Зеэв Ханин

Русский премьер для Израиля?

В последнее время в Израиле был зафиксирован новый всплеск внимания к темам, связанным с местной русскоязычной общиной. Формальным поводом стало заявление, которое в апреле с.г. сделал во время своего рабочего визита в США министр иностранных дел Израиля Авигдор Либерман. Выступая в синагоге на Брайтон-Бич, Либерман пообещал собравшимся "русским" евреям, что скоро в Израиле будет русскоязычный премьер-министр, что, по мнению оратора, не должно вызывать удивления - ибо "только в Израиле такие люди, как [председатель Кнессета, в прошлом - многократный министр] Юлий Эдельштейн и [глава еврейского агентства "Сохнут", в прошлом также министр] Натан Щаранский могут достичь такого положения". Очевидно, что глава израильского МИДа имел в виду беспрецедентные, по сравнению с другими принимающими массовую иммиграцию странами возможности для общественного и политического продвижения, которые, теоретически, есть у евреев диаспоры, получающие гражданство Израиля в момент их переселения в страну, уже в первые годы после их репатриации. Опять "русские"?

В свою очередь, израильские СМИ, мгновенно и широко растиражировавшие это заявление, не преминули заметить, что глава МИДа, говоря о "русском премьер-министре" для Израиля, имел в виду прежде всего себя - что Либерман, сам репатриировавшихся в Израиль в 1977 году из тогда советской республики Молдавия (Молдова), не подтвердил, но и не опроверг. Причем, многочисленные комментарии журналистов и политиков по этому поводу представляли весьма широкий набор настроений - от вполне политкорректных суждений в стиле "а почему бы и нет". И до все более ощутимого беспокойства - особенно со стороны представителей левого лагеря - что "ястреб" и "правый националист" Либерман, в случае его прихода к власти, окончательно "похоронит" процесс дипломатического урегулирования с палестинскими арабами по приемлемой для этого лагеря модели "два государства для двух народов", с границами между ними по "зеленой черте".

Следующим логичным шагом этих рассуждений и стал новый виток дискуссии о русскоязычной общине Израиля, которая явно должна стать одной из важнейших опор Либермана в борьбе за этот пост. Действительно, не менее половины представителей этой общины на протяжении последнего десятилетия традиционно отдают свои голоса партии Авигдора Либермана - "Наш дом-Израиль" (НДИ), составляя, таким образом, более чем две трети ее избирателей. Появление этого сообщества в Израиле в начале 90-х гг. прошлого века, по мнению многих израильских экспертов, изменило тот устойчиво-неравновесный баланс, в котором к тому времени пребывала партийно-политическая системы страны. В ситуации, когда ни один из существующих в стране "широких" партийно-политических лагерей - ни левый, ни правый не мог добиться очевидной победы на парламентских выборах, выходцы из СССР/СНГ, определяя судьбу сначала 12-15, а затем и 18-20 мандатов в 120-местном израильском Кнессете, сравнительно легко могли склонить чашу весов в ту, или иную сторону. Так, роль репатриантов была очевидна в победе левых лидеров партии Авода, соответственно, Ицхака Рабина и Эхуда Барака на выборах 1992 и 1999 годов; эти же избиратели сыграли критичную роль в победе правого лидера Ликуда Биньямина Нетаньяху в 1996 г. и внесли немалый вклад в возвращении этой партии к власти, поддержав тогдашнего противника "процесса Осло" Ариэля Шарона на выборах 2001 и 2003 гг.

Похоже, что именно в начале первого десятилетия нового века политические симпатии большинства русскоязычных избирателей стабилизировались в правоцентристской части политического спектра. Притом, что часть этих избирателей время от времени давала себя увлечь теми или иными "центристскими" проектами , такими как Шинуй в 2003 году или Кадима в 2006 и 2009 годах, число русскоязычных израильтян, которые поддерживали собственно левые партии оставалось мизерным. Нечто подобное имело место и на последних по времени выборах в Кнессет 2013 года. С одной стороны, "русский голос" составил примерно четверть от того четырех-пятимандатного оттока голосов от "широкого правого" в "широкий левый" лагерь (в основном, в очередную "партию центра" "Еш атид", которая хотя и является созданием левых элит, но избегала в ходе избирательной кампании однозначно идентифицироваться с собственно левым лагерем). Но "объявленные левые" и левоцентристские партии вновь в сумме получили не более двух "русских" мандатов, подтвердив тем самым устойчивое убеждение, что левые израильские движения в этой среде сегодня шансов практически не имеют. Это может быть странным в свете того, что подавляющее большинство репатриантов из бывшего СССР живут в Израиле уже 20-25 лет, не говоря уже о более чем 200 000 родившихся в русскоязычных семьях в самом Израиле. По идее, они уже должны были вполне интегрироваться в существующую в израильском обществе систему представлений, ценностей и соответствующее им политическое размежевание. Особенно если верить тем исследователям (включая автора этих строк) которые доказывают, что базовые модели социального поведения большинства русскоязычных израильтян уже в намного большей степени обусловлены израильским опытом, чем советским наследием.

