|
Владимир Гордин Большая война на Ближнем Востоке и два странных офицера
Вместо введения
Ибо у всякого дела – время и закон, ибо зло человека тяготеет над
ним. Ибо не знает он, что еще будет, а когда это будет – кто ему
скажет ? Нет человека, властного над ветром, чтобы удержать ветер,
и нет власти над днем смерти, и нет отпуска на войне, и не спасет
нечестие нечестивца.
Коэлет (Экклезиаст) VIII, 6-7.
У документальной повести должна быть концепция.
Например, мерзавца министра А надлежало повесить, а героя генерала
Б – назначить главнокомандующим – все было бы хорошо.
Подразумевается, что и автор, и читатель знают, что такое «хорошо»,
и понимают это «хорошо» одинаково. Также подразумевается, что
необходимые для доказательства и объяснения событий причины и факты
налицо: вот тайные письма А, секретная карта Б…
Не беру на себя такой смелости. Что «хорошо», каждый
решает сам, и часто потом перерешивает. Речь о войнах, а войны на
Земле продолжаются. «Туман войны» многое скрывает навсегда. Мои
герои более многих определяли, будут ли участвовать в войнах и
конфликтах, и как именно. Возможно, кому-то из читателей это
предстоит решать.
Учесть все факторы даже задним числом затруднительно.
Профессионал Голиаф в тщательно подогнанном снаряжении, не был
застигнут врасплох, хотел сражаться, и имел еще массу других
оснований победить пастуха Давида. Ан, вышло иначе. Для военного
историка здесь есть проблемы.
Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» приводит все
сведения, которые он сумел собрать о своих героях – не только о
победах и поражениях, завершая коротким моралитэ. Книгу Берешит
(Бытия) можно рассматривать, в том числе и как книгу о
причинно-следственных связях: сделаешь так – получится эдак; а
моралитэ напрямую там и вовсе отсутствует1.
Общей схемы нет – для этого пришлось бы часть фактов, в
схему не ложащихся, выбросить. Персонажей будет много, они
относятся к культурам разным, - различается и стиль документов.
Создается ощущение лоскутного одеяла – но такова специфика
предмета.
Дальних последствий не знает никто. Т.Герцль2 писал «Der Judenstaat», чтобы побудить
евреев возродить спустя два тысячелетия галута3 свое государство и уговорить другие
народы и государства помочь (или, хотя бы не мешать) в этом. Но
полвека спустя, когда А.Эйхман заступал на должность по истреблению
евреев, ему для ознакомления с предметом была предложена именно
книга Герцля.
История показывает, что люди чаще берут в расчет свои интересы (как
они их в тот момент понимают) и под них подгоняют концепцию,
придумывают своим поступкам красивые оправдания, но все же и правда
при принятии решений имеет кое-какой вес. Расскажу о некоторых
причинах современных конфликтов на Ближнем Востоке, поподробнее, а
там – будь что будет.
1. Ближневосточный пейзаж перед Первой мировой войной
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
М.Ю.Лермонтов «Бородино»
Коротка память людей. События Первой мировой войны или Египетской
экспедиции генерала Бонапарта многими относятся ко временам
грехопадения Адама или сезонам охоты на пещерного медведя. История
же государства Израиль для многих начинается с резолюции ООН 1947г.
о создании на территории Подмандатной Палестины еврейского и
арабского государств. Между тем на этой земле и до этой резолюции
ООН (которая сама тогда имела от роду только два года) евреи и
арабы существовали тысячелетия. И когда после Первой мировой войны
принц Фейсал, претендовавший на сирийский трон, и министр
иностранных дел Франции, желавшей заполучить эту же Сирию, выясняли
отношения, то оба апеллировали к событиям Крестовых походов. А у
евреев права на Эрец Исраэль4 намного древнее.
Всю свою жизнь читаю (слушаю, смотрю) о напряженности, конфликтах и
войнах на Ближнем Востоке. В центре конфликтов – Израиль. В центре
Израиля – построенный из белого камня Иерушалаим. В центре – Старый
Город. Эпицентр конфликта – Храмовая гора – место, где когда-то
располагался Храм. Наверху – мечеть Аль-Акса. Сбоку – Котель Маарав
(Западная Стена, Стена Плача). Подходы контролируются полицией с
металлоискателем. Если те, кто сверху (мусульмане), недовольны
теми, кто внизу (евреями), то кидают вниз (высота, примерно,
8-этажного дома) камни5.Тогда полиция штурмует сбоку гору, применяя резиновые пули.
Совсем внизу – тоннель, проложенный 21 век назад в период правления
династии Хашмонаим (Хасмонеев).
Вход в него около Стены Плача обнаружен в середине XIXв. В начале
1996г. был, наконец, пробит замурованный выход на улицу via
Dolorosa6. Осенью
1998г. года, в каденцию премьер-министра Израиля Б.Нетаньяху, в Йом
Кипур7 выход был
открыт для прохода. В ответ на следующий день в Газе выступил
Я.Арафат: «Аллах овладел душой и телом тех, кто верит в него,
потому что они получат в наследство рай. Они будут сражаться за
Аллаха, будут убивать и будут убиты, и это – священная клятва
».
Палестинская молодежь была послана на улицы. Было убито 15 военных
и 60 нападавших, сотни людей ранены. Обстрелы в этом месте
продолжаются до сих пор.
Над всем этим, совсем сверху, потрясающей синевы небо и
ослепительное солнце, однажды остановившее свое движение по просьбе
Йешуа бен Нуна (Иисуса Навина).
До Первой мировой войны большинство государств, расположенных на
Ближнем Востоке и так или иначе участвующих в нынешнем конфликте,
входили в Османскую империю в качестве провинций. Блистательная
Порта, как ее называли в XVI веке, в веке XIX получила в Европе
название «Больной человек на Босфоре». Некогда победоносные янычары
превратились в своевольную банду, диктовавшую свои капризы империи,
но один из султанов исхитрился и сумел их перебить. Империю,
раскинувшуюся на трех континентах, это не спасло. Турки-османы
составляли треть ее населения, а недовольны были почти все.
А о том, как использовать это недовольство, как откусить кусочек
полакомее и отпихнуть других желающих, думали в разных
государственных кабинетах Европы.
Еще Екатерина II мечтала о восстановлении Византии и велела второго
своего внука назвать Константином – это был будущий претендент на
будущий трон. На Константинополь и проливы посматривали и младший
брат Константина – Николай I, и сын Николая – Александр II, и внук
Александра II – Николай II. Ф.М.Достоевский тоже советовал –
забрать! Англия препятствовала.
Во время Первой Мировой войны командующий Черноморским флотом
адмирал А.В.Колчак готовил десант на Константинополь, но ему
помешала Февральская революция, развалившая армию и флот. А вот
согласие английского правительства у России имелось. На заседании
10.3.1915г. (когда англо-французские армия и флот начали
Галлиполийскую операцию, высадив десант южнее Дарданелл) кабинет
Его Величества формально признал, что требование России получить
проливы обоснованно. Ллойд-Джордж отметил: «русские настолько
стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении
уступок повсюду».
Предварительная договоренность с Францией была достигнута еще
раньше. Посол Франции М.Палеолог описывает, [палеол], свою беседу с
Николаем II, которой он был удостоен 11.11.1914г. Было условлено,
что Турция будет лишена своих европейских территорий на Балканах, в
пользу славянских государств, район Проливов отойдет России, а
Константинополю будет предоставлен нейтральный международный
статус. В качестве возможности для ответной любезности французский
посол указал на следующие обстоятельства: «Франция обладает в
Сирии и Палестине драгоценным наследием исторических воспоминаний,
духовных и материальных интересов. Полагаю, что Ваше Величество
согласились бы на мероприятия, которые правительство Республики
сочло бы необходимым для сохранения этого наследия» - «Да,
конечно». Итак, Проливы в обмен на Сирию и Эрец Исраэль.
Последнюю попытку захватить проливы и Константинополь предпринимал
И.Сталин уже после Второй Мировой войны. По свидетельствам
В.Молотова и Н.Хрущева, Отца Народов остановили английский флот,
оказавшийся в Босфоре раньше советского, и угроза Третьей Мировой
войны.
Тремя веками ранее в победоносной войне 1516-1517гг. Турция
захватила Ирак, мамлюкские Сирию и Египет, Аравию. Вскоре в империю
вошли Ливия, Тунис, Алжир – теперь большинство арабов на пятничной
молитве славили имя нового халифа – турецкого султана. Угрозы
султанов накормить коня овсом на папском престоле в Риме, захватить
Вену и вообще «сорвать красное яблочко» - завоевать христианскую
Европу были весьма реальны8. Размах турецких операций был глобальный: на картах
турецких адмиралов была обозначена даже Антарктида, еще неизвестная
европейцам; они обсуждали возможность десантов в Новый Свет.
Европа устояла: Мальтийский орден выдержал Великую Осаду - 10
генеральных штурмов острова, попытки взять Вену оказались неудачны,
десант на Мадрид (74тыс. войска с артиллерией) был в 1568г. отменен
– турецкие войска пошли на Астрахань (весьма неудачно) и на Йемен.
А в 1571г. флот испанского короля, римского папы и итальянских
городов в генеральном сражении при Лепанто разбил флот
Блистательной Порты.
Турецкая артиллерия9
разгромила мамлюкскую кавалерию, но на море нашлись им противники
посильнее. Васко да Гама достиг Индии в 1498г. Морские экспедиции
принесли Португалии большой доход, и стали экономической опорой
страны. В 1509г.10
португальский флот разбил при Диу флот мамлюков, и Индийский океан
перестал быть исламским озером11.
В 1552 и 1554гг. португальский флот разбил и турецкий в Персидском
заливе, и турки (успевшие проглотить мамлюкский Египет и, вообще,
Северную Африку) были остановлены на южном фронте.
В XVIIв. английский флот взял верх над португальским, и юг Аравии
постепенно стал входить в сферу интересов уже английской короны:
Йемен, Кувейт12, Оман
постепенно признавали силу английских пушек; там появлялись
британские гавани, крепости, склады. Все эти сооружения и гарнизоны
должны были обеспечивать морской путь в Индию и до, и после
открытия Суэцкого канала.
Держать в узде арабские племена и их шейхов было делом важным, хотя
и утомительным. Территория, где ныне Объединенные Арабские Эмираты
привлекают сонмы туристов из Европы, когда-то именовалась Пиратским
берегом13. В это
симпатичное арабское государство входили острова в Персидском
заливе, часть персидского побережья залива, а также территории на
африканском побережье – вплоть до Мозамбикского залива. Если бы
Египетской экспедиции Бонапарта удалось пересечь Аравию – ворота в
Индию были бы открыты, нашлись бы союзники против англичан и по
дороге14, и в самой
Индии. Но случилось то, что случилось: Наполеон пошел из
завоеванного им Египта на север, взял Яффо, прошел западнее
Иерушалаима и был остановлен под стенами Акко, откуда и уплыл во
Францию – бороться за власть.
Англичане же предприняли в начале XIXв. несколько военных походов
против арабских пиратов и принудили местных шейхов подписать
договор о прекращении «работорговли и морского разбоя».
Племена центральной Аравии (Неджда) в XVIIIв. приняли ваххабизм15, что дало им
дополнительный повод совершать набеги на те арабские племена,
которые этот «особо правильный» ислам не догадались принять. Шииты
запомнили налет ваххабитов на Кербелу (100 км. южнее Багдада) – там
гробница имама Хуссейна. Восемь часов истинно верующие грабили
город и разрушали усыпальницу. Около двух тысяч стариков, женщин и
детей, веровавших недостаточно истинно, были перебиты.
