Глава 40. Поучительный урок истории

1. Поражение 1806 г.

Н аш известный военный историк д-р Ури Мильштейн уже продолжительное время выдвигает идею осуществления в израильском обществе интеллектуальной революции, полезной для обеспечения национальной обороны. Выступая 1 февраля 1995 г. в зале "Бейт-Жаботинский", д-р Мильштейн высказал мнение, что пример случившегося в Пруссии после военной катастрофы 1806 г. (Йена и Ауэрштедт) заслуживает нашего внимания как поучительный урок истории.

Тогда в Пруссии происходил невиданный дотоле общенациональный патриотический подъем, сопровождавшийся бурной интеллектуальной активностью. Оборонные усилия, осуществляемые военно-правительственными реформаторами, с энтузиазмом поддерживались широкими слоями общества. В авангарде была образованная молодежь, а пожилые философы и маститые литераторы стремились не уступить первенства. Пруссия вновь сделалась сильной военной державой, что в полной мере проявилось десятилетия спустя.

Краткая хронология происходившего:

За поколение до катастрофы 1806 г. скончался талантливый король Фридрих II Великий (1712-1786), представитель эпохи просвещенного абсолютизма. В годы своего царствования, начавшегося в 1740 г., Фридрих II сделал Пруссию великой державой. Фридрих довел до совершенства современную ему армию и государственную систему. Он незадолго до смерти создал (на основе изучения уроков истории, а также войны Америки за независимость) полк легкой пехоты, радикально отличный от остальной его армии в сторону приближения к национальным войскам будущего. Но продолжать это начинание Фридриха в изменившейся обстановке было некому. Его наследники оказались очень незначительными, а царствовавший в 1806 г. Фридрих Вильгельм III был просто ничтожеством. "Каков поп, таков приход", - военное и политическое руководство Пруссии было под стать своему монарху.

В последовавшую эпоху Пруссия воевала с революционной Францией. Осенью 1792 г. прусская армия вторглась в Шампань, тут же случилось нелепое поражение при Вальми (20 сентября), и пруссаки отступили. После ряда военных неудач Пруссия заключила мир в Базеле 5 апреля 1795 г. и отреклась от антифранцузской коалиции. Известный историк Франц Меринг впоследствии резюмировал: "Из всей феодальной коалиции прежде всего испустило дух старопрусское государство: после небольшой борьбы с революцией оно было совершенно истощено в интеллектуальном, моральном, финансовом и военном отношениях, тогда как другие державы феодальной коалиции еще в продолжение значительного времени могли противостоять Франции с переменным успехом. Старопрусское государство вышло из круга великих событий и под защитой трусливого нейтралитета кое-как влачило свое жалкое существование; всеми ненавидимое и презираемое, оно дорогой ценой купило последнее десятилетие своей жизни".

Как мы видим, уже тогда было над чем срочно задуматься и попытаться исправить. Но сделать это было некому - не дозрели.

К 1806 г. военное превосходство Наполеона на континенте утвердилось победой при Аустерлице (2 декабря 1805 г.), а Англия сделалась владычицей морей, победив при Трафальгаре (21 октября 1805 г). Возник дипломатический зондаж с целью достижения мира между этими двумя сильнейшими державами, но переговоры вскоре безуспешно прекратились, что нетрудно было предвидеть. Однако 7 августа в Берлине стало известно, что в ходе переговоров Наполеон предлагал Англии Ганновер, принадлежащий Пруссии.

Основными личными качествами прусского короля и большей части его окружения были ограниченность и нерешительность, а их общим состоянием стала тогда потеря чувства реальности, особенно острая у части военного командования. Вероломство Пруссии, которая весь предшествующий период тайно договаривалась со всеми воюющими сторонами с целью присоединиться к любому победителю, сделалось общеизвестным и исключало появление союзников. Сочетание слепой надежды правительства избежать опасностей "всевозможными уловками и хитростями" (так там выражались), грозных требований войны и ничтожности короля вызывало следующую цепь событий:

1) 9 августа последовал приказ о мобилизации большей части прусской армии.

2) Наполеон потребовал немедленной демобилизации и сконцентрировал войска у южной границы Пруссии.

