Фрэнсис Фукуяма

Может ли получиться нечто путное из радикального ислама?

(Статья написана совместно с Надавом Самином и опубликована в журнале «Комментари»(“Commentary”) в сентябре 2002.)

Что происходит в мусульманском мире? Почему он производит на свет, с одной стороны, угонщиков-самоубийц, а с другой стороны, вялые и организованные самым хаотическим образом капиталистические общества, которые не могут обеспечить ни экономического процветания, ни демократии? Правильный, хотя и частичный ответ на эти вопросы – частичный потому, что он относится только к арабскому сектору этого мира – может быть найден в выпущенном ООН в июле этого года «отчете о развитии».

На основе проведенного анализа отчет делает вывод, что «развитие арабского сектора, со всем его нефтяным богатством, не соответствует его потенциалу». Экономика составляющих его стран находится в состоянии застоя, широко распространена безграмотность, политические свободы не отыскать днем с огнем, а его обитатели, и в особенности женщины, лишены основных возможностей и перспектив приложения своих способностей, характерных для современного мира.

Отчет ООН – составленный, что небезынтересно, группой арабских интеллектуалов – был завершен задолго до 11 сентября. Но его определенная связь с нападением на США представлется комментаторам достаточно очевидной. Ведущий обозреватель «Нью Йорк Таймс» Томас Фридман назвал его ключевым для понимания «окружения, которое произвело на свет бин-ладенизм и будет воспроизводить его, если ничего не изменится». В редакционной статье «Уолл Стрит Джорнел» говорится, что «нет ничего удивительного» в том факте, что «подобного рода изолированная культура стала плодотворной почвой для исламского фундаментализма, который породил 11 сентября».

Исламизм Осамы бин-Ладена и его последователей и в самом деле неотделим от неудачи в развитии арабских обществ. Однако, при всем этом, было бы ошибкой представить движение исламистов только лишь как результат этих неудач. Феномен радикального ислама намного сложнее, и его долгосрочное влияние на развитие всего исламского общества может самыми неожиданными путями оказаться еще сложнее.

Нападение на Соединенные Штаты в сентябре прошлого года было осуществлено группой мусульман, ведомых худощавым бородатым аскетом, восседавшим в пещере в Афганистане и излагающим свои непостижимые максимы. Ненависть террористов к Америке была столь всепожирающей, что они оказались готовы взорвать самих себя – что отличало их от предыдущих поколений террористов. Откуда появился этот безудержный фанатизм, столь чуждый современному демократическому темпераменту?

Для многих политических обозревателей первым импульсом было отнести это на счет глубоких культурных факторов, и в особенности, вероучений фундаменталистского ислама. И нельзя не признать, что эта точка зрения имела и все еще имеет полное право на существование. В частности, неоспорим тот факт, что даже осуждая бин-Ладена, мусульмане и люди Запада явно были склонны занять противоположные позиции в их интерпретации событий 11 сентября, подтверждая тем самым парадигму Сэмюэля Хантингтона, ученого-политолога из Гарварда, который много лет назад предсказал, что в мире после окончания холодной войны возникнет «столкновение цивилизаций».

И все же, как бы ни было глупо принижать роль религии или «цивилизационных» факторов, было бы слишком просто свести максимы Осамы бин-Ладена только лишь к исламскому фундаментализму. Ибо исламизм, символом которого он является и от имени которого он выступает, не является движением, цель которого - возрождение архаической или чистой формы исламской практики. Как утверждают некоторые обозреватели, включая и высказавшихся совсем недавно в «Джорнел оф демокраси» иранских ученых Ладана и Ройю Бороуманда, это движение может быть лучше понято, если рассматривать его не как традиционное, но как вполне современное.

По словам Бороуманда, группы, подобные Аль-Каеде, явно обязаны своими идеями европейским доктринам крайне правых и крайне левых, получившим распространение в 20-м веке. Один источник влияния может быть прослежен к Хасану аль-Банна, школьному учителю, основавшему в 1928 году в Египте организацию «Мусульманское братство». От итальянских фашистов аль-Банна воспринял идею безусловного подчинения харизматическому лидеру, скопировав лозунг своей полувоенной организации – «действие, подчинение, молчание» - с девиза Муссолини – «верить, подчиняться, сражаться». Взяв в качестве образца нацистов, он уделял большое внимание молодежному крылу «мусульманского братства», а также соединению физического и духовного, ислама и активной деятельности. Неудивительно, что аль-Банна предупреждал своих последователей, что им следует ожидать от традиционных исламских руководящих кругов не поощрения, а репрессий.