Была завоевана почти вся Аравия, но государственный
аппарат ваххабиты не создавали – похоже, по идеологическим
причинам. Эдакий исламский вариант лозунга: «Анархия – мать
порядка ». С порядком, однако, возникли обычные затруднения:
борьба за власть в верхах и недостаток у низов энтузиазма по поводу
истинной веры. В 1803г. в столичной мечети эмир Неджда Абд аль-Азиз
I был убит (по слухам, мстителем за налет на Кербелу).
Империя ваххабитов развалилась. Следующий ее взлет состоялся в
двадцатых годах ХХв. Пока не начали добывать нефть, гражданам
оставалось пасти верблюдов и овец, да грабить соседей. Так прошел в
Аравии XIX век.
В Египте после поражения армии Наполеона власть захватил
Мохаммед-Али. Неграмотный албанский офицер, переброшенный в числе
многих других с Балкан турками для борьбы с армией Наполеона.
Однако он быстро оказался первым среди этих многих и захватил
власть над всем Египтом. С мамлюками спустя несколько лет он
разделался просто: пригласил офицеров на пир, а когда довольные
гости стали расходиться, приказал на выходе в узком коридоре
перерезать. Преследовал их остатки в Нубии, а заодно завоевал и
Судан. Вместе с турками воевал против общих противников в Аравии –
ваххабиты тогда были разбиты, а эмир Неджда казнен16.
Затем Мохаммед-Али решил избавиться от султана – послал своего
сына, Ибрагим-пашу на север. Тот захватил Эрец Исраэль и Сирию, а
спустя несколько лет двинул армию на Малую Азию. Великие державы
долго колебались, как и кого им поддержать. Главное было не дать
другим державам урвать кусок у «Больного человека».
Египет остался за Мохаммедом-Али, потомки которого носили титул
вице-короля, а Сирию и Эрец Исраэль пришлось вернуть Турции. Египет,
хотя номинально и подчинялся повелителю правоверных, - турецкому
султану, в течение XIXв. все более и более подпадал под влияние
Англии. Когда началась Первая мировая война, линия фронта между
английскими и турецкими войсками прошла осенью 1914г. по Суэцкому
каналу.
Офицер из Оксфорда
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Н.С.Гумилев17
«Капитаны»
Томас Лоуренс (1888-1935) родился в семье с достатком скромным 18, и для него было
везеньем учиться в Оксфорде. В шесть лет читал книги и газеты, а,
став чуть старше, полагал учебу в школе напрасной тратой времени.
Мальчик интересовался средневековой архитектурой, арабами,
крестовыми походами, вообще, историей войн и восстаний19. Он занимался фотографией,
путешествовал на велосипеде по Англии и Франции. Недолго служил в
армии. В университете Лоуренс предпочитал заниматься
самостоятельно, манкируя лекциями. Дипломная работа «Влияние
крестовых походов на средневековую военную архитектуру Европы»
как нельзя более отвечала его интересам. Затем - работа под
руководством известного археолога Хоггарта и путешествия по
Ближнему Востоку в одиночку. Подобно профессору Хиггинсу из
«Пигмалиона», определяет на слух область, откуда родом
собеседник-араб. Одевается как араб, питается как араб, - его
трудно отличить от туземца.
Турция тогда разворачивалась в своих симпатиях: от Франции и Англии
к Германии и Австрии; немцы после политической борьбы в 1903г.
получили концессию и строили для турок Багдадскую железную дорогу20, которая дотянулось
аж до Медины.21
Германия присылала в Турцию военные миссии, давала займы, продавала
оружие. Назревала война – гонка вооружений, много международных
конфликтов, амбиций и нерастраченных сил. Запах пороха веселил
многих.
Молодой археолог не забывает тренироваться в стрельбе из револьвера
по мелким мишеням. Германские строители железной дороги обеспокоены
напористым молодым англичанином, производившим раскопки поблизости.
Между «белыми людьми» возникают конфликты, чуть до стрельбы дело не
дошло. В следующем, предвоенном году Лоуренс и его археологическая
работа заведомо уже служили «ширмой» для военной разведки22.
Начало мировой войны, в которую Турция вступила спустя несколько
месяцев после основных участников, означало для Лоуренса «важную
работу». Он энергичен, амбициозен (раз уж он участвует в войне, то
желал бы к тридцати годам стать генералом и баронетом) и знает
очень много для этой войны на Востоке полезного: языки, обычаи,
конкретных людей в разных местах. Консультации, составление
отчетов, тайная дипломатия, допросы пленных и т.п. Младший
лейтенант военного времени, которого в первые дни войны не взяли
волонтером в армию Его Величества по недостаточности роста, не
тушуется перед старшими офицерами, дает компетентные советы,
составляет критические записки, редактирует карты, издает
справочники по турецкой армии.
После поездки в Месопотамию, где в городе Куте был осажден
английский десант, Лоуренс представил доклад. «В тот вечер в
Генеральном штабе царило смятение, так как мы были убеждены, что
если Муррей прочтет доклад, то его постигнет удар, и мы лишимся
нашего командующего23. Поэтому в срочном порядке мы засели за переделку доклада,
выкидывая из него самые рискованные места, и работали до тех пор,
пока не привели его в такой вид, в каком он мог быть представлен
начальству». Так вспоминает штабной офицер, добавляя, что
основные положения доклада получили впоследствии подтверждение – в
СССР при подобных обстоятельствах автор - младший лейтенант,
видимо, был бы для начала стерт в лагерную пыль.
Мак-Магон, верховный комиссар Великобритании в Египте24, договорился с шерифом
Мекки, Хуссейном, назначеным25 на этот пост султаном в 1908г. И в июне 1916г.
Хуссейн поднял восстание против своего сюзерена.
С одной стороны, «умма» – единство мусульманской общины. С другой
- жажда власти26.
Основоположник ислама, - Мухаммед, конечно, следил за уммой среди
своих сторонников, но ни о каком единении с христианами и иудеями и
речи не было – только их подчинение. И каждый эмир тоже заботился
об умме среди своих подданных. А уж умма с центральной властью –
это как политическая карта ляжет.
Шериф здраво рассудил, что если англичане уже отбили у
Турции Египет, то и дальше могут продвинуться. Что англичане, хотя
и неверные, но в них много хорошего (золото, оружие, техника и
тактика). А турки, хотя и единоверцы, но в них много плохого. И
возможно, настал час взять себе «побольше суверенитета ».
Тут и служивший в турецкой армии сын шерифа, Фейсал удачно бежал со
службы в Аравию.
Подробности арабской измены описаны с турецкой стороны в
«Записках» Джемаль-паши 27, члена правящего в Турции триумвирата младотурок,
назначенного командовать 4-й турецкой армией на Южном фронте
Османской империи. Опасаясь (и, как показало время, справедливо)
сепаратизма нетурецкого населения, он приказал повесить в Бейруте
нескольких арабских лидеров, а евреев классифицировал просто:
«большинство палестинских евреев – сионисты, а сионисты являются
врагами Турции, поэтому всякий, у кого будет обнаружено сионистское
удостоверение, подлежит смертной казни».
Лоуренс описывает положение в Османской империи при младотурках,
сторонниках прогресса и унитарного государства: «Американские
школы с их исследовательской методикой обучения способствовали
развитию независимости суждений и свободному обмену взглядами. Без
всякой специальной заданности они обучали революции, поскольку в
Турции ни один человек не мог стать современным, оставаясь при этом
лояльным к режиму, если он по рождению относился к некоренным
народам – грекам, арабам, курдам, армянам, албанцам, которых туркам
удавалось так долго держать под своим гнетом».
Сепаратизм, как и борьба с ним, в Османской империи нарастали.
Арабские депутаты были разогнаны. «Арабские выступления и
арабский язык подавлялись Энвер-пашой более жестоко, чем это делал
до него Абдель-Хамид». В ответ стали создаваться тайные
арабские общества: «Ахуа», «Ахад» (в Южном Ираке), «Фетах» (в
Сирии).
«Режиму приходилось воздерживаться от преследований Фетаха до
момента, когда можно было бы нанести меткий удар, не раздражая
сверх меры английских и французских дипломатов, формировавших в
Турции современное общественное мнение. С началом войны 1914 года
эти агенты покинули Турцию, предоставив турецкому правительству
полную свободу для репрессий».
Турки к таким репрессиям были готовы, а тут и момент подвернулся:
«… они обнаружили весьма привлекательное и удобное оружие в виде
секретных документов, оставшихся в здании французского консульства
в Сирии. Это были копии переписки по вопросам свободы арабов между
консульством и одним из арабских клубов, не связанных с Фетахом…
среди членов общества были известные и уважаемые люди, в том числе
и университетские профессора; их арест и осуждение, ссылки и казни
глубоко потрясли страну, и арабы Фетаха поняли, что, если они не
воспользуются этим уроком, их судьба будет точно такой же. Армяне
были хорошо вооружены и организованы, но руководители предали их.
Они были разоружены и постепенно истреблены: мужчинам устроили
резню, женщины и дети, которых грабил каждый прохожий, гибли на
зимних дорогах при выселении в пустыню, лишенные одежды и
пищи».
Воинам Аллаха были обещаны английское золото и английское оружие;
подразумевался и грабеж побежденных. Английский флот уже
господствовал на Красном море. Арабы неожиданно атаковали гарнизон
Мекки. Турки пытались обороняться, и несколько их снарядов
пролетело рядом с Ка’абой, доказав «святотатство» побежденных28. В Медине и других
городах дела национального освобождения шли неважно, регулярные
турецкие войска при поддержке немцев отразили атаки плохо
вооруженных и неорганизованных арабских племен, предпринятых
шерифом, и перешли в контрнаступление29. Встал вопрос о посылке английской
бригады и каких-нибудь еще французских войск – выручать нового
союзника.
Помощь была нужна, но и послать, и принять ее было опасно -
препятствовала религия. Согласно хадису (высказыванию Пророка,
переданного через какого-нибудь его соратника) в Хиджазе может быть
только одна религия. Европейцев – теперь союзников, здесь раньше
убивали. Союз с неверными компрометировал шерифа Хуссейна в глазах
его арабских подданных и союзников. И европейцы, и Хуссейн это
понимали, и норовили сложить с себя ответственность за принятие
этого непопулярного решения.
Инспектировать новоиспеченных союзников послали
руководителя «Арабского бюро», молодого Лоуренса. Он встретился с
принцем Абдаллой (Абдаллахом) ибн Хуссейном30 – в будущем, королем Иордании. Абдалла
Лоуренсу не понравился: смешлив, хитер и недостаточно энергичен. А
вот его старший брат, Фейсал, произвел хорошее впечатление на
английского инспектора. Он увидел в нем задатки пророка: склонность
к экзальтации, простоту в обращении, готовность публично разбирать
судебные дела, умение красиво говорить.
Лоуренса интересовало все: тактика, оружие,
продовольствие, вожди. Он обещал Фейсалу английскую поддержку и
отправился с докладом в Египет, благо, английский флот
контролировал Красное море, разделявшее английский Египет и
восставший против турок Хиджаз. Он твердо заявил начальству, что
английские войска посылать на помощь не нужно.
«Муррей и его штаб повернулись ко мне лицом и сказали, что я
самый лучший мальчик; они протелеграфировали полностью мою
докладную записку Робертсону, который прислал мне благодарственную
телеграмму».
Лоуренсу предложили вернуться к арабам и самому реализовывать на
практике свои рекомендации. Он исполнил их, войдя спустя два года
во главе большой31
арабской армии в Дамаск.
Лоуренс постоянно подчеркивает, что неудачи турок – следствие их
недостаточных инициативности, скорости перемещения, непродуманной
тактики на поле боя. Ему же удавалось провести разведку и нападать
там, где противник не успел изготовиться к сопротивлению.