3) 1 октября Берлин направил Наполеону ультиматум (срок ответа до 8 октября), содержавший два условия: Франция должна более не вмешиваться во взаимоотношения в Северной Германии, и ее войска должны отойти из Южной Германии за Рейн. Ответа не было. 9 октября Пруссия объявила войну, упустив время для упреждающего удара (к которому она была готова с начала сентября, и который тогда давал некоторый шанс).

4) 7 октября Наполеон начал наступление, предупредив манифестом, что он воюет, чтобы охранить Саксонию от поползновений бесчестного соседа. Громя с 9-10 октября авангарды врага, Наполеон 14 октября разбил наголову прусские войска в двойном сражении под Йеной и Ауэрштедтом. На плечах совершенно деморализованного и бегущего противника наполеоновская армия в короткий срок овладела рядом прусских крепостей и 27 октября достигла Берлина.

В декабре военные действия были перенесены на территорию польских земель, которые отошли к Пруссии после раздела Польши, а затем - в Восточную Пруссию. С декабря 1806г Россия начала помогать Пруссии, но к весне французская армия оттеснила русско-прусские войска к Неману и 14 июня 1807г. в сражении под Фридландом решила судьбу кампании. России пришлось теперь круто изменить курс внешней политики и обратиться к Наполеону с просьбой о мире. По Тильзитскому миру (9 июля 1807) Пруссия потеряла треть своей территории и должна была выплатить 150 млн. франков контрибуции, оставаясь оккупированной.

Здесь уместно отступление для зарисовки основных черт психологического фона происходившего. Сочетание оглушительного бахвальства и плохо скрываемого страха было настроением верхушки прусского общества в начале войны, быстро кончившейся на редкость бесславной катастрофой. Очевидная никчемность стариков-генералов, правительства и короля, крах явно устаревших государственных систем, подавляющее превосходство противника и его вызывающее презрение к побежденым - все вместе обескураживало предельно.

Прусское государство было государством помещиков-юнкеров, остальные слои общества не принимали активного участия в жизни государства, и их гражданственный тонус был низок. Но и юнкеры интересовались больше своими личными и кастовыми интересами, чем общественной пользой. Психологический фон того времени хорошо иллюстрируется следующими стихотворными произведениями, взятыми из среды юнкеров, солдат и интеллигенции:

“Und der Kцnig absolut,
Wenn er unseren Willen tut”.
(Король - самодержец, когда он выполняет нашу волю)

“Француз и русский - господа на суше,
Британия - владычица морей.
А мы, мечтательные души,
Царим средь наших Эмпирей".

“Иной желает умереть за отечество,
          но я желал бы лучше
Получить в наследство 10000 талеров.
Отечество неблагодарно”.
И за него погибнуть? Эх, ты, дурак!"

Пруссаки, не менее, чем другие немцы - очень законопослушная нация. Энгельс говорил: "Со времен Тридцатилетней войны (1618-1648) у каждого немца сидит жандарм в груди". Если испанцы на французскую оккупацию (1808) ответили жестокой гверильей, то характерно сообщение на родину одного из живших тогда в Берлине испанцев: "Немцы совсем не то, что испанцы; они довольны всем, лишь бы у них был уголь в кладовых".

Очередной раз отметим показательность переклички стран и эпох: "шалом-ахшавные" настроения при скверных обстоятельствах характерны не только для Израиля.

2. Духовное обновление

Но в гнетущей обстановке после катастрофы проявился высокий духовный тонус прусской интеллигенции: в ее среде родилась идеология сопротивления, прорвавшая толщу упадничества широких слоев населения. Главным идеологом воинствующего национализма стал берлинский профессор философии Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814). В прошлом этот "светский священник" немецких патриотов был пылким поклонником французской революции, как и многие другие прусские интеллигенты; ныне его неугасший революционный пыл нашел новое направление. Утверждая особую значительность германской нации, Фихте в своих "Речах к немецкой нации" (Берлин, 1807-1808, изданы в 1808) утверждал, что нравственная испорченность есть причина упадка общей культуры, которая может быть преодолена лишь собственными силами нации, пробужденной к активности и самостоятельным действиям. Большое значение Фихте придавал религиозному и гражданскому воспитанию, целиком подчиненному немецким национальным задачам. Протестантскими проповедями профессор теологии Фридрих Шлейермахер (1768-1834) поддерживал идеи Фихте. Впоследствии вместе с ним он пытался подать пример обществу в военных усилиях страны. Фихте и Шлейермахер стремились к прогрессу, но в идеологии сопротивления их академическая аргументация соседствовала с исступленной ненавистью к Франции, проповедуемой литератором и неврастеником Генрихом фон-Клейстом и его менее изысканными единомышленниками. Они в своих мечтах уносились в средневековье и древность, идеализируя прошлое.

