|
Выборы в почти любой стране с подобной Израилю реально конкурентной политической системой редко напоминают корректные ценностно- идеологические дебаты. Соискатели мест в законодательных органах и правительстве редко отказывают себе в возможности перейти на «личности», выставив противника в по-человечески невыгодном свете, либо воздерживаются от исполльзования современных технологий управления массовым сознанием, позволяющих «раздуть» периферийную, но выгодную для них тему до уровня судьбоносного вопроса национального значения, одновременно «заметая под ковер» действительно общественно важные, но неудобные для данных политиков сюжеты. В Израиле нечто подобное имеет место уже давно, и израильское общество уже принимает это почти как данность – на «электоральной войне» как на войне, а победителей, как правило, не судят. Однако нынешняя избирательная кампания в преддверии назначенных на 17 марта выборов в Кнессет 20-го созыва, по общему мнению, стала беспрецедентной по интенсивности «войны компроматов», явно выходящих даже за весьма размытые стандарты израильской электоральной политики. Складывается ощущение, что у израильского избирателя, практически оглушенного массой «слитых» в прессу реальных или надуманных обвинений в коррупции, скандальных провокаций, заказных «журналистских расследований» и копания в самых деликатных подробностях биографий политиков, просто не остается возможности обратить достаточное внимание на обсуждение коренных тем и сюжетов нынешних выборов, каковыми являются вопросы региональной безопасности и выработка концепции экономической политики правительства на ближайшие годы. И уже совсем на периферии остается не менее актуальная проблема коррекции накопившихся в политической системы Израиля перекосов, из-за которых каденции Кнессета становятся все короче, а досрочные выборы – все чаще.
Историко-политический фон
Начиная с электорального переворота 1977 г., покончившего с десятилетиями почти безраздельной власти в Израиле умерено-социалистической партии МАПАЙ и ее наследницы Партии труда (Авода), основной вектор политической борьбы в Израиле определялся противостоянием двух сопоставимых, до начала 2000-х гг., по силе широких партийно-политических лагерей. А именно, «левого» (куда формально относят и арабские партии) и «правого» (куда обычно относят и еврейские ультраортодоксальные партии), принадлежность к которым определялась готовностью партий принять принципиальный подход конкретного лагеря к кардинальному вопросу израильской политики – путям решения арабо-израильского конфликта, соответственно, по модели, «мир в обмен на территории» и «мир в обмен на мир». Притом что по другим основным политическим сечениям израильского общества – социально-экономическая политика, гражданские вопросы и противоречия между различными национально-этническими и общинно- религиозными секторами израильского общества – как, впрочем, и по поводу стратегии в сфере внешней политики и безопасности – между входящими в один и тот же лагерь партиями могут быть немалые разногласия. В итоге, доминирующие в этих «широких» блоках и конкурирующие между собой за статус «партий власти», левоцентристская Авода и правоцентристский Ликуд, на протяжении всего этого времени были вынуждены решать, в сущности, одну и ту же дилемму. С одной стороны, быть привлекательными для израильского среднего класса, составляющего ядро «умеренного» по своим политическим взглядам электората страны (по разным оценкам, порядка 50-70% всего корпуса избирателей), что постепенно приводило к сближению, хотя и с некоторым акцентом «вправо» или «влево», их платформ по большинству сечений политических конфликтов. (В этом смысле им приходилось соперничать друг с другом за то относительно небольшое число голосов, «плавающих» между двумя флангами политической карты страны и способных изменить баланс в ту или иную сторону). И с другой стороны, не допустить оттока их собственного «коренного» и «привлеченного» электората к конкурентам Аводы и Ликуда внутри правого и левого лагерей. То есть, к партиям с более очерченными социально-классовыми и политическими платформами и примыкающим к этим лагерям секторальным движениям — религиозным, этническим, общинным и т.д., равно как и «тематическим» и протестным спискам.
