую фантазию, столь невероятное подозрение требует однозначных и неопровержимых доказательств. Вместе с тем, на небывалой волне истерических обличений, затопивших страну после убийства, всплыли на поверхность поразительные факты, не оставляющие места для сомнений. Например, оказалось, что власти были прекрасно осведомлены о намерении Игаля Амира убить Рабина. Из отчёта комиссии Шамгара следует и его описание: "йеменит небольшого роста". За ним установлена постоянная слежка и его "ведут". Возможно, он и намечен проделать грязную работу (в 81 г. её выполняли швыряемые в Переса помидоры) по переключению внимания израильского общества с политических разногласий на проблему насилия... Ведь он и в самом деле намеревается убить.

* * *

"Все элитарные структуры в стране связаны друг с другом и существуют под патронажем партии Авода".

Даниэль Бен-Симон. "Другая страна".

*

"Сцена из театра абсурда. В одном из кафе тогдашней мошавы Реховот сидят глава правительства Моше Шарет и глава Мосада Иссер Харэль вместе с жёнами и обсуждают возможный ответ на инсинуации (по выражению Шарета) двух газет.

Глава Мосада освободил нескольких своих сотрудников от текущей работы, чтобы те занялись просмотром старых личных дел..."

Том Сегев. "Седьмой миллион", стр. 274

*

"Я не предрекающий несчастья пророк, но человек, смотрящий на вещи трезво и посвятивший эту свою работу опасности, угрожающей самому существованию Государства Израиль – “идеологической диверсии” со стороны правых экстремистов".

Карми Гилон. Цитата из дипломной работы на соискание второй степени. Январь 1990, Хайфский университет. (Во время последней каденции Рабина был главой ШАБАКа.)

*

"Я категорически возражаю против Шимона Переса и вижу в его возвышении злокачественную порчу нравственных норм. Я объявлю траур по государству, если мы когда-нибудь увидим Переса восседающим в министерском кресле..."

Моше Шарет. "Личный дневник", т.5, стр. 2301

Может статься, что летом 1995 г. результаты опросов общественного мнения поставили в тяжёлое положение не только вождей партии Авода, но и другие элиты, находящиеся "под патронажем" Аводы – например, ШАБАК?

* * *

Примерно за год до организованного Аводой митинга ШАБАК арестовал двух братьев Кахалани по обвинению в намерении убить араба. Аресту предшествовало следующее: чтобы получить более веские доказательства, личное оружие обоих (естественно, без их ведома) было "обработано" таким образом, что настоящего выстрела из него сделать было нельзя. За братьями следили, но не "брали", давая тем самым возможность приступить к исполнению своего замысла. По-видимому, ШАБАК чувствовал себя в этой ситуации достаточно уверенно – ведь в действительности ничьей человеческой жизнью он не рисковал. И всё тогда прошло удачно.

Возможно ли, что кто-то решил сыграть в подобную игру с Игалем Амиром? Уверенный, что Амир не выйдет из-под контроля, как не вышли из-под него братья Кахалани? И вдруг этот кто-то обнаружил, что вместо того чтобы разыгрывать партию и дёргать за ниточки, дёрнули его самого...

ШАБАК располагал полной информацией о братьях Кахалани и столь же полной об Игале Амире. Авишай Равив (" Шампанья" ), агент и провокатор ШАБАКа, состоял в постоянном и тесном контакте с будущим убийцей главы правительства, знал всё о его планах, фотографировался с ним вместе (в руках у Амира пистолет, из которого будет убит Рабин), более того, как свидетельствуют материалы комиссии Шамгара, – подзуживал и поощрял Игаля Амира исполнить задуманное. В тот вечер Авишай Равив был на площади и знал, что там должно произойти.

