Моше Фейглин

Там, где нет людей...

Глава третья

Старенький " ситроэн" , кряхтя, преодолевал центральный подъём деревни Азун, глотая последние километры, остававшиеся до нашего нового дома в Шомроне. Мои глаза зорко следили за переулками, откуда могли бросить в нас камень, всматривались в дорогу, нет ли на ней искривлённых гвоздей – " нинджей" (их подбрасывали быстро и ловко – заострённый конец всегда торчал вверх, поджидая твои шины). Всего лишь неделя прошла с тех пор, как мы сняли дом в Карней-Шомроне, а казалось, что мы живём здесь давно, и реховотское прошлое стало старым и смутным воспоминанием.

Шёл 1988 год, интифада была в самом разгаре, путь к нашему дому пролегал через Калькилию и Азун. Тот, кто проезжал их не пострадав, считался счастливчиком; защитных средств в машинах тогда ещё не было. Действия ЦАХАЛа были связаны противоречивыми приказами, и политика " не искать приключений на свою голову" превратила эти места в Дикий Запад. Министр обороны Ицхак Рабин, облечённый полным доверием главы правительства Ицхака Шамира, не сумев правильно оценить размеры и смысл происходящего, дал приказ избивать особо беснующихся участников беспорядков. Затем, когда солдаты и офицеры оказались за это на скамье подсудимых, он отказался от своих слов. Армия находилась в растерянности и демонстрировала полное бессилие. Поскольку политическое руководство так и не решилось отдать приказ о военном подавлении мятежа, армия занималась " тушением пожаров" и постыдной погоней за быстроногими мальчишками, бросающими камни и бутылки с зажигательной смесью.

Служившие там вначале тыловые части были заменены артиллеристами, затем настал черёд танкистов, инженерных частей, " Голани" , парашютистов и, наконец, в этом смешном и унизительном положении оказались элитная часть Генштаба и морские коммандос. Всё это, естественно, отразилось на времени военных учений и общей боевой подготовке.

Но наибольший ущерб был причинён боевому духу армии, когда среди молодых солдат последних призывов, не знавших иной воинской реальности, кроме интифады, всё более и более распространялись пацифистские настроения. Начальник Генштаба Дан Шомрон заявил, что не существует военного решения в борьбе с народным восстанием. Отныне каждый командир старался переложить ответственность на нижестоящего, а солдатам оставалось служить живой мишенью для арабских подростков, проклинать весь свет и ждать окончания службы.

* * *

Еврейские жители Самарии и, в частности, моего поселения, очутившись в создавшейся ситуации, растерялись. Квартал Неве Ализа, названный в память жены бывшего главы правительства Менахема Бегина, был основан репатриантами из стран Запада, прибывшими в страну в начале 80-х годов и мечтавшими создать новое поселение.

И выбор места, и название свидетельствовали о лояльности и доверии, которое испытывали новые репатрианты к центральной власти, уверенные в её поддержке. Они и представить себе не могли, что, спустя довольно короткое время, дорога к их дому ощетинится " нинджами" , что в спокойных ещё год назад местах станут летать камни и бутылки Молотова. Кредо " каждый действует по своему усмотрению" было неприемлемо для людей, выросших в иной культурной среде. Те же, кто всё-таки решался на самостоятельный отпор, очень скоро могли очутиться на скамье подсудимых. Настроение в ишуве было тяжёлое, и прибытие в такое время новой семьи удивило их и обрадовало.

Всё случилось в общем-то благодаря Ципи, которая репатриировалась вместе с родителями из Америки ещё в 70-х годах и со многими здесь была знакома лично. Жители поселения, в большинстве своём интеллигенция – программисты, врачи, инженеры и т.п., работали, в основном, в Тель-Авиве и ежедневно ездили туда и обратно.