Вторым европейским источником исламизма можно назвать Маулана Модуди, который основал в начале 1940-х годов в Пакистане движение «Джамаат-и-ислами». Журналист, досконально ознакомившийся с марксистскими идеями, Модуди выступал за борьбу исламского «революционного авангарда» против как Запада, так и традиционного ислама. Как отмечает Бороуманд, он был первым, кто присоединил «определение «исламский» к таким явно западным терминам, как «революция», «государство» и «идеология»».

Эти ветви радикальных левых и правых сошлись, в конце концов, в лице Саида Кутба, египтянина, который после Второй мировой войны стал главным идеологом «Мусульманского братства». В своем главном труде «Указатели на дороге» Кутб выдвигал идею монолитного государства, руководимого исламской партией, оправдывая использование любых форм насилия для достижения этой цели. Общество, которое он представлял себе, должно было быть бесклассовым обществом, в котором «эгоистический индивидуализм» либерального общества будет искоренен и прекратится «эксплуатация человека человеком». Это, как указывает Бороуманд, представляло собой «ленинизм в исламском одеянии», и именно это кредо характеризует большинство сегодняшних исламистов.

Хотя эта взрывоопасная смесь зародилась в среде суннитов, она нашла себе сторонников и среди шиитов, в особенности благодаря влиянию, которая она оказала на аятоллу Хомейни. Иранская революция 1979 года принесла исламизму такую степень религиозной респектабельности, которой он никогда не обладал. Но тот факт, что это движение с такой легкостью преодолело острые противоречия между суннитами и шиитами, говорит о том, насколько далеко оно отошло от истории и обычаев ислама. Как заключает Бороуманд, базовые атрибуты исламизма – «эстетизация смерти, прославление вооруженной борьбы, культ мученичества и вера в пропаганду действия» - имеют мало прецедентов в исламе, но весьма характерны для современного тоталитаризма. Кажущаяся жесткость теологии Осамы бин-Ладена дает искаженное представление о реальной сути его в высшей степени неортодоксальных верований.

Вот так ситуация выглядит с идеологической точки зрения. Что касается ее социологической грани, то и здесь можно провести еще одну тесную параллель между исламизмом и подъемом европейского фашизма. Хотя Гитлер был великим специалистом по части идей, корни его движения, как они описаны в классических трудах, например, в книге Фрица Штерна «Политика культурного отчаяния» (Fritz Stern, The Politics of Cultural Despair, 1974), лежат в быстрой индустриализации Центральной Европы. В течение одного поколения миллионы крестьян переместились из замкнутых деревенских общин в большие обезличивающие города, теряя в этом процессе привычные культурные нормы и ориентиры.

Этот быстрый переход – точно охарактеризованный в знаменитом определении Фердинанда Тённиса (Ferdinand T?nnies, 1855-1936, немецкий социолог и политолог – прим. перев.), говорящем о разнице между Gemeinschaft (общиной) и Gezellschaft (обществом) – был, по-видимому, самым мощным импульсом, приведшим к возникновению современного национализма. В отсутствие местных источников самоидентификации, перемещенные крестьяне нашли новые социальные связи в языке, этнической близости и – в конце концов – в мифо-поэтической пропаганде европейских крайне правых. Хотя разные правые партии пытались изобразить, что они возрождают древние традиции – до-христианские германские в случае нацистов и древне-римские в случае итальянских фашистов – на самом деле их доктрины представляли собой синкретическую мешанину, старые символы и новые идеи, объединяемые с помощью самой современной коммуникационной технологии.

Исламизм, как одним из первых заметил покойный Эрнст Геллнер (Ernest Gellner, 1925-1995, известный английский философ, антрополог и социолог – прим. перев.), шел подобным путем. В течение нескольких последних десятилетий большинство мусульманских обществ прошли через ряд социальных преобразований, во многом похожих на подобные процессы в Европе конца 19 века. Огромные массы крестьян и членов племенных кланов перебрались в обширные кварталы трущоб Каира, Алжира и Аммана, оставив позади себя разномастный, часто долитературный ислам деревенского жителя. Исламизм заполнил образовавшийся вакуум, предложив новую идентификацию, основывающуюся на пуританском, однородном кредо. Синкретический подобно фашизму, он объединил традиционные религиозные символы и риторику с революционным действием.