Кенигсбергские масоны создали в 1808 г. тайный "Tugendbund" ("Союз добродетели") - патриотическое общество, которое, под негласным покровительством королевы Луизы, быстро распространялось по городам, особенно среди студентов. В декабре 1809 г. "Тугендбунд" был по приказу Наполеона запрещен королем и перешел на нелегальное положение. Антифранцузские настроения стимулировались как беспощадным оккупационным грабежом Пруссии, так и вестями об испанской гверилье и действиями тирольских партизан.

Под влиянием всего перечисленного в Пруссии случился примечательный партизанский эпизод. Гусарский майор Шилль, прославившийся в последней войне, нарушил присягу и на собственный страх и риск выступил из Берлина со своими гусарами. Подкрепления, на которые он надеялся, не подошли; после непродолжительных скитаний он нашел смерть на улицах Штральзунда. Действовали также партизаны Дернберга и более мелкие группы сопротивления.

Такова была общая ситуация и шедшие "снизу" публичные усилия, когда официальные инстанции и возглавившие их лица приступили к систематическим реформам Прусского государства.

3. Государственные реформаторы

В ыдающуюся роль в проведении правительственных реформ, без которых не могла бы возродиться военная мощь Пруссии, сыграл гражданский чиновник Генрих Фридрих Штейн (1751-1831). Имея опыт управляющего горными предприятиями Вестфалии, он в 1804 г. стал министром финансов Пруссии, ввел денежно-бумажное обращение, упорядочил соляную монополию и уничтожил внутренние таможни. Получив отставку в январе 1807 г., он в октябре был поставлен во главе правительства. Штейн в короткий срок провел ряд либеральных реформ (упразднение крепостного права и др.), подготовил создание Берлинского университета (Фихте - первый избранный ректор), по его инициативе началась реорганизация прусской армии. Стремясь подготовить скорейшее освобождение страны, Штейн тайно поддерживал "Тугендбунд" из-за чего 24 ноября 1808 г. получил отставку по требованию Наполеона. Штейн эмигрировал в Прагу, а затем - в Россию, откуда руководил патриотами.

После Тильзитского мира король установил реорганизационную комиссию для восстановления разбитого войска. Он призвал в нее наряду с большинством старопрусских юнкеров и двух генералов, выдвинувшихся в последней несчастной для Пруссии войны: генерал-майора Шарнхорста, известного еще до войны в качестве одного из самых дельных умов генерального штаба, и Гнейзенау, который сделал себе имя храброй защитой Кольберга.

Август Вильгельм Гнейзенау (1760-1831) участвовал в войне с Польшей в 1794 г. Бедняк по происхождению, он служил десятилетиями в маловажных гарнизонах, вдали от официальных центров армии. Но он сохранил свежесть ума благодаря постоянному самообразованию. В 1813-1815 гг. он участвовал во всех крупных сражениях в качестве генерал-квартирмейстера, а затем (после гибели Шарнхорста) в качестве начальника штаба силезской армии.

Франц Меринг отмечал, что военные реформаторы, так же, как и Штейн, были враждебны Французской революции, особенно вследствие чужеземного господства, которое навлек на Германию Наполеон Бонапарт. Но они вместе с тем трезво видели сильные стороны новой Франции: ее военную настроенность и концентрацию сил. Они очень хорошо понимали, что Наполеона может победить только Наполеон. "Бонапарт был моим учителем в войне и в политике", - сказал позднее Гнейзенау. Этими словами он выразил все существо военной реформы.

