Велвл Чернин

"Как прекрасно это дерево"

Размышления о современной израильской литературе

Израильская литература переживает сейчас глубочайший кризис. Частично этот кризис вызван общемировыми причинами - а какая вообще национальная литература не переживает сейчас кризиса, когда в кризисном состоянии находится весь мир? Иногда кажется, что все существенное или все, что казалось существенным, уже сказано. И нового никак не сказать. Нет, речь идет не о конце истории, а о кануне перехода в некое новое качество, природа которого нам самим еще не ясна. Поиски "чего-то такого", пародирование оригинальности, эпигонство. А новая эпоха так и не начнется, пока не будет сказано новое слово.

Однако у израильской литературы есть и свои, сугубо израильские проблемы. В определенном отношении Израиль является культурной провинцией. Моды приходят сюда с опозданием и задерживаются здесь дольше, чем в центре. Казалось бы, пост-модернизм с его стиранием граней между центром и периферией, с его отрицанием объективных критериев оценки - уже повсюду умер, однако в Израиле он жив в облике пост-сионизма с его идеями мира, ставшего глобальной деревней, мира в котором патриотизм смешен, а национальная специфика несолидна. Поэтому не суть важно, как смотрят на израильскую литературу в Петах-Тикве или в Кармиэле. Существенно, как она смотрится из Нью-Йорка и Парижа. И это естественно, ведь израильскому обывателю упорно вдалбливается мысль, что залог успеха во всем состоит в том, чтобы "сделать это как В Америке", "кмо ба-Америка". Это очевидно и в потребительских стандартах, и в политике, и в литературе тоже. Но копия всегда уступает оригиналу, и "кмо ба-Америка" уступает настоящей Америке. Статус израильского писателя резко упал. Несмотря на то, что в СМИ регулярно появляются некие люди, личные имена которых сопровождаются титулами "писатель", "поэт", и высказываются по различным проблемам актуальности, как писатели и поэты они остаются почти анонимными. Невозможно ответить на вопрос, кто является на сегодняшний день ведущим израильским поэтом. Такового нет, хотя кому-то присваиваются какие-то звания, премии и титулы. Бялик был действительно национальным поэтом. Это было очевидно всем. Теперь у нас нет нового Бялика, да и из старого Бялика большинство израильтян с трудом вспомнят хотя бы одно стихотворение. Да и зачем нам национальный поэт, когда период национального возрождения закончился? Сбылась вековая мечта, высказанная еврейским народом еще в библейской книге пророка Самуила, и мы вроде бы стали "таким же народом, как все народы", "гой ке-холь hа-гоим".

В Израиле есть добротные прозаики, но не более того. Иногда кажется, что слава А.Б.Иегошуа и Амоса Оза, представляемых в качестве ведущих израильских прозаиков, не более, чем результат удачно поставленных "связей с общественностью", "яхасей цибур", точнее даже "public relations", потому что за границей они популярнее, чем дома. Лично на меня чтение их произведений навевает скуку. Но я не объективен. Каюсь. Я, как и многие другие израильтяне, может быть, как большинство израильтян, не приемлю их радикально левой политической мобилизованности и не могу отделить их политику от их литературы.

А может быть, проблема в том, что я слишком еврей и при этом недостаточно израильтянин? Я жду от Израиля не суррогата Америки (тогда бы я лучше поехал в Америку, чтобы получить оригинал), а реализации некой национальной мечты, которую веками хранили мои предки в селах и местечках в окрестностях Полтавы и Киева. Может быть, именно этим сформированы мои литературные пристрастия, как и пристрастия многих других израильтян, которые все еще слишком евреи?

Я до боли люблю клезмерскую музыку. Многим в Израиле она кажется старомодной, местечковой, не соответствующей духу времени. Наверно, когда до нас, в наши жаркие провинциальные палестины докатится западная мода на "этническую" музыку, мы тоже начнем больше интересоваться "фрейлехсами" и "шерами". Но прежде, чем обратить внимание на собственные "этнические" мотивы, мы воздадим должное музыке ирландцев, испанцев, индейцев Андийского региона. Их "джига" веселее нашего "фрейлехса", их кастаньеты ритмичнее наших клезмерских барабанов, а их Тупак-Амару героичнее нашего Бар-Кохбы. Ведь мы же сами сказали давным давно в нашей бессмертной Книге книг, дарованной всему миру на нашем языке и записанной справа налево, что "Нет пророка в своем отечестве", "Эйн нави бе-иро".

Но я люблю клезмерскую музыку сейчас и здесь, в начале XXI века и в Израиле, а не тогда и там - в давно лишившихся своих евреев местечках "Черты Оседлости".

Иной раз, проезжая на старом форде по простреливаемым дорогам Родины, где-нибудь в глубине Самарийских гор, физически ощущаешь, что рядом с тобой, на этой дороге больше нет евреев и из всех них целью для вражеского прицела служишь ты один, что в защиту тебе - один Бог Израиля, зримыми символами присутствия которого служат "тфилат hа-дерех" - дорожная молитва на приборном щитке и пистолет с досланным патроном. Желтые номерные знаки и кипа на голове выдают в тебе еврея. Мне не скрыться за вселенским космополитизмом. Нет никакой глобальной деревни, а есть только маячащая впереди расположившаяся на нашей земле мусульманская деревня с вызывающе поднятым к небу пальцем минарета.

И тогда я сбрасываю скорость, открываю окно и включаю на всю громкость клезмерскую музыку. Для живущих на нашей земле мусульман и "Лебединое озеро" Чайковского прозвучало бы как наглый вызов, бросаемый им в уши европейско-еврейским колонизатором, но я предпочитаю в таких случаях клезмеров. Пытаясь объяснить самому себе, почему это так, а не иначе, я не нахожу для себя ничего отвечающего моей реальности в современной израильской литературе. Я могу привести в оправдание своему музыкальному национализму только строки из Овсея (Шике) Дриза: "Дос hарц ин мир цегейт,\ вен их hэр ди фидл шпилн, дос файфн фун а флейт". В отличие от детских ^p

практически никогда не попадающей на страницы литературных произведений, создаваемых на иврите.

Дриз родился на Украине, умер в России и писал на идиш, а язык Израиля - иврит. Это знают все. Иврит подавляет своим великолепием и святостью. Трудно творить на языке Библии. Что нового ты можешь на нем сказать? Что бы ты не написал, тебе не выйти из тени многотысячелетней традиции. Ты всегда осознанно или не осознанно цитируешь Первоисточник. Аарон Мегед, один из немногих современных израильских прозаиков, которых я перечитываю просто для удовольствия, а не из патриотизма и не по долгу своей службы в качестве преподавателя отделения Еврейской литературы в университете, написал в статье "Мишпаха у-мишпухе - Гаагуим ле-идиш" ("'Мишпаха' и 'мишпухе' - Ностальгия по идиш"): "Иврит - святой язык, его идиомы (на иврите "идиома" звучит как "матбеа лашон", буквально что-то типа "языковая монета" - В.Ч.) древние, и нам тут ничего не поможет, даже если мы будем катать их ("языковые монеты" - В.Ч.) по стадионам и рынкам в устах легкомысленных и необразованных людей".

Это признание Аарона Мегеда стало в определенной мере итогом продолжавшихся весь ХХ век и все еще продолжающихся по инерции попыток израильских литераторов превратить священный язык в будничный, избавиться от бремени его святости. Что только не делалось и не делается в этом направлении! Может быть, именно поэтому в Израиле практически нет табуированной лексики. Сленг и даже ругательства быстро становятся частью литературной нормы. Но увы, Танах это не "Калевала", не "Песнь о Роланде" и не "Слово о полку Игореве". Превратить его в не обязывающий ни к чему национальный эпос не удастся.

Казалось бы, что плохого в столь устойчивой литературной национальной традиции. Что плохого в скрытом цитировании кодифицированного текста, если такова традиция? Литература на иврите, да и на идиш отчасти тоже успешно прибегала к этому приему на протяжении веков. Великие еврейские поэты средневековой Испании создавали произведения, имевшие несколько слоев прочтения, дарившие читателю аллюзии, казалось бы не вытекавшие из самого текста. Даже переводить такие тексты на любой другой язык немыслимо. Обязательно требуются обширные комментарии, поскольку ни один другой язык не имеет подобной традиции и подобной непосредственной связи с Книгой книг.

Эта традиция еще не прервана окончательно. Писавшие на иврите и отчасти на идиш поэты и прозаики XIX - начала ХХ века продолжали ее. Именно такой была проза Шмуэля Йосефа Агнона, единственного израильского писателя, получившего Нобелевскую премию. Но Агнон родился и вырос не в современном Израиле, а на Западной Украине, находившейся тогда в составе Австро-Венгрии. Он получил традиционное еврейское религиозное образование и именно поэтому сказал в своей речи при вручении Нобелевской премии, что считает себя уроженцем Иерусалима, и именно поэтому он был способен продолжить старую литературную традицию. И практически все классики новой литературы на иврите родились за пределами Израиля и получили традиционное еврейское религиозное образование. Даже взбунтовавшись против религиозного образа жизни, они сохранили полученный в детстве и юности культурный и идеологический багаж. Коды, которыми они пользовались, были взяты из мира еврейской религиозной традиции, но они пользовались ими свободно и расковано, как светские люди. Такими же были и их читатели.

То было поколение стоявших на пороге. Нынешнее поколение израильских писателей и читателей совсем иное. Большинство израильтян не имеет достаточного религиозного образования, чтобы сохранить естественный и непосредственный контакт с Первоисточником. Они, как и неевреи, нуждаются в комментариях для того, чтобы понять всю глубину творчества Агнона. Но комментарии заставляют относиться к литературному произведению, как к памятнику, они внушают почтение, но отнимают живость восприятия.

Может возникнуть легитимный вопрос: Неужели никто в Израиле не получает религиозного образования? Естественно, многие, хотя и меньшинство израильтян, такое образование получают. Но в большинстве своем они не стоят на пороге между двумя мирами, а в ортодоксально-религиозном мире светская литература не пользуется спросом. Они способны ее понять, но они ее не читают, да и пишется современная израильская литература в расчете не на них. Она до идиотизма напоминает литературу младописьменного народа.

Как проявляет себя проблема непонятости скрытой цитаты в непосредственном общении с текстом? В качестве несложного примера можно привести название одного из стихотворений писавшего на идиш советского поэта Самуила (Шмуэля) Галкина, получившего в детстве, как и большинство его сверстников, традиционное религиозное образование. Стихотворение называется "Ви шейн из дер бойм" ("Как прекрасно это дерево"). Ну и что это говорит неподготовленному читателю? - Ничего. Банальность. Просто строка из какой-то пейзажной лирики. - На самом деле ничего подобного. Речь идет о философском споре о сущности Творения и о роли поэта в нем. Галкин ведет диалог со своим покойным отцом, отстаивающим традиционный ортодоксально-религиозный взгляд на мир. Отец упрекает его, что одно из проявлений Творения, в данном случае дерево, красота которого воспевается поэтом, заслонила от него Творца, единственно достойного воспевания. При этом используется притча из талмудической литературы, касающаяся идолопоклонников. "Ма наэ hа-илан!" - "Как прекрасно это дерево!", - восклицает идолопоклонник и поклоняется дереву, забыв о том, кто сотворил и это дерево, и его самого, и весь мир.

Во многих произведениях еврейской классической литературы значительно более обширные комментарии требуются практически к каждой строке. Не обязательно речь идет о высокой философии. Метод скрытого цитирования Первоисточника вполне функционирует и в рамках скабрезных шуток с сексуальным подтекстом. Например, задается вопрос: "Ну, невеста хороша собой?" - Ответ: "Ахот лану ктана" ("Есть у нас младшая сестра"). Из этого следует понимать, что невеста не вышла фигурой. Почему? - Потому что слова "ахот лану ктана" являются прямой цитатой из библейской "Песни песней", которую евреи по традиции читают в каждый канун Субботы и на Песах и, соответственно, должны помнить, что за этими словами следует продолжение: "ве-шидаим эйн ла. Ма наасе бе-йом хатуната"" ("а грудей у нее нет. Что же нам делать в день ее свадьбы?").

Современная израильская литература напоминает незадачливую невесту из этой пошловатой шутки. У этой невесты еще есть шанс. Она подрастет. И есть надежда, что она будет красавицей.

(Велвл Чернин - доктор наук, преподаватель литературы и языка идиш в университете Бар-Илан.)

03.08.2002

Hosting by