Квартал Неве Ализа оказался идеальным местом для меня и моей семьи. Свойственная выходцам из англоязычных стран открытость всему, неоднородный состав населения – всё это очень мне подходило. Я ни с кем не был знаком и особенно к этому не стремился, поскольку не так легко и быстро схожусь с людьми. Мне было хорошо и удобно в моей анонимности: я был занят своей работой. Мы никогда ранее не участвовали в поселенческих акциях, демонстрациях и маршах, но всем сердцем верили в наше право и обязанность обживать Эрец Исраэль, посему присоединение к поселенческому движению было для нас лишь вопросом времени. Я не принадлежал ни к каким организационным структурам. Во время первых знаменитых поселенческих акций 70-х годов я был ещё молод, а после 4-х лет службы в армии занимался исключительно личным устройством и наотрез отказывался от всякой общественной деятельности. Заселением Иудеи и Самарии теперь ведало министерство строительства, и казалось, что героическая эпоха " Гуш Эмуним" отошла в прошлое. Я, конечно, слышал о существовании Совета поселений, но ни с кем из его членов не был знаком лично и не различал их по именам; имена звучали очень приятно для слуха: Харэль, Эцион, Элицур, " Замбиш" , Ариэль – совсем как имена пальмахников. Они и выглядели похоже: библейские сандалии на босу ногу, рубаха навыпуск, буйная шевелюра – словом, соль земли, новейшая мутация " пальмахника по имени Дуду" . Короче, никаких отношений с ними у меня не было, как не было и желания к этому. От них исходило знакомое " есть на кого положиться" , я же, как многие обычные люди, привык бродить в стаде без пастуха.

* * *

Старенький " ситроэн" продолжал свой путь по узкой дороге, когда я вдруг обратил внимание на встречную машину из соседнего поселения. В ней было нечто, чрезвычайно меня поразившее, – окна, закрытые железными решётками. В машине находилась целая семья, которая такой мерой защиты пыталась себя уберечь. Мышеловка на колёсах – вот на что это было похоже. Нетрудно представить, какое веселье это вызовет у арабов. Я был потрясён и, приехав домой, рассказал обо всём Ципи. К моему удивлению, она ответила, что так поступают теперь многие и что, хотя это и малоприятно, но другого выхода просто нет. Тем не менее, увиденное не выходило у меня из головы.

Однажды, на исходе субботы, жена позвала меня на местные спортивные соревнования, которые устраивались регулярно: " Ну что такого? Познакомишься, наконец, со своими соседями, да и немного тренировки тебе никак не повредит" .

После того как моя волейбольная команда проиграла, я встал в стороне, прислушиваясь к оживлённому разговору рядом со мной. Оказалось, что одну пожилую женщину из нашего ишува, возвращавшуюся домой, ранили тяжёлым камнем в голову, и сейчас она в больнице. Взволнованные жители предлагали провести немедленные акции протеста – отправиться в Калькилию громить арабские машины, перекрыть дорогу и пр. – словом, действия, ставшие уже как бы ритуальными в подобных случаях и совершенно бесполезные. Они не приводили ни к чему, лишь создавали много шума и обычно кончались тем, что ЦАХАЛ вмешивался и поселенцы, к своему облегчению, " вынуждены" были убраться восвояси. В конце концов люди устали от всего этого, и арабы действовали практически беспрепятственно.

В тот вечер я заметил, что многие хотят услышать и моё мнение." Нужно ездить с израильским флагом" , – сказал я тихо. На всех лицах выразилось недоумение. Сначала они решили, что видимо недостаточно хорошо поняли мой " сабрский" иврит. Я продолжил: " Я видел машины с решётками на окнах. Мы ведём себя, как мыши в клетке. Трудно преподнести арабам более удачный подарок. Мы берём пример с армии и скоро будем ездить в броневиках. Нужно всё круто изменить и вновь поставить с головы на ноги. Они пытаются загнать нас в клетки? – В ответ мы должны открыть окна, ездить медленно и уверенно и, самое главное – с израильским флагом на крыше. Если мы будем в самом деле чувствовать себя дома и дадим им понять это, они станут уважать нас и оставят в покое" .