"При всей ненависти своих членов к французам комиссия во всем руководствовалась французскими образцами. Именно это и было исторической заслугой, а Шарнхорст проявил себя при этом первоклассным организатором. Практически и теоретически он был весьма знающим солдатом и при весьма ограниченных способностях умел преодолевать самые тяжелые препятствия с упрямым терпением нижнесаксонского крестьянина". (Ф. Меринг)

Тут заметим, что, как известно, французские революционеры сами были во многом подражателями ряда античных примеров.(1)

4. Начало реформ

К азна государства была пуста, и, приступая к созданию новой армии, комиссии пришлось освободиться от бесполезных остатков разбежавшейся старой армии и от старых командиров, причем не обошлось и без несправедливостей. Отношения внутри армии были в корне изменены. Были отменены телесные наказания (за исключением учрежденных штрафных рот). Для офицеров был введен возрастной и образовательный ценз, одновременно были изданы новые законы, так что теперь и выходцы из буржуазии могли получать офицерские дипломы уже не только в порядке исключения (как при Фридрихе Великом).

Реформа изменила и социальный состав армии. Комиссия отменила наемную солдатчину, но ввести всеобщую воинскую повинность ей удалось далеко не сразу: этому противились и король, и старопрусское офицерство, и часть интеллигенции, полагавшая, что это приведет к гибели культуры (т.е. представляемого ею социального слоя). Тем не менее, было введено весьма важное новшество. В составе каждой пехотной роты 3-5 солдат были из военнообязанных местных жителей, которых призывали на 1 месяц для поспешного обучения. Потом их отпускали, и призывали на их место новых. Так был создан контингент Krьmper'ов ("дубленных"), которые образовали резерв обученной живой силы. Следовательно, в течение года каждая кадровая рота "порождала" около полуроты резерва. Офицеры специально посылались в деревни, чтобы обучать по воскресениям новой тактике старых отпускников и новых резервистов. Комиссия поставила сторожевую службу на второе место после службы полевой, приказала обучать солдат рассыпному строю и стрельбе в цель.

В свете новых социальных отношений в армии были наконец-то отброшены давно уже ставшие анахронизмом традиции кондотьерства и ландскнехтовства. Был упразднен громоздкий личный обоз офицеров, отменена “вербовка” собственных крепостных (так называемое “ротное хозяйничанье”), и в корне изменена система интендантства.

Общественные процессы, инициированные внешними факторами и активно направляемые собственной интеллигенцией, вызвали в широких кругах Пруссии патриотизм и чувство национальной ответственности, которые прежде были монополией узкого круга офицеров-дворян. Солдаты-патриоты, в отличие от прежних чужеземных наемников, годились для новой тактики, но и отношение к ним требовалось совершенно другое. Комиссия проявила заботу о моральном составе военнослужащих и новых уставных отношениях. Офицерам было предложено не бить и не ругать рекрутов; они должны были не пренебрегать приличиями и уважением по отношению к гражданским лицам. Порочный образ жизни офицера должен был караться судом чести; единственное наказание, которому они могли подвергаться, было объявление, что виновный не способен к дальнейшему продвижению по службу.

В апреле 1809 г. Австрия начала войну с Наполеоном, завершившуюся победой французского оружия под Ваграмом (июль). В политических кругах Пруссии было сильно стремление выступить в союзе с Австрией; выплату контрибуции приостановили, а об обязательстве выставить вспомогательный корпус Наполеон, терпевший тогда неудачи в Испании, предпочел не вспоминать.

К этому времени прусская армия уже обрела определенную боеспособность, Шарнхорст надеялся довести ее численность до 100 тыс. человек с помощью "крюмперов" и английских денег. Он хотел осуществить всеобщую воинскую повинность, пропустив необученых через войско. Но король вторично отклонил эту революционную идею. Вступить в войну на стороне Австрии король тоже не решился, и все осталось по-прежнему.

5. Национальный подъем

В походе на Россию в 1812 г. Пруссия участвовала как вассал Наполеона, выставив вспомогательный корпус на прибалтийском направлении. Когда к концу 1812 г. выявилась катастрофа Великой армии, и пришлось отвести прусский корпус, его командир Йорк на свою ответственность договорился с русскими о временном нейтралитете (Тауронгенское соглашение от 30 декабря).