Как показывает практика, число мандатов, которыми располагали фракции двух «больших» партий в Кнессете, сокращалось от выборов до выборов. А совокупный потенциал их конкурентов за голоса «левых» и «правых» избирателей, напротив, возрастал. В силу чего росла и зависимость лидеров Аводы и Ликуда при формировании правящей коалиции от их «естественных союзников» внутри «широких» партийных лагерей. А также от «партий центра», которые помимо упомянутых «плавающих» голосов, часто небезуспешно пытаются собрать насколько можно большую часть собственно «правых» и «левых» избирателей под популярного лидера либо привлекательную идею – правда, не больше, чем на одну-две каденции. Все это, как нетрудно заметить, резко повышало «цену» каждого коалиционного партнера, повышало конфликтность правящего блока, и понижало его устойчивость.
В последние два десятилетия израильскими законодателями было предпринято ряд усилий по решению этой проблемы. Большая часть из них была связана с попытками создания в каждом из этих двух политических лагерей условий для формирования сильных центров власти. Судя по всему, именно с этой целью в начале 90-х гг. ХХ века была принята система раздельного голосования за партийные списки и кандидата на пост премьер-министра страны, что, по идее, должно было освободить избранного всенародным голосованием главу правительства от «вымогательства» потенциальных коалиционных партнеров и обеспечить ему управляемое правительство.
Однако, результатом стала прямо противоположная ситуация – дальнейшее ослабление «больших» партий и усиление альтернативных им идеологических и секторальных групп. Не удивительно, что именно в 1996 году, когда была впервые задействована указанная система, правящая партия, которой стал Ликуд в результате победы ее лидера Биньямина Нетаньяху над лидером Аводы Шимоном Пересом на прямых выборах премьер-министра, впервые в израильской политической практике стала меньшинством в сформированной им правящей коалиции. И эта же ситуация, как видно из представленных ниже данных, за единственным исключением имела место и во все последующие годы. (Этим единственным исключением был все тот же Ликуд в правительстве Ариэля Шарона 2003 года, который, впрочем, уже в 2005 году раскололся на две фракции, одна из которых, сохранив этот бренд, ушла в оппозицию, а вторая – основанная Шароном новая партия Кадима – пробыла до конца каденции в качестве правящего меньшинства коалиции).
Причем, отмена прямых выборов премьер-министра и возвращение к прежней, ультимативно-парламентской модели, так и не переломило эту тенденцию. Не исключением была и каденция уходящего Кнессета, избранного в январе 2013 года, в ходе которой предвыборный блок Ликуда с партий «Наш дом – Израиль» (НДИ), в качестве правящей фракции, составлял 46%, а после распада этого блока – лишь 29% коалиции, на которое опиралось третье правительство Биньямина Нетаньяху.
Доля партии власти в коалиции (в процентах)
Источник: Assaf Shapiro, «The Yisrael Beiteinu–Likud Split: Background and
Consequences», Israeli Democracy Institute, July 13, 2014
Не случайно, в политическом классе Израиля время от времени появляются идеи вообще отойти от двухблоковой модели организации партийно- политической системы страны и тем самым снять тему коалиционной нестабильности в принципе. Попытку реализовать одну из таких идей 10 лет назад предпринял тогдашний премьер-министр Ариэль Шарон, поставивший своей целью вернуть политическую систему Израиля к «полуконкурентному» состоянию 1948-1977 гг. – эпохе почти безраздельного доминирования партии МАПАЙ/Авода. На это раз данную роль должна была сыграть созданная Шароном «центристская партия власти» – Кадима, объединившая под своей крышей умеренные фракции сторонников Ликуда и Аводы, а также большую часть традиционного электората «классических» партий центра. Иными словами, электоральная заявка нового проекта Шарона была направлена на то, чтобы освоить политический центр в самом широком смысле этого слова – от умеренно левого до умеренного правого, большая часть которого считается сферой «естественного влияния» умерено-левой Аводы и умерено-правого Ликуда, которые, таким образом, должны были быть отодвинуты на периферию политической карты Израиля. Однако выполнить замысел своего основателя, драматически ушедшего с политической арены страны через три месяца после запуска его нового политического проекта, Кадима так и не смогла. На выборах 2006 года эта партия, возглавляемая «официальным