Владимир (Зеев) Жаботинский

Статьи 1907 года

 ЗАБАСТОВКА В РИШОН-ЛЕ-ЦИОНЕ  

Похоже, что мы не знаем всех деталей забастовки в Ришон-ле-Ционе. Письма г-на Людвиполя вряд ли можно считать достаточно объективным источником. Одесский комитет получил отчет г-на Гисина, который сообщает то же, что и Людвиполь, только спокойно, без эмоций. Поэтому не станем анализировать этот конкретный случай, а изложим нашу принципиальную позицию по вопросу о классовых конфликтах в молодой еврейской промышленности Палестины: какова роль забастовок в ходе «практической работы», то есть в осуществлении задач сионизма?

Рассмотрим эту проблему не вообще, а применительно к еврейской рабочей организации, которая хочет действенно участвовать в строительстве нашего национального дома.

Идеологи Поалей Цион говорят, что задача сионизма осуществится сама собой. Еврейский капитал и еврейский труд повсеместно вытесняются, а посему им суждено воссоединиться в Палестине (и так далее в том же духе). Не будем говорить об истинности или, наоборот, предвзятости такого рода теории, насколько она гиперболизирует и по-своему обожествляет тезис самостоятельности исторического прогресса. Как ни могущественны движущие силы развития, ни один здравомыслящий человек не вздумает отрицать огромную ценность сознательной деятельности. Разумеется, люди не могут силой воли повернуть течение жизни вспять, направить ее по пути, который противоречит ходу истории. Но человеческая воля становится великой силой, если она содействует естественному направлению исторического развития. Она расчищает и расширяет его путь. Человеческая воля – величайшая сила, способствующая объективному развитию исторического процесса. Да, действительно, сочетание внешних обстоятельств с внутренним настроением евреевподталкивает и будет подталкивать их в направлении Палестины. Но приблизиться к воротам Палестины еще не значит переступить ее порог. Только сознательный труд может обеспечить Палестине наличие двух факторов, которые практически откроют эти ворота тому, кто в них стучит. Фактор номер один – достаточно высокий уровень экономики, без чего не может быть спроса на рабочую силу, а, стало быть, и значительной иммиграции. Этот фактор именуется в сионистской литературе «притягательной силой индустрии». И фактор номер два – превращение еврейского населения страны в общественно-политическую силу, способную расширить законодательные рамки, препятствующие развитию колонизации. Естественное заселение страны требует сочетания обоих факторов. Только в этом случае процесс заселения будет развиваться более или менее нормально. Разумеется, эти факторы могут возникнуть только благодаря сознательной воле. Для того чтобы началась естественная колонизация, нужны халуцим как пионеры труда и пионеры капитала. Главная задача тех и других – и с этим должны согласиться все те, кто думает о проблемах промышленной колонизации, – дать капиталу возможность нормально развиваться и приносить натуральный процент. Практически только это сможет подготовить почву для серьезного притока средств, а не просто добровольных пожертвований стран диаспоры. Мы живем в век капитализма, когда не только гражданские, но даже и военные цели достигаются, в первую очередь, при помощи капитала.

Для практической работы в Палестине необходим капитал, а капитал требует благоприятных условий. В благоприятные условия для молодой, полудикой страны, рынок которой еще очень мал, входит и дешевая рабочая сила. Может быть, ученые создадут новые, гуманитарные способы возрождения и развития запущенных стран. Мы с радостью примем и первыми внедрим эти новации. Но пока их нет – развитие капитализма и прогресс индустриализации строятся на эксплуатации человеческого труда. Короче говоря, Палестине нужен дешевый еврейский труд, что зависит не только от стоимости самого труда, но и от сговорчивости по вопросам классовых интересов трудящихся. Мы должны либо считаться с этими условиями, либо просто отказаться от практической работы в Палестине.

Еврейское сообщество обязано всячески улучшать эту ситуацию. Мы должны основать в Палестине ряд культурных учреждений, обустроить кухни, жилье, читальные залы и т. д., дабы хоть отчасти компенсировать низкий уровень жизни тамошних трудящихся. И это еще одна из тех задач, которые нам предстоит решить, пусть даже на какое-то время.Халуцим призываются жертвовать своим классовым интересом. В противном случае их участие в национальной работе не имеет смысла. Трудящиеся на местах отдают революции последний грош, время и силы, фактически урезая свой скудный заработок и сокращая часы отдыха; точно так же и халуцим для достижения цели сионизма должны выбрать одно из двух: либо жертвовать классовыми своими интересами ради национальных до тех пор, пока не будут созданы условия, необходимые для естественной колонизации, либо вовсе отрешиться от подготовительной работы, сложить руки и ждать, когда другие создадут «притягательную силу» и распахнут врата.