Мои слова были встречены с осторожной симпатией. Каждый задавал себе один и тот же неизбежный, хотя и невысказанный вопрос: если без флагов мы получаем достаточно, что же будет, когда мы станем специально привлекать к себе внимание? " Психология арабов совсем не такая, как вы её себе представляете, – продолжал убеждать я. – Их национальные устремления не существуют сами по себе. Это реакция на сионизм и повод для очередного взрыва, чтобы дать выход накопившемуся и присущему им стремлению к насилию. Машина с израильским флагом вызовет в них чувство уважения и подействует успокаивающе. Сама идея государственности нова для них. Она была привнесена в их племенной мир извне, в конце Первой мировой войны. Племенные связи и до сих пор очень сильны в их среде, а вы подходите к ним с мерками западного человека. Если ты бежишь и сдаёшься – в традициях ислама это всего лишь доказательство, что ты неправ. Даже если тебя считали плохим человеком, но сила оказалась на твоей стороне и ты победил, – в глазах людей ты стал и прав, и хорош. Израильтяне не понимают, почему арабы всё время требуют от нас тех или иных жестов и уступок в их пользу, и их требования постоянно растут. Потому что в их культурном багаже понятие " я должен тебе" просто не существует. Коль скоро ты что-то мне уступил – это лишь доказательство того, что ты слабак, у тебя нет выбора, что сила, а значит и право, на моей стороне, и потому мне полагается ещё и ещё. Они не станут ненавидеть тебя больше, если ты покажешь им свою силу, – напротив, начнут уважать" .

Как я уже сказал, мои слова были выслушаны с симпатией, но с удивлением и недоверием. Арабский мир несколько приоткрылся им с другой стороны. Некоторые согласились со мной, но желающих стать " подопытными кроликами" не было. Я всё думал и думал над этим, и говорил с женой. Наконец, однажды, купил в Тель-Авиве большой израильский флаг, и, потратив много часов, приладил его на крыше своей машины – в самом центре. Я решил не дать себе никакой поблажки в этом деле и проверить " теорию" до конца, чтобы потом не оставалось никаких сомнений: увидели они флаг или не увидели?

Ни один человек не верил, что я действительно намерен появиться в таком виде на улицах Калькилии в самый разгар беспорядков. Люди не знали меня и потому считали всё это детским бахвальством: они были уверены, что я спущу свой " парус" , как только выеду за пределы ишува. Однако мои намерения были совершенно серьёзны. Один из наших соседей, адвокат Реувен Фридман, увидев, что я действительно уезжаю с развевающимся израильским флагом, по-видимому, решил, что я отправился в свой последний путь, и поехал на некотором расстоянии следом за мной (я об этом не знал), чтобы вызвать помощь, когда толпа арабов меня атакует. У еврейского населения Иудеи и Самарии, прожившего к тому времени уже целый год в условиях интифады, резко упала самооценка, и в их глазах моя симпатичная теория никак не соответствовала действительности. Арабы представлялись им смелым народом, борющимся, не щадя себя, с армией захватчиков и наносившим ей ощутимые удары: ведь они лишились половины своих доходов ради достижения национальной цели и атаковали, где только могли, представителей ненавистной оккупационной власти. Признаюсь, что и меня в самой глубине грыз червь сомнения, и я готовил себя к самому худшему. " Если моя теория не сработает, – говорил я себе при въезде в Азун, – то вот сейчас, чик-чак, моя машина будет погребена под шквалом камней..."

Я медленно въехал в деревню, был обычный утренний час, взрослые направлялись по своим делам, а дети в школу. Увидев флаг, арабы выпучили от удивления глаза. Я не старался слишком задерживаться, но и ни в коем случае не жал специально на газ, наоборот, несколько снизил скорость. Изумлённые взгляды сопровождали меня на всём пути до выезда из Азуна. Никто не пытался помешать мне. " Или моя теория верна, или они слишком поражены, чтобы отреагировать, – сказал я себе. – Скоро я буду в Калькилии, её не проедешь за 4 минуты из конца в конец. У жителей Азуна было достаточно времени, чтобы предупредить приятелей в Калькилии, но даже если они этого и не сделали, теперь “час пик”, и я, конечно, где-нибудь застряну на главной улице, и там увидим, чего стоит на самом деле моя сумасшедшая теория" .

При въезде в Калькилию находился контрольно-пропускной пункт ЦАХАЛа. За всё время службы на " территориях" солдаты такого ещё не видели. В приказах, которые они получали утром и вечером, постоянно подчёркивалась необходимость " успокоения сектора" . Ни над одним из наших опорных пунктов не было израильского флага и, конечно же, их не было на армейских машинах.