наследником» Ариэля Шарона, Эхудом Ольмертом, завоевала 29 мандатов – то есть, менее четверти состава Кнессета. И, соответственно, даже став правящей партией, Кадима была меньшинством в собственной коалиции, которую сопровождали большие и малые кризисы на протяжении практически всей ее каденции. Не говоря уже о том, что Вторая ливанская война лета 2006 года и последующие события сделали малорелевантными и идейную платформу Кадимы – шароновскую идею «одностороннего размежевания от палестинских арабов» (альтернативную как «левой» концепции «мир в обмен на территории» и «правой» «мир в обмен на мир») и ее продолжение – «план свертывания» Эхуда Ольмерта. А это уже лишало партию ее идейной базы и обессмысливало ее претензии на власть Потому на выборы 2009 года «полевевшая» Кадима во главе с Ципи Ливни, сменившей у руля партии Эхуда Ольмерта, шла уже не в качестве «новой партии центра», а как партия, претендующая на роль главной силы «широкого левого лагеря», постаравшись вытеснить из этой ниши Аводу. Как можно заметить, это уже была «игра по старым правилам», к которым сама Кадима имела весьма косвенное отношение. Почти бесцветно просидев в оппозиции, несмотря на то, что ее фракция была крупнейшей в том Кнессете, всю свою вторую парламентскую каденцию, Кадима к ее концу фактически распалась на несколько частей а сохранившая это название фракция нового лидера Кадимы – Шауля Мофаза на выборах в январе 2013 года с трудом прошла электоральный барьер, подтвердив тем самым, что «партии центра» в Израиле, как было отмечено выше, даже такие безразмерно большие, как Кадима, являются проектами на одну-две каденции. (Это «железное правило», впрочем, не удерживает очередные группы политиков от искушения вновь и вновь заполнить соблазнительно пустую «центристскую» партийную нишу – с вполне предсказуемой перспективой.)
Возможные альтернативы
Вывод, который напрашивается из всего вышесказанного, на наш взгляд, таков: попытка стоящих за Кадимой и другими аналогичными проектами «неоцентристских элит» решительно перекроить политическую систему страны вне контекста принятых в Израиле правил политической игры эпохи либеральной демократии приводит к заметной «расбалансировке» устоявшихся в стране норм взаимоотношений правящей коалиции, оппозиции и гражданского общества. Потому естественной реакцией политической системы страны было как можно скорее преодолеть негативные последствия «шаронистского» и прочих подобных экспериментов и искать средства для исправления накопившихся в этой системе перекосов не во вне, а внутри двублоковой модели.
В этом смысле речь, как правило, идет о трех идеях, связаных с принятием соответствующих законодательных актов в рамках тех или иных проектов реформирования политической системы Израиля.
Первая – это резкое укрепление исполнительной власти, и, следовательно, стабильности правительства путем введения «исполнительного президентства» по одной из двух его моделей – американской, где всенародно избранный президент сам будет формировать «правительство профессионалов», или европейской, или парламентско—президентской, при которой правительство будет состоять из политиков, ответственных также и перед Кнессетом. Притом что эта концепция имеет в Израиле немало сторонников, многие эксперты, признавая тот факт, что президентская модель может способствовать оптимизации исполнительной власти, высказывают небезосновательные опасения, что итогом может стать чрезмерная концентрация власти в руках узкой группы лидеров и/или стоящих за ними элит, со всеми вытекающими издержками для израильской демократии. И примерно такого же мнения похоже, придерживается большинство израильтян, что делает реализацию этой идеи в ближайшем будущем маловероятной.
Вторая идея – это переход от исторически принятой в Израиле пропорциональной системы выборов (голосование за партийные списки) к мажоритарной (по избирательным округам). Благодаря чему, согласно оценкам экспертов, провести своих кандидатов в Кнессет смогут лишь две- три крупные партии, обладающие развитой инфраструктурой и базой в местных органах власти, и возможно, одна-две секторальные партии, электорат которых компактно проживает в определенных районах (как например, евреи- ультраортодоксы и арабы). Примерно те же последствия, должна иметь реализация третьей идеи – резкого повышения электорального барьера (то есть, минимальной доли голосов, которую должен получить избирательный список для того, чтобы участвовать в распределении парламентских мест).
