Тали Имас

Воспоминания о Гуш Катифе

Со времени так называемого Размежевания прошло уже 4 года. Срок достаточно солидный. К чему снова ворошить эти события, все уже, в общем, сказано и рассказано. Проблема в том, что Размежевание не закончилось, достаточно проехать по местам проживания "переселенцев", посмотреть на "каравиллы" (а еще лучше - попробовать пожить в них), поговорить с людьми. Размежевание стало большой личной трагедией многих их них. Оно стало национальной трагедией, которую общество, к сожалению, еще не осмыслило и не сделало выводы.

Все эти четыре года я сожалела, что не вела в то лето дневник, со временем детали все больше забываются, также как атмосфера, чувства, мысли. Сейчас я, наконец, попробовала что-то записать - пока помню. Возможно, мои воспоминания, очень личные, могут представить и какой-то общественный интерес. Так получалось, что мы были сопричастны изнутри разным мирам - местных жителей, с которыми я работала; приехавших, как мы, легальных, разрешенных - или "меушарим" как они назывались в местном фольклоре; и - с приближением конца - многочисленных "шабахим" (шохе билти хуки - "находящихся незаконно") Я думаю, мы были единственной "русской" семьей, которая была в Гуш Катифе в таком статусе.

Но если начинать по порядку, то вскоре после того, как проигрыш Шарона на праймериз в Ликуде в 2004 г. каким-то совершенно непостижимым образом для нас, рядовых граждан, превратился в грандиозный план Размежевания, мы постепенно пришли к решению переехать в Гуш Катиф. Это было то, что мы лично могли сделать в качестве борьбы с этим планом.

Мы начали свои попытки еще зимой, в Хануку. Разочарование наше было большим. Мы ожидали, что нас примут с распростертыми объятиями, но найти место было нелегко. Поселения вовсе не спешили принимать новых жителей. То есть они были готовы это делать в темпе обычной "клиты" (абсорбции) - кандидаты должны были пройти все стадии: собеседования, экзамен в Сохнуте, рекомендации, но даже прохождение их не гарантировало, что удастся найти подходящее жилье. Были мошавы, в которых было много свободных домов, но они отказывались принимать новых членов совсем. Создавалась несколько абсурдная картина. "Снаружи" все бурлило, многие были готовы воевать за Гуш Катиф, а "внутри" большая часть жителей старались игнорировать ситуацию. Если ты упорно будешь говорить о чем-то, что его нет, то его и не будет. "А зачем вам приезжать в середине учебного года ", - спросил нас секретарь одного из поселений, - приезжайте летом, к началу нового года".

Уже тогда было понятно, что с такими настроениями нельзя организовать сопротивление. И все-таки мы переехали - просто потому, что невозможно было оставаться в стороне. Поселение Неве Дкалим согласилось принять нас в свои члены, и еще около двух месяцев мы ждали, когда будет готов для нас караван. Ретроспективно - я рада, что это был именно Неве Дкалим, самое большое поселение Гуш Катифа, это позволило нам во многом быть в центре событий.

Мы переехали в апреле накануне Песаха. Пасхальный Седер мы уже проводили в Гуш Катифе, среди песков. Наш караван стоял на краю огромной дюны, из окна тонкой полоской было видно море. В тот Песах было не жарко, мы и наши гости валялись с книжками на песке, и тогда еще так хотелось, несмотря ни на что, верить в лучшее.

На следующий день после нашего переезда мы оказались (довольно случайно, надо сказать) на рабочем заседании будущей Минхелет Кела (Клита леХевель Аза - абсорбция в поселениях Газы, которая и была создана как альтернатива официальным муниципальным органам) то есть Нади Матар и Датьи Ицхаки, и еще нескольких человек - в доме у Датьи и Арье Ицхаки. Дом был построен на самом берегу моря в те времена, когда рядом еще не было никакого еврейского присутствия, а только сплошные Муаси . Так в арабском окружении они и жили в начале, пока рядом не возникло еврейское поселение Шират а Ям в виде караванов.