* * *

Среди студентов университета Бар-Илан Авишай Равив находился на крайне правом фланге. С неизменным автоматом на плече он столь же неизменно появлялся в самых "горячих" местах. У него было несколько квартир и дорогая машина, и никто не понимал, как простой студент может себе такое позволить. Он "создал" сразу несколько "экстремистских" организаций, никогда не существовавших на деле. Он проживал в Хевроне по нескольким адресам – пользуясь услугами трёх доверчивых подростков, попавших в его сети. Наконец, с помощью крупных сумм, которые поступали в его распоряжение из государственной казны, он приступил к выполнению главного задания, ради которого и был послан: возведению клеветы на поселенцев, созданию настолько отрицательного их образа в глазах остального населения, который поставил бы их нравственно вне израильского общества. Словом, требовалось добиться полной делегитимации поселенцев – евреев, проживающих за пределами "зелёной черты".

(К слову, Равив был не единственным провокатором. Мы научились распознавать их на демонстрациях "Зо арцейну", о чём впоследствии и рассказали суду.)

Поселения в Иудее и Самарии были "ахиллесовой пятой" Норвежских соглашений. Чтобы передать их под власть Арафата, требовалось заручиться моральной поддержкой израильского общества. А чтобы этого добиться, необходимо было лишить поселенцев, а заодно с ними и всех "правых", народной симпатии.

Равив справлялся с этим успешно. Автомат на плече, кипа на голове – он совершал дерзкие провокационные рейды в самый центр арабской части Хеврона. Опрокидывал на рынке лотки с товарами – естественно, перед телекамерами, которые всегда – случайно – оказывались в нужном месте. Равив не ограничивался законным статусом агента, притягивающим на огонь проблематичных "бабочек", чтобы очистить общую атмосферу. Наоборот, он активно провоцировал неустойчивых юнцов на совершение уголовно наказуемых действий.

"Едиот ахоронот", 31.10.97. Из интервью с бывшим членом организации "Эяль":

"Авишай Равив пригласил меня на беседу с глазу на глаз и сказал (и повторял это потом несколько раз):

– Сынок! Ицхак Рабин – его необходимо убрать...

– Но как?

– Даже ценой самоубийства".

Авишай Равив никогда не занимался выявлением действительных нарушителей закона – сомнительно, чтобы кто-нибудь из них был обезврежен с его помощью. Зато он организовывал церемонии присяги "подпольных организаций" подростков. Доподлинно известно – по крайней мере в одном случае, – что ему помогал в создании клеветнической телепередачи журналист 1-го канала Эйтан Орен: это его репортаж о "присяге", якобы приносимой членами экстремистской подпольной организации "Эяль" на кладбище в Гиватаиме, у могилы командира ЛЕХИ Яира Штерна, неоднократно смотрела вся страна. Даже я поверил аутентичности того, что видел, и не знал, как следует бороться со столь опасным феноменом.

В другой телепередаче Равив, в шапке-чулке с прорезью для глаз, показывал перед камерами, как тренируются юные экстремисты, готовясь к будущим боям с солдатами ЦАХАЛа.

Так ли уж трудно было воспламенить души нескольких подростков зажигательными речами в атмосфере приближающегося конца, когда граждане Израиля за "зелёной чертой" чувствовали себя оставленными и преданными своим государством?

Демонстративно участвующий во всех хулиганских акциях, Авишай Равив ни разу не был арестован. Любое убийство араба он тут же объявлял "местью евреев". Так было, когда в Халхуле (я уже об этом упоминал) был убит араб, как выяснилось позднее – своим братом. Организация "Эяль" (то есть Авишай Равив) поспешила заявить, что это её рук дело. "Едиот ахоронот" вышла с аршинным заголовком: "Евреи убили араба в Халхуле". И хотя очень скоро истинный виновник был найден, Йоси Сарид требовал "выкорчевать еврейскую раковую опухоль из Хеврона".

Действия ШАБАКа проводились с одобрения главы правительства и министра обороны Ицхака Рабина и в тесном сотрудничестве с ним. И главная цель этих действий была политическая: обеспечение власти левого лагеря.