В обстановке привычной нерешительности короля, плохо прикрытой неуклюжими маневрами, и сильного нажима "снизу", в котором участвовали все слои общества, 5 февраля в Кенигсберге собрался восточно-прусский ландтаг. Йорк, упрямый консерватор, но умный и волевой командир-практик и страстный патриот, выступил перед ландтагом с военным докладом. По предложению Йорка ландтаг единогласно постановил выставить 20000 человек ландвера, резерв и один кавалерийский полк из "добровольно-желающих сыновей отечества", и все это на средства провинции.

Тем временем действовала возглавляемая Шарнхорстом комиссия по вооружению; 3 февраля появилось воззвание к образованному и состоятельному юношеству - добровольно взяться за оружие; 9 февраля была учреждена всеобщая воинская повинность (пока лишь на время этой войны). Ведущие генералы по своей инициативе вступили в контакт с русскими (22 февраля) и двинули войска на запад, на Берлин. Король, увлекаемый потоком событий, начал переговоры с русским царем и 23 февраля заключил с ним военный союз. 17 марта король объявил войну Франции, а 25 марта в Калише Кутузов от имени обоих государств опубликовал воззвание к немецкому народу с обещанием восстановить его великое государства (первоначальный текст был составлен Штейном).

4 марта Шарнхорст сообщил, что регулярная армия почти утроилась и насчитывает 120 тыс. человек. Этот успех был достигнут как укреплением старых, так и разворачиванием новых подразделений. Интендантские потребности удовлетворили в большой мере путем импровизаций. Декретом от 17 марта был создан ландвер - резервные формирования 2-й категории общей численностью 120 тыс. человек в возрасте от 17 до 40 лет. По воскресеньям и средам проводились учения, в основном - стрельба в цель. Государство снабжало только огнестрельным оружием и саблями.(2) Остальное оснащение поставлялось округами по максимально упрощенным и скромным стандартам. В завершение деятельности по усилению вооруженных сил Шарнхорст создал ландштурм - резервные формирования 3-й категории. Декрет о ландштурме обязывал к службе все мужское население государства, не охваченное регулярной армией или ландсвером; исключались лишь мальчики, старики и больные.

Моральное состояние прусского общества той поры требует особого описания. Оно характеризовалось, прежде всего, невиданным ранее патриотическим воодушевлением. Ранее упомянутый испанец доносил теперь из Берлина следующее: "В Северной Германии проснулся дух национальной независимости, и нигде это благородное чувство не проявляется с такой пылкостью и не находится в таком полном соответствии со славной Испанией, как в Прусском государстве". Штейн, вернувшийся из России, и Гнейзенау, прибывший из Англии, видели перед собой как бы другой народ.

Воззвание к молодежи от 3 февраля оказалось особенно действенным. Из всех уголков страны добровольцы устремились в Бреслау, Кольберг и Грауденец, объявленные пунктами сбора. В Берлине в первые три дня не менее 3 тыс. чел, записались добровольцами. Французский очевидец рассказывал: "Мы видели, как они проходили сквозь наши батальоны без оружия и без командиров; они испускали радостные крики и бросали на наших солдат угрожающие взгляды. Французский гарнизон Берлина (30 тыс. чел. под командованием Ожеро) был как бы парализован, когда 20 февраля в Берлине показался казацкий отряд, радостно приветствуемый населением". Общая численность добровольцев достигала 12 тыс. человек. Но не все образованные юноши были достаточно состоятельны, чтобы экипироваться за свой счет, как того требовал закон. Для них жители ограбленной страны собирали пожертвования. Взносы населения на нужды обороны превысили миллион талеров. Деньги давали даже дети и прислуга. Женщины продавали парикмахерам свои косы.

Повсюду звучали патриотические песни. Курьезен, но по-своему трогателен и важен был смотр добровольцев Берлинского университета, когда физически немощные профессора пришли с оружием на военный плац. Теперь в глазах всей Германии Пруссия стала образцом патриотических устремлений. Очень популярны были добровольческие отряды из граждан непрусской Германии. Наиболее известный из них организовал майор Лютцов, товарищ Шилля по оружию.