Во всю стену салона были огромные окна, и в окнах было море. А в доме говорили о планах постройки будущих палаточных лагерей, о том, где взять палатки, как их привезти, как организовать питание и т.д. Мне казалось это чистым безумием - вы думаете, что люди, семьи смогут вот так долго жить - в палатках, под палящим солнцем? Это нереально! Но меня никто не слушал, и правильно делал. Позднее, действительно, возникли палаточные лагеря, и семьи с маленькими детьми жили вот так - дни, недели, месяц - без всяких условий, под палящим солнцем, а в Кфар Дароме - и под пацмарами (пацмар - "пцацот маргема" - минометные снаряды).

Описание всех месяцев нашей жизни в Гуш Катифе займет много места, поэтому я, хочу описать подробно одну, всего одну неделю в конце июня. Она запомнилась очень выпукло - по дням, и для меня она своим драматизмом даже превосходит последнюю неделю, потому что именно тогда началось изгнание, тогда - для меня - начался конец Гуша. Эта неделя началась с похорон Авихая Леви в Бейт Хагае и закончилась падением "отеля", который в эти дни получил название "Маоз Ям".

23 июня, в пятницу стало известно об убийстве Авихая Леви, жителя Бейт Хагая, нашего поселения в Хевронских горах, которое мы временно покинули. Группа подростков стояла на шоссе рядом с поселением и ловила тремп в сторону Беер Шевы, когда по ним из проезжающей арабской машины был открыт огонь. Авихай Леви 16 лет был убит на месте. Он был "вожатым" в Бней Акиве и ехал на субботу к своим воспитанникам в Беер Шеву. Еще один подросток, Авиад Манцур из Отниеля ранен тяжело и эвакуирован в больницу. Несмотря на молитвы, на исходе субботы он умер.

Нехемия Сагрон, друг Авихая и наш непосредственный сосед, ранен. Позднее он поможет поймать террориста, тем, что сумеет опознать его на фотографиях.

Можно предположить, какую субботу пережили жители Бейт Хагая.

Мы же были в Неве Дкалим. В воскресенье Ицхак, мой муж, поехал на похороны на Хар аЗейтим, а я по самым разным причинам осталась дома, точнее, на работе. Я работала тогда в небольшой бухгалтерской фирме в самом центре Неве Дкалим. (Прямо над овощным магазином, вход с противоположной от площади стороны. Сейчас там какое-то общественное здание ХАМАСА)

А в Гуш Катифе тем временем обстановка накалялась. Иногда казалось, что она накаляется умышленно.

По рассказам, в субботу группа девочек из гостиницы, гуляющих по берегу моря, была забросана камнями со стороны "муаси". Последовавшие за этим события включали в себя стрельбу в воздух и обвинения в ранении одного из арабов. Тот, кто стрелял, был впоследствии осужден и отсидел какой-то срок. Подробностей этих событий мы не знаем, так как ни мы сами, ни наши знакомые в них непосредственно не участвовали.

Каждый, кто был в Шират аЯм, конечно, помнит ряд старых полуразрушенных зданий, тянувшихся вдоль моря - бывший дом отдыха для офицеров египетской армии. Шират аЯм и начался со вселения в один из таких домов - как реакция на убийства в начале интифады 2001 года. Дома эти продолжались и севернее Шират аЯм - в направлении гостиницы.

Минхелет Кела (Клита леХевель Аза, которую я уже упоминала, - "экстремисты Гуша", как с иронией назвал их мой старший сын, когда мы недавно вспоминали эти события) планировала сделать эти дома пригодными для заселения, и они уже получили название Таль Ям. Но в этот день, воскресенье, они были разрушены силами инженерных войск. Тогда же возник и первый "отказник" - Ави Бибер из Ткоа, даже стикеры появились, что-то вроде "Ави Бибер, мы с тобой" или "Мы все Ави Бибер".

Казалось бы, что до старых домов египетских офицеров. Но это воспринималось, и справедливо, как первая ласточка, как начало будущих разрушений. Было очень грустно ехать вдоль берега моря - параллельно основному шоссе была узкая, в ямах, полоска асфальта между Шират аЯм и гостиницей, дальше она продолжалась к поселению Тель Катиф. Я специально предпочитала проезжать по ней, несмотря на выбоины и соседство Муаси, чтобы ехать рядом с морем - так вот, было очень грустно ехать и видеть груды бетона и арматуры, вместо домов, которые могли бы дать приют многим людям в то лето.

Очень большого резонанса в Гуше разрушения Таль Яма не вызвало. Были небольшие попытки помешать со стороны обитателей гостиницы, не более того.