В Индии англичане давно использовали сипаев – местных солдат со
своими офицерами. Немцы во время мировой войны также сумели
продемонстрировать возможность эффективно использовать туземцев для
ведения партизанской войны. В Танганьике небольшие немецкие
подразделения, полностью изолированные от метрополии, сумели таким
партизанским образом не только продержаться против имевших
подавляющее превосходство англичан, но и нанести им большие потери.
Эти отряды капитулировали только осенью 1918г., получив сведения о
капитуляции Германии.
Книга Лоуренса напоминает романы Ф.Купера: есть туземцы
благородные (арабы) и плохие (турки)32. Чем, собственно, они хуже первых, понять
из книги затруднительно33. Отсутствие аргументов Лоуренс пытается компенсировать
эпитетами34. Вот
примеры.
Арабы готовы, совершая атаки на противника, убивать и
грабить – Лоуренс пишет о красоте старого воина. Правда, этот воин
собирался предать его самого туркам, о чем Лоуренса предупредили
коллеги, - но и этому великодушный автор находит какое-то
невразумительное объяснение. Лоуренс вовремя поражает
потенциального предателя цитатой из его письма противнику, и они
обращают все в шутку. О том, как его нынешние союзники – арабы
предали турок, сообщается и вовсе весело.
Арабы склонны разбегаться при поражении – англичанин должен
учитывать этот фактор при выработке тактики, нести «бремя белого
человека».
«Свойственная им беспечность делала их падкими на
добычу, отнятую у неприятеля, и подстрекала разбирать
железнодорожное полотно, грабить караваны и красть верблюдов. Но
они были слишком свободолюбивы, чтобы повиноваться приказам и
сражаться в рядах. Человек, который прекрасно сражается в одиночку,
по большей части оказывается скверным солдатом, и эти бойцы
показались мне неподходящим материалом для муштровки. Но если бы мы
вооружили их легкими автоматическими ружьями типа «Льюис», они
могли бы удержать свои горы».
«Нам, равнодушным ко злу, которое мы навлекали на других или
испытывали на себе, казалось зыбким даже ощущение физического
бытия; да и само бытие стало эфемерным. Вспышки бессмысленной
жестокости, извращения, вожделение – все было настолько
поверхностным, что совершенно нас не волновало: законы
нравственности, казалось бы, призванные ограждать человека от этих
напастей, обернулись невнятными сентенциями. Мы усвоили, что боль
может быть нестерпимо остра, печали слишком глубоки, а экстаз
слишком возвышен для наших бренных тел, чтобы всерьез об этом
думать…35
Руки у нас постоянно были в крови, и нам дано было право на это.
Мы ранили и убивали людей, едва ли испытывая угрызения совести, -
столь недолговечна, столь уязвима была наша собственная жизнь…
Мы добровольно отреклись от морали, от личности, наконец, от
ответственности, уподобившись сухим листьям, гонимым ветром».
Немецкие участники Первой мировой войны, которые вскоре возглавят
Третий Рейх, писали и говорили вещи столь же
романтически-истерические и логически невнятные. Последствия
известны.
В чьих интересах действует Лоуренс: в интересах пославшей его
Англии или в интересах своих новых друзей и их свободы ? Эти
интересы совпадают отнюдь не всегда. Быть может, Лоуренса,
Наполеона, Ричарда Львиное Сердце – молодых честолюбцев, приплывших
воевать в Палестину, увлекал процесс вооруженной борьбы36. Вряд ли кто-то, в том
числе и они сами, могли дать ответ об окончательной цели, - разве
что высокопарный афоризм для свиты, войска, биографов и потомков.
В одном месте можно прочитать следующий пассаж: «Разумеется, мы
сражаемся за общую победу союзников, и, поскольку англичане
являются главными участниками союза, ради них можно было бы
пожертвовать арабами как последним средством».
Но в конце книги, описывая вступление арабов в Дамаск осенью
1918г., Лоуренс пишет, как посоветовал им немедленно, той же ночью,
пока не подошла регулярная английская армия Алленби, сформировать
временное правительство. «Нури спросил:
Разве англичане не придут ?
Я возразил, что они придут наверняка, но плохо то, что они могут
потом не уйти».
В качестве доказательства жизнеспособности временного
правительства, созданного в Дамаске при его участии Лоуренс
сообщает, что оно просуществовало целых два года37.
До 1921г. предполагалось, что в состав еврейского национального
очага войдет вся та территория, которую заняли евреи, согласно Торе
(Библии). Эта территория включала не только земли западнее Йордана,
но и его восточный берег. Однако, весной 1921г. новый министр
колоний Британской империи У.Черчилль решил организовать для
союзника Англии - эмира Абдаллы, сына шерифа Хуссейна, независимый
эмират к востоку от Иордана. В результате территория, называвшаяся
Палестиной, стала уже.
У.Черчилль сменил 14.2.1921 в правительстве Д.Ллойд-Джорджа свой
портфель военного министра (война закончена и в военном ведомстве
идут сокращения) на портфель министра колоний. Он сразу же заявил,
что рассматривает Египет (где как-никак имелся свой король из
династии Мухаммеда-Али) как важную часть Британской империи.
12.3.1921 в Каире открылась конференция, избравшая королей Ирака и
Трансиордании. Реально же проблемы политической географии решались
Черчиллем и Лоуренсом приватно, - в одном из ресторанов. Черчилль
говаривал: «Однажды в воскресный полдень я поместил эмира
Абдуллу в Иорданию».38
Мнение евреев об обещанном им Англией национальном очаге министра
колоний также не слишком волновало. Иногда, впрочем, и упоминал об
этом «очаге». А, вернувшись в Англию, говорил о страхе арабов:
«в следующие несколько лет они будут поглощены тысячами
эмигрантов из Центральной Европы, которые лишат их земли».
Вывод Черчилля: национальный еврейский очаг – хорошо, но вот алию39 нужно прекратить или
резко ограничить.
Практическое следствие: в мае 1921г., почувствовав моральную
поддержку английских властей, арабы начали погромы по всему Эрец
Исраэль. Через неделю насчитывалось 47 убитых.
Но это уже другая история. А книгу Лоуренса прочитать любопытно.
Увлекательная книга про то, как один востоковед с оксфордским
образованием много лет пробыл на Ближнем Востоке, командовал во
многих боях, покрывал огромные расстояния, постоянно меняя
верблюдов, автомобили, броневики, корабли и самолеты, взорвал чуть
ли не сотню мостов, замерзал один в заледенелой пустыне, взбунтовал
арабские племена, занял Дамаск, но … нигде не обнаружил евреев.
Многие видят только то, что хотят увидеть. И к современным
европейским политикам это тоже относится в полной мере.
Гарт – биограф Лоуренса, который показывал ему фрагменты своих
записок, отмечает, что тот не любил театр. Подмостки, где стреляют
хлопушки, а мечи – картонные. После театра со сценой в тысячи
километров, где актеров насчитывалось более ста тысяч, трупы убитых
натуральные, а не бутафорские, и неверная интонация в беседе у
костра могла стоить жизни, - после всего этого театр с билетом за
одну гинею казался профанацией. Но инструкция Лоуренса (см. ниже)
написана именно как инструкция режиссера для актеров.
Весной 1918г., когда продолжалась война, немцы начали свое
«Победное наступление» на Западном фронте40, Алленби только готовил свое
сокрушительное наступление в Эрец Исраэль, и тем более еще не взял
Дамаск, в Англии некто Томас Лоувелл читает лекции о подвигах
Лоуренса Аравийского, показывает фотографии, диапозитивы.
Свой стиль Лоуренс делает по Эдмону Ростану: невозмутимый герой без
страха и упрека, блестяще владеющий всеми видами оружия41 и пером, невозмутимо
беседующий с бродягами и генералами. Крайне раздражен, если ему
мешают этот стиль выдерживать.
Разбойники в стиль джентльмена вписываются органично. Лоуренс со
вкусом рассказывает, как к нему явился незнакомый юноша - вор и
убийца Абдулла и попросился в телохранители: «Поскольку
чувствовалось, что он был вполне подходящим, я тотчас же взял его к
себе. Он проводил проверку остальных желающих поступить ко мне на
службу, и, благодаря ему и моему другому помощнику, вокруг меня
выросла замечательная банда знатоков своего дела. Англичане в Акабе
называли их головорезами, но они резали головы только по моему
приказанию. Мне нужны были хорошие наездники и люди, не дорожившие
своей жизнью, гордые собой и без семейных уз».
Но вот взорван очередной турецкий состав. «Арабы метались
полуголые, в бешеном исступлении, визжали, стреляли в воздух,
дрались друг с другом, вскрывая сундуки и слоняясь с огромными
тюками. Они распарывали их и разбрасывали, уничтожая все, что им
было не нужно. Всюду валялись десятки ковров, кучи матрацев и
цветных одеял, груды мужской и женской одежды, часов, кухонных
горшков, пищи, украшений и оружия. Возле стояли тридцать или сорок
женщин без покрывал и истерически рвали на себе одежду и волосы,
оглушая своими воплями самих себя. Арабы, не обращая на них
внимания, продолжали крушить домашнюю утварь и грабить вовсю.
Верблюды стали общим достоянием. Каждый с яростью нагружал их сверх
всякой меры. Увидев, что я не принимаю в этом участия, женщины
кинулись ко мне, хватаясь за мою одежду, взывая о пощаде. Я уверял
их, что все кончится хорошо, но они не отставали, пока меня не
избавили от них несколько человек из их мужей. Они пинками откинули
своих жен, хватая меня за ноги в припадке отчаяния и ужаса перед
близкой смертью. Они представляли собой гнусное зрелище. Я
оттолкнул их ногой и, наконец, освободился».
Действительно, что (кроме удара ногой) заслуживают эти бездарные
актеры, перед смертью не восхищающиеся гениальной режиссурой
Лоуренса Аравийского ?
Зато, если актеры готовы признать в нем вождя, то
брезгливости нет места: разыгрывается еще одна комедия Шекспира или
продолжение недавно вышедшего романа Марка Твена «Янки из
Коннектикута при дворе короля Артура »42. На происходящее стоит смотреть несколько
отстраненно и посмеиваясь: «Особенности племени ховэйтат
заключается в том, что каждый четвертый или пятый человек является
шейхом. В результате, главный шейх вообще не имеет никакого
авторитета, и мне, как и в предыдущем набеге, пришлось командовать
всей экспедицией. Последнее не должно быть делом иностранцев,
поскольку мы не знаем семей арабов настолько близко, чтобы быть в
состоянии справедливо поделить между ними общую добычу. Однако в
этом набеге бедуины вели себя исключительно хорошо, и все делалось
в точности так, как я этого хотел. Но все же в течение одной
поездки мне пришлось выносить судебное решение по двенадцати
случаям нападений с оружием в руках, четырем делам о кражах
верблюдов, одному брачному делу, четырнадцати ссорам, двум
последствиям от «дурного глаза» и одному случаю колдовства.
Подобные дела отнимали все свободное время».
Английский офицер во славу короны помог бандитам
победить на поле боя. Сам он не грабит и не убивает. Но,
разумеется, он читал, хотя бы в детстве, псалом «Блажен муж, иже
не идет на совет нечестивых».
После войны, в 1921-1922гг., он, политический советник
министерства колоний, помогает бывшим союзникам получить плату – в
этом театре расплачиваются тронами.43 А британской короне Лоуренс надеется
предложить «Первый цветной доминион», в котором будут жить арабские
друзья Англии. Впрочем, скоро выяснится, что дружеские чувства
арабов были не столь сильны. Как гласит восточная поговорка,
«Оказанная услуга ничего не стоит».