В качестве причин подобной ситуации обычно называют две. Во-первых, превращение от половины до трех четвертей социально-рыночно ориентированных и умеренно правых русскоязычных израильтян в "домашний электорат" Ликуда и НДИ с их либерально-рыночной идеологией и мощным социальным лобби. И во-вторых, тот факт, что в сознании русскоязычных израильтян социально-экономические программы левых всегда идут в пакете с идеей "отдать все арабам", в силу чего их социальной фразеологии недостаточно, чтобы поддержать их партии, тем более что такой фразеологии хватает и в правом лагере.

Казало бы, на выборах в Кнессет 19-го созыва ситуация могла измениться в свете прокатившейся по стране летом 2011 года волны протестов против дороговизны жилья и общего повышения стоимости жизни, которая на своем пике вывела на улицы городов Израиля сотни тысяч демонстрантов. Причем, в отличие от прошлых выступлений такого рода, темой того "социального" движения стали не столько малообеспеченные слои, сколько борьба за подобающий социально-экономический статус "ущемленного в правах среднего класса", которая и стала "хитом" последующего электорального сезона. Поскольку к этому классу реально или, учитывая образовательный уровень, потенциально принадлежат и большинство работающих выходцев из бывшего СССР, руководителей левых партий, громче других заявлявших свое право на роль лидеров "общественного протеста" считали, что на этот раз им удастся собрать заметный урожай "русских" голосов. Особенно те из них, которые, как вожди Партии труда (Авода), делали все возможное, чтобы "замести под ковер" ныне очень неудобную для них тему "палестино-израильского мирного процесса".

Известно, что этот беспроигрышный, как казалось этим политикам, ход оказался абсолютно неэффективным: в отличие от растиражированного преимущественно левонастроенными израильскими СМИ образа "палаточников" как движения "угнетенного и дискриминируемого среднего класса", выходцы из бывшего СССР в массе своей восприняли его как проект, направленный на защиту корпоративных интересов теряющих привычные ориентиры в условиях либерализации экономики и общественных отношений периферийных групп "Первого Израиля" (потомков "первопоселенцев", образующих ядро властно-собственнического истеблишмента и среднего класса страны).

По мере того, как первоначальное удивление комментаторов израильских СМИ подобным развитием событий сменялось откровенным раздражением, изменился и тон, и содержание публикаций. "Устойчивые право- консервативные настроения", якобы, имманентно присущие, согласно устоявшемуся в определенных журналистских и политических кругах стереотипу, "русским израильтянам", сами по себе являются вполне приемлемым элементом израильского общественного дискурса эпохи либеральной демократии, и не могли отвергаться с порога как нечто нелигитимное. Логично, что вместо этого представители традиционных израильских политических, информационных и интеллектуальных элит постарались перенести дискуссию из собственно идеологической в морально-ценностную плоскость. Попытки непредвзято разобраться в сути интеллектуальных, культурологических и социально-экономических процессов в общине выходцев из бывшего СССР, влияющих на установившийся характер их отношений с "старыми" ашкеназскими и сефардскими элитами, уступили место полузабытому набору негативных стереотипов и, казалось бы, уже изжитых "антирусских" предрассудков. Авторы многочисленных обзоров принялись оперировать некогда популярными в академических и журналистских кругах, но с тех пор уже не раз опровергнутыми серьезными аналитиками представлениями о русскоязычных евреях как "хомо советикус", политическая культура которых в "корне отличается от демократической культуры" коренных израильтян ашкеназского происхождения.

