Aleph
МНЕ СТЫДНО, ЧТО Я ИЗРАИЛЬТЯНИН
В уставе израильской армии нет команды "В атаку !".
Только: "За мной !" ...
К полуночи вернулся домой, в Натанию.
А уходил днем. Тепло, солнечно. По летнему почти, полураздетые девушки,
выплеснувшиеся на улицу столики шуарм и фалафельных, ласкающиеся парочки.
И вот уже ночь, но все еще тепло, пухлые девочки томно покачивают бедрами,
шуарма и фалафель теснятся к пляжу, а парочки ласкаются по всему городу.
Я спешу домой, злой и голодный. Проездили зря. Сумка с фотокамерами тянет
плечо. И тоже зря. Снимать патруль ЦАХАЛа нам не разрешили. К Стене Плача
добрались уже затемно. В Хеврон не попали.
Два дня назад прочитал в рассылке призыв штаба самообороны Хайфы. Просили
помочь поселенцам - они вынуждены охранять свои дома круглосуточно. Людей
не хватает. Наше дежурство могло подарить кому-то ночь сна. Но этого не
случилось.
Подобрать меня обещали на хайфском шоссе в 15 часов. Ради важного дела
взял на работе день отпуска. В 14:50, запыхавшись, был на месте. Позвонил
в Хайфу - сейчас выезжаем, через три четверти часа будем у тебя.
Поздновато, однако. Весь смысл в том, чтобы успеть добраться засветло,
пока оборотни не вышли на охоту.
Были через час. Двое на заднем сиденье, ожесточенно спорившие о Торе и ее
археологических подтверждениях, не прекращая спора подвинулись, давая мне
место. Я вполуха прислушивался к их разговору на иврите. От Торы они уже
перескочили к Талмудам Бавли и Иерушалми, Новому Завету и проискам
миссионеров. Имена фараонов, царей и императоров, исторические даты и
ссылки на Писание выговариваются ими с такой легкостью, словно они держат
перед собой раскрытый "Справочник атеиста". Через час мы были в
Иерусалиме. Видна Центральная автобусная станция, улица Яффо - эти места
мне знакомы.
Здесь нас ждал микроавтобус поселенцев - по дороге наш старший несколько
раз связывался с ним по мобильному телефону. Потертый фольксваген. Окна
разрисованы рекламой. Видимо, нам его предоставил владелец какой-то
забегаловки. Еще через 15 минут мы на территориях.
Уже темнело. Первый чек-пост выглядел очень буднично. Пластиковые барьеры.
Подтянутые ребята в беретах. Автоматы небрежно накинуты на плечо, дулом
вниз. Водитель распахивает дверцу, обменивается шутками, нас поздравляют
с праздником Суккот, желают всего доброго.
После тесноты легковушки, все с удовольствием вытягивают ноги,
устраиваются. Меня инструктируют - при обстреле немедленно бросайся на
пол. Если заметишь идущую на обгон машину - тоже, это их обычная тактика.
Я с сомнением гляжу на истоптанный пол - на мне все чистое, пачкать не
хочется.
Еще минут десять езды. Перекресток Бейтар-Илит. Темно. Дорожные фонари.
Шоссе по центру загорожено решетчатым барьером вроде тех, какими в музеях
отгораживают экспонаты от посетителей. Трое ребят с автоматами наперевес.
Старший подходит к машине. Я прикидываю выкладку: каска, под курткой,
кажется, бронежилет, бинокль, ствол, подсумки с запасными магазинами,
рация, фляжка с водой, скатка - мда, на хороший рюкзак точно потянет.
Дорога закрыта. Мы выходим из машины, мальчишка вытягивает из кармана
штанов карту, объясняет обстановку. Рядом идут бои.
Арабы обстреливают экскурсию поселенцев, выехавших чтобы издали, с
библейской горы Эйваль, посмотреть на гробницу Праведника Йосефа. Это все
еще израильская территория. На вершине горы находится израильская военная
база. Гробницу армия уже оставила и она была немедленно сожжена и
разрушена арабами. Сейчас на ее месте спешно возводится мечеть.
Радио в машине включено. Реклама цыганских песен, службы почтовых
переводов "Вестерн-Юнион", бредни про "мирный процесс", праздничные
поздравления ...
Новости!
Все жадно вслушиваются.
У одного из экскурсантов берут интервью прямо по мобильному телефону. Эфир
пронизывают автоматные очереди. Четверо раненых. Двое тяжело. Люди
приехали из Кфар-Сабы, Иерусалима, поселений Иудеи и Самарии. Среди них
пожилые, женщины, много детей. Все прячутся за скалами. Сопровождавшие
группу автоматчики ведут ответный огонь. Вызвано подкрепление с базы. В
воздух подняты вертолеты для эвакуации раненых.
Мы мнемся на перекрестке, ожидая, когда откроют дорогу. Я разглядываю
патруль - снимать не разрешили. Со стороны Бейтар-Илит подъезжает машина.
Выходит средних лет женщина и спрашивает ближнего солдатика, говорит ли он
по-английски. Мальчишка утвердительно кивает. Женщина ныряет в машину и
появляется с подносом. - Это праздничное угощение, - поясняет она. Оба
смущенно улыбаются.
- Бейтар-два - оживает рация. Я отхожу в сторону. Парень ставит поднос на
землю и что-то отвечает в микрофон. Оглядываюсь - женщина уже уехала.
Солдаты навинчивают на стволы насадки для стрельбы резиновыми пулями. Нам
показывают пулю - пластиковый цилиндр, размером с большой палец. Они бы
еще теннисными мячиками кидались ...
Наш Старшой предлагает поехать в Бейтар-Илит перекусить. Весь городок,
кажется, состоит из одной улицы. Празднично одетые ортодоксы в черных
шляпах, нарядные дети. Мы заходим в крохотную пиццерию. Хозяин (типичный
ирландец) и пожилой ортодокс с роскошной бородой обсуждают на английском
какие-то детали заказа. Пицца посыпается грибами и отправляется в газовую
печь. Мне показалось, что у обоих канадский акцент.
Сын хозяина - крупный толстый мальчишка, полная противоположность своему
тощему отцу, обслуживает стайку девушек, говорящих на иврите. Но к отцу он
обращается по-английски.
Из холодильной стойки я вытаскиваю апельсиновый сок, заказываю порцию
пиццы. Цены меня приятно удивили. Задняя стена зеркальная. Я усаживаюсь
за последний столик. Пиццу я не люблю с тех самых пор, как отмывал соляной
кислотой подносы в посудомойке в столовой на 2,000 человек. И почему я,
дурак, взял апельсиновый сок - он слишком сладкий, надо было поискать
грейпфрут. Оказывается, я сильно проголодался. Пицца исчезает мгновенно и
бросив пустую бутылку из под сока в урну, я размышляю - не взять ли еще
порцию. Но тут я вижу, что к нашему шоферу, севшему у входной двери,
привязался молодой ортодокс. Он потряхивает зажатой в кулаке мелочью и,
сначала, я думал, что он собирает пожертвования. Но все прозаичнее, он
просто выпрашивает деньги. Говорит, что ему не хватает нескольких шекелей
на покупку напитка. На иврите это выглядит очень неопределенно - "питье".
Доверия парень мне не внушает - одутловатое лицо, бегающий взгляд. Наш
шофер, похоже, того же мнения. - Какое питье ты хочешь ? - в упор
спрашивает он. Парень что-то мямлит. - И сколько оно стоит ? Тот
оживляется и снова говорит про недостающую сумму. - Хорошо. Пойдем, я
куплю тебе его. - Он направляется к стойке. Ортодокс исчезает. Шофер
подмигивает мне и возвращается доедать пиццу.
Мы снова в машине. В эфире стрельба и обвинения Барака в предательстве. На
помощь снайперам пришла так называемая "палестинская полиция". Вертолеты
не могут сесть из-за массированного огня арабов. Состояние раненых
ухудшается.
Выезжаем на перекресток. Патруль сообщает, что дорога открывалась, но
через 15 минут снова была закрыта. Ждем следующего просвета. Я разглядываю
солдатиков. В боевые части берут только добровольцев. Конкурс очень высок
и отбор строгий. Такие хорошие еврейские мальчики. Все ашкеназы. Тонкие
интеллигентные лица в очках. Хоть сейчас на международную встречу по
шахматам. Невысокого роста, мягкие лица, совсем дети. В распахе куртки -
тонкая нежная кожа. Больно глядеть на это незащищенное тело. Хочется
отослать их домой и дать денег на сладкое. Как можно подставлять их под
пули арабских бандитов. Мне стыдно, что мы - взрослые опытные люди -
отсиживаемся за их спинами. Рядом ни будки, ни укрытия, ничего. Три живые
мишени в пятне света уличного фонаря. Как в тире.
Со стороны Кирьят-Арба подъезжает армейский джип. Старший патруля спешит с
докладом. Сначала подходит к левой дверце, потом перебегает с другой
стороны. Значит, офицер сидел справа, за рулем шофер, отмечаю я с
неприязнью - мог бы и оторвать задницу от сиденья, поговорить с ребятами.
Нас наконец пропускают. Следом за нами срывается разругавшийся с патрулем
поселенец. Уже четыре часа он не может попасть домой. Мы гасим весь свет
в салоне. Машины бешенно мчатся по пустому шоссе. Никто не разговаривает.
Внезапно - сильный удар, нас осыпает осколками стекла, шофер утапливает
педаль газа.
Проехав несколько километров останавливаемся для осмотра. Меня поражает
точность и сила удара. Вероятно, использовали пращу. На скорости свыше ста
километров, камень пришелся точно в середину корпуса. Бронированное стекло
пошло трещинами, кусок выпал. Поселенцу повезло чуть больше. Удар также
точно в центр дверцы, но ниже окна. В обшивке сильная вмятина. С ним в
машине - жена и двое детей. Потеряй он на миг контроль - и еще четыре
"жертвы мира", как их называет пресса.
Молча расходимся по машинам. Через несколько километров снова пост. Дорога
закрыта. На полотно выложены стальные шипы. Старшой выругался и сказал
возвращаться в Иерусалим.
В заднее стекло я смотрю на уменьшающуюся в размерах машину поселенца. Он
ездит здесь ежедневно. Два раза в день. На работу и с работы. А его дети -
в школу.
Это их кровью оплачивается Нобелевская премия Мира.
До Иерусалима добираемся на удивление быстро и без проблем. Проезжаем
район Гило - где-то здесь выдвинуты на боевые позиции танки, но мы их не
видим. Туннели - место недавних боев. Въезжаем в центр. Празднично одетые
толпы, много света, музыка.
На светофоре долго стоим у какой-то парикмахерской: скучающая в кресле
девица изящно отводит руку с сигаретой.
На той же стоянке прощаемся с шофером, жмем ему руку. Пересаживаемся в
нашу машину. Полиция, туристы, нарядные девушки, ортодоксы в шляпах и
куньих шапках - город живет обычной жизнью.
Проехать к Стене Плача нельзя - въезд в Старый Город закрыт. Оставляем
машину где-то внизу, поднимаемся к Стене. Полиции много, но, кажется, не
больше, чем обычно.
У металлодетектора я замялся - не придерутся ли к перочинному ножу ?
Снимаю камеру с пристыкованной вспышкой и быстро сую под нее нож и ключи,
прикрывая ремнем. По счастью, полицейский роется в вызывающе толстой
фотосумке и не обращает внимания на камеру.
Мой спутник тоже в замешательстве и как-то непонятно долго не может
вытащить из сумки свою вязаную кипу. Наконец ему это удается и он ставит
сумку на столик контроля. Я прохожу арку вслед за ним. Даже не звякает,
хотя в кошельке у меня лежит еще один металлический ключ - от работы,
забыл выложить. - Отлично, замечает дюжий полицейский, внимательно
всматриваясь в мою небритую рожу. Я молча киваю, воздерживаясь от
демонстрации русского акцента и быстрым движением отправляю нож и ключи по
карманам.
Когда мы отошли, мой спутник объяснил свое замешательство - у него в сумке
газовый пистолет, точная копия настоящего. Он спрятал его под бутылкой с
Колой.
Слегка расстегнув сумку он показывает мне рубчатую рукоятку, торчащую из
кожаной армейской кобуры.
Сначала мы отправляемся в туалет, в боковом приделе. Потом к Стене.
Мужчины и женщины молятся отдельно. По случаю праздника, молящихся очень
много, а так как территории закрыты, то камни на головы им никто не
бросает.
Не будучи религиозным человеком, к самой стене я не подхожу, оставаясь на
площади перед ней. Обычно, здесь полно туристов, но в этот раз почти
пусто.
Я люблю Иерусалим и всегда с удовольствием бываю в нем, вот только со
съемками не везет - то камеры нет, то света.
А у Стены Плача, всякий раз, одна и та же горькая дума: в каком
унизительном положении мы находимся. Храм разрушен. На развалинах, как
водится, арабы выстроили мечеть. И ходят евреи молиться к остаткам
храмовой ограды (к Храму их не пускают), а сверху, со стены, арабы кидают
камни им на голову.
Возвращаются остальные. Мы идем к машине. Выезжаем из Иерусалима.
Нерадостные новости. Рав Беньямин Герлинг - житель поселения Кдумим, 64-х
лет, отец восьмерых детей скончался от потери крови, так и не получив
медицинской помощи. Женщины и дети пять часов пролежали под огнем. Чтобы
предотвратить эвакуацию, арабы обстреливали вертолеты, а правительство
мужественно соблюдало неподписанное соглашение Шарм-А-Шейх.
Мне стыдно, что я израильтянин.
20 октября 2000
|