Пролетарские сионисты должны открыто избрать свой путь. Мы имеем право не только обсудить этот вопрос в их изданиях, но получить ясный и недвусмысленный ответ официальной партийной прессы. Мы вправе рассчитывать на ответ, данный без оглядки на то, «что скажут иные народы» да как отреагирует «святейший их синод»; в строгом соответствии с подлинным интересом еврейских трудящихся масс, чья судьба неотделима от всенародной, чьи задачи целиком и полностью связаны с общенациональной задачей еврейского народа.

С идиша перевела Любовь Чернина

"Дос юдише фолк", № 11. 30.03.1907

НАБРОСКИ БЕЗ ЗАГЛАВИЯ 

Наша печать оставила, кажется, без отклика статью г-на А. Борухова  в одном из недавних номеров Еврейской Мысли – «Что такое ассимиляция?».  Между тем взгляды, выраженные в этой статье, требовали внимания. Самой статьи сейчас у меня нет под руками, так что взгляды эти мне придется формулировать самому. Если я и не вполне точно передам оттенки мысли автора, то перед ним заранее извиняюсь, но для сущности вопроса, которого хочу коснуться, это и не так важно. Существенно то, что в статье г-на Борухова с теми или иными индивидуальными отклонениями проведено такое понимание связи между эксодом   и борьбой за национальные права в диаспоре, которое вообще более или менее распространено еще среди сионистов.

Это понимание сводится, по-моему, к следующей короткой формуле: национальные права в диаспоре имеют самодовлеющее значение. Почему? – на это отвечают разно. Иногда говорят, что при наличии национальных прав можно будет и в диаспоре до известной степени развить национальную культуру и создавать самобытные ценности, нам на славу и человечеству на пользу. Но гораздо чаще слышится более простое объяснение: ведь не все евреи «уйдут в Сион», значительная доля останется в рассеянии, и вот для них, чтобы не пропали, надо устроить автономию. – Я выразил это с обывательской наивностью – вообще же это облекают, конечно, в более эффектные слова. Но я думаю, что в основе подобной концепции лежит именно обывательское понимание еврейской динамики.

Может ли еврейство в диаспоре, при хороших правах, создавать самобытные ценности – это спорный вопрос. Я лично в это абсолютно не верю по причинам, которые здесь не к месту, и со смягчающими оговорками, которые здесь тоже не к месту. Ибо дело не в том, может ли, а в том, стоит ли игра свеч. Я на минуту согласен даже допустить, что рассеяние особенно благоприятствует самобытно-культурному творчеству, – но это ни в коем случае не резон для сохранения галута, раз только пребывание в галуте связано для народа с реальными лишениями. Быть может, вообще народ создает тем высшую поэзию или музыку, чем больше страдает, но мириться ради этого с продолжением его страданий может развеультраэстет, а уж никак не политик. И если мы строим политическую схему, то решающим для нас должен быть не вопрос о том, при каком положении возможно самобытное творчество народа, а исключительно вопрос о том, при каких условиях эта самобытность может существовать с наименьшим трением – с наименьшими для нации лишениями и страданиями. И если я сионист, т. е. раз навсегда установил, что галут неразрывно связан с явными или скрытыми лишениями, то никакие творческие перспективы не могут заслонить от меня основной задачи: полной и коренной нормализации еврейского народа. Сделать же из еврейства поставщика особых ценностей для обогащения общечеловеческой сокровищницы – этоочень лестно, и мы даже мечтаем, что так оно и будет после осуществления сионизма; но определяющим моментом нашей политики эта лестная мечта может быть лишь постольку, поскольку она связана с полным искоренением J?dennot’а. Если бы нам и взаправду доказали, что и в страданиях галута возможно «творчество», мы это приняли бы к сведению с полным удовольствием, но это не могло бы сыграть никакой роли в нашей политической концепции, регулятивом которой является именно уничтожение специфически еврейских страданий. Мы не откажемся ни от каких возможностей внутри галута, наоборот – мы их жадно используем, но для одной цели: для ликвидации галута. Взятые же сами по себе, эти возможности в мировоззрении сиониста в счет не идут и не могут идти.