* * *

Крики "это холостые! холостые!" раздались сразу после выстрелов. Их слышали многие. Немало людей было вовлечено в эту "игру", и во время переполоха, в первые секунды, не все сумели сохранить хладнокровие и не выдать то, что держали в секрете. Спустя всего три минуты, когда никто ещё доподлинно не знал, что на самом деле произошло, на "бипперах" некоторых журналистов появилось сообщение: "На этот раз не вышло. В следующий мы добъёмся успеха". И подпись: "Эяль". В тот вечер об этом вещали очень широко.

Почему Равив ошибся и был так уверен, что "на этот раз не вышло" ?

А может, пули в пистолете Игаля Амира действительно должны были быть холостые? И сообщение было запланировано заранее, с учётом этого факта?

И Рабин выходил из всего "дела" целым и невредимым, а его партия – с таким электоральным козырем, равного которому не сыщешь: покушение на жизнь главы правительства "в прямом эфире", которое, к счастью, "на этот раз не вышло" ?

Из интервью с Леей Рабин:

– Что запечатлелось последним в Вашей памяти?

– Этот ужасный момент, когда мы спускались по лестнице. Он передо мной, в окружении телохранителей... Я за ними, и вдруг слышу выстрелы, и он падает на пол, и все наваливаются на него, а мне говорят: "Это не по-настоящему, это не по-настоящему".

Равив продолжал играть свою роль, не зная, что глава правительства действительно убит.

Раскрытие истинного характера и значения деятельности Равива поставило бы перед израильским обществом болезненные вопросы, требующие ответа и сопряжённые с опасностью для левых выпустить козырь, который буквально упал им в руки. Они не могли на это пойти. Амнон Абрамович, открывший "Шампанью", один из ведущих журналистов страны, не постеснялся заявить, что, выполняя свой журналистский долг, совершил ошибку, поскольку своим разоблачением дал в руки правых пропагандистское оружие. Телевизионные спектакли Равива продолжали показывать вновь и вновь, как ни в чём не бывало, а сам он сошёл с повестки дня.

Спустя полтора года по 2-му каналу демонстрировался фильм Михаэля Карпина об убийстве Рабина, где на правый лагерь была возложена коллективная вина и где снова были использованы игровые сцены с Авишаем Равивом. Когда Карпина спросили, почему он и словом не обмолвился о том, что Равив агент ШАБАКа, тот ответил с предельной откровенностью: "Потому что правые используют этот факт, чтобы снять с себя ответственность за убийство".

* * *

В течение двух лет, прошедших со смерти Рабина, мне присылали множество поразительных документов и свидетельских показаний. Большой соблазн был опубликовать их в этой книге. Но я знаю, что общество подчас ведёт себя инфантильно, и нельзя вот так, вдруг, взять и обрушить на него такое обилие фактов, даже самых верных. Нить, которую натягиваем, чтобы открылась историческая истина, очень тонка: натяни потуже, и она порвётся. И дальше уже никто ничего не будет слушать вообще. Поэтому я говорю здесь только о том, что широко известно, и чаще всего ограничиваюсь постановкой вопросов. Естественно, что на моё понимание и оценку происшедшего влияет неполнота информации, которой я располагаю. Вместе с тем, никакой иной "сценарий" не представляется мне более логичным и отвечающим на мои вопросы.

* * *

Действительно ли антиправительственные выступления привели к убийству?

Вопрос по существу. Все странности, все не поддающиеся объяснению "технические" неувязки, имеющие отношение к убийству, не отменяют главного: Игаль Амир сознался в намерении убить Рабина, в планировании убийства и в самом убийстве. Даже если кто-нибудь сумеет доказать, что Амир стрелял холостыми и его лишь использовали в игре других, это ни на йоту не ослабит вескости доводов, приводимых левыми. Игаль Амир действительно принадлежал к правому лагерю, носил кипу, был экстремист и опасный человек, находившийся в окружении людей, враждебно настроенных к главе правительства. Ясно, что, будь общественная атмосфера в стране спокойной, не пошёл бы молодой студент по этому преступному пути. Поэтому утверждение левых, что к убийству Рабина привела яростная пропаганда против него, на первый взгляд кажется оправданным. Из чего следует, что все, причастные к созданию той тяжёлой атмосферы, являются и соучастниками преступления, и степень замешанности в этом деле ШАБАКа ничего не меняет по существу.