Вид гражданской машины, над которой развевался израильский флаг, подействовал на подавленное душевное состояние наших солдат, как дуновение свежего ветра. Когда я с ними поравнялся, они встали " смирно" и отдали мне честь. Я улыбнулся им и откозырял в ответ, позабыв на минуту, что я простой гражданин, нуждающийся в их защите, а не офицер, отвечающий на приветствие солдат. Так радостно было подарить им немного утраченной гордости, хотя я прекрасно сознавал, что через минуту-две они уже не сумеют меня защитить.

Как и следовало ожидать, на центральном перекрёстке я застрял. Казалось, весь город не сводит с меня глаз. Игроки в нарды отставили чашечки с кофе и поднялись с низеньких табуреток, пытаясь уяснить себе, что должно означать это представление. Водители держались на приличном расстоянии от моей машины – поди знай, что скрывается за этим " маджнуном" . Колонна машин передо мной начала понемногу двигаться, лавируя между крестьянскими подводами, едущими на рынок. Я открыл окно и облокотился на него – непринуждённо, как только мог. Следил за своим лицом, стараясь придать ему безмятежное выражение, и был готов к тому, что вот-вот, сейчас, град камней разобъёт, наконец, лёд (и окна). Я не отводил глаз ни от чьего взгляда, одновременно пристально всматриваясь в то, что происходило вокруг, стараясь не выказать ни малейшего чувства страха.

Солдаты, дежурившие при выезде из города, уже были предупреждены своими товарищами о " поселенце-самоубийце" и поджидали меня. Было приказано остановиться. Один из них с большим любопытством осматривал машину и меня, в то время как широкая улыбка не сходила с его лица. " Молодец!" – крикнули некоторые солдаты. Я улыбнулся в ответ и поехал к себе на работу.

В конце концов всё это было лишь началом ещё одного рабочего дня...

* * *

Теперь на очереди стояла совсем иная проблема: предстать перед твоими удивлёнными очами, народ мой Израиль. Разъезжать по улицам Тель-Авива с развевающимся на крыше флагом – эта поза не очень-то мне подходила, и впоследствии, когда такие поездки стали нормой, я обычно спускал флаг, минуя последний контрольно-пропускной пункт.

В тот вечер, возвратившись домой с работы, я развил лихорадочную деятельность, убеждая других последовать моему примеру. В дальнейшем я использовал каждую свободную минуту, чтобы внедрить мою идею как можно шире. Теперь, когда я опробовал это на себе множество раз и не единожды не был атакован, дело пошло легче. Ципи тоже разъезжала с флагом, и дошло до того, что, когда он порвался, заявила, что без него ехать боится. Вообще Ципи, хотя она и не признаётся в этом, проявила немалое мужество. Когда я проходил очередные военные сборы в Шхеме, она ехала с израильским флагом через весь город, чтобы снабдить мою роту пирожными собственного изготовления.

Дальнейшие усилия сосредоточились на решении технических и денежных проблем. Нужны были древко и флаг, удобные и лёгкие в установке, подходящие для любого типа машин; необходимо было заняться их распространением в других поселениях, чтобы охватить как можно большее количество людей. Мой сосед Давид Романофф поддержал меня, и мы заказали за свой счёт большое количество флагов и флагштоков, и я носился по всем ишувам и продавал их. Были такие, которые считали, что я на этом неплохо заработал. Я не входил в объяснения, только смотрел на растущий в банке минус.

Постепенно на дорогах Самарии стало появляться всё больше машин с израильским флагом на крыше. Известно, что они меньше подвергались нападению, чем другие, хотя и не существует статистики на этот счёт. Одно ясно: они повысили общее настроение поселенцев и несколько распрямили их спины. Вместо моторизованных клеток начали ездить с открытыми окнами, с флагами, и, встречая такую же машину, сигналили друг другу фарами. Так появилось особое братство " флагоносцев" , что придало нам силы. Распространяя наши флаги среди жителей, я иногда случайно встречался с руководителями поселенческого движения и удивлялся тому, что на их машинах флагов не было. Лишь позднее, когда я глубже окунулся в общественную жизнь и мне пришлось столкнуться с их противодействием любой серьёзной акции, я стал лучше понимать мотивы их поведения. Так или иначе, количество флагов увеличилось настолько, что привлекло, наконец, внимание средств информации, и мы даже удостоились ядовитой статьи Йонатана Гефена. Короче – попали в цель.