Одной из таких возможностей, в счет не идущих, является, если хотите, та перспектива, что часть еврейства и после осуществления сионизма останется в галуте. Миноритарные и даже заграничные группы есть и у нормальных народов; будут они, конечно, и у нормализованного еврейства. Сколько их будет, много или мало по отношению к нашей тогдашней метрополии, т. е. большая или меньшая часть евреев «выселится» или «останется» – это вопросы будущего, о которых смешно было бы теперь спорить. Количественное соотношение между центром и галутом определится границами естественной емкости конкретного J?denstaat’a или, вернее, соотношением между этой емкостью, с одной стороны, и развитием вытеснительного процесса в диаспоре – с другой. Размеров ни того, ни другого предусмотреть мы теперь не можем; впрочем, если иметь в виду конкретную площадь Палестины с ее Nebenlander  [соскдними странами] и конкретное десятимиллионное еврейство, то можно а priori утверждать, что на этой площади при правильном ходе ее промышленногоразвития безусловно «хватит места» (именно в смысле социально-экономической емкости) для гораздо большего числа новых поселенцев, чем все это еврейство с приростом. Во всяком случае вопрос о том, как быть на случай, ежели не для всех вытесняемых евреев найдется место в J?denstaat’е, относится к другой области, да г-н Борухов и его единомышленники совсем не это имеют в виду. Они говорят не о тех евреях, которые «тогда» вынуждены будут остаться в диаспоре из-за невозможности переселения в объективно пресыщенный Judenstaat, а о тех, которым это переселение просто не понадобится, – о тех, которые «устроятся» тут, как устроились разные чехи и немцы в России. Их будет много, и ради них-то, по мнению, о котором я веду речь, и нужна, в сущности, национальная автономия. Главный, мол, корень еврейства будет свободно развиваться в Палестине, но не пропадать же и остаткам: пусть будет и у них суррогат национальной самостоятельности…

Достаточно слегка всмотреться в эту постановку вопроса, чтобы в ней обнаружить резкое противоречие с основойсионистического мировоззрения. Это мировоззрение вовсе не исключает фактической возможности «устройства», «приспособления» известной части евреев к социальному организму чужбины: именно это мы и понимаем под термином «ассимиляции» в настоящем и полном смысле слова. Настоящая ассимиляция не заключается ни в культурном обрусении и онемечении, ни даже в идейном отречении от связи с родным народом: настоящая ассимиляция начинается только с момента фактического социального приспособления. Когда еврей нашел для себя прочную полочку, «свой шесток», когда он перестает испытывать вытеснение в какой бы то ни было форме, т. е. исчезает абсолютно и во всех областях его жизнедеятельности всякое неравенство между ним как евреем и людьми местного национального большинства (ибо только при этом условии фактически полного равенства мыслимо прекращение вытеснительного процесса) – тогда он действительно стал на путь неизбежной и бесследной ассимиляции, культурной, идейной и, наконец, кровно-расовой. Мы, как известно, сильно сомневаемся, чтобы это блаженство полного приспособления к галуту было суждено сколько-нибудь значительному проценту еврейства: не в одном, так в другом отношении вечно будет прорываться давление вытесняющего поршня. Но и мы предвидим, что некоторая часть народа, как бы мала она ни была, несомненно, будет захвачена процессом объективной ассимиляции. На окраинах еврейства неизбежно будет происходить своего рода национальное шелушение – будут систематически отпадать наружные элементы нации, соприкасающиеся наиболее тесно с чужеродной средой и в виде исключения приспособившиеся к ней; и над этими элементами, опять-таки в виде исключения,вытеснительная тенденция галута будет терять свою власть, и им действительно не «понадобится» переселение. Но этим-то элементам не понадобятся и национальные права, потому что они перестанут быть евреями.