Описание последовавших боевых действий не входит в задачу этого очерка. Упомянем лишь, что основные результаты указанных реформ, инициированных прусской интеллигенцией, проявились полвека спустя, когда в эпоху Мольтке победы над Данией, Австро-Венгрией и Францией сделали объединенную Германию сильнейшим государством Европы.

Задолго до этих событий, в 1855 г., осведомленный обозреватель и вдумчивый мыслитель Фридрих Энгельс так писал (среди прочего): "Прусские офицеры являются наиболее образцовыми представителями своего класса во всем мире. Общий образовательный минимум, обязательный для них, гораздо выше, чем в других армиях. В целях пополнения их теоретического образования заведены школы при бригадах и дивизиях; высшие и более специальные военные знания получаются в многочисленных военно-учебных заведениях. Прусская военная литература стоит чрезвычайно высоко; работы последнего десятилетия доказывают, что их авторы не только в совершенстве понимают свое собственное дело, но и могут соперничать с офицерами любой армии в смысле общих научных представлений... Клаузевиц является таким же образцовым автором по работам о линейных войсках, как и Жомини, а работы инженера Астера делают эпоху в науке фортификации". Офицеры определяли и общий профессиональный уровень армии, согласно известному изречению Наполеона: "Нет плохих солдат, есть плохие офицеры".

Советский академик Федор Аронович Ротштейн, желавший и обязанный относиться к Пруссии крайне неприязненно, в монографии "Из истории прусско-германской империи" (1948) следующим образом отмечал некоторые важные политические особенности Пруссии: "У прусских королей было одно качество, которое, будучи тесно связано с военным развитием Пруссии, все же сыграло прогрессивную роль в ее истории: они понимали значение торговли и финансовой основы военного могущества государства и поощряли развитие городской буржуазии. В этом отношении они выгодно отличались от своих польских и австрийских соседей, замыкавшихся в системе аграрного феодализма, который и осудил их страны на застой и постепенное разложение. Уже "Великий курфюстр" Фридрих Вильгельм (1640-1688) широко открыл двери французским гугенотам, подвергшимся гонениям после отмены Нантского эдикта о веротерпимости (1685). Беженцы принесли с собой торговлю, ремесла и мануфактурную промышленность. Фридрих II продолжал эту политику и поощрял с помощью государственных средств создание фабрик и мастерских. Конечно, не в просвещенности монаршего ума, не в глубоких знаниях политической экономии и менее всего в протестантской солидарности здесь было дело.(3) Фридрих II, например, с той же "терпимостью" давал приют изгоняемым из других стран иезуитам, в лице которых он приобретал отличных агентов по части шпионажа в Польше и Франции. Дело обстояло проще: оставаясь, по выражению Фридриха, "первыми слугами своего государства", прусские короли создавали торгово-промышленную буржуазию в первую очередь как источник новых и значительных доходов для армии и войн, другими словами ради фискальных целей, а во вторую для оснащения своего большого бюрократического аппарата, нуждавшегося в добросовестных и образованных работниках: администраторах, юристах, профессорах и т.п. Эта политика оправдала себя. Пруссия стала богатым государством на севере Германии, быстро оправилась после катастрофы 1806 г. и провела ряд внутренних реформ. Сюда относится и коренная реформа организации армии на основе краткосрочной службы в казарме и широчайшего, почти национального охвата воинской повинностью населения всех классов в форме ополчения (ландвера) - реформа, связанная с именами генералов Шарнхоста и Гнейзенау. Как ни формальны были гражданские реформы, они отвечали чаяниям, пробужденным в среде буржуазии и в народных массах либеральными лозунгами французской революции (тоже ведь в большой степени формальными), в то время как военная реформа являлась как бы национально-прусским изданием всенародного ополчения, созданного французской революцией. Нужно отдать справедливость прусским реформаторам, сумевшим так хорошо перелицевать французские революционные образцы на прусский фасон, обновить и сильно укрепить государство в экономическом и военном отношениях и возбудить в известной степени энтузиазм не только в буржуазии, но и в широких народных массах.(4)

Выступив против Наполеона, король издал в 1813 г. манифест к народу, призывая его к общенациональной борьбе и обещая конституционные блага. Неудивительно, что ответом был беспримерный подъем масс, обеспечивший Пруссии руководящую роль во общегерманской борьбе. Маленькая Пруссия стала знаменем, вокруг которого начали сосредотачиваться национальные надежды Германии".