Одновременно Лоуренс занимается подготовкой книги. Он называет ее
«Семь столпов мудрости». Она выходит в 1926г. Экземпляры
перенумерованы, тираж мал, и книга становится библиографической
редкостью. Книга «Восстание в пустыне» является выборкой из
«Семи столпов» (на русский язык переведены обе). Когда
издатель узнал, что Лоуренс привел в порядок дневники, которые он
вел во время войны, он захотел их издать (согласно договору, имея
преимущественное право издания). Лоуренс потребовал колоссальную
сумму: миллион фунтов предоплаты, и дневник издан не был.
Желание Лоуренса – не оказаться похожим на заурядного
человека. Уровень Ричарда Львиное Сердце или Наполеона Бонапарта, -
монархов, решавших судьбы многих тронов и лично действовавших на
поле боя, дошедших до Латруна44, хотя и не до Иерушалаима. Итак: или их уровень, или
полная безвестность.
Оставив министерство колоний, он снова поступает в армию, в
авиацию. Поскольку он не желает передавать чужие глупые приказы, то
он желает быть рядовым. Маршал авиации сэр Хью Тренчард,
командующий военно-воздушными силами приказывает: «Настоящим
постановляю, что полковнику Т.Э.Лоуренсу разрешено поступить на
военную службу в английские военно-воздушные силы в качестве
рядового авиатехника под именем Джона Хьюма Росса до получения от
него какой-либо информации или его просьбы об увольнении».
Лоуренсу еще предстоит пройти военных врачей. Их не все устраивает.
Требуются заметные усилия, прежде, чем Джона Росса зачисляют в
школу аэрофотосъемки.
Экстравагантные люди были в Англии и раньше. Но
удивляться, все равно, приходится. 27.12.1922 «Дейли
экспресс» сообщает, что: «Известный герой войны, полковник
Лоуренс Аравийский стал рядовым!». В парламенте делают запросы.
Начальству такие нестандартные ситуации не нравятся, и через три
недели Росс покидает авиацию, а некто Шоу поступает в танковый
корпус. Однако аристократические привычки мало подходят для
казармы, - служить на Родине оказалось похуже, чем в аравийских
песках. И рядовой Шоу просит о переводе обратно - в авиацию. Вскоре
авиатехника Шоу посылают в Индию (которая в те времена включала
также и Пакистан, и Бангладеш).
Дальнейшие версии сильно разнятся. Согласно английской, Шоу в
1925-1929гг. безвылазно и однообразно служит в Карачи, а в
свободное от службы время работает над книгой. Согласно советской,
- этот матерый разведчик конспирирует под именем Пир-Карам-шаха
против Афганистана, где в то время усиливается советское влияние.
Там за голову Лоуренса назначена награда. Его заочно приговаривают
там к смертной казни.
Именно ставленник Лоуренса, таджик Багаи Сакао, бывший эмир
Бухары45, получает
деньги и оружие и, несмотря на то, что его предшественника
поддерживали с воздуха советские самолеты, захватывает Кабул в
январе 1929г.46
Лоуренс возвращается в Англию. Чем занимается? Трудно ответить.
Например, он одновременно занимается переводом «Одиссеи» и
испытанием нового авиационного оборудования. Любит свой мощный
мотоцикл, быструю езду.
19.5.1935г. Лоуренс погиб. По официальной версии он на большой
скорости объезжал двух мальчиков – велосипедистов. Упал, а шлем был
не застегнут. Сильно ударился головой и через несколько дней
скончался. Такова официальная версия смерти.
Приложение:
«Двадцать семь статей» - секретная инструкция для английских
офицеров, написанная Лоуренсом.
«Умение обходиться с хиджазскими арабами представляет собой
искусство, а не науку; оно имеет исключения, но не имеет каких-либо
определенных правил…
Загладить плохое начало трудно, а между тем арабы составляют
мнение по наружному виду, на который мы не обращаем внимания. Когда
вы достигли внутреннего круга племени, вы можете делать с собой и с
ними все что угодно.
Узнавайте все, что только можете, о ваших шерифах. Старайтесь
узнать их семьи, кланы и племена, друзей и врагов, колодцы, холмы и
дороги. Достигайте всего этого слушанием и косвенным наведением
справок. Не задавайте вопросов. Заставляйте говорить на арабском
языке их, а не себя. Пока вы не сможете понимать их намеков,
избегайте пускаться в продолжительные разговоры, так как иначе это
может кончиться плохо…
В деловых вопросах ведите переговоры только с командующим армией
или той ее частью, в которой вы служите. Никогда никому не
отдавайте приказаний; сохраняйте вашу прямоту и советы для
командующего офицера, как бы ни был велик соблазн (хотя бы и для
пользы дела) связаться непосредственно с его подчиненными.
Добейтесь доверия вашего вождя и удерживайте это доверие.
Укрепляйте, если можете, престиж вождя перед другими за свой счет.
Никогда не отказывайтесь и не разбивайте тех планов, которые он
может предложить; старайтесь достигнуть того, чтобы он ставил вас в
известность о них частным порядком и в первую очередь. Всегда
одобряйте их, а похвалив, изменяйте их мало-помалу, заставляя
самого вождя вносить предложения до тех пор, пока они не будут
совпадать с вашим собственным мнением. Когда вам удастся этого
достигнуть, заставьте его держаться этого взгляда, овладейте
полностью его мыслями и толкайте его вперед как можно сильнее, но
скрытно, так, чтобы никто, кроме него самого (и то лишь смутно) не
чувствовал вашего воздействия.
Постоянно поддерживайте близость с вашим вождем, стараясь в то
же время не быть навязчивым. Живите с ним, чтобы во время еды и
приемов вы, естественно, могли быть возле него в его палатке.
Формальные визиты, для того, чтобы дать совет, не столь хороши, как
непрерывное внушение тех или иных его идей при случайном разговоре.
Когда впервые в палатку приходят незнакомые шейхи, чтобы поклясться
в своей верности и предложить свои услуги, покиньте палатку. Если у
них создастся первое впечатление, что иностранцы пользуются
доверием шерифа, это сильно повредит делу арабов.
Избегайте слишком близких отношений с подчиненными. Постоянные
разговоры с ними сделают невозможным для вас скрыть тот факт, что
офицер-араб, давший те или иные инструкции, сделал это по вашему
совету; выдав тем самым слабость его положения, вы совсем испортите
себе все дело.
Держите себя с помощниками вождя естественно и непринужденно.
Этим вы поставите себя над ними. Оказывайте их вождю, если он
шериф, уважение. Он буде возвращать его вам, и, таким образом, он и
вы окажетесь равными, и будете возвышаться над остальными. Арабы
очень считаются с превосходством, и вы должны его достигнуть.
Для вас будет наиболее выгодным то положение, когда вы,
присутствуя, остаетесь незамеченным. Не будьте слишком искренни и
слишком настойчивы; старайтесь не бросаться в глаза. Желательно,
чтобы вас не встречали слишком часто с каким-либо одним шейхом. Для
того, чтобы иметь возможность выполнять работу, вы должны быть выше
всяких подозрений, так как вы подорвете свой престиж, если будут
думать, что у вас имеется какая-то связь с племенем или кланом и
его неизбежными врагами…
Восхваляйте и всячески поддерживайте создавшееся среди арабов
представление о том, что шерифы являются природной аристократией.
Существующая между племенами зависть делает невозможным для любого
шейха достичь господствующего положения, а потому единственная
надежда на образование союза в Аравии состоит в том, чтобы шерифы
были повсеместно признаны в качестве правящего класса. Уважения
арабов к родословной и их благоговение перед пророком позволяют
надеяться на конечный успех шерифов.
Называйте вашего шефа «сиди» при всех и наедине. Называйте
других их обычными именами без титула.
Иностранец и христианин не пользуются популярностью в Аравии…
Действуйте повсюду именем шерифа, всячески скрывая собственное
участие. Если Вы добьетесь успеха, вы получите власть над
территорией в несколько сот километров с тысячами людей, а ради
этого стоит поступиться самолюбием.
Никогда не теряйте чувства юмора: оно может пригодиться вам
ежедневно. Больше всего подойдет непосредственная ирония, умение же
дать остроумный ответ без излишней веселости удвоит ваше влияние
среди вождей… Не допускайте шутки над шерифом, если остальные
присутствующие не являются шерифами.
Никогда не бейте араба: этим вы унизите себя. Вы можете
подумать, что явившееся результатом этого явное усиление внешнего
проявления к вам признаков уважения улучшит ваше положение, на
самом деле вы лишь воздвигнете стену между вами и их внутренними
кругами. Конечно, трудно оставаться спокойным, когда все делается
не так, как следует, но, чем больше вы сохраните хладнокровия, тем
больше вы выиграете, а, кроме того, сбережете себя от возможности
сойти с ума.
Хотя бедуинов трудно заставить что-либо делать, ими легко
руководить, если только у вас хватит терпения. Чем будет менее
заметно ваше вмешательство, тем больше будет ваше влияние. Бедуины
с охотой будут следовать вашему совету… но они не предполагают, что
вы или кто-либо другой об этом знает. Лишь после того, как
окончатся все неприятности, вы откроете в них наличие доброй
воли.
Не пытайтесь сами делать слишком много лично. Пусть лучше арабы
сделают что-либо сносно, но зато сами. Это их война, и вы должны им
лишь помогать, а не выигрывать для них войну. Кроме того, в
действительности, принимая во внимание совершенно особые условия
Аравии, ваша практическая работа не будет столь хороша, как вы,
пожалуй, воображаете.
Если можете, то, не впадая в расточительность, делайте подарки.
Хорошо сделанный подарок весьма часто является наиболее верным
средством для того, чтобы привлечь на свою сторону самого
подозрительного шейха. Никогда не принимайте подарка, чтобы щедро
не вознаградить за это… не допускайте, чтобы их жадность заставила
их смотреть на вас только как на дойную корову.
Если вы находитесь с племенем, носите головное покрывало.
Бедуины относятся с предубеждением к фуражке и считают, что наша
настойчивость в ношении ее вызывается… каким-то безнравственным и
противорелигиозным принципом. Если вы будете носить фуражку, ваши
новые друзья будут стыдиться вас при других.
Маскировка не рекомендуется… В то же время, если вы, находясь
среди племен, сумеете носить арабское одеяние, вы приобретете у них
такое доверие и дружбу, какие в военной форме вам никогда не
удастся приобрести. Однако это и трудно, и опасно. Поскольку вы
одеваетесь, как они, арабы не будут делать для вас никаких
исключений. Вы будете себя чувствовать, как актер в чужом театре,
играя свою роль в течение ряда месяцев, не зная отдыха и с большим
риском. Полный успех, которого можно достигнуть лишь тогда, когда
арабы забудут, что вы иностранец, и будут в вашем присутствии
говорить откровенно, считая вас за одного из своих, может быть
достигнут лишь особой личностью. Частичного же успеха (того, к
которому большинство из нас стремится, так как полный успех
достается слишком дорогой ценой) добиться легче и в английской
форме. К тому же, поскольку вы не лишаетесь связанного с ней
комфорта, вас хватит на более долгой время. Далее, если вы будете
пойманы, то турки вас не повесят.
Если вы будете носить арабское одеяние, носите его получше.
Одежда имеет большое значение у племен; вы должны носить
соответствующее одеяние и чувствовать себя в нем совершенно
свободно. Если они не возражают, одевайтесь, как шериф.
Если вы решитесь на маскировку, то вы должны выполнять ее
полностью. Забудьте ваших английских друзей и английские обычаи и
усвойте целиком все привычки арабов. Не исключено, что европеец,
начав игру, сможет ее выиграть, так как мы имеем более сильные
побуждения для наших действий и более отдаемся им, чем арабы. Если
вы превзойдете их, это значит, что вам удалось сделать большой шаг
на пути к полному успеху. Однако напряженная жизнь в чужой среде и
необходимость думать на чужом, наполовину понятном языке, дикая
пища, странные одеяния, при полной потере частной жизни и покоя,
наряду с невозможностью ослабления внимания к окружающим, требуют
такого добавочного напряжения в дополнение к обычным трудностям –
обхождению с бедуинами, климату и туркам, что решение выбрать этот
путь может быть сделано лишь после серьезного обсуждения.