Соответственно, в этих кругах оказались крайне востребованы высказывания и исследования, способные подтвердить, что несмотря на 20-25-летний опыт пребывания в Израиле, "русские" продолжают оставаться продуктами "советской, антидемократической, в основе своей, культуры", и "носителями тоталитарной идеологии", якобы "априори неспособных" воспринять либеральные ценности западного общества.

Патриотизм или исламофобия?

Прошедшие между пиком "палаточного протеста" летом 2011 года и выборами в Кнессет 2013 годы были особенно "урожайными" на подобные высказывания о "русских эмигрантах". Одним из информационных событий стала публикация исследования социальных и политических предпочтений выходцев из бывшего СССР, проведенного под руководством заместителя президента Хайфского университета проф. Маджида аль-Хаджа и д-ра Олены Багно. Исследование было опубликовано еще в начале июня 2011 г., но его данные стали широко цитироваться на пике "палаточного протеста", в августе-сентябре 2011 г. Основываясь на данных этого исследования, Мадж аль-Хадж в многочисленных интервью дал столь востребованное традиционным истеблишментом "научное обоснование" их идеологических клише в отношении олим из бывшего СССР. Так, М.аль-Хадж утверждал, выходцы из бывшего Советского Союза отличаются "сложной самоидентификацией", отделяющих их от остальной части израильского общества. При этом подавляющее большинство "русских", по мнению авторов исследования, считают, что "Израилю нужен сильный, харизматичный лидер", за которого они "готовы голосовать, даже если он не будет следовать всем демократическим принципам". Подтверждением этого пренебрежения к демократическим ценностям М.аль-Хадж считает обнаруженную им в ходе исследования "русскую исламофобию": 55% его респондентов поддерживали идею трансфера израильских арабов; две трети полагали, что израильские арабы представляют собой угрозу государству, а более 40% признались, что чувствуют себя некомфортно в обществе арабов. Тут же были приведены данные, подтверждающие устоявшийся стереотип о радикальной правизне" выходцев из СССР/СНГ: не более 10-13% опрошенных верили в возможность урегулирования между Израилем, с одной стороны и Сирией и палестинскими арабами, с другой, по модели "мир в обмен на территории"(3-4 кратное падение по сравнению с аналогичным исследованием того же автора десятилетней давности).

Нетрудно заметить, что в основанных на интерпретации этих и иных подобных данных высказываниях как тех общественных деятелей и интеллектуалов, не скрывающих личностного неприязненного отношениях к выходцам из бывшего СССР, так и тех, кто настаивает на отрешенно-"объективном" характере своих научных и публицистических выкладок, имеет место смешение двух различных понятий. А именно, отношения русскоязычных израильтян к арабам как таковым (то есть, как личностям и членам этнокульурной группы) и к ним же как стороне арабо-израильского конфликта, что как представляется, вещи отнюдь не эквивалентные.

В одном из наших прежних исследований мы уже обосновывали вывод о том, что взгляды выходцев из бывшего СССР на палестинских арабов по обе стороны "Зеленой черты" есть, среди прочего, результат действия как минимум трех факторов. А именно, логики арабо-израильского конфликта, прошлого опыта в (бывшем) СССР и недостатком, в силу независящих от русскоязычных израильтян причин, позитивного опыта отношений с арабским населением после репатриации.

Начнем с первого пункта. Это верно, что в контексте конфликта Израиля с арабским миром вообще, и палестинскими арабами, в частности, большинство русскоязычных израильтян относят себя к право-национальному лагерю (в широком смысле этого слова). Однако устоявшееся в журналистских кругах, а также среди ряда социологов, все еще находящихся под влиянием стереотипов 90-х годов ХХ века, мнение о "априори правой" алие из СССР/СНГ, является сильным упрощением. И это не говоря уже о вызывающем, в лучшем случае, улыбку объяснении этого феномена якобы традиционно присущим этой категории избирателей "тоталитарным наследием советского прошлого".

Более пристальный анализ идеологической ориентации "русских" израильтян заставляет прийти к выводу, что хоть эта ориентация и приближается к правой и правоцентристской зоне израильского политического спектра, но этим не отнюдь исчерпывается. Справедливости ради следует заметить, что в последние годы опросы фиксируют уже иную картину. Так, согласно исследованиям, проведенным в 2008-2010 годах, в том числе с участием автора этих строк, если удельный вес "идеологического" и "неидеологического" центра по сравнению с концом 90-х - началом 2000-х годов практически не изменился, и по-прежнему составлял 45-60% опрошенных, то доля носителей правых и крайне правых взглядов на арабо-израильский конфликт поднялась до 30-40%, в первую очередь, за счет доли сторонников умерено-левых и левых взглядов.