Некоторые наблюдатели, и в особенности после 11 сентября, выдвинули предположение, что подлинной движущей силой роста исламизма является нищета - но это не тот случай. Согласно недавнему отчету ООН, например, когда перед ООН возникает необходимость помочь странам, дошедшим до крайней степени нищеты, положение в арабском мире оценивается как более благоприятное, чем в других развивающихся районах. Скорее всего исламизм, как европейский фашизм до него, взошел на почве быстрых социальных изменений. В большинстве случаев лидерами и пропагандистами исламизма являются люди, не так давно обосновавшиеся в средних и высших слоях общества. Идеи исламизма открыли этим образованным, но часто одиноким и отчужденным людям дорогу к большим уммам (общинам) правоверных от Танжера до Джакарты и Лондона. С помощью магии магнитофонной кассеты (как это было с Хомейни) или видеокассеты (бин-Ладен) они стали членами полного энергии, хотя и опасного и разрушительного международного сообщества.

Стремление понять, что есть исламизм на самом деле, выводит нас за рамки строгой систематизации. Оно таже побуждает нас задать вопрос, который может показаться, по-меньшей мере, странным: может ли исламизм, подобно коммунизму и фашизму до него, послужить, пусть и невольно, модернизирующим фактором, подготавливающим мусульманские общества к тому, чтобы ответить на вызов Запада конструктивно, а не деструктивно?

Вопрос этот не столь абсурден, как он может показаться на первый взгляд. Разумеется, любое сравнение хромает, и в особенности в этой сфере, но большевикам удалось преобразовать Россию в индустриальную урбанизированную страну, а Гитлер сумел избавиться от юнкерства и большей части классового расслоения, характерного для довоенной Германии. Пойдя весьма извилистым путем и заплатив за это огромную цену, оба эти «изма» сумели расчистить некие до-современные заросли, которые препятствовали росту либеральной демократии. Существуют, конечно, намного более безопасные и мирные пути к модернизации общества, как, например, избранные Кореей, Британией или Соединенными Штатами, и менее дорогостоящие пути в современность были доступны и Росии, и Германии. Но нам приходится иметь дело с тем, что есть, и в исламских культурах существует, по-видимому, намного больше этих, препятствующих модернизации зарослей. Если исламизм направлен против традиционного ислама в той же мере, в какой он направлен против Запада, может ли и он оказаться источником такого творящего современность разрушения?

Существуют мириады путей, по которым не только практика ислама, но и жесткая юридическая структура, заключенная в нем, препятствуют каким бы-то ни было изменениям. Историк экономики Тимур Куран тщательнейшим образом зафиксировал многочисленные традиционные исламские установления, чья жесткость и юридический характер являются трудно преодолимыми барьерами на пути развития. Процентная ставка определяется религиозными властями, образование сфокусировано на механическом заучивании религиозных текстов и не поощряет критическое мышление, женщины не допускаются к политической и экономической деятельности, и так далее. Даже такие институции, как вакф, или традиционная исламская благотворительность, которая могла бы послужить оплотом гражданского общества в преобразованном исламском государстве, устанавливает вечное право наследования для богатых людей, не предусматривая никаких возможностей приспособления к изменяющимся обстоятельствам.

Многие из подобных ограничений существовали и на иудео-христианском Западе и были отменены или смягчены лишь после длительной борьбы. Все они продолжают присутствовать в исламском настоящем и могут быть удалены только волей политической власти. Исламизм уже продемонстрировал свою способность сделать это и даже приспособить для своих нужд западные нормы, если в этом возникает необходимость: хотя Хомейни и вернул женщинам Ирана чадру, он - правда, с неохотой - разрешил женщинам участвовать в выборах – практика (введенная при шахе), которую он однажды приравнял к проституции.