Противники этого второго пакета идей по реформе политической системы предлагают обратить внимание на то, что в случае их принятия, новая избирательная система будет «выбрасывать в корзину» порядка 40% голосов избирателей. Что может снизить и так не высокий уровень доверия к политическим институтам, и, что еще важнее, негативно повлиять на такой важный в израильских условиях ресурс национальной устойчивости, как коллективная солидарность израильских граждан. Не говоря уже о том, что лидеры секторальных элит и представляющих их в Кнессете партий, которые рискуют стать первыми жертвами предложенных реформ, не восторге от подобных инициатив и делали и делают все возможное, чтобы торпедировать соответствующие законы.
Но если идея перехода к мажоритарной системе вряд-ли будет реализована в ближайшей перспективе, то медленное повышение электорального барьера все же происходит. Случается это примерно раз в десять лет: в 1992 г. этот барьер был повышен с 1 до 1,5 %, в 2003 г. – до 2 %, и после выборов 2013 года – сразу до 3.25%. (Последнее произошло по настоянию партии «Наш дом – Израиль» Авигдора Либермана, потребовавшего включить этот пункт в коалиционные соглашения). Таким образом, минимальная численность списка, который войдет в 20-й израильский Кнессет по итогам нынешних выборов, должна составить четыре мандата, что по определению оставляет за бортом большинство соискателей парламентских мест. Выходом из ситуации, по общему мнению, является объединение списков и создание широких предвыборных блоков, что, по идее, и должно способствовать снятию хронической неустойчивости правительственных коалиций. Предполагалось, что существенное повышение электорального барьера как минимум вдвое, если не втрое уменьшит число списков, участвующих в выборах, и существенно сократит стандартное число из 10-12 партий, обычно преодолевающих этот барьер, и что еще важнее, наконец приведет к консолидации партий в каждом из «широких политических лагерей».
Притом что окончательные выводы можно будет сделать только после закрытия избирательных участков 17 марта с.г., уже сейчас видно, что если этот механизм и имеет потенциал, то его реализация является не делом сегодняшнего дня. На выборы в Кнессет 20-го созыва зарегистрировались 26 партийных списков – несущественно меньше того числа в 30-34 партий, принимавших участие в выборах прошлых лет. Как показывают опросы, в Кнессет, по состоянию на сегодняшний день, могут попасть существенно менее половины из них. Остальные списки – это многочисленные секторальные (включая пять альтернативных ультраортодоксальных и два альтернативных арабских), тематические (экологисты, две партии сторонников изменения системы выборов, партии радикальных атеистов, борцов с порнографией, дороговизной аренды жилья, коррекции отдельных аспектов экономики и т.д.) и «протестные» (в том числе, борцов за легализацию легких наркотиков и безбрежные либеральные свободы, движения с «социально-романтической платформой» и т.п.). Несмотря на то, что перспективы их членов стать депутатами не очевидны, эти списки все же участвуют в выборах, либо надеясь на то, что пропорциональная избирательная система, позволяющая партиям собирать голоса со всей страны, сотворит чудо, либо полагают важным использовать электоральную трибуну для представления обществу своей повестки дня.
Похоже на то, что вне зависимости, какие темы и лозунги будут озвучены в ходе нынешней избирательной кампании, первое, чем после принятия бюджета на 2015 и 2016 годы должен будет озаботиться новый состав депутатов, это принятие пакета законов, которые будут способствовать осторожной и рациональной корректировке системы политической власти в Израиле. Разумеется, в том случае, если у депутатов будет на это время, ибо если события будут развиваться в русле описанных тенденций, шансы следующего, 20-го Кнессета отбыть всю отведенную законом четырехлетнюю каденцию, могут быть даже меньше, чем у его предшественника. Пока же нынешняя картина мало отличается от той, которая была и две, и три, и четыре каденции тому назад.
Институт Ближнего Востока 4.2.2015
Ханин В. (Зеэв), Профессор отделения общей политологии и региональной политики Университета Ариэль в Самарии, преподаватель политических наук Университета Бар-Илан, Израиль