Нередко вам придется участвовать в дискуссиях по религии.
Говорите о ваших убеждениях что угодно, но избегайтесь критиковать
их взгляды, пока вы не убедитесь, что вопрос касается обрядности.
Среди бедуинов ислам является настолько распространенным учением,
что у них религиозности так же мало, как мало религиозного пыла, и
нет никакого уважения к обрядам. Однако, основываясь на их
поведении, не думайте, что они небрежно относятся к религии.
Убеждение в праведности веры и ее роль в каждом их действии и
поступках повседневной жизни настолько сокровенны и глубоки, что
являются почти бессознательными, обнаруживая себя в случаях
несогласия. Для них религия так же естественна, как сон и пища.
Не пытайтесь снискать себе уважение своими знаниями военного
дела. Хиджаз спутал все понятия об обычной тактике. Постарайтесь
изучить принципы ведения войны бедуинами как можно лучше и как
можно скорее: пока вы с ними не ознакомитесь, ваши советы шерифу не
принесут никакой пользы. Бесчисленное множество набегов племени
научили их тому, что в некоторых вопросах тактики они знают больше
нас. В знакомых для них условиях бедуины сражаются хорошо, но
незнакомые явления могут вызвать панику. Сохраняйте ваш отряд
небольшим… Чем менее обыкновенны ваши действия, тем больше
вероятия, что они поразят турок, так как инициатива у них
отсутствует, и они считают, что и у вас ее нет. Не основывайте
ваших действий только на обеспечении безопасности.
Те явные причины, которые бедуины приведут в оправдание своего
действия или, наоборот, бездействия, возможно и окажутся
соответствующими истине, но для вас всегда останутся другие, тайные
причины для разгадки; поэтому, прежде чем принять то или иное
решение, вам придется вскрыть эти внутренние мотивы. Намек
производит больший эффект, чем логическое разъяснение. Арабам не
нравится краткое изложение мысли. Их ум работает так же, как и у
нас, но с другими предпосылками. У арабов нет ничего безрассудного,
непонятного, таинственного. Опыт, приобретенный пребыванием среди
них, и знание их предрассудков позволят вам почти в каждом случае
угадывать их отношение и возможный метод действия.
Не смешивайте бедуинов с сирийцами или обученных людей с
представителями племени… Арабы города и арабы пустыни смотрят одни
на других, как на бедных родственников, а последние еще более
нежелательны, чем бедные иностранцы.
Не следуйте примеру арабов и избегайте слишком свободных
разговоров о женщинах. Это столь же трудный вопрос, как и религия.
В этом отношении взгляды арабов настолько же непохожи на наши, как
безобидное с английской точки зрения замечание может показаться для
них несдержанным, так же как и некоторые из их заявлений,
переведенные буквально, смогут показаться несдержанными для
нас.
Будьте так же внимательны к вашим слугам, как и к самим
себе.
Весь секрет обхождения с арабами заключается в непрерывном их
изучении. Будьте всегда настороже; никогда не говорите ненужных вещей, следите
все время за собой и за вашими товарищами. Слушайте то, что происходит, доискивайтесь
действительных причин. Изучайте характеры арабов, их вкусы и слабости, и держите все, что
вы обнаружите, при себе… Ваш успех будет пропорционален количеству затраченной вами на
это умственной энергии.
Офицер из Одессы
И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный клич принимавшие вой,
Тайну слова «приказ», назначенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.
………
Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, -
Значит, нужные книги ты в детстве читал.
В.С.Высоцкий «Баллада о борьбе»
Владимир Евгеньевич (Зеев бен Иона) Жаботинский (1880-1940) родился
в богатой еврейской семье. Отец заболел раком, когда мальчик был
совсем мал. Средства семьи ушли на лечение, и спустя два года -
после смерти главы семьи, мать, Е.М.Зак, осталась с двумя детьми
без средств к существованию. Но с самосознанием вдовствующей
королевы, - в этом ее поддерживали навещавшие друзья покойного.
Дела несколько поправились, когда старшая сестра Владимира стала
давать уроки – обычный приработок для образованных молодых евреев в
то время.
Как можно стать сионистом ? Однажды шестилетний мальчик спросил у
матери «А будет ли у нас, евреев, свое царство ?» - «Ну
конечно, дурачок».
Молодой человек не слишком усердствовал за партой одесской
гимназии, но сочинял - с 13 лет. Сначала творения отвергались
редакциями, но, спустя три года, «пошли». Юноша весел, ироничен и
напорист. Вокруг молодые и веселые друзья и подруги. Жизнь вкусна,
бедность – поправима. Заботиться нужно лишь о чести.
Одесса фонтанировала талантами: ученые, музыканты, изобретатели,
писатели уезжали в другие города и страны, иногда меняли имена. А в
бесшабашном городе на берегу моря рождались и заявляли о себе новые
вундеркинды, как будто их выплескивал прибой.
Пишущего гимназиста заметили. Он бросил Ришельевскую гимназию,
занятия в которой не слишком ценил, и уехал корреспондентом за
границу. Гимназия, а потом университет давали тогда еврею вид на
жительство в Петербурге и Москве, но перед молодым человеком был
мир, а не одна Россия. Год прожил в Берне среди российской
эмиграции. Некоторые из его бернских знакомых двадцать лет спустя
окажутся победителями в революционных событиях в России. И почти
все потом - жертвами.
Потом Жаботинский на несколько лет перебрался в Италию, набираться
веселого гарибальдийского духа. Жизнь и там была хороша и не очень
серьезна. Юноша выбрал псевдоним «Альталена», полагая, что перевод
- «рычаг». Оказалось - «качели».47
Статьи и корреспонденции регулярно уходят в Россию, а Жаботинский
посещает университеты, слушает лекции «обо всем». Наверное, их
можно было бы объединить названием «общественное жизнеустройство».
Пригодились - спустя порядочное число лет: Жаботинский, уже будучи
отцом семейства, сдал экзамены за гимназический курс, а затем, в
1912г. - за школу правоведения (в Ярославле). После этого он уже
смог проживать в Петербурге на законных основаниях.48
После Италии Жаботинский вернулся в 1901г. в свою Одессу. За
прошедшие годы он таки заработал себе имя, и ему предлагают место
штатного автора с приличным окладом. Он популярен в Одессе. Пишет
фельетоны, статьи. Даже стихи и пьесы. Все это увлекательно, но
себя и коллег журналистов величает клоунами, - никаких реальных
последствий писания-то не имеют. Однажды ночью его арестовали и
отвели в крепость – власти усомнились в лояльности писаний. Суд его
оправдал, а журналист приобрел первый тюремный опыт.
В 1903г. стали в Одессе распространяться слухи о предстоящем
погроме. Возможно, - при покровительстве полиции. Реакция
Жаботинского естественна – создать еврейскую самооборону. Он
немедленно пишет соответствующие письма десятку еврейских деятелей.
Деятели отмолчались, но зато группа самообороны сама нашла
Жаботинского. Всего несколько молодых людей в комнате на
Молдаванке.
Собрали 500 рублей. Владелец оружейного магазина Ройхвергер частью
продал, частью подарил револьверы. В комнате хранились также ломы и
ножи. В соседней - разместили гектограф. Печатали листовки,
разъясняющие уголовный кодекс: убийство в целях самообороны
допустимо.
Удивительна позиция полиции, которая это вооружение не могла не
заметить. В этот момент один из ее руководителей, Зубатов решил
наладить отношения государства и рабочих; на места отправили
эмиссаров. В Одессу - Генрика Шаевича, который и обеспечил
«прикрытие» одесской самообороне. Погром же разразился в Кишиневе и
Житомире49. Там
самообороны не было.50
Жаботинского посылают в Кишинев распределять собранную еврейской
общиной помощь. Космополит стал сионистом. Ездит на конгрессы,
пишет на еврейские темы.
«Он казался мне лучезарным, жизнерадостным, я гордился его
дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога. Но
вот прогремел в Кишиневе погром. Володя Жаботинский изменился
совершенно. Он стал изучать родной язык, порвал со своей прежней
средой, вскоре перестал участвовать в общей прессе. Я и прежде
смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый
талантливый из моих знакомых, но теперь я привязался к нему еще
сильнее...
Что человек может так измениться, я не знал до тех пор. Если
за год до этого он писал:
Жди меня, гитана.
Ловкие колена
Об утесы склона
Я изранил в кровь.
Не страшна мне рана,
Не страшна измена,
Я умру без стона
За твою любовь». А теперь стал проповедовать: «Но боюсь до крика, до безумной боли Жизни без надежды, без огня и доли».
Это написал в 1965г. на склоне лет К.И.Чуковский в Израиль
Р.П.Марголиной. Отрывок этот приводят многие биографы – не нарушу
традицию.
В 1905г. погром уже в Белостоке. Жаботинский с товарищем из Варшавы
бросаются туда. По дороге остальные евреи, которых поначалу было
много в вагоне, сходят и их остается двое. Дама, которая сидит
рядом с ними, умоляет и этих двоих сойти – не то, чтобы ей было их
жалко, но она не желает, чтобы убийство происходило на ее глазах51. Они все же едут, но
выйти на перрон не могут, проезжают мимо, – погром продолжается, и
на вокзале толпа продолжает бесноваться.
Николай II издает манифест о даровании свобод и избрании
Государственной Думы. Кандидатуру Жаботинского выставляют несколько
раз, но он ни разу не проходит.
Оппоненты Жаботинского - ассимилянты спрашивают, зачем же вам-то
иметь отношения с властью в России, для чего национальная автономия
в империи, если цель сионистов – государство в Эрец Исраэль? Ответ
Жаботинского прям: «для организации еврейского народа с целью
последующего отъезда в Эрец Исраэль».
Один из важных пунктов его сионистской программы: преподавание в
еврейских школах в России должно вестись на иврите, а не на идиш.
Иврит – язык Торы, вокруг которого можно объединить всех евреев, и
он должен стать языком, на котором говорят в Эрец Исраэль, вытеснить
идиш, ладино и другие локальные диалекты. Примерно в это же время
ученики знаменитой гимназии «Герцлия» в Тель-Авиве потребовали,
преподавания им на иврите, а не на немецком. Каждый шаг сиониста
должен был подчеркивать серьезность намерения евреев жить в земле
отцов по законам и обычаям отцов. Даже членский взнос назывался
шекелем, потому что в древности евреи диаспоры ежегодно вносили
пол-шекеля52 (= 2
драхмы = 2 зузы) на ремонт и содержание Храма, пока римляне в 70г.
н.э. не разрушили его. Сионист должен при всяком случае
подтверждать права евреев на Эрец Исраэль, благо в желающих оспорить
эти права недостатка никогда не было. А когда у евреев будет «свое
царство» - кто знает ?
В 1906г. Жаботинский в Санкт-Петербурге участвует в собрании,
готовящем сионистскую программу для съезда. Приходит полиция и всех
арестовывает. Всех быстро отпускают, а Жаботинского – нет: не имеет
права проживания в Петербурге. За него ручаются, что он не
революционер, и тогда дело ограничивается высылкой еврея: в полиции
вокзал предлагают выбрать самому. Он выбирает Финляндский и
попадает в Гелсингфорс (Хельсинки), где как раз обсуждают и
принимают сионистскую программу - синтетический сионизм: еврейские
школы и национальная автономия в России параллельно с организацией
алии.
Спустя два года младотурки устраивают революцию, - Жаботинский едет
корреспондентом в Константинополь и задерживается надолго.