В Египте «Мусульманское братство», а также другие, даже более радикальные исламистские организации создали целый слой добровольных ассоциаций, стоящих между семьей и государством. Среди них можно назвать, например, исламистские благотворительные общества, которые во время Каирского землетрясения 1992 года заполнили вакуум, предоставляя необходимую социальную помощь, которую не могло обеспечить неумелое и коррумпированное египетское государство. Исламисты надеются, несомненно, объединить когда-нибудь религию и политическую власть, что было бы катастрофой. Но они приобретают – и насаждают – обычаи объединения и независимых действий, которые, если их каким-то образом отделить от их радикальной идеологии, все еще могут составить основу подлинного гражданского общества.

Есть еще одна сфера, в которой реакционные идеи исламизма могут сыграть потенциально прогрессивную роль; речь идет офундаментальных источниках власти и законности в исламском мире.

Традиционная система исламской юриспруденции – с ее жесткими правилами и иерархией – подвергалась, в той или иной форме, жесткой критике, по крайней мере, с 19 века. Самыми заметными из ранних критиков были такие «модернизаторы», как иранец Джамаль аль-дин аль-Афгани (1839-1897) и его ученик, египетский реформатор Мухаммад Абдух (1849-1905). Абдух был среди первых, кто решился отступить от жесткой текстуальной интерпретации, которая была характерна для суннитов со времен ранних халифатов. С его точки зрения, человеческий разум был единственным подходящим инструментом для толкования фундаментальных истин Корана и Сунны (традиций Пророка). Назначенный в конце жизни муфтием Египта, Абдух издавал постановления, отражающие, по словам одного ученого, его желание «сделать религию ислама способной полностью соответствовать требованиям современной цивилизации».

Последствия этого шага были весьма серьезными. Хотя установленные принципы ортодоксального суннитского ислама остались неприкосновенными, давно запечатанные врата доктринерских толкований были сняты с петель. Как мусульманский Лютер, Абдух потряс религиозный истеблишмент, вдохнув жизнь, под влиянием своего учителя аль-Афгани, в допустимость независимой юридической интерпретации. Его пример дал возможность проявить беспрецедентную широту взглядов всем последующим толкователям исламской традиции, как святым, так и демагогам – к последним можно отнести таких анти-западных радикалов, как Саид Кутб из «Мусульманских братьев» и, наконец, Осама бин-Ладен.

И совсем не случайно, что в борьбе за право интерпертации благоприятная почва для взрастания исламизма нашлась в таких хрупких олигархиях, как Саудовская Аравия и Египет. Оба режима объединились с традиционными клерикалами, загнав популистское течение ислама в трущобы и превратив его в идеологическое партизанское движение. Отлученные от якорей традиции, исламисты стали экспертами в деле манипуляции символами веры и использования их для своих революционных целей.

Знаменитая фатва Осамы бин-Ладена 1998 года, в которой он объявил своим последователям, что джихад против Соединенных Штатов и любого американца – это «разрешенная охота», является характерным примером. Хотя само по себе содержание этой декларации противоречит традиционной исламской морали – как отметил выдающийся ученый, знаток Ближнего Востока Бернард Льюис, «нигде в основополагающих текстах ислама его последователям не предписывается совершать террористические убийства» - самым важным моментом в этом утверждении является личность его автора. У Осамы бин-Ладена не имеется полномочий религиозного авторитета и он не имеет права, в соответствии с традиционной практикой ислама, издавать фатву. Это выглядит точно так же, как если бы Гитлер издал папскую энциклику, а Ленин – постановление от имени русской православной церкви. Сам факт того, что бин-Ладен с легкостью перешагнул через эту линию, говорит о том, насколько далеко зашел исламизм в подрыве традиционной исламской юридической власти. Но эта самая линия, пересеченная во имя тотальной войны против Запада, может быть пересечена и во имя другой, более здравой цели.

Впрочем, нам не стоит обманывать самих себя. Осовременивание ислама вряд ли можно считать неизбежным, и оно не произойдет без жестокой и долгой борьбы. В исламском обществе есть несколько глубоко укоренившихся черт, препятствующих модернизации, в частности, отсутствие традиции секулярной политики. Для многих мусульман самым «естественным» может выглядеть тоталитарная идеология, которая пытается объединить общество и государство в некое единое революционное целое. Точно так же ни в коей мере не ясно, несмотря на недавний отчет ООН, способен ли мусульманский мир на реалистическую самооценку, совершенно необходимую для того, чтобы сделать шаг в направлении современности.