Из памятной записки министерства просвещения, разосланной всем учебным заведениям к двухлетней годовщине со дня убийства Рабина:

"Проявления протеста и подстрекательства становились всё более острыми, и некто посчитал, что кровь главы правительства “дозволена”, и принял решение его убить".

Детей тех, кто выходил на улицы протестовать против политики Рабина, учат в школе, что их родители привели к убийству главы правительства... Тот, кто утверждает это, занимается дешёвой демагогией и циничным использованием самого факта убийства. Сила общественного воздействия в том и состоит, что, не имея возможности принимать решения вместо правительства, оно может подорвать доверие к их законности.

И ещё вопрос: является ли травля политических противников исключительно прерогативой правых?

* * *

(" Гуш эмуним" – это) "мессианская секта, замкнутая и жестокая, банда вооружённых гангстеров, преступники против человечества, садисты, погромщики и убийцы, вырвавшиеся из...тёмных закоулков иудаизма..., из скотских и грязных подвалов... чтобы установить алчный и яростный культ крови".

Амос Оз. "Едиот ахоронот", 8.6.89

*

"В решающий час борьбы с поселенцами Офры и Элон Морэ мы должны применить силу. Только тот, кто готов повести танки на Офру, сможет остановить этот фашистский поток".

Проф. Зеэв Штернхаль. "Давар", 15.4. 88

*

"Я призываю вас взяться за оружие. Выступить против них с оружием... Да, взяться за оружие".

Проф. Йешаяху Лейбович. "Хаарец", 27.9.85

*

"Может создаться положение, указывающее на то, что нет больше смысла в сохранении этого общества. И тогда гражданская война не испугает меня".

Моше Негби. "О демократии и послушании".

*

"Поселенцы живут на крови..."

Член кнессета Деди Цукер. "Хаарец", 19.4.87

*

Вопрос Рабину: "Какая судьба ожидает еврейских жителей Иудеи и Самарии в случае, если их поселения перейдут под юрисдикцию ООП?"

Ответ: "Пусть уходят!"

"Едиот ахоронот", 8.6.93

*

"Лично я буду бороться против них даже с оружием (в руках)".

Хаим Барам. "Кол ха-ир", 26.2.88

*

"Кто-нибудь должен убить Шарона..."

"Симан криа", номер 19, стр. 82

*

"Если уж (необходимо) в кого-нибудь стрелять, я чувствую, что готов стрелять в них (поселенцев)".

А.П. "Неделя в киббуце", 10.8.88

*

"Юдо-наци"

Проф. Йешаяху Лейбович

*

"Копия нацистов"

Проф. Моше Циммерман

*

"Маленький наци"

Амнон Данкнер, журналист

*

"Раковая опухоль"

Рабин

*

"Пособники Хамаса"

Рабин

*

"Кому они вообще нужны?"

Рабин о жителях поселения Псагот. "Хаарец", 26.3.95

"Я знаю, что очень многие злы на полицию и ругают её всякими словами. Но я не готов слышать слово "нацист", обращённое к еврею. Не дай Бог!"

Моше Фейглин. Из выступления перед тысячами сторонников в Биньяней ха-Ума 7.9.95 (Выступление записано находившимися в зале полицейскими агентами и представлено в суд обвинением.)

* * *

Стоит обратить внимание на следующее. Резкие выражения типа "убийца", "нацист" и др. употреблялись в правом лагере людьми случайными, толпой, и никогда – политическими деятелями, интеллектуальными или духовными вождями. У левых мы наблюдаем обратное. Особая злоба по отношению к политическим противникам отличает как раз их вождей и вдохновителей. И непонятно, на каком основании именно к определению "правый" обычно добавляют словечко "крайне". "Левый" же, самое большее, может быть "радикал".

Мне возражают: "Согласны. Тяжёлые выражения употреблялись. Но пули всегда летели справа налево, и никогда – наоборот".