И все же ночью с 26 на 27 июня в знак протеста молодежью был занят недостроенный 3-этажный арабский дом рядом с разрушенными домами. Дом этот тоже получил название Таль Ям. Позднее местных ребят убедил разойтись Ами Шакед, местный офицер безопасности, который пользовался авторитетом в Гуше. В доме остались, в основном, совсем молодые мальчики из ешивы рава Шандорпи из харедимного поселения Нахалиэль (в более точной терминологии - "хардального" - хареди-леуми), а также ученики рава Таля из ешивы Торат аХаим, которая находилась тогда в Неве Дкалим, в том числе наш старший сын Даниэль.

Тучи сгущались, в том числе и над гостиницей. Уже в предыдущую неделю были предупреждения о готовящемся выселении, были вечера, когда призывали людей для подкрепления.

Что же представляла собой эта гостиница, о которой я уже не раз упоминала? Она заслуживает отдельного описания.

С чего начать рассказ о ней? С того определенного отчуждения и недоверия, которое существовало между "коренными жителями" и "приезжими"?

Нет, пожалуй, с того давнего, благословенного времени, когда гостиница называлась "Хоф Дкалим" и была любимым местом отдыха религиозной публики.

Совсем рядом, в 5-10 минутах ходьбы находились бунгало Мидрешет а Даром, в которые мы очень любили приезжать. И все это было такое милое, совсем курортное место - до тех пор не настал 2000 год, и на Гуш Катиф не обрушились "пацмары", и стрельба на дорогах, и все новые и новые погибшие. В тот год никто больше не приезжал отдыхать в Гуш, гостиница закрылась, Мидраша позже вернулась к приему гостей, а гостиница начала с той поры ветшать и умирать. И смотреть на это было очень печально.

С началом подготовки к "размежеванию" армия предлагала хозяину гостиницы Бен Давиду большие деньги за возможность использования ее под свою базу, но он отказался.

Гостиница, безусловно, представляла собой "лакомый кусок". Ходили слухи о переговорах с группой "оранжево" настроенных харедим, но, так или иначе, в конце концов, гостиница оказалась в распоряжении все той же "Мингелет Кела" (Надя Матар и Датья Ицхаки) и получила новое гордое названия Маоз Ям.

Поселились в ней "экстремисты" - с точки зрения жителей Гуш Катифа - те, кто не нашел себе место в поселениях, или кого не хотели туда брать. Насколько трудно было найти место - мы знали по себе.

В общем, в гостинице были свои люди. Мы с удовольствием приходили туда пообщаться. Жизнь там бурлила. После несколько угнетающей атмосферы в самих поселениях Гуш Катифа ("священная "шигра" (будни)" "Вы к нам насовсем или временно? ", "Какой пинуй? О чем вы говорите?" " Шигра, шигра и еще раз шигра - это наше главное оружие", "дух Гуш Катифа", "наш путь" и т.д.), приезжая в гостиницу, ты получал заряд бодрости и свежего воздуха и встречал гораздо более здравомыслящих людей. Жизнь в гостинице кипела - прежде всего, ее нужно было срочно восстанавливать и делать пригодной для жизни. Сначала приехавшие жили коммуной, кухня была общая, готовили на всех сразу, потом семей становилось все больше, и они обособились. Чтобы было понятно - условия были полевые, весьма далекие от прежних гостиничных номеров.

Были организованы занятия для детей, постоянно приезжали новые и новые люди, среди которых много знакомых, оживленно обсуждались новости с "Большой земли" - "перекрытие дорог ", кто арестован, кто выпущен. Те, кто не мог переехать, но мог что-то делать, приезжали на короткое время - помочь в работе. Те, кто мог, жертвовали что-нибудь из оборудования - от строительных материалов, до матрасов и цветов в кадках.

В гостиницу переехал наш знакомый Гедалия Гинзбург. В свое время перед разрушением Ямита, он на год переехал в Ямит с семьей. Как водопроводчик с большим опытом, он возглавил ремонтные работы в гостинице. Гедалия с женой жили в бывшем номере с огромным окном, выходящем на море. Вместо стекол (которых давно уже не было) в окна ставилась сетка - от насекомых. Все комната была полна морским ветром, не был страшен местный зной, от которого мы так страдали.