Редактирует сразу несколько еврейских изданий, ездит по стране,
встречается с руководителями младотурок. «…в вопросе въезда
евреев – одно и то же мнение у всех: «Почему нет ? Будем очень
рады, если они рассеются по всем углам государства, и в
особенности, если поселятся53 в Македонии54, а также, если возьмут на себя обязательство говорить
по-оттомански».
Приезжает Жаботинский, разумеется, и в наиболее для него важную
турецкую провинцию - Палестину. Глядит на еврейских поселенцев –
чем и как живут. Вывод: продолжать практику малых дел и еврейской
колонизации Палестины следует, но окончательный успех – автономия
внутри Турции, невозможен «…здесь отказ органический,
обязательный, общая ассимиляция – условие условий для существования
абсурда, величаемого их империей, и нет другой надежды для
сионизма, кроме как разбить вдребезги сам абсурд»55.
Разумеется, эти строки были написаны уже после войны. Тогда в
беседах сионистов с младотурками речь шла только о разрешении алии
и о языке. И, разумеется, нашелся еврей (Якобус Коген из Гааги),
который написал книгу, в которой вслух заявил требования о
государственной автономии56 и еврейском самоуправлении. Младотурки не щепетильны в
средствах, и в ответ на такое требование заместителя президента
Сионистской организации могли и алию прекратить, и другие
неприятности устроить.
В результате скандала в Сионистской организации (ведь договорились
же: об автономии не говорить!) Жаботинский оттуда ушел, но скандал
в турецкой прессе по поводу истинных намерений сионистов удалось
притушить.
Через полтора месяца после начала Первой мировой войны журналист
Жаботинский был командирован в Европу с заданием редакции:
разобраться в настроениях и тенденциях в Швеции, Англии, Франции и
других воюющих и нейтральных странах. Политическая ориентация
журналиста была в этот момент оптимальной для объективной оценки
происходящего: «мир вничью и как можно скорее». Но
вступление Турции в войну на стороне Германии и Австрии поменяло
все. Проживший долгое время в Турции Жаботинский был уверен, что
эта отсталая страна, раздираемая внутренними противоречиями,
регулярно доходящими до восстаний, империя, в которой турки
составляли лишь треть населения, будет неминуемо разбита и
разделена. У евреев, впервые за много веков, появляется шанс57 на самостоятельное
государство. «Турецкий жест в одно короткое утро сделал из меня
фанатика войны до конца – сделал эту войну «моею»».
Впервые за две тысячи лет у евреев появляется возможность вернуть
себе свою землю. Разумеется, землю, да еще такую землю как Эрец
Исраэль, с такой историей, никто не вернет на основании древних
прав. Но за помощь в смертельной борьбе… Как знать, как знать.
Еврейские отряды, идущие в бой за землю Израиля – многие евреи и
неевреи сочтут такие события знаком свыше. А тем, у кого
воображение недостаточно развито, нужно помочь.
Турция вступила в войну, и Жаботинский с согласия редакции поехал
из Франции в управляемый Англией Египет, налаживал помощь евреям,
высланным турками из Палестины в Александрию, и пытался
организовать там, в Египте еврейский полк. Англичане не
согласились; разрешили лишь создать Zion Mule Corps – отряд
погонщиков мулов для Галиполийской десантной операции против турок.
Этот проект не понравился уже Жаботинскому, и он отправился
«искать других генералов». Позднее Жаботинский признал, что
был прав не он, а И.Трумпельдор58, создававший этот отряд, а потом (когда командир
этого отряда, подполковник Патерсон заболел) командовавший им до
его расформирования после Галиполийской операции - в мае 1916г.
Весной 1915г. Жаботинский получил телеграмму от П.Рутенберга59. Результат встречи в
Италии позднее описал так:
«1. Создать контингент – дело вполне возможное; человеческий
материал найдется – в Англии, во Франции, в нейтральных странах
околачиваются сотни и тысячи еврейской молодежи, по большей части
российского происхождения, в штатском платье; и хоть Америка
далеко, но есть и Америка.
2. Лучший партнер для нас, конечно, Англия, в этом отношении
александрийские волонтеры наши поступили правильно; но «лучший» не
значит «единственный». Италия вся ходуном ходит, порываясь воевать,
и скоро сорвется; а Италия и тогда, в то время, когда о Муссолини
еще никто не думал, уже успела развить в себе здоровый и широкий
аппетит ко всем побережьям Средиземного моря. Еще важнее Франция:
для нее Палестина и Сирия – мечта пяти столетий, если не больше.
Поэтому надо пробовать всюду: в Лондоне, в Париже, в Риме.
3. В Риме будем работать вдвоем; потом мне ехать в Париж и в
Лондон, а Рутенбергу – в Америку».
Италия тогда еще не вступила в войну, и интереса к Палестине, тем
более, не проявила. В Париже Жаботинскому удается попасть на прием
к министру иностранных дел Делькассэ. Результат беседы он
телеграфирует в Лондон Х.Е.Вейцману60: «а) Франция уже знает, что
аннексировать Палестину ей не дадут; б) Правительство сионизмом не
интересуется». В Лондоне военный министр лорд Китченер полагал,
что все силы нужно бросить на европейский театр, а экзотические
фронты и экзотические полки Британской империи не нужны.
Представители Сионистской организации настроены вовсе не столь
решительно и обеспокоились активностью Жаботинского. В Лондоне
Н.Соколов и Е.Членов помешали ему встретиться с министром Самюэлом,
а в нейтральном Копенгагене на съезде летом 1915г. была принята
резолюция о противодействии организации еврейского легиона. Расколы
такого рода у евреев продолжаются по сей день. Насколько активные
действия полезны, и насколько вредны ? Осторожность здесь легко
переходит в трусость, а смелость – в безрассудство.
Оппоненты Жаботинского и идеи активного участия в войне опасались
победы Германии и ее союзников в мировой войне. В этом случае
победившая Турция расправится с евреями ишува61, а об алие и сионизме придется
забыть надолго. Жаботинский был уверен в обратном (т.е. в другом
сценарии и победе Антанты) и предлагал Сионистской организации от
него, Жаботинского, отмежеваться, а уж он сам будет организовывать
Еврейский Легион – лишь бы не мешали. Но и этот компромисс
«классических» сионистов не устроил.
Х.Вейцман идее Жаботинского сочувствовал. В ту пору они даже вместе
снимали в Лондоне квартиру. Но идти против решения Сионистской
организации Вейцман не рискнул.
«Однажды он сказал мне характерную для него фразу:
«- Я не могу, как вы, работать в атмосфере, где все на меня
злятся, и все меня терпеть не могут. Это ежедневное трение
испортило бы мне жизнь, отняло бы у меня всю охоту трудиться. Вы уж
лучше предоставьте мне действовать на свой лад; придет время, когда
я найду пути, как Вам помочь по-своему.»
Время такое пришло, он свое слово сдержал, и я
это помню. Но тогда, осенью 1915 года и еще долго после того, его
сочувствие ни в чем не могло выразиться и не могло изменить общего
тона обстановки, в которой я жил: раздраженная враждебность со всех
сторон…»
Упомянем еще одного оппонента Жаботинского – большевика Г.Чичерина,
находившегося тогда в Англии. Поскольку большевики выступали тогда
с лозунгом поражения собственного правительства, пример
евреев-добровольцев, воюющих на стороне Антанты и России, и идея
освобождения Эрец Исраэль были им враждебны. Евреи, если
руководствоваться большевистской идеей (к которой склонялся Бунд62), должны заниматься
революцией в России, а не фантазиями о возрождении еврейского
государства63. Туда,
где Жаботинский организовывал агитационные собрания, являлись
группы левых, эти собрания срывавшие.
После поражения и разрыва в Копенгагене Жаботинский вернулся в
Россию. Был в нескольких городах страны, идущей к военному
поражению и к революции. О Распутине и царской семье говорили
вслух, у солдат остатки желания жертвовать собой в бою таяли. Евреи
организуют помощь беженцам, изгоняемым из западных губерний,
покидаемых армией, и начинают поговаривать об организации
самообороны.
В родной Одессе некогда популярного журналиста встречают бойкотом.
«Старая мать моя, вытирая слезы, призналась мне, что к ней
подошел на улице один из виднейших воротил русского сионизма,
человек хороший, но с прочной репутацией моветона, и сказал в
упор: "Повесить надо вашего сына".
Ее это глубоко огорчило. Я спросил ее:"Посоветуй, что мне делать ?"
До сих пор, как гордятся люди пергаментом о столбовом
дворянстве, я горжусь ее ответом:"Если ты уверен, что ты прав, не сдавайся"».
Искусство воевать чужими руками, чужими деньгами и чужой кровью
составляет значительную часть задач внешней политики и дипломатии
любой страны. Когда же общество или государство предполагает, что
не оно использует кого-то, а, наоборот, кто-то прячется за его
спиной, то ярость и обиду используемых трудно преувеличить. Тут
стандарт двойной. У нас – славные разведчики; у них – гнусные
шпионы. Если вместо нас воюют наши союзники, - это мудрая политика;
если мы воюем, а где-то в это время сидят в ресторанах и ходят в
кино – очевидное предательство. Людям трудно быть объективными,
когда логическое умозаключение противоречит их интересам. А когда
идет речь об интересах своей группы в ущерб другой – очень трудно.
Формируется коллективное мнение, которому противостоять может
отнюдь не каждый. Жаботинский получил задание редакции: выяснить,
правда ли, что «британский лев готов сражаться до последней
капли русской крови ?»
Итак, прошел год войны, и добровольческая армия Англии
понесла огромные потери,64 отношение к евреям, среди которых добровольцев было не так
много, как хотелось бы, делалось напряженным. Вернувшийся в Англию
Жаботинский беседует с разными людьми. Он объясняет тамошним
депутатам и журналистам: для англичан победа в войне есть спасение
родины. А для евреев ? Если евреи воюют за освобождение Эрец Исраэль
и как официальные союзники Англии – другой разговор, они будут уже
в равных условиях.
Вода точила камень. Идеей Жаботинского заинтересовались в
министерстве пропаганды. У одесского журналиста имелись в запасе
ответы на разные вопросы. Почему евреи, в том числе в нейтральной
Америке, не слишком поддерживают Антанту в войне? – А зачем им
поддерживать Россию – страну погромов и дискриминационных законов
против евреев? Если евреям пообещать Палестину – появился бы
союзник Англии на Востоке.
С другой стороны он пытается объяснить евреям: не
выйдет безопасно отсиживаться за спиной английской армии до
бесконечности. В Англии все громче осуждают принцип добровольности
воинского набора, да и сам Жаботинский полагал, что, пока в мире
существуют войны, риск должны делить все граждане, а не только
лучшие. И евреям стоит идти добровольно в Легион, а не дожидаться
повестки на фронт во Францию или Фландрию.
Чичеринские агитаторы убеждали в еврейских кварталах, что
Жаботинский только обещает службу в Еврейском легионе, а потом
волонтеров пошлют в самое пекло, под Верден, - будто бы и
английское правительство именно этого желает. Среди английских
генералов такая идея – пусть евреи будут как все, и воюют, где
прикажут, также циркулировала. Приходилось Жаботинскому бороться и
на этом фронте – требовать гарантий от англичан.
Десяток друзей и единомышленников Жаботинского расклеивали листовки
в еврейских кварталах под лозунгом “Home and
Heim”. Евреям Лондона предлагалось подписать обязательство:
«Я, нижеподписавшийся, настоящим заявляю, если будет учрежден
еврейский полк, предназначенный исключительно для двух целей, а
именно: 1) охрана самой Англии; 2) операции на Палестинском фронте,
- я обязуюсь добровольно вступить в такой полк».
Через два дня Жаботинского пригласил министр внутренних дел
Х.Самуэл, выразил признательность и спросил, чем может ему помочь
министерство?