6. Постановка задачи

Можно ли "перелицевать" лучшие аспекты прусского опыта на наш еврейско-израильский фасон? Прежде всего, обратим внимание на различия в характерах прусского и израильского обществ. Традиционное прусское общество - сугубо иерархическое, с эстетической потребностью в делении на "старших" и "младших", ритуале почитания и повиновения, пристрастии к титулам, чинам и званиям, особой склонностью к монархическому верноподанничеству. Напротив, традиционно еврейское общество скептично по отношению к любой власти, сугубо анти-сословно, придерживается в обиходе простых отношений. В течение четырех тысяч лет это оно воспитывалось на кардинальном принципе: "Нет над нами господина, кроме Бога".

В поиске необходимых черт сходства столь различных обществ укажем первопричину духовных особенностей Пруссии, частично уже отмеченных Ротштейном. Пруссии была свойственна напряженность чувства долга по отношению к государству со стороны королей, офицерского корпуса и чиновничества.(5) Эта особенность, обусловленная изначальной военной природой прусского государства, обусловила превосходство его королевской власти над историческим соперником - Францией - руководимым эгоистическим принципом "государство - это я (L'Etвt c'est moi)". Согласно известной закономерности: "Желание - есть отец мысли", это напряженное чувство долга побуждало к поискам улучшений, когда требовалось - улучшений радикальных. Сильные черты прусских офицеров и чиновников так определялись словами Ницше: "Люди, которые умеют быть молчаливыми и решительными и умеют в одиночестве довольствоваться незаметной деятельностью и быть постоянными".

Высокий моральный и интеллектуальный уровень, который в начале XIX века в монархической Пруссии требовался лишь для истэблишмента, в современном демократическом Израиле необходим всему обществу. В наших конкретных условиях только при таком обществе будет гарантировано достойное руководство страной. Высокий интеллектуальный уровень означает, среди прочего, значительную политическую зрелость. Она немыслима без широкого историко-политического кругозора. Разные причины привели к тому, что теперь в Израиле евреи (народ книги!) очень мало читают. На заре сионизма (и левого и правого) здесь считалось хорошим тоном мало читать: дескать, чтение делает похожим на типичного галутного еврея, ослабляет активную волю, отвлекает от созидательной работы. Тут отцы-основатели сильно перегнули палку. В дальнейшем равнение на Америку, где публика не привыкла читать, также не способствовало начитанности. Результат - духовная ограниченность, ведущая к интеллектуальному убожеству, в том числе - к политической инфантильности.

Заметим попутно: обозреватели не раз отмечали, что одной их грубых ошибок Израиля было и остается стремление во всем равняться на Америку: Израилю следовало бы "найти себя", выработать свой собственный стиль, приспособленный к истории и ментальности еврейского народа. Уникальной особенностью Израиля является "сплав общин", мы могли бы брать у них их лучшие стороны, но на деле произошло почти прямо обратное. Неоднократно отмечалось, что израильское общество пошло по наилегчайшему популистскому пути, отбирая из культурного наследия общин самое простое, что не всегда является самым лучшим. У Америки мы бы тоже могли взять ее лучшие качества: дух активности и инициативы, творческих дерзаний, постоянного напряженного поиска усовершенствований, готовности к нерутинным решениям, опеки над талантами(6). Но наше общество предпочитает перенимать у Америки преимущественно ее недостатки: интеллектуальную поверхностность, гражданскую вседозволенность, дух потребительства, политический мазохизм.

Есть ли у нас свои массовые примеры высокого чувства долга, пригодные для воспитательных обобщений? Есть, их много. Но система образования и воспитания находится в распоряжении политических сил, занятых дегероизацией истории и деморализацией общества. Практикуют и такой вариант: фактическое отсутствие истории в программе учебы.