Мне визиты в гостиницу всегда поднимали настроение, там ты чувствовал себя частью общего дела, прибавлялось оптимизма, что еще не все потеряно.

Именно поэтому гостиница так много для меня значила.

Но над ней, как я уже сказала, сгущались тучи. Все упорнее ходили слухи о предстоящем выселении. Упоминаемое раньше столкновение с арабами тоже не добавляло к ней расположения со стороны местных жителей. Они видели в ее обитателях чужаков, которые "мутят воду".

28 июня вечером в гостинице был организован вечер "дружбы народов", который остался в нашей памяти как "вечер вина и сыра". Сейчас, когда я нашла его афишу, я увидела, что "вино и сыр" были только заключительной частью программы, а общий заголовок гласил "Актуалия в черном и оранжевом и песни Эрец Исраэль"

"Гостиница" обращалась к местным жителям, она призывала их прийти и увидеть, какие хорошие и мирные люди ее обитатели. При этом она полностью отвернулась от мальчиков, которые совсем рядом забаррикадировались в арабском доме.

Мы, конечно, поехали на объявленный вечер, но специально повернули на дорогу через Шират аЯм, чтобы посмотреть, что происходит в "доме". По дороге ребята нас предупредили, что "кидают камни в машины". Камни нас не очень пугали, стекла у нас противоударные, мы просто закрыли окна и поехали дальше. Около дома была враждебная толпа арабов, много армии, прессы. Конкретно в нас камень никто не кинул, задерживаться мы не стали и поехали дальше на вечер "вина и сыра".

Совсем рядом в нескольких минутах езды на берегу моря играла музыка, прогуливались люди, в лобби была организована выставка фотографий М.Кухера "Актуалия в оранжевом свете", угощение - те самые вина и сыры, фрукты. Была приятная обстановка, произносились оптимистические речи, все были свои - и это-то и было плохо. Местные жители, ради которых все и затевалось, были представлены минимально. В основном, это были те, кто и так был солидарен с "экстремистами из гостиницы". Основной массе населения было совсем не до этого.

Обратно мы снова поехали через Таль Ям. Была уже ночь. Толпа арабов наступала и угрожающе шумела. Время от времени из нее летели камни, камни бросали в ответ. Армия не вмешивалась никак, давала событиям развиваться своим ходом.

Мы зашли внутрь. Это была недостроенная бетонная коробка. На одном этаже расположились ребята, на другом - девушки. Ко всем оконным и дверным проемам приваривались решетки. Атмосфера была очень напряженная. Молодежь готовилась к ночи, к обороне, крики со стороны арабов звучали все более и более угрожающе, камни продолжали летать, детям нашим было страшно (мне тоже было не по себе), и мы вернулись к машине.

Около Шират аЯм дорога в сторону Дома была перекрыта.. Рядом с нами остановилась машина прессы с полностью разбитыми стеклами, из нее вышли люди, с несколько испуганным видом стряхивая с себя осколки. Я посмотрела на них с чувством глубокого удовлетворения. Уже тогда пресса воспринималась как нечто враждебное, от ежедневного слушания на предыдущей работе Решет Бет (Второго канала), от того заряда ненависти которым были полны передачи, я просто физически становилась больна.

В Гуш Катифе представители как местной, так и иностранной прессы вели себя очень бесцеремонно. Они снимали за большие деньги последние оставшиеся квартиры, во всех местах строили для себя пункты наблюдения - например, прямо над нашей головой на работе, и, в общем и целом, делали все, что хотели, не обращая внимания на жителей, и особенно с ними не церемонясь.

Мы вернулись домой. На душе было очень неспокойно. На следующий день, в среду, стало известно о штурме армией дома и о его захвате. Через друзей Даниэля нам передали, что он арестован. Через них же мы отправили ему какую-то передачу.