Вряд ли "тоталитарное советское наследие", влияние которого по мере, несомненно идущей интеграции репатриантов в израильское общество, может служить приемлемым объяснением этого феномена. Ситуация на "русской улице", вне всякого сомнения, является частным случаем общего "поправения" израильского общества. Важно отметить, что исследования, за редким исключением, не показали фундаментальных отличий в настроениях русскоязычных израильтян по сравнению с ситуацией в среде уроженцев страны и старожилов. Не будет неверным полагать, что фиксируемая опросами несколько более резкая, чем у уроженцев страны, реакция "русских" израильтян на внешние проявления конфликта, также в намного большей степени итог израильского опыта, чем "советского наследия". Истинная причина связана с начавшейся в первом десятилетии нового века волной арабского террора (т.н. "Интифадой Аль-Акса"). Причем, обозреватели в этой связи предлагали обратить внимание на то, что число репатриантов, ставших в 2000-2002 годах жертвами устроенных арабскими террористами-самоубийцами взрывов в общественном транспорте было, в процентном отношении, выше, чем среди лучше обеспеченных, чем репатрианты, личным транспортом коренных израильтян. (По данным, в свое время приведенным нынешним главой "Сохнута" Натаном Щаранским, при 16% доле в населении страны, "русские" составляли почти 40% жертв таких терактов). По общему мнению, окончательный удар "лагерю мира" в среде общины выходцев из бывшего СССР нанес теракт, осуществлённый террористом-самоубийцей из ХАМАСа у входа в популярную у русскоязычной молодежи дискотеку "Дельфинариум" в Тель-Авиве, в результате которого 21 подросток погиб, 120 было ранено. Было бы, впрочем, неверным полностью игнорировать и опыт страны происхождения. Цви Гительман в своей вышедшей еще в 1995 году работе "Иммиграция и идентичность" утверждал, что на отношение советских евреев к арабам повлияли, среди прочего, три существенных фактора "из прошлой жизни". Во-первых, несогласие с проарабским и антисионистским курсом советских властей, которые одновременно проводили политику антисемитизма и дискриминации по отношению к еврейскому населению СССР. Во-вторых, негативный опыт общения с арабами, обучавшихся в советских ВУЗах, под влиянием которого их сокурсники-евреи сформировали собственное видение ситуации. Наконец, немало репатриантов выросли в мусульманских республиках СССР, где они, как русскоязычные, в ряде случаев негативно идентифицировались с "имперской властью", подавляющей местную идентичность и культуру. С другой стороны, также совершенно неверно утверждать, что антиарабские настроения были имманентной частью мировоззрения советских евреев. Социологи, непредвзято занимающиеся изучением этой группы населения в Израиле, считают, что репатрианты вовсе не отличаются какой-то "особой исламофобией". Многие из таких исследователей утверждают, что поскольку большинство русскоязычных израильтян живет в стране около 20 лет, сталкиваясь с арабами в повседневной жизни, они не могут относиться к ним отрицательно лишь на основании каких-то необоснованных "априорных стереотипов", как утверждают их оппоненты. Так, исследование новых репатриантов из стран СССР/СНГ, находящихся менее года в стране, проведенное в 1997 году израильским социологом Моше Кенигштейном, показало, что отношение "русских" репатриантов к арабам включало весьма широкий спектр суждений. В целом лишь треть респондентов были носителями негативных стереотипов и штампов расистского характера, которые, кстати, были достаточно широко распространены и среди старожилов Израиля. Отношение остальных были позитивным или нейтральными. Но уже в конце первого и начале второго десятилетия "большой алии" картина была действительно иной. Опросы начали стабильно показывать, что до трех четвертей русскоязычных репатриантов не доверяют арабам-мусульманам, и как минимум половина из них не уверены, что их арабоязычные сограждане-мусульмане лояльны Израилю, и в достаточной степени ценят предоставляемые им страной экономические, социальные и юридические права и привилегии, не говоря уже о беспрецедентных для любой страны арабского мира уровне личных, гражданских и политических свобод.