Галут может переварить известную малую часть еврейства: эта часть осуждена на абсолютную ассимиляцию. Остальную часть галут должен выбросить. Середины нет: или эксод, или ассимиляция. Эксод может быть фактическим, когда есть куда деться, или латентным, тенденциальным, когда все ворота закрыты, когда давление вытесняющей силы стоит на равной высоте повсюду. Именно такое положение оказалось бы, если бы J?denstaat объективно отказался вместить ту или иную часть вытесняемого из диаспоры еврейства; но об этой стороне вопроса, повторяю, мы теперь не говорим. А поскольку идет речь о невытесняемом еврействе, постольку вообще нет смысла создавать национально-консервирующие формы для тех, кто неминуемо обречен на ассимиляцию. Если при осуществлении сионизма найдутся еврейские элементы, не нуждающиеся в переселении, эти элементы будут вообще потеряны для еврейства, уже в тот момент или в неизбежной перспективе. Мы, сионисты, логически не можем учитывать их при разработке наших задач и вычерчивании наших планов. Мы с этими элементами не можем считаться – потому что они вне нашей компетенции.

Для того, кто правильно понимает еврейскую динамику, еврейством называется то, что объективно вытесняется. Только это ядро народа может быть спасено для самобытного существования. Остальное пропало. Поскольку в нынешнем еврействе действительно имеется объективная тенденция к настоящему социальному приспособлению в галуте, постольку мы ставим крест (роковое слово!) над этой отпадающей шелухой нашего народного организма.

Мы оперируем именно и только вытесняемым еврейством. Мы констатируем, что члены его повсюду являются принципиальными эмигрантами – не потому, что они «принципиально хотят эмигрировать», как поняла вульгарная критика, а потому, что объективная эмиграционная тенденция, сознательно или бессознательно для них, является основным принципом их бытия. Проблему этого еврейства мы ставим начисто и разрешаем радикально: или территория, или гибель. Мы не признаем никакой самодовлеющей ценности за сохранением национальных форм в галуте: мы ревностно консервируем их, но только потому, что видим в них средство к реализации сионизма. Без этой цели – они способны только затянуть агонию народа. Вся национальная работа в галуте есть для нас только исключительное средство; иначе мы не стали бы за нее браться. Участие в политической жизни галута необходимо нам только потому, что без демократизации этих стран немыслима публично-правовая организация еврейства; организация еврейства необходима нам только для того, чтобы она взяла на себя главную роль – культурную и материальную – в созидании еврейского общежития. Борьба за национальные права, независимо от настроения тех, кто ее ведет и будет вести, объективно сводится к сплочению фактически эксодирующего еврейства для организации эксода. Вне этой цели какая бы то ни было национальная работа над еврейством бессмысленна и безнадежна и потому не нужна ни нам, ни еврейству, ни даже человечеству.

 Рассвет, № 13. 6.04.1907

ПОЛНОПРАВИЕ И ВЫТЕСНЕНИЕ

Тут вышла брошюра г-на Ландау, содержащая критику нашего официального проекта программы для России. Она содержит одно полезное указание: мы упустили из виду включить в общую (последнюю) часть параграф о том, что все функции, какие по эвентуальному закону будут зачислены в круг национально-бытового самоуправления, должны быть вместе с соответствующими фондами изъяты из ведения государственных или областных органов и переданы органам национальным. В первоначальном проекте, выработанном конференцией [по] печати, такой параграф был, но в нем упоминалось только о делах культуры; поэтому его исключили, между тем как, несомненно, в интересах законченности программы следовало, наоборот, расширить его, т. е. включить, кроме культурной, и все остальные функции национального самоуправления.

За вычетом этой мелочи брошюра г-на Ландау не содержит самостоятельных замечаний, с которыми надо было бы считаться. Но в ней затронут один совсем не самостоятельный, напротив – весьма распространенный средиобывательщины мотив. Если вы верите в возможность государственноподобной организации еврейства в диаспоре, – спрашивает г-н Ландау – то зачем дальше территория? На обывательском языке эту мысль выражают более простыми словами, но суть их та же: если евреи добьются национальных прав на месте, то им ничего больше не понадобится.