Это утверждение покоится на очень короткой исторической памяти. Потому что истина заключается как раз в обратном. Первое политическое убийство в стране произошло 30 июня 1924 г. Люди Хаганы убили Де-Хана. И это была лишь первая ласточка. Во времена "Сезона" были случаи, когда люди умирали под пытками, а многим не суждено было вернуться, после того как Хагана их выдала англичанам. Из разных источников следует, что в руки британской разведки были переданы около 1000 человек. Многие из них вовсе не были бойцами ЭЦЕЛя. Их брали "заодно", только потому что они принадлежали к "ревизионистам" – лагерю политических противников. В специальном послании от 8.12.44 д-р Вейцман сообщал британскому премьер-министру, что полиции переданы 500 имён подозреваемых и что 250 из них уже арестованы.

Из множества свидетельств того времени я выбрал одно, тем самым выполняя долг перед моей семьёй. Приводимый ниже отрывок взят из воспоминаний рава Моше Халеви Сегаля, да будет благословенна память праведника. В своё время он был известен тем, что трубил в шофар у Стены плача, когда это запрещалось мандатными властями. Вот что он пишет:

"...В те дни, из-за ненависти к братьям, разжигаемой в Хайфе некоторыми командирами Хаганы, над нашей семьёй разразилась беда.

Мой двоюродный брат Едидия, сын благословенной памяти дяди Йосефа, был схвачен людьми Хаганы....Они привезли его в один дом на улице Рахель, что на Кармеле, и там запытали до смерти. Тело выбросили на дороге, ведущей из Хайфы в Тель-Авив... Семья убитого напечатала в газетах обращение – вопль души: “Мы, главы семей фамилии Сегаль, доводим до сведения всех наше глубокое возмущение тройным преступлением – убийством нашего дорогого брата Едидии, благословенна память праведника; произволом тех, кто крадёт людей и подвергает их жестоким допросам; и заговором молчания, которое можно истолковать как согласие, со стороны народного руководства, политического и духовного вместе, покрывающего кровь невинных и стоны замученных...”"

И уже после провозглашения государства пули левых продолжали поражать правых. 18 человек с "Альталены", переживших Катастрофу, погибли при обстреле корабля. Их прикончили уже в воде, когда они пытались вплавь добраться до берега. Командовал расстрелом Ицхак Рабин.

Историческая память левых коротка. Большинство пуль в сионистский период еврейской истории летели слева направо. С установлением в стране и сионистском движении полной гегемонии Рабочей партии, не было больше необходимости прибегать к насилию и казалось, что в развитой стране с устойчивым режимом тех, кто никогда не испытывал политических гонений на собственной шкуре, ни при каких обстоятельствах не может случиться то, что случилось.

* * *

Убийство Рабина повергло народ Израиля в ужас. Пережитый шок, вместе с умелой и целенаправленной промывкой мозгов, не оставлял возможности трезво оценить положение и задать себе главный вопрос: как могло Государство Израиль дойти до такого раскола в обществе после 47 лет, в течение которых общее всегда возобладало над тем, что разделяло? Что могла чувствовать большая часть еврейского народа, к которой относились с открытым пренебрежением и брезгливостью и гнушались иметь с ней дело? Эти люди были, в самом хорошем случае, "пропеллерами" и в случае не столь хорошем – "пособниками Хамаса".

Вопрос заключается не в том, что вывело на улицы десятки тысяч возмущённых людей, а КАК их до этого довели.

Вопрос не в том, как появился очередной убийца-психопат (в любом обществе существуют потенциальные убийцы), а КАКИМ ОБРАЗОМ создалась ситуация, давшая выход его психопатическим наклонностям.

Господь, Благословен Он, дал поровну каждой стороне своих праведников, своих психов и людей обыкновенных. Вопрос в том: как могла власть превратить праведников и обыкновенных людей, преданных Стране Израиля, в недостойное внимания сообщество, расчистив тем самым место для психа?

Наше политическое устройство покоится на хрупкой формуле – "государство еврейское и демократическое".

Впервые эта формула была взорвана правительством Рабина.