Сходные данные были получены и в ходе исследования гражданской идентичности репатриантов из бывшего СССР, проведенного Элазаром Лешемом и автором этих строк в 2010-2011 годах. Уровень "антиарабской ксенофобии" в среде русскоязычных израильтян оказался в полтора раза ниже, чем среди коренных израильтян еврейского происхождения. Правда, о позитивном отношении к израильским арабам также заявило втрое меньше русскоязычных респондентов, чем респондентов - коренных израильтян. Однако доля заявивших о своем позитивном отношении к арабам и в среде последних не превысила 4%. Наиболее разительным отличием в этом вопросе является тот факт, что доля русскоязычных израильтян, заявивших о своем нейтральном отношении к арабам - гражданам Израиля была почти вшестеро (!) выше, чем доля определивших таким образом свое отношение к этой группе среди ивритоязычных граждан страны - 40% против 7%. Что может свидетельствовать как об отсутствии опыта общения и прямых контактов с арабами у значительного числа выходцев из бывшего СССР, так и о неготовности этих последних, вопреки имеющимся в обществе стереотипам, при отсутствии таких контактов, делать далеко идущие выводы в отношении израильских арабов. Иными словами, приехав в Израиль в 90-х годах ХХ века, репатрианты действительно имели какой-то "культурный багаж" межэтнических представлений, сформировавшийся в бывшем СССР. Сегодня этого багажа уже нет - репатрианты прожили в Израиле 20-25 лет, и их отношение к арабам мало чем отличается от отношения уроженцев страны. Не говоря уже о том, что вся эта тема вообще не должна рассматриваться вне контекста всего спектра отношения израильтян к различным группам внутри местного общества, например, к тем же выходцам из бывшего СССР.

Итак, взаимопонимание между "русскими" израильтянами и израильскими арабами не было изначально невозможной вещью, и не было достигнуто не из-за "генетического расизма" и "наследия советской политического сознания" выходцев из СССР/СНГ, а благодаря их израильскому опыту. Корректная оценка данных взаимоотношений требует, на наш взгляд, однозначно развести такие параметры как "толерантность и ксенофобия", с одной стороны, и "патриотизм и гражданская лояльность", с другой, что, увы, не всегда происходит в журналистских, политических и аналитических кругах. Так, более половины русскоязычных израильтян во всех опросах стабильно выступают за предоставление равных прав всем гражданам страны вне зависимости от национальности и вероисповедания. (Такова, например, была доля ответивших так в ходе исследования гражданской идентичности репатриантов из бывшего СССР в 2011 году). С другой стороны, несмотря на важность в глазах репатриантов таких ценностей, как свобода слова в демократическом обществе (для более чем 55% респондентов, опрошенных в ходе того же исследования, эти ценности были важны или чрезвычайно важны), лишь меньшинство из них (8-12%) считает, что израильское законодательство должно всегда защищать права граждан, что бы они ни делали и как бы этими правами ни пользовались. Например, защищать право тех, кто придерживается весьма распространенной в арабских анклавах практики публичного сжигания израильского флага, поддерживает уклонение от военной службы, или занимается дискриминацией лиц других национальностей.

Не будем также забывать, что "русско-еврейско-арабские" взаимоотношения не были и не являются "дорогой с односторонним движением". Несмотря на то, что отношение израильских арабов к выходцам из бывшего СССР также неоднозначно, большинство арабо-мусульманского общества и его элит рассматривали алию из СССР/СНГ, снижающей демографический вес арабского компонента внутри "Зеленой черты" и к западу от реки Иордан в целом, как угрозу статусу и перспективам роста влияния арабского населения.

Потому не будет преувеличением сказать, что "русские" достаточно хорошо разбираются в обстановке, чтобы составлять свое мнение на основании фактов, а не стереотипов. И на них гораздо больше влияют экстремистские высказывания лидеров израильских арабов и их растущая идентификация с ООП или ХАМАСом, чем, якобы, "врожденная исламофобия" пост-советских евреев. "Русские" просто глядят на вещи чуть рациональнее коренных израильтян, и реже дают увлечь себя проектами решения всех проблем региона "здесь и сейчас", что далеко не всегда есть признак "тоталитаризма политического сознания".

Институт Ближнего востока, 18/06/2014

Другие статьи Зеева Ханина