«- Только в одном, - ответил я, - дайте нам официальное
заявление, что если мы соберем тысячу подписей, правительство
санкционирует учреждение полка для “Home and
Heim”. Если вы это сделаете, я ручаюсь за успех. Если не
сделаете – не скрою своих опасений: недоброжелатели скажут, что вся
наша затея – подвох, что мы просто хотим выловить для правительства
имена еврейских волонтеров, а тут их схватят, разошлют по
английским батальонам и отправят на бойню во Фландрию. Это,
конечно, сильно помешает нашей работе.
- Такого заявления дать я Вам не могу, - возразил Самуэл. – Это
не от меня зависит».
Тем временем, Галлиполийская операция англичан и их союзников
закончилась неудачей65, уцелевшие солдаты, в том числе и отряд погонщиков мулов во
главе с В.Трумпельдором, были эвакуированы в Египет. Трумпельдор
приехал в Лондон – помогать формировать еврейский полк. Вслед за
ним - 120 человек из отряда. Они снова записались в армию, и их не
без приключений доставили в Лондон66. Это, конечно, не сорок лет по пустыне
вместе с Моше67, но
все-таки - около Крита корабль напоролся на мину, и спасались
вплавь. Жаботинский использовал свои знакомства – не зря он ходил
по высоким кабинетам - прибывших не раскассировали по частям, а
отправили особой ротой в 20-й батальон, под Винчестер.
Удалось организовать публикации в самых влиятельных английских
газетах – в поддержку создания Еврейского легиона.68 Наконец, лед тронулся –
правительство Его Величества приняло проект “Home and
Heim”.
Жаботинский съездил в госпиталь, где выздоравливал Патерсон будущий
командир еврейского батальона; сдал в печать рукопись книги
«Турция и война »69 и отправился на призывной пункт. Там получил «королевский
шиллинг», полагавшийся новобранцу (точнее, два шиллинга и шесть
пенсов), и был зачислен рядовым в армию Его Величества.
Первое задание состояло в мытье столов в столовой для сержантов, и
рядовой Жаботинский постарался выполнить его как можно лучше.
Военные упражнения для новобранцев Жаботинский чередовал с
поездками в Лондон к высокому начальству.70 Вместе с рядовым Жаботинским к начальству
ходил капитан71
Трумпельдор. И то, и другое происходило с переменным успехом.
Особую роту «просеяли», и от нее осталась половина - 16-й взвод, из
которого стали готовить будущих инструкторов и сержантов для
еврейского полка.
А дальше начала действовать «сила вещей». Стали приходить еврейские
добровольцы из лондонских кварталов, поскольку была введена
конскрипция, в том числе и для подданных России72, а среди них в Англии было много
евреев. Воевавших на германском фронте евреев стали отзывать из
обычных частей в это новое подразделение. Начинание поддержало
посольство России – на дворе 1917г. Правительство Англии
поддерживает, да и «классические» сионисты, наконец, согласились.73
Левые снова пытались срывать собрания. Но теперь на собраниях сидят
«галлиполийцы» - хулиганить на собраниях небезопасно. Выступать
против вербовки и сионизма можно, хулиганить – нет.
Параллельно с набором устанавливают эмблему полка. На иврит
переводят слова военных команд. Учат новобранцев. Шьют знамя части.
В виде особой милости Жаботинскому присваивают звание поручика74 и дают под команду
взвод. Заодно назначают цензором батальона.
Англия не только формирует еврейский батальон и готовится довести
его до полка. Предпринимаются и важные политические акции, которые
должны привлечь симпатии евреев во всем мире. 2.11.1917 принимается
знаменитая декларация Бальфура75
2.2.1918г. 38-й батальон королевских стрелков привозят из Портсмута
в Лондон, и они проходят парадным маршем по Лондону с привинченными
штыками. Журналист Жаботинский не забывает отметить: когда-то
обитатели Сити после долгой борьбы добились от правительства
закона, запрещающего вводить туда солдат с привинченными штыками, а
теперь – небывалое дело - еврейский батальон промаршировал под
восторженные крики жителей.
В США и Канаде в это время готовится еще один еврейский батальон.
Этим занимаются Бен-Гурион и Шерток (Бен-Цви) – будущие
политические противники Жаботинского в послевоенной Палестине.
Вербовку евреев разрешили союзники: Греция и Аргентина. Как только
батальон прибыл в Каир, появился посланец от жителей ишува –
добровольцы желают присоединиться и освобождать Эрец Исраэль.
Несколько человек даже перешли линию фронта с еще занятой турками
Северной Палестины – вступать в Еврейский легион.
Вдобавок к английскому и американскому батальону стал формироваться
третий – палестинский. Евреи ишува ясно понимали, за что они им
предстоит воевать, и потому от волонтеров не было отбоя.
В июне 1918г. Х.Вейцман – председатель Сионистской комиссии76 встретился с эмиром
Фейсалом (другом и союзником Т.Лоуренса) в Акабе и договорился:
арабы поддерживают планы сионистов в Эрец Исраэль в обмен на
поддержку создания арабских государств в Сирии и Ираке. Чего стоила
договоренность – можно наблюдать и сейчас.
Тем временем 38-й еврейский батальон выступил на позиции. Воевать
союзники планировали еще долго. В войну вступили США и начали, хотя
и опасаясь немецких подлодок, перевозить войска через Атлантику.
Россия из войны вышла, заключив сепаратный Брестский мир. Немцы
наступали во Франции. В Москве немецкий и французский посол
интригуют, предлагают Ленину деньги: будет Россия соблюдать мир или
вновь вступит в войну – вот в чем вопрос. Французский резидент
посодействовал выполнению решения ЦК левых эсеров: немецкий посол
граф Мирбах 6 июня был убит. Немцы в ответ перебросили войска с
французского фронта на восток. Окопная война шла по фронту от
Атлантики до Иордана. Под огнем были миллионы бойцов. Еврейский
батальон, тем временем, держал свой маленький участок и нес больше
потерь от малярии, чем от пуль и снарядов. Впрочем, в соседних
частях больных больше – у евреев нет пьяных. И еще деталь: на
участке евреев чаще перебегали турки – в еврейское милосердие
верили, видимо, больше, чем в английское или индусское.
Перед началом 17 сентября боев поручик Жаботинский
пишет из Иерушалаима письмо-завещание своей жене, Иоанне.
«…Единственное, что оставалось моей мечтой, это был уют
с тобой и Эри. Хоть несколько лет, чтобы заплатить тебе за все. Это
не вышло, если ты получишь это письмо. Может быть, я хоть оставлю
тебе и Эри красивое имя, и когда-нибудь люди снимут шапки, когда ты
пройдешь».
Оказалось – победа англичан близка. Генерал Алленби смог скрытно77 сосредоточить
основные силы78 на
своем левом фланге вблизи Яффо и прорвать турецкую оборону. Когда
турецкое командование обнаружило направление главного удара, было
поздно – фронт рухнул, и началось бегство. Турки бросали оружие и
амуницию, а бедуины это добро, несмотря на запрет англичан,
подбирали.79
После трудных маршей еврейский батальон вышел к броду
через Йордан и обеспечил форсирование австралийской кавдивизии,
прорывавшейся к Дамаску – на соединение к Лоуренсу и его арабам.
Потом конвоировали пленных. Бежать те не пытались –
изнурены, да и население было к ним враждебно. Возникли проблемы с
питьем. Немцы, - те подходили к воде по очереди, а турки устроили
около питьевых баков огромную драку. Пришлось разнимать силой
оружия и вести пить из реки. Нести своих раненых деморализованные
турки тоже отказывались – каждый был только за себя.80
Потом турки и немцы капитулировали. Перемирие. К 1919г.
в Эрец Исраэльоказалось 5 000 легионеров81 – заметная часть местных гарнизонов –
многие свои части англичане отправили поддерживать греков в
Анатолии и подавлять беспорядки в Египте.82
Власть в Эрец Исраэльуже довольно много веков принадлежала
мусульманам, и они были не прочь спровадить и англичан, и евреев.
Но дальше слов и угроз дело не двинулось – еврейский легион был
серьезным аргументом. Однако шли месяцы, и солдаты, сначала из
«американского», а потом и из «английского» батальонов захотели
домой. Для них дело сделано, - война закончена. Жаботинский думает
иначе.
На собрании летом 1919 г. в Петах-Тикве он заявляет: «Самый
ответственный период в жизни легиона только начинается. По всей
стране идет мутная волна призывов к погромам. Такой еще никогда не
было. Ни британские, ни индийские солдаты не пошевелят пальцем,
чтобы защитить еврея… Единственная сила, которой боятся погромщики,
– это еврейские батальоны».
В конце года начинают собирать Хагану83. Должна ли она быть легальной ? За
следующие 29 лет ответ менялся многократно – разная политическая
ситуация в мире, разное отношение английских мандатных властей.
В 1920г. арабы решили, что пробил их час и 7.3.1920г.84 арабский конгресс в
Дамаске объявил Фейсала королем Великой Сирии85, а Абдаллу – королем Ирака.
В Иерушалаиме антисионистские демонстрации начались еще 27.2.1920г.
Около тысячи арабов во главе с мэром Мусой аль-Хуссейни
протестовали против декларации Бальфура. Среди лозунгов были и
призывы убивать евреев. Арабские магазины закрылись «в знак
протеста против планов превращения Палестины в еврейскую
национальную родину».
8.3.1920г. - еще одна демонстрация, более массовая; напали на
прохожих евреев. Распространились слухи о предстоящем погроме во
время Неби Муса – мусульманского праздника, посвященного Моше
(Моисею)86
З.Жаботинский, возглавивший самооборону в Иерушалаиме, этот погром
предвидел. Из 5 000 солдат Еврейского легиона оставались
мобилизованными лишь 400. Англичане мер не приняли, - напротив,
вывели из города войска. По некоторым свидетельствам, [жабот.],
британский штаб даже тайно советовал арабам устроить погром.
Перед собравшимися арабами выступил Хадж Эмин аль-Хуссейни.
Размахивая портретом Фейсала, он кричал «О, арабы, это ваш
король!». Разумеется, возникли беспорядки. Они произошли в
Старом городе (Хагана ошибочно ожидала их в новых еврейских
кварталах) 4 и 5 апреля. Было убито 5 евреев и около 200 ранено. В
конце концов, английская армия применила оружие, и было убито 4
араба. Хагана пыталась прийти на помощь евреям Старого города, но у
его ворот дружинников задержали англичане. Во главе одного из
отрядов шел на прорыв Зеев Жаботинский.
7 апреля его арестовали, точнее, он явился к властям сам. Его
предали суду и приговорили к 15 годам каторги с последующей
высылкой из Эрец Исраэл.
Что касается Хадж Эмина аль-Хуссейни, то он бежал, и его
приговорили заочно к 10 годам тюрьмы. 8 апреля английские солдаты
запретили арабам, возвращающимся из Иерихо, войти в Иерушалаим.
Беспорядки на этом и закончились.
Вот как описал произошедшее с ним Жаботинский в рукописи
«Крепость в Акко». Глава называется «За сутки».
«... Тропы жизни подобны переулкам Иерусалима: то вверх, то
вниз. От тюрьмы, что у русского подворья, до больницы Гадассы всего
три минуты ходьбы и три минуты назад: путь недалекий, но какой
подъем и какое падение! Так бывает и на тропах жизни... —
Прошу прощения за этот философический отрывок; но, в самом деле,
за двадцать четыре часа довелось мне пережить такую гамму изменений
в “уровне” моего социального статуса, что и в книжках ничего
подобного, кажется, не читал.
Восьмой вечер нашего пребывания в “Москобии” (так арабы называют
русское подворье, а заодно уж и тюрьму). Чувствовалось, что
настроение начинает падать, и поднять его больше нечем. В течение
всей недели мы делали, что можно: превратили свою камеру в клуб,
читали доклады, рассказывали истории (потом, уже в Акко, кто-то из
начитанных товарищей назвал ту неделю “Гептамерон”).