Тогда же родился "кровавый навет" линча. Постепенно-постепенно высокие тона в прессе сильно снизились, но в тот день пресса торжествовала. Это был замечательный пример того, как журналисты "инсценируют " действительность. Из простого бросания камней (толпа на толпу - мы- то видели это), где никто особенно не разбирает, в кого он бросает, была "сделана" замечательная история "линча" евреями арабского мальчика. Радости журналистов в тот день не было предела. Позднее выяснилось, что раненый арабский подросток продолжает жить и здравствовать, более того - позднее ходили ролики, где была видна вся режиссура этого события - как его специально "красиво" положили и как с упоением снимали. На снимках евреев, бросающих камни, был опознан Шимшон Ситрин (один из ребят из Нахалиэля). Ему было предъявлено обвинение в "попытке убийства". Дело тянулось до 2007 года когда обвинение было снято "за отсутствием доказательств" - были фотографии как он бросает камень, но было неясно, именно этот ли камень причинил вред арабу. Кроме того, не было доказано, что его намерением было именно убийство. Он получил несколько месяцев исправительных работ.

В 2008 году государство подало апеляцию против слишком мягкого приговора, его приговорили к 15 месяцем тюремного заключения.

На работе мой начальник выразил мне сочувствие по поводу ареста сына, но при этом мягко сказал, что это "не наш стиль". Да, я знала, что это не "их стиль", что поделать. Они были замечательные люди, работая с ними бок о бок, я знаю, что они пережили в эти последние дни. Наш офис в центре Неве Дкалим являлся своего рода "Стеной плача", "телефоном доверия", мой начальник - подушкой, в которую выплескивались беспокойство, гнев, отчаяние. Он же находил успокаивающие слова для всех, цитировал "слова Торы", пытался поддержать людей.

Люди метались между: уехать - остаться, что будет, уехав, ты сразу признаешь свое поражения, оставшись, ты рискуешь потерять все имущество. Светские поселения снимались организовано. У религиозных были свои принципы.

Люди метались между нервным срывом и сердечным приступом. Но как сказала мне моя сослуживица, когда они приняли окончательное решение - остаться, остаться до последней минуту, и будь, что будет, ей стало легче.

Можно иронизировать сколько угодно над этим "как будто" сопротивлением, и я сама же это делаю, но все же надо понять, что для людей это было важно - пусть меня вынесут, я сам, лично не сделаю ни шага.

Но я опять забежала вперед. Это было настроение последних недель. Сейчас же до часа Х еще оставалось время.

После взятия Таль Ям атмосфера в Гуше стала совсем напряженной.

И вот на следующий день 29 июня в четверг утром было неожиданно объявлено, что через час Гуш Катиф объявляется закрытой военной зоной, и въезд в него разрешен только постоянным жителям. (Нет, это еще не было окончательным закрытием Гуша, это был пока кратковременный эпизод).

Кроме того, был закрыт проезд по центральным дорогам и, соответственно, выезд из поселений.

Было ясно, что готовится ликвидация гостиницы.

Ее судьба менее волновала местных жителей, но для них стало шоком закрытие Гуша. Они поняли, что вот оно - предвестие грядущих бед.

У нас в офисе напряженно слушали радио. "Нам обещали, что в день закрытия Гуш Катифа здесь соберутся тысячи. Где они?" И ведь, действительно, обещали, прямым текстом обещали. Так и писали в своих письмах: ваша задача - оставаться на своих местах, а мы уж придем, защитим, не допустим.

Не было тысяч на Кисуфим - ни тогда, ни потом, во время уже последнего и окончательного закрытия. Были те, кто приехал, кто пытался что-то сделать, но они не были организованы. Для массовых акций протеста нужно руководство. А Совет поселений тогда готовил Кфар Маймон.

Да и в самой гостинице многие начальники исчезли. Одна Надя Матар взывала к Совету поселений, прося о помощи. Но они молчали.

В Неве Дкалим по громкоговорителям призвали народ выйти к воротам протестовать против перекрытия дорог. Оставаться на работе было невозможно. Я вышла к воротам. Небольшая группа людей пассивно стояла у ворот. Шоссе было перекрыто. По слухам, гостиница уже агонизировала.

Было понятно, что наша демонстрация не поможет уже ничему. Гостиница бесславно пала, люди расходились.

Душили слезы, чувство бессилия и поражения - это то, что осталось, и так я доплелась до дома. Моя соседка по караванам - молодая женщина, недавно вышедшая замуж за жителя Неве Дкалим - в тот день смотрела за моими детьми.

- Все, гостиницы больше нет, - мрачно сказала я ей, войдя.

- И хорошо. Подумать только, они собирались поднимать руку на наших солдат. (В скобках - ни на кