Михаэль Эзер

Живой музей в Эйн Керем

         Трудно найти во временах суток что-либо более прекрасное чем вечер, особенно если ты живешь в стране, где день отвешивает тебе оплеухи своими солнечными лапами, прогоняя с раскаленных улиц в спасительную прохладу жилища. Ну, а если этот вечер приходит к тебе в Иерусалиме, медленно сползая с его холмов и обволакивая тебя предчувствием покоя и прохлады... Ну, а если мы, к тому же, не просто в Иерусалиме, если встретились с ним в одном из самых прекрасных кварталов города, нет – не в Старом Городе, о нем написано много, а в квартале Эйн Керем... И все это происходит 6 июня, и в этот день квартал закрыт для движения машин и весь отдан людям... Вот именно об этом я и хотел бы рассказать....          Однако, начнём издалека.
          Эйн Карем - это оживая сказка, спрятанная в небольшой долине в западной части нашего Вечного города, одно из немногих мест, где еще можно ощутить ту особую атмосферу прошлого, плавно переходящего в настоящее, тот домашний уют «старого доброго времени» в котором во дворах булькали на керосинках огромные медные тазы с розовым или абрикосовым вареньем, а на исходе субботы на улицах танцевали под мандолину.
          Как и всё в Иерусалиме, Эйн Керем знавал много в своей долгой жизни. Арабская деревня Алькарм, взятая молодежным отрядом «Гадны» «Ионатан» в июле 1948 г. (кстати, ее жители составляют сейчас часть населения «лагеря» Дахейше возле Бейт-Лехема), была в древности, естественно в ее еврейском обличии, одним из городов – спутников столицы еще во времена нашествия вавилонян в начале 6 в. до н.э. Пророк Ирмияху взывал к его жителям зажечь «сигнальный костер» на башне, чтобы предупредить иерусалимскую округу о приближении врага. Христианская традиция в Евангелии от Луки упоминает город как место знаменитого «Сретения» – встречи двух будущих матерей – Марии и Елизаветы, матери Иоанна Крестителя. После изгнания евреев римлянами Эйн Керем, ставший чисто христианским центром при византийцах, а затем прошедший частичную мусульманизацию, долго ждал своих истинных хозяев. И вот они (а значит и мы !) пришли: кто-то слез с пыльных грузовиков, привезших сюда олим в нач. 50-х гг., кто –то с рейсового автобуса в 2002 г. Автор этих строк и его друзья принадлежали к последним, проделав предварительно неближний путь от холмов Шомрона к холмам Иерусалима.
          Начало пятого. Изумительный тихий, прохладный вечер с легким ветерком  и запахами сосен, смешанными с ароматами жарящихся лепешек, букетом запахов пряностей и тенями, бегущими по меняющему свой цвет иерусалимскому камню старых арабских домов, монастырских стен и шпилей колоколен. Все это мы вдыхали, впитывали, во все это вслушивались носом, глазами, ушами, кожей в Эйн-Кереме - живой сказке и в обычные дни, а в этот вечер - сказке, выплеснувшейся наружу, на улицы, дворики, парки и превратившей их в многоцветный левантийский ковер, в который были вотканы эпохи Первого и Втрого Храма, средние века, британский мандат - все вплоть до 50-х годов...   В интереснейшем хэппиненге участвовали более чем 300 "артистов" в костюмах, масса переодетых жителей, торговцы в цветастых хламидах на  многочисленных  лотках,  живописные фольклорные оркестры, исполнительницы «танца живота» у дома шейха Абу-Салама, консерваторские парни  в жилетках и цилиндрах и почти «тургеневские» девушки в кринолинах и шляпках с перьями играющие Телемана и Вивальди на арфах, флейтах, гобоях и скрипках в последних лучах солнца  в нишах  улицы «монастырского квартала» и дворике, утопающего в розах  французского монастыря Сестер Сиона. Все это называлось – «Живой музей в Эйн Карем».
          Мы часто произносим фразу: «История живет среди нас». Но, обычно, она спрятана в камне и строках книг, в рассказах о ней степенных лекторов или бойких экскурсоводов. Помочь ей стать зримой, ощущаемой нами – это непростая, но, как оказалось, выполнимая задача.
         Вот уже несколько лет муниципалитет Иерусалима организует такие «дни» в разных районах города. В прошлом году история выплеснулась на улочки «квартала Монтефиоре» в действе «От Моше (Монтефиоре) до Моше (Даяна)». Временные рамки нынешнего «музея» были значительно шире – от Первого Храма до алии 50-х, да и палитра культур и традиций различных общин представленные в нем тоже давали гораздо большие возможности для создания подлинно многоцветного панно.
         В декорациях не было большой нужды – сам квартал заменял их в полной мере. На входе в квартал с балкона надрывались активисты Хаганы, требуя немедленного изгнания английских оккупантов, девушка райкомовского вида старательно выводила под аккордеон что-то очень патриотическое, монашка уговаривала компанию олим (марроканцев, поляков, русских...) взять с нее пример, слезть, наконец с сохнутовского грузовика и вместе строить новую жизнь в зеленом Эйн Кереме, где, слава Богу, нет и в помине такой гадости, как иерусалимская канализация. Рядом гуляла напропалую шумная йеменская свадьба, плясали женщины с корзинами цветов на головах и жениху омывали ноги розовой водой. Минарет и крыша мечети над источником стали местом на которомв вольготно расположился римский патруль, бестактно мешавший, время от времени, как и полагается грубым сынам Лация, беседам Елизаветы, рассказывавшей о безобразиях, творимых захватчиками в ее родном Эйн Кереме и о своем бегстве в горы, с Марией, жаловавшейся на то, что ее Иегошуа слишком шаловлив и совсем отбился от рук, вообщем «тяжелый ребенок». Небольшое кафе рядом как нельзя лучше приютило под виноградными лозами на его веранде вальяжных офицеров Его Величества, кокетничавших с очаровательными английскими путешественницами, одна из которых, строя глазки, читала отрывки из своей книги о этом районе. Оттеняя картину в беседу включились зашедшие на кружечку доброго пива пара заблудившихся во временных лабиринтах смутьянов времен Бар Кохбы в запыленных за тысячелетний путь сандалях и полосатых туниках. Понявшись на второй этаж кафе можно было окунуться в атмосферу «ночного клуба для избранных» эпохи Ирода вместе с оным монархом полюбовться на древний вариант стриптиза – танец Иродиады, при котором с ее лица и головы последовательно сбрасывались семь нежнейших шалей. Не дождавшись ожидаемого главного блюда на этом пиру –«усекновенной главы Иоанна Предетчи» (за коей было послано, но вот официанты тогда были не на высоте),мы вышли на улицу и пройдя сотню метров оказались в низинке, наполненой дурманящими запахами хаваджа и заатара в мешках под тентом, вздохами двух осликов и верблюда , и обволакивавшими как-то изнутри звуками пастушеской свирели и бубна в руках одетых в белые хламиды парня и девушки , вплетавших свои мелодии в ткань вечернего воздуха и солнечных лучей , вышивавших тенями склоны ущелья. Поодаль звучали барабаны – бородатый «гуру» с длинными пейсами вел за собой в сложный ритм усевшихся вокруг него детей, превращая своими руками какофонию их ударов по звонкой барабанной коже в причудливые, тревожащие и успокаивающие одновременно волны звука, перекатывавшегося в легких порывах ветерка. По тропинке брела странная процессия, напоминавшая не то нестеровское полотно «Русь уходящая», не то сценку из жизни лагеря хиппи 70 -х годов . Когда в ее хвосте послышались вопли «Цезарь, Цезарь», пробуждавшие в памяти знаменитое «Шайбу, Шайбу» - картина прояснилась. Оказалось, что это – очередное изгнание евреев Эйн Керема, не то Титом, не то Адрианом (конвоиры сами путались в вопросе имени главы Империи – ничего удивительного, небось набраны сами-то из провинциальной деревенщины!). Подождав некоторое время можно было увидеть поворот истории вспять. Довольные тем, что в галуте успели купить мороженое, изгнанницы снова сгрудились у дворца римского наместника. Смутьян с повязкой на голове высказывал явно экстремистские мысли о необходимости решать судьбу народа своими руками и бороться за истинно еврейское государство без всяких там римлян и иных инородцев. Не будь он одет в цветной хитон вместо джинсовой рубашки и вязаной кипы, и произнеси все это здесь же назавтра , по окончанию праздника, – в утренней газете мы прочитали бы об «очредной вылазке ультраправых элементов из еврейского подполья», а камеры полицейской станции на «Миграш Руси», а может и подвалы более серьезной организации, гостеприимно пригласили бы нового постояльца. Лысый прокуратор внимательно выслушал правду–матку, однако итог диспута был легко предсказуем – тогда , как и сейчас, «компетентные органы» были на высоте. Древняя юриспруденция была быстра и лаконична – казнь агитатора не заставила себя долго ждать.
         Окончание истории – изгнание мы уже видели. Устав от идеологии мы двинулись в сторону французского монастыря, в ожидании обещаных концертов классики в закатных лучах. Правда, «окно в Европу» нам загородили чашечками бедуинского кофе с аппетитными восточными сладостями, приправленными ароматным дымком многочисленных наргиле, и уже упомянутыми выше извивами животиков знойных красавиц. Воздав должное и этим искушениям плоти и выслушав вдохновенный рассказ местного шейха о высоком посетителе его дома – генерале Гордоне (том самом, жертве тогдашнего исламского экстремизма, убитом в Судане махдистами ) мы все- таки поднялись на склон ведущий к монастырской дороге. Преодолев последнюю «идеологическую ступеньку» во дворе местного музея Танаха, в котором пророк Ирмиягу продавал поле в Анатот, невзирая на то, что оно было оккупированно вавилонянами ( всего за 7 шекелей – вот времена-то были! ), а правитель области времен Эзры и Нехемии вел в тени шатра беседу об ассимиляции с пижоном в пиджаке и при галстуке, мы вошли в тишину, тишину, которую создавло не отсутствие звуков, а именно их присутствие. Здесь, среди зелени деревьев и ажурных решеток кладбища звуки заставляли замирать и элегантных старушек–американок и «мачо» с волосатой грудью и золотыми цепями на ней, и пожилых йеменок в « гаргушах» на голове и звенящих монисто. Мелодия поднималась с ветром, спускалась с удлинняющимися тенями... В конце дороги – открытые ворота монастыря, где среди роз сидела арфистка в длином белом платье и выпускала в полет из своей арфы чарующие звуки «Зеленых рукавов» . А вокруг нее, на зеленой траве, - все увеличивающийся круг завороженных слугателей.
         Последние лучи погасли, смолкла музыка. Нас ждал еще чудесный концерт Офира Калефа – уроженца Эйн - Керема, показавшего удивительный такт и вкус в подборе репертуара и его аранжировке. Песни на стихи Бялика сменялись йеменскими напевами, Эуд Манор соседствовал с Шабази. Не было никаких синтезаторов – две гитары, ударные и два гонга у самого певца наполняли ночь настоящим искусством. Песни пермежались блестящими рассказами Офера о его детстве в старом Эйн Кереме, каждая из песен посвящалась кому-нибудь из старожилов квартала, за именем которого стояла судьба, история... Ощущение единства нашего прошлого и настоящего, единства всех евреев страны пронизывало всех собравшихся. Погасли огни, кончилась сказка.....
         В полночь мы вернулись домой, в Кдумим. Заряд, полученный за вечер был таким мощным, что моя маленькая Мирьям еще пыталась бить в купленную ей "тарбуку" по дороге, и заснула только перед домом. О том, доедем ли живыми по шомронским дорогам, думать уже не хотелось...
         Дома нас встретила моя семнадцатилетняя дочь Алия с заплаканными глазами. Как раз в то время когда мы развлекались, убили ее знакомого мальчика, Эреза Ронда, ученика 12 класса, с которым, в большой кампании, они ездили прошлом году на Киннерет на несколько дней. Его застрелили на дороге, которой я все время езжу в Иерусалим, когда он ехал "тремпом" из  поселка Эли домой, в Офру. Знакомство - не близкое, но моя дочь его хорошо помнит, она виделась с ним несколько раз на  встречах ее молодежного движения...
         В ткань истории только что прошедшей перед нами, был вплетен еще один стежок. Не он первый, и, боюсь, не последний... Но звучавшая в ушах музыка говорила: все это уже было, все это мы уже перенесли, хотя и в других одеждах, все это мы еще перенесем.. Надо просто помнить и верить в то, что все мы - звенья одной цепи, соединяющей прошлое с будущим.