Многие незападные общества, в конце концов, пытались пойти по дороге насильственного сопротивления громадной военной, экономической и культурной мощи Запада. И только после того, как они оказались перед угрозой поражения и подчинения, эти страны, подобно Китаю и Японии, решили заняться серьезным изучением того, что, по выражению Льюиса, «пошло не так». Присоединившись к Западу после того, как они убедились, что не могут победить его, они восприняли много западных институций, сохраняя при этом сердцевину своей собственной культуры. Этот процесс социального обучения в мусульманских обществах оказался намного более медленным; в частности, для арабов оказалось более удобным обвинять Израиль и США за недостаток прогресса в их собственных странах.

Если ожидание модернизации мусульманского общества может оказаться долгим, как Запад должен вести себя в краткосрочном плане, столкнувшись с перспективой все продолжающегося терроризма, террористов-самоубийц и возможности применения ими оружия массового уничтожения? Решительное использование военной силы является, несомненно, частью ответа. Европейский фашизм пал не вследствие врожденных пороков его воплощенных в жизнь идей; принеся опустошение тем обществам, которые восприняли его доктрины, он лишился законной силы, будучи побежденным на полях сражений. Точно так же, как Осама бин-Ладен и его дело приобрели некий статус и даже поддержку после удачной акции 11 сентября, изгнание Аль Каеды из Афганистана и продолжающиеся операции США против радикального исламского терроризма являются совершенно необходимыми для подавления исламского пыла.

Но самая важная борьба должна быть объявлена внутри самого исламского мира. Слишком долго подлинные сторонники модернизации мусульманства стояли в стороне, в то время как традиционалисты и исламисты сражались друг с другом на главной сцене. Существует настоятельная необходимость в появлении ориентированных на Запад мусульман, чтобы использовать создавшийся после 11 сентября момент для продвижения действительно либеральной формы их религии.

Есть основания считать, что возможность такого рода существует. Хотя многие мусульмане все еще продолжают оказывать предпочтение исламизму в абстрактном смысле, движение это привело к катастрофическим последствиям везде, где оно пришло к власти. Саудовская Аравия, родина экстремистского ваххабистского течения фундаментального ислама, является одним из самых коррумпированных режимов в современном мире. При всем необъятном нефтяном богатстве этой страны реальный доход на душу населения в ней снизился с 11500 долларов в 1980 году до 6700 долларов в 1999 году. Если же взять для примера Афганистан, находившийся под властью талибов, то нельзя не отметить, что рядовые афганцы были несказанно рады освободиться от их ига и с удовольствиям вернулись к таким простым современным удовольствиям, как созерцание дешевых индийских мелодрам на своих видео, извлеченных из хорошо укрытых тайников.

Представляется, что иранцы, которые живут под властью исламистов вот уже целое поколение, будут теми, кто выведет исламский мир из его теперешнего тупика. Хотя надежды Запада на казавшегося склонным к прогрессивным реформам президента Хатами не оправдались, существует серьезный демографический фактор, который действует в пользу грядущей либерализации: 70 процентов населения – люди в возрасте до 30 лет, и, согласно имеющимся данным, эти молодые люди питают отвращение к исламской теократии. Будучи первой страной, приведшей исламистский режим к власти, Иран может подать мощный пример всему Ближнему Востоку – и странам за его пределами – если он сам, по своей инициативе, двинется по пути либерализации.

В заключение следует подчеркнуть, что насколько важно не преувеличивать силу исламизма, настолько фатальным может оказаться его недооценка. У него есть мало что предложить арабам, и еще меньше – остальному мусульманскому миру. Его проповедь насилия уже привела к решительным ответным действиям, и – при условии, если он будет побежден – его «успехи» еще могут проложить путь давно уже запаздывающим реформам. И в этом случае мы можем стать свидетелями того, как не впервые коварство истории привело к удивительным результатам.

ФРЭНСИС ФУКУЯМА – профессор международной политической экономики в Школе продвинутых международных исследований при университете Джона Хопкинса и автор только что вышедшей в свет книги «Наше послечеловеческое будущее».
НАДАВ САМИН недавно завершил обучение в этой Школе, где он специализировался по проблемам Ближнего Востока.

Перевод с английского Э. Маркова (МАОФ)

12.2002

Hosting by