Тюремный цирюльник остриг нас, а мы смеялись: отобрали у нас
городское платье и одели в одежды, соответствующие духу учреждения
— мы смеялись; от тюремной пищи мы отказались, потребовали
кошерного супа и не получили, семь дней питались арабским хлебом,
посыпанным какой-то мелко нарезанной зеленью, названия которой не
помню, — смеялись.
Однажды вошел англичанин, начальник тюрьмы; звали его поручик
Фру, но между собой мы называли его “Гуц”, т.е. карапуз (вперемежку
с названиями еще более выразительными): вошел и отобрал у нас всю
недвижимость — свечи, гребешки и книги; мы опять, посмеялись и,
когда зашло раннее апрельское солнце, пробовали дремать в темноте
на тонких наших циновках, разложенных прямо на каменном полу.
Каждую новую каплю яда за эти семь дней мы глотали со смехом; но
капель этих накопилось так много, что стало не до смеху.
В тот восьмой вечер мы уже молчали; каждый из двадцати (двадцать
первый, сефард Малька, герой самообороны в Старом городе, уведен
был от нас еще на второй день) — каждый думал одну и ту же думу:
что дальше? Вдруг послышались шаги в коридоре: шаги нескольких пар
обуви, притом обуви явно начальственной. У каждой пары подметок,
если прислушаться, есть и свой голос, и своя интонация. Одна из пар
по коридору скрипела совсем по-высокопоставленному — сразу
чувствовалась и работа хорошего, притом заморского сапожника, и
носитель, привыкший повелевать.
Отворилась внешняя дверь, дубовая; сквозь решетку, служившую
внутренней дверью, брызнули лучи фонаря, и послышался английский
голос, называвший мое имя. Я приподнялся на циновке и спросил:
— Генерал Сторрс?
— Шалом, адони87, — ответил он. Через решетку, все еще запертую, в
свете фонаря продвинулась простертая рука в военном обшлаге. Я
встал, подошел к двери и совершил обряд рукопожатия; не могу
умолчать, что в это самое время один из товарищей пробормотал: “Не
стоит пожимать”.
— Как поживаете? — спросил гость. — Будьте любезны
собрать ваши вещи, и пожалуйте за мною. Впрочем, не трудитесь, —
ваши вещи заберет сторож.
Нечего забирать, — ответил я.
Решетка распахнулась. Я сказал товарищам, что постараюсь дать им
знать, что случилось или еще случится; вышел в коридор, обе двери
нашей камеры заперлись. Позади Сторрса стоял молодой поручик Н.,
начальник иерусалимской полиции. Он мне отдал честь по-военному; я
тоже, по старой памяти и по рассеянности, поднес руку к бритому
виску. Наш тюремный Гуц был тут же, но салютовать не решился, а
глядел в сторону.
Мы двинулись процессией: впереди Гуц в качестве
вожатого, за ним Сторрс, за ним я, за мной начальник полиции.
Пришли мы в большую камеру, раза в два больше общего нашего чулана,
откуда я только что вышел; в камере была железная кровать, на
кровати был матрац, на столике была керосиновая лампочка. Сторрс
указал мне на всю эту роскошь жестом, полным утонченного величия,
словно владелец замка, приветствующий гостя на пороге самой
исторической залы:
— Это для вас лично. Но у вас нет вещей? Сейчас
привезем. Сам привезу — не хочется посылать к вам на квартиру
полицейского, чтобы дамы не перепугались. Но — но ведь тут, я вижу,
нет мебели. Мистер Н.! — Он обратился к юному полицеймейстеру. —
Будьте любезны продуцировать, скажем, два стула, и умывальный
прибор, и, кстати, обеденный столик несколько презентабельнее
этого. И, пожалуйста, сейчас же. А я еду к вам на квартиру;
ле-hитраот88,
адони!
И он удалился; за ним ушли все воеводы и сторожа, и
даже дверь моей новой камеры осталась незапертой. Я выглянул в
коридор и поманил к себе одного из сторожей: это был араб,
обходительный и несколько меланхоличный, что приносил нам ежедневно
хлеб и ту зелень. Он понимал немного по-английски. Я поручил ему
передать “Юнесу” (так он называл сидевшего с нами Ионатана Б.,
нашего арабского толмача), что я возвысился в чине, но бедных
братьев великодушно не забуду.
Через полчаса я услышал издали скрип главных ворот,
голоса, потом шаги: шаги сторожа, который что-то тащил; шаги
Сторрса, опять звучавшие как гимн во славу башмачников лондонской
улицы Бонд-Стрит; и еще шаги, совсем легкие — я даже не успел их
узнать от удивления: женщина? На высоких каблуках? Здесь,
ночью?
Стук в дверь; голос Сторрса: “Можно?” Я уже настолько вошел в
комизм этого положения, что совершенно серьезно разрешил:
“Войдите”. Он открыл дверь, но не вошел, а остался на пороге,
поднес руку к раззолоченному околышку своей штабной фуражки,
сказал: “Пожалуйста, сударыня”, и вошла моя жена.
— Боюсь, что это против всех правил, — сказал
генерал, — но в этой комнате необходима женская рука.
Ввалился сторож, нагруженный двумя чемоданами и
зеркалом, которое не влезло в чемодан. За ним еще двое, в
предшествии поручика Н., со стульями и кувшинами и умывальным
тазом. За ними еще кто-то, с подносом; на подносе было несколько
полных тарелок и бутылка с ярлыком Ришона.
— Все в порядке? — спросил Сторрс. — Отлично. Я вас
оставляю, у меня масса дел; через час заеду сюда отвезти мадам
обратно.
— Генерал, — спросил я, — а как будет с
товарищами?
— Не беспокойтесь. Я и для них сделаю все, что
можно.
И удалился, и сторожа за ним, и опять дверь осталась
не запертой на замок; и за дверью он вполголоса, но очень внятно,
сделал наставление Гуцу — не мешать нам, пока он сам не вернется.
Жена рассмеялась:
— “Сделаю все, что возможно”. Он-то здесь при чем?
Из Лондона пришел приказ — перевести вас на положение политических
заключенных. Но он все-таки очень мил: собственноручно помог
затянуть ремни на одном из чемоданов; напомнил мне, что тебе нужно
привезти книги, и набрать свежих чернил в самопишущее перо; и сам
предложил мне поехать к тебе в гости! А завтра утром вас всех
отправляют в Каир: там приготовлены для вас апартаменты (так он
подлинно выразился) в казармах Каср-эн-Нил.
Через час явился Сторрс, и визит кончился. После
этого сейчас же постучался ко мне Н., наш юный полицеймейстер;
вошел, отсалютовал и заявил:
— Простите, но — вынужден исполнить свою
обязанность.
Он подошел к моим чемоданам, открыл их, произвел
руками внутри те движения, какие полагаются при обыске; сказал
“ол-райт, простите”, отдал честь и ушел.
Я пожал плечами: странный это плод — английский
чиновник. Неделю назад прибыли мы сюда, двадцать один человек,
каждый со своим чемоданом или своей торбой; все, что угодно, могло
быть спрятано в этой поклаже, вплоть до динамита; но тогда нас
забыли обыскать. Даже в день конфискации гребешков — тоже не было
обыска. А теперь военный губернатор Иерусалима самолично привез два
чемодана, — и его подчиненный беспокоится, нет ли там
револьвера.
Семь лет подряд, как я, надо прожить с англичанами бок о бок,
чтобы привыкнуть к этой их путанице и неразберихе; к этой
хаотичности, из которой, в конце концов, медленно, неправильно,
нелепо, но все же как-то вырабатывается порядок — только иногда
слишком поздно.
* * * * * *
Утром я побрился; великое наслаждение после недели
назорейства89, но
нелегкое. Надел собственное платье, казенное имущество бросил под
кровать; только номерок свой украл — синюю бляху с белыми арабскими
цифрами 127. В коридоре уже застал товарищей, тоже бритых и в
собственном платье. Здесь же был и Малька. Но здесь же оказались и
те два араба, которых приговорили к каторге за изнасилование
девушек в Старом городе во время погрома. Их тоже к нам
присоединили.
Вышли мы на улицу колонной, под команду И.И. Гинзбурга, по всем
правилам шагистики, унаследованным самообороной от легиона, четверо
в ряд; но за нами шли, правда, чуть поодаль, эти два араба.
Час был еще ранний, и в городе не знали, что нас отправляют в
Египет. На вокзале, однако, было полным полно; толпа кричала нам
“Гейдад!” Ко мне подошел майор Смоллей: когда-то он был старшим
офицером в батальоне у Марголина и натворил нам тогда немало горя,
о чем уже рассказано в “Слове о Полку”. С тех пор он давно перешел
на службу в администрацию, и оказалось, назначен был начальником
нашего конвоя.
Он негромко сказал мне:
— Для вас с женой отведено купе. Подождите немного,
я велю очистить место, чтобы вы могли подойти попрощаться с матерью
— надеюсь, ненадолго.
Редко выпадало мне в жизни на долю путешествовать
так весело и удобно. Завтракали мы в вагоне-ресторане вчетвером:
Смоллей представил своего адъютанта, поручика Б., из офицеров
иерусалимского гарнизона. Б. оказался очень милым юношей; все
происшедшее, очевидно, сбило его с толку, в том числе и это
почетное эскортирование “каторжанина” в купе первого класса; он
недоумевал почтительно.
Смоллей был много старше, и служба в еврейском легионе уже давно
приучила его к странным сочетаниям, к тому, что официальное звание
человека часто не совпадает с его удельным весом: он чувствовал
себя, как дома. Нам было очень весело. Жена несколько раз ходила
проведать товарищей; им отвели целый вагон; она возвращалась и
сообщала: “Едят, поют песни и кланяются”. На станциях Артуф и Шорек
ждали нас небольшие еврейские группы. Но в Луде уже была целая
толпа: когда поезд наш подошел, раздались рукоплескания, сотни рук
замахали платками и шапками. “Пол-Тель-Авива здесь”, — сказал мне
кто-то: вполне возможно — Тель-Авив еще тогда состоял из полудюжины
улиц.
Я, подъезжая к Лоду, гадал: позволит ли военная полиция придти
на станцию последним солдатам легиона? Около 400 палестинских
добровольцев все еще донашивали форму еврейского полка в лагере под
Сарафендом, в трех верстах от Луда. Оказалось, они все пришли, и
сам полковник Марголин явился с ними и стоял навытяжку...
* * * * * *
Незадолго до заката мы прибыли в Кантару на Суэцком
канале. Отсюда жена90
моя поехала в Каир, Смоллей с нею; нас же, арестантов, велено было
задержать в Кантаре. Мы снова выстроились колонной, и поручик Б.
повел нас к месту нашего отдохновения; и опять плелись за нами те
два араба. Я узнал дорогу: всего за полгода до того я сам по ней
ходил, целую неделю по два раза в день, когда в тюремном бараке
сидели мои подзащитные, солдаты 38-го батальона, преданные суду за
“бунт”: по утрам их судили в большой палатке три офицера, а после
обеда я ходил к ним в тюрьму совещаться. Я шел теперь по той же
дороге и думал думы, полные горечи пополам с улыбкой, думы о путях
жизни, подобных переулкам Иерусалима; но здесь эти думы
рассказывать не стоит — опять вышла бы философия.
Так мы дошли до тюремного барака. Я узнал капрала,
заведовавшего тюрьмой, и он меня. Поручик Б. шепнул ему что-то на
ухо; тот кивнул головой и ответил: “так точно, сэр”. Б. после этого
подошел ко мне и сказал негромко:
Я его предупредил, что вы — на особом положении.
| |