Рафаэль Эйтан так вспоминал Ливанскую войну: "Я в некоторой степени согласен с тем, что вопрос пропаганды до начала войны был не на высоте. Вероятно, думали, что все само собой понятно. Подбор лекторов-пропагандистов, которые выступали перед солдатами во время войны, был ужасен. Они буквально занимались подстрекательством". Так в экстремальной обстановке войны с особой рельефностью проявлялась порочность политических сил, овладевших системой воспитания в Израиле.

Все, сказанное про Израиль, происходило и происходит на фоне общего декаданса и левых и правых политических сил, включая их общую деидеологизацию. Поэтому для осуществления объективно необходимой Израилю интеллектуальной революции "снизу" требуется привлечение новых политических сил и новых контингентов населения страны. Тут очень полезную роль может сыграть русская алия. В этой алие немало способных, развитых, активных людей. Для достижения ими политической зрелости нужно сообщить им знания, которых им пока не хватает. Прежде всего, желательно подробное усвоение ими новейшей истории Израиля, критического анализа его проблем и их корней. Одной из действенных форм такого просветительства являются "домашние кружки" (хугей-баит). Сеть кружков, находящихся в связи, может иметь общий клуб-форум. Родившаяся 20.01.94 русскоязычная организация "Алия за Эрец-Исраэль" подходит для этой роли. Возможности прессы и других средств массовой информации как инструмента историко-политического просветительства следует использовать полнее.

Цель такого просветительства: формирование из представителей нашей среды очень недостающего израильскому обществу типа человека, который был создан более ста лет тому назад русской леворадикальной интеллигенцией (где, между прочим, оказалось много евреев) - "критически мыслящая личность". Характерные черты этого типа: высокая степень духовной независимости, широта кругозора и основательная эрудиция, активная воля к действию и моральная готовность в решающий для общества час многое взять на себя.(7)

Сложившаяся общность людей, сочетающих в себе перечисленные черты лучшего из созданного русской политической культурой прошлого, вскоре займет место на государственной арене Израиля. Тогда эти люди смогут успешнее, чем кто-либо, применить к нашим национально-государственным интересам полезные уроки чужой истории. В том числе - вышеописанный прусский урок.

----------------------------------------------

1.Это не столь уж очевидно. Для французской революции характерна гражданственная античная риторика и терминология. Глубоких аналогий с античностью не было и не могло быть, поскольку исторические условия обоих обществ были совершенно различны. Напротив, прусские реформаторы с большим умением копировали суть новых общественных и идеологических структур, тщательно избегая революционной терминологии. Вообще пришло уже время открыто сказать, что, вопреки распространенным мнениям, современные европейские государственные и общественные системы восходят к европейскому средневековью, а не к античности.
2. Сабель не хватало и пользовались пиками, более простыми в изготовлении. Но пики требуют от кавалеристов большего профессионализма, которого, естественно, тоже не было. По свидетельству современников, все восполнял энтузиазм и готовность жертвовать собой.
3.Все эти факторы, безусловно, имели место. Тезис является данью марксистской фразеологии, обязательной для советского историка. Для вдумчивого читателя имеет значение само перечисление аргументов, якобы "не имеющих к делу отношения".
4. В трех странах: в Испании, России и Пруссии (Германии) наполеоновское завоевание вызвало волну национального подъема. Но только в Пруссии она вылилась в нечто принципиально новое. Там национальный подъем был подхвачен и сознательно использован правящей элитой, которая хотела и сумела создать новые организационные рамки, опиравшиеся на массовый патриотизм и его поддерживающие.
5. Поэтому русские цари, начиная с Петра Великого, столь любили приглашать на службу пруссаков.
6.В частности "скупка мозгов" (по определению Г.Форда). Мы могли бы заменить ее мобилизацией еврейских талантов. Единственная целенаправленная мобилизация мирового еврейского потенциала (не денежного) была произведена в ходе Войны за Независимость.
7. Петр Лаврович Лавров (Миртов) ввел этот термин в "Исторических письмах, 1868-1869. Заметим попутно: вторая алия (1904-1914), давшая ишуву поколение лидеров, в заметной мере состояла именно из представителей этой среды