Мы на этот довод много раз отвечали, между прочим и в объяснительной записке, напечатанной в отдельном издании предварительного проекта. Для человека, умеющего разбираться в политических системах, ответ, впрочем, должен бытьясен прежде всего из самой нашей постановки вопроса о еврейских национальных правах. И в программе, и во всех статьях о ней или по поводу ее резко проводится одно основное деление: национальному большинству – областная политическая автономия, национальному меньшинству – бытовое, неполитическое самоуправление. Национально-мажоритарные группы объективно могут и потому должны получить право самостоятельно создавать законодательные нормы, регулирующие почти все области их социальной жизни; национально-миноритарные группы в силу вещей должны приспособляться к социальному укладу окружающей среды, значит, и к ее законодательству; и поэтому их национально-автономные права могут только сводиться к созданию материальных учреждений, вызываемых национальными потребностями в области широкой взаимопомощи и культуры. Это коренное различие между большинством, которое создает для себя законы, т. е. вполне «самоопределяется», и меньшинством, которое в пределах чужого закона устраивает для своей потребы школы, кассы, больницы и эмигрантские бюро, настойчиво подчеркивалось нашими публицистами, и нужна даже крупная доза незнакомства с предметом, чтобы этого не заметить. И вопрос о том, как организована данная миноритарная группа – «государственноподобно» или как-нибудь иначе, – здесь совершенно не у места, ибо дело не в форме организации, а в содержании ее самодеятельности. А в этом отношении – в отношении содержания – мы никогда не поддерживали никаких иллюзий о «государствоподобии». Мы, напротив, отчетливо и определенно высказали по адресувозрожденцев-сеймовцев, что их желание подвести под один уровень территориальные народности и миноритарные группы находится в противоречии с самой идеей галута, на которой они базируют[ся], а их проект о «политической автономии» для рассеянных наций есть звук, лишенный всякого юридического смысла. Наша программа ни на минуту не забывает разницы между нами и концентрированными нациями: то, что должны получить они, есть почти полный суррогат государственной самостоятельности; то, что должны получить мы, в сущности сводится к праву самостоятельного расходования на наши надобности известной части вносимых нами же налогов – к праву распоряжаться реформированной национальной «коробкой» и для этого избирать демократические органы.

Такова у нас правовая постановка вопроса, и уже из нее должно быть ясно, что национальные права в этом (единственно мыслимом для евреев) объеме не являются даже приблизительным суррогатом национальной самостоятельности. Но эта юридическая черта нашей программы есть только частный вывод из цельной национально-социальной концепции. Еврейство не потому ненормально, что оно не может претендовать на самостоятельное для себя законодательство: невозможность законодательного творчества сама вытекает из более основной ненормальности. Нация нуждается не столько в том, чтобы вне всякого постороннего давления издавать для себя законы. Нация нуждается в большем. Каковы бы ни были расовые и культурные ингредиенты, вошедшие в национальный тип, но тип этот во всякий данный момент имеет определенные, от него неотделимые свойства. Мы в просторечии это выражаем так: нация имеет своеобразную психику. Но психика есть верховное, первичное и основное из орудий человеческой жизнедеятельности, как одиночной, так и групповой; поэтому своеобразие национальной психики не может не отражаться и на приемах, и на результатах всей социальной жизнедеятельности данной национальной группы. Поэтому нация, компактно живущая, создает и язык, и хозяйственные приемы, и общественные отношения, и правовые нормы, и отвлеченную культуру – словом, всю свою социальную обстановку и атмосферу, так сказать, по образу и подобию своему. И такую нацию мы называем нормальной, ибо такая социальная обстановка, естественно возникшая в строгом соответствии психическому укладу нации, без сомнения, наиболее благоприятна для развития последней. Но в совершенно ином положении находится та национальная группа, которая вынуждена жить внутри чуждой преобладающей среды. Такая группа должна развиваться в социальной атмосфере, созданной по чуждому укладу и потому неприспособленной к ее, этой группы, своеобразию. Не поддаваясь грубо-количественному учету, эта основная ненормальность отражается, однако, на всех проявлениях жизнедеятельности такой группы, вынуждая членов ее на всяком поприще затрачивать лишний плюс энергии. Это и есть основа J?dennot, объективный «антисемитизм вещей», совершенно не зависящий от злой или доброй воли соседа; сюда входят и общественный бойкот, и другие формы так называемого «вытеснения». Вот почему подобная группа или ассимилируется, или начинает тяготеть к созданию таких условий, которые обеспечили бы ей не «право», а фактическую возможность свободно и самобытно созидать не только свои законы, но и все свои общественные формы; всю свою материальную и интеллектуальную культуру, производить свои революции тогда, когда они созрели в ее недрах, не сообразуясь с подготовленностью окружающей среды, – словом, жить исключительно своими переживаниями, дышать исключительно своей атмосферой. Живая нация тяготеет к полноте социального самоопределения; в диаспоре она при лучшем успехе может рассчитывать на право подконтрольного распоряжения частью своих податных сумм – и политики вроде г-на Ландау спрашивают: разве это не одно и то же? Если вы получите второе, зачем вам тогда первое?