* * *

Арабы не проявили никакого особого противодействия новому явлению – напротив, стало как-то спокойнее. Естественно, что не только флаги были тому причиной. Население устало от продолжительной блокады, да и правительство научилось лучше справляться с ситуацией. Обходные дороги сделали условия жизни более нормальными, и, хотя участились случаи применения огнестрельного оружия, массовые беспорядки постепенно сошли на нет. От " народной войны" остались лишь имя да несколько групп профессиональных убийц, рыщущих по местности. Казалось тогда, что стойкость поселенцев и щедрая экономическая помощь пострадавшему арабскому населению перетянут чашу весов. Интифада была на излёте. Арабы привыкли к нашим флагам и зауважали нас.

Противодействие пришло оттуда, откуда его никто не ждал.

* * * В то время Центральным округом командовал генерал Амрам Мицна – человек откровенно левых взглядов. Национальная гордость и уважение к флагу были принесены на алтарь прагматизма, что, в конечном счёте, привело лишь к большему кровопролитию. Было абсолютно бессмысленно ожидать от Мицны, чтобы он, хотя бы частично, понял, в чём заключается право народа Израиля на " территорию" , на которую распространялось его командование. Позднее, уже будучи мэром Хайфы, он резко обрушится на Нетаниягу, назвавшего Храмовую гору оплотом нашего существования. Если для Мицны даже Храмовая гора не обладает особой ценностью, про Иудею и Самарию и говорить нечего.

Израильские флаги на машинах обеспокоили его, и он приказал с ними покончить. Правда, его подстерегала на этом пути небольшая проблема: речь шла не о борьбе с поселенцами, пытающимися основать новый ишув, не об их противодействии армии – но о машинах, находящихся в частном владении, на которых, к тому же, развевалось не что иное как государственный флаг, который никак не входил в противоречие с естественным патриотизмом ЦАХАЛа. Всё это, однако, не остановило генерала, и его приказ был отдан чётко и ясно: машины с флагами не пропускать. Израильские солдаты стали останавливать израильские машины и, в присутствии изумлённых арабов, стыдясь и глядя в землю, просили снять флаг. Люди часто отказывались, говоря: " Снимайте сами" . Во многих случаях солдаты, оглядевшись по сторонам, цедили сквозь зубы: " Яалла, езжай же, езжай..."

По крайней мере эту битву Мицна проиграл. Женщины вообще отказывались останавливаться, да и солдаты, мягко говоря, не горели энтузиазмом. Мой сосед Дуби, владелец фургончика, разрисовал все плоскости своей машины израильскими флагами и простодушно спрашивал: " Как же я сниму их?" Война с флагами не прибавила армии уважения, и нелепый приказ был, в конце концов, похоронен. Мало того, вдруг появились флаги на всех опорных пунктах ЦАХАЛа – возможно, кто-то догадался, что чувство национальной гордости не провоцирует беспорядки, а действует как раз наоборот. А может быть, решили поступить в соответствии с мудрой пословицей: " Если не можешь его победить, присоединись к нему" . И на многих военных машинах появились флажки, прикреплённые к антеннам, – так из приказа Мицны вышел смешной анекдот.

* * *

Интифада была при последнем издыхании. Арафат, во время Войны в заливе поставивший не на ту лошадь, лишился финансовой поддержки Саудовской Аравии и не мог больше платить своим покупавшимся за деньги сторонникам в Иудее и Самарии. Всё это вело ООП к неизбежному концу.

В нашей жизни, практически, уже не существовало особых проблем безопасности, и мы гораздо более были озабочены трудностями, связанными с продолжением строительства.

Отпала и необходимость ездить с израильскими флагами. Эту идею подхватили другие, и в следующие годы флажки на машинах стали неотъемлемой частью Дня Независимости.

Ну, а ООП?

Спасение пришло с совершенно неожиданной стороны.