Необратимые для еврейского народа решения по вопросам, составляющим самую сердцевину разногласий в обществе, это правительство смогло провести в кнессете только при поддержке нееврейских депутатов, да и то – с минимальным перевесом. Такой путь принятия решений, вероятно, вполне законен и даже демократичен, однако он совершенно выхолащивает смысл определения Государства Израиль как государства еврейского.

Но даже если бы Рабин имел твёрдое и обеспеченное большинство в парламенте, он должен был бы – как любой избранный народом вождь, обладающий хотя бы минимальным пониманием сущности демократии, – добиваться как можно более широкого консенсуса, решаясь предпринять подобный шаг. Такой поддержкой, к сожалению, обладал Бегин, когда принималось решение об отдаче Синая и разрушении еврейских поселений.

Демонстрации левых против Бегина и Ливанской войны не шли ни в какое сравнение с демонстрациями против "мирной политики" Рабина (знаменитые 400 тысяч, которые, якобы, собрал на свою демонстрацию "Шалом ахшав", существовали лишь в воображении; на самом деле там было не более 30 тысяч). Народные массы не заполняли улицы и, конечно же, не подвергали себя риску быть избитыми и арестованными.

Но Бегин был настоящий демократ: он не мог не обращать внимания на протесты "Шалом ахшав" и продолжать свою политику, как будто ничего не случилось. Хотя, в соответствии с буквой закона, имел на это право.

Рабин, возглавлявший правительство меньшинства, опирающийся на арабские голоса и перебежчиков, видел в политических противниках досадную помеху, не более того. Потому и мог сказать половине своего народа: "Вы меня не колышете". Массовые демонстрации протеста, голодные забастовки, митинги, аресты и палаточные лагеря против его канцелярии не оказывали на него и минимального воздействия.

Такого в Израиле ещё не было.

Тот, кто перечеркнул еврейскую составляющую формулы "государство еврейское и демократическое", перечеркнул и её вторую часть.

Впервые в истории государства случилось так, что целое общество, по-видимому большинство еврейского населения страны, ощутило себя прижатым к стене. Именно тогда, когда принимались судьбоносные для него решения, никто не считался с его мнением. А ведь речь шла не об экономике, образовании или социальных реформах. На этот раз дело касалось необратимых политических шагов, определяющих будущее этих людей и судьбу их государства.

Рабин не был демократ. Он вёл себя, как диктатор. И когда он подавил общественное сопротивление своей политике, попытка покушения на его жизнь стала лишь вопросом времени.

* * *

Правый лагерь всегда и неуклонно следовал железному правилу Менахема Бегина: ни в коем случае не допускать братоубийства.

Но Игаль Амир не был учеником Бегина, да и с религиозными сионистами у него было мало общего. Он сменил их символ – вязаную кипу – на чёрную кипу "хареди", но вместе с тем не счёл для себя обязательным следовать одному из основополагающих правил этой общины: признанию над собой авторитета её духовных руководителей.

В каждом лагере можно найти отрицательные стороны. От "харедим" Игаль Амир взял их высокомерный изоляционизм, а на периферии правых соблазнился крайним национализмом, лишённым уравновешенности верующего человека.

* * *

"Ты знаешь, чем отличается националист от патриота?" – спросил меня один умный еврей. И ответил: "Националист – это патриот без чувства юмора".

Меня пугают носители идеологии, лишённые этого прекрасного дара. Юмор – лекарство. Обуздывающее и смягчающее. Он помогает воспринимать события в нужной пропорции и сообщает им жизненно необходимое измерение – глубину.

У Игаля Амира этого замечательного качества не было. Ни грана.

...Позднее, объясняя свой поступок, Игаль Амир рассказывал, как, протестуя против политики Рабина, он сначала испробовал все принятые пути, и, лишь когда понял, что они ни к чему не ведут, решился на убийство. "Я ходил на демонстрации, участвовал в перекрытии шоссе..."

Не появись "Зо арцейну" с его категорическим запретом насилия, он осуществил бы свой замысел ещё раньше.