Этому доводу одна цена с другими, еще более популярными: если получите равноправие, зачем вам тогда Палестина? Если прекратятся погромы, чего вам еще надо?

Ни погромы, ни бесправие не являются непременными атрибутами галута: это случайные аксессуары, пятна, которые могут быть удалены. Галут вполне поддается очистке от таких примесей – «нормализации», по глубокому выражению Б.Борохова ; но и до конца нормализованный галут остается галутом. Национальные права – это просто высокая степень нормализации галута, больше ничего. Если мы их получим, это будет полная ликвидация антисемитизма законов; но в основе галута лежит «антисемитизм вещей», и он не поддается ликвидации. Мы хотим сосредоточить в руках организованного еврейского народа функции просвещения, взаимопомощи и колонизации; но за этими пределами остаетсябольшая половина нашего бытия, вся обширная область нашего неизбежного участия в хозяйственной, политической, да и культурной жизни чужбины – полнейший простор для самого широкого разгула всех видов объективного антисемитизма. Вне компетенции национального союза должна будет остаться прежде всего основная функция жизни – борьба каждого еврея за кусок хлеба. Цена этого куска, сумма заработка, род и условия работы определяются и будут определяться только социальным организмом чужбины, его потребностями и его упругостью; следовательно, главное поле действия вытесняющей силы, экономическая роль еврейства в диаспоре, не может и не будет подлежать влиянию национальной организации. При таком положении вещей вся роль последней будет сведена к залечиванию ран, наносимых народу извне самим ходом вещей. Именно так мы и смотрим на дело. Мы без всяких колебаний предвидим и предсказываем, что публично-правовая организация еврейства будет лучшим проявителем еврейской ненормальности и что деятельность этой организации рано или поздно должна будет сосредоточиться, главным образом ввиду безнадежной паллиативности всего остального, на концентрировании эмиграционного движения.

Говорить о том, что «государственноподобная» организация может удовлетворить живую народность, можно только в том случае, если допустить самоценность и самоцельность организации. Я уже недавно писал, что мы этого не признаем. Живая нация нуждается в комплексе условий, достижимом только при концентрации. И хотя бы «государствоподобие» нашей организации было доведено до совершенства, она сама по себе есть только средство, этап на пути к настоящей автономии, к территориальной независимости.

"Рассвет", № 15. 15.04.1907

ЕВРЕЙСКАЯ НАЦИЯ В ПОЛЬШЕ

Уважая нейтралитет Руси, которая по этому вопросу еще как таковая не формулировала своего мнения, я в данном случае отказываюсь от своей постоянной рубрики в корпусе газеты и выступаю под чертою «Польского отдела» как одна из сторон. Думаю, что эта тема важна не только для поляков и евреев. Из всех задач, выдвинутых жизнью перед этим поколением, самой сложной и ответственной я считаю национальный вопрос. Еще нигде не разрешенный не только практически, но даже и в теории, он своею путаницей тормозит повсюду правильное развитие общественного процесса; и то же самое неотвратимо предстоит и России, в составе которой переплетено свыше пятидесяти сотых бесчисленно разнообразного иноязычного населения, если только строители нового порядка не отдадут национальной проблеме самых напряженных усилий мысли и воли. Оттого краевой спор между поляками и евреями вправе рассчитывать на внимание со стороны всех, кому близка задача освободить будущую Россию от изнурительных и социально бесплодных трений племенной чересполосицы.

Поляки слышать не хотят о признании еврейской национальности и ее разговорного языка в пределах Царства Польского. Эту точку зрения провозгласили перед двумя разными интервьюерами члены думского кола г-да Жуковский  и Дмовский , ее разжигает в горячо написанной статье г-жа Стефания Ляудынь, ее на все лады повторяет польская печать – и не только та, которую в русских газетах именуют шовинистической, но и та, которая носит нарочитое название «прогрессивной». Орган самого г-на Свентоховского  недавно заявил: «Мы ненавидим еврейский национализм со всею силою негодования, отвращения и опасения». А г-да Жуковский, Дмовский и Стефания Ляудынь резюмируют: равноправие – да, национальные права – ни за что. Коротко и ясно.

Это, собственно говоря, дает право и другой стороне поставить вопрос на чисто деловую почву. Тут, очевидно, принципиальные разговоры излишни. О равноценности наций и обо всем прочем, что по этому поводу можно сказать, поляки сами знают не хуже кого хотите, но ведь они к данному делу подходят совершенно с другой стороны. Земля наша, значит, и сила наша; еврейский национализм по сто одной причине нам неприятен, значит – не позволяем, и больше ничего. При таких условиях другой стороне остается в сущности одно: в ответ на польское veto провозгласить свое volo [хочу]  – и против польского подсчета сил выдвинуть свой подсчет, из которого, быть может, окажется, что вопрос о взаимных шансах как раз в этом далеко не так ясен, как оно думается руководителям кола. И признаться: когда читаешь или слышишь вызывающие выпады ? la газета г-на Свентоховского, вспыхивает сильное искушение так именно и повести речь, просто и начисто: вот, мол, ваши шансы, вот наши – благоволите взвесить, и потом, приятно вам это или нет, извольте считаться…

Но я удержусь от искушения и все-таки попытаюсь оттенить принципиальные моменты вопроса. Если поляков они, по-видимому, всего меньше интересуют, то решающим судьей призвано быть общественное мнение всей многонароднойРоссии, отраженное в государственной законодательной палате, – и оно в этом споре не может и не захочет обойти принципиальную сторону, тем более, что в данном вопросе она ясна и очевидна.

Прежде всего – она совершенно не связана с вопросом о том, достоин ли жаргон имени языка или не достоин и возможна ли на нем самобытная культура или нет. Об этом можно было бы много поспорить, если бы кто-нибудь из лидеров к?ла написал на эту тему ученую диссертацию и защитил бы ее при историко-филологическом факультете. В политике такими доводами не оперируют – даже тогда, когда действительно знакомы с вопросом, на что лидеры польской политики, надеюсь, сами не станут претендовать. В политике учитываются факты, а не эстетико-литературные соображения и культурно-психологические предсказания. Раз определенная группа говорит на программе.   Если им великодушно предлагают учреждать такие школы только на частные средства, то это насмешка: это значило бы содержать на свои подати учебные заведения для других, а на свое просвещение расходовать особо. Это – вопиющее насилие, которое не может быть оправдано никакими фразами о священных правах краевого языка. Их никто не отрицает, и спору нет, что польской речи должно быть обеспечено видное место во всех иноязычных школах Польши – великорусских, украинских, литовских и еврейских, но в качестве предмета, а не языка преподавания. Языком преподавания должен быть язык ребенка: это правило педагогики даже не то что национальной, а просто рациональной, и отрицать его – значит творить насилие не только над угнетаемой народностью, но и над самой идеей просвещения.

Что верно для школы, то верно и для других институтов общественного блага, особенно для низших инстанций суда. Суд для гражданина, а не наоборот, и нельзя для 14 процентов населения в крае (а считая только города – для 38 процентов) обусловливать право на правосудие обязательным изучением второго языка. Так же точно, как и учитель народной школы, должен чиновник и судья давать ответ на том языке, на котором произнесен вопрос или написано прошение. Понимаю всю трудность этой проблемы, но верю, что поляки для нее найдут очень легкое решение, когда зайдет речь о правах польского языка на Литве и юго-западной Руси…

Впрочем, иногда у поляков прорывается и такая нота, что настоящие польские евреи [ни] сами себя не считают нацией, ни жаргон языком, и ничего не требуют, а все это выдумки «наплывовых», пришельцев из Литвы. К чести надо сказать, что у серьезных польских источников эта нотка постепенно выветривается, и только «поляки» моисеева закона еще за нее цепляются. Кто посерьезнее, те хорошо учли опыт своей же Галиции, где вся еврейская масса теперь охвачена одним экстазом национальной политики; да и всю еврейскую тактику на выборах в Царстве Польском, как она ни была робка и бледна, более вдумчивые польские круги поняли именно как первую пробу нарастающего национализма. И это весьма хорошо свидетельствует об их проницательности, и чем скорее зачахнет у последнего поляка последняя иллюзия в этом отношении, тем лучше для обеих сторон, для взаимной ясности положения, для отчетливости неизбежной борьбы. Еврейство Польши только часть единого еврейского народа, как поляки в России только часть одной польской нации; те и другие, разобщенные чужими заставами, все же непреодолимо живут процессами своего целого. Польскому еврейству пробил тот же час пробуждения, что ударил по всей еврейской диаспоре. Глубокий подъем национального индивидуума, полная ликвидация старого курса, подчинявшего еврейскую политику интересам господствующих наций, и переход к настойчивой и планомерной политике национального возрождения – таковы основные черты этого процесса, и лозунг его гласит: «делайте сами свою историю». Это повсюду, и Польша не может быть и не будет изъятием.

«Будет! – отзываются поляки и заносят тяжелую руку над молодыми национальными побегами еврейского духа: – Ни за что на свете!»

Я никогда не ищу этических начал в политике – знаю, что они тут не играют роли; но желать для себя свободы и в то же время сознательно и ревниво беречь свое право гнета над слабейшим – это, мне кажется, первый по яркости пример в истории национальных освобождений. И тогда перед слабейшим остается один только путь. Он апеллирует ко всем народам, скованным цепью того братства страданий и борьбы, имя которому Россия. Он передает свою участь их общему суду. Он напоминает им о необходимой круговой поруке, о том, что у всякого из них есть свои за пределами родной области, и то, что сегодня ударило по еврею, завтра ударит по украинцу, брату галицкого русина. И он верит, что в их справедливом решении будет ограждена и свобода каждого племени в собственном крае, и свобода каждого меньшинства на чужой земле.

Именно такова позиция польского еврейства. Оно с глубоким сочувствием под <…>   своеобразном языке и живет по своим обычаям, то политику нет дела, какого корня этот язык и суждена ли этому племени с его культурой полнота национального развития или гибель и растворение; что бы ни предстояло, задача политика в том, чтобы участь этого племени совершилась естественно, без насилий, в условиях наименьшего трения.

В Царстве Польском живет один миллион и триста тысяч евреев. Из них – по переписи 1897 года – целых 98 процентов показали своим родным языком жаргон. На этом жаргоне издаются – именно в Варшаве – газеты, иногда развивающие тираж, до какого – смею полагать – не так часто доходит польская печать: Tageblatt [газета на идиш] распространяется ежедневно до семидесяти тысяч экземпляров. На этом жаргоне печатаются журналы, посвященные самым сложным теориям современности; на этом жаргоне пишет целая плеяда беллетристов и поэтов, отражающих все течения современной мировой литературы, до символизма включительно; жаргонная мелодрама и комедия, хотя и отсталая в литературном отношении, дает непрерывную работу нескольким драматическим товариществам, и за последнее время нарождается новый, серьезный и глубоко жизненный репертуар, между прочим при участии варшавянина Аша; на этом жаргоне издается множество научно-популярной и политической литературы, начиная от партийных брошюр и кончая обширными самостоятельными исследованиями, вроде труда Я. Лещинского  «Еврейский рабочий в России». Это факты, и они решают вопрос. Жаргон после этого может звучать для арийского уха горше скрипа немазаных колес; жаргон и весь народ, на нем говорящий, могут быть обречены в неразгаданных записях грядущего на бесследную кончину: все равно. Раз это язык миллиона с лишком людей, которые по-другому не понимают, и раз эти люди платят налоги, им должна быть дана школа с обучением на их языке, под их руководством и по ими выработанной программе <…>  держит ликование поляков в день открытия первого сейма; но за признанием своей национальной равноценности оно обратится к верховной палате Империи и у нее потребует гарантии своих прав, незыблемой и неприкосновенной во имя основных начал государственного единства. Права польской нации святы, но они кончаются там, где начинаются права другой народности. Так, швейцарский союз, уважая самостоятельность кантонов, гарантирует гражданину любого из них всю полноту его прав; и так будет в России, потому что иначе Россия превратилась бы в развалину, где во всяком углу сосед мог бы душить соседа. Пусть в это вдумаются руководители польской политики и пусть очень серьезно и точно взвесят ту силу, которую придает еврейским требованиям эта позиция. И тогда, быть может, они поверят, что мы, еврейские националисты в Польше и вне Польши, мы, которых они ненавидят «со всею силою отвращения и опасения», – мы к их агрессивному национализму относимся не только без ненависти и без отвращения, но, быть может, и без опасения. Мы им желаем полной победы в их национальном деле, но стоим за свое национальное дело, и на их взволнованное «ни за что» спокойно и твердо говорим: во что бы то ни стало.

"Русь", № 129. 21.05.1907. С. 4

Опубликовано в Иерусалимском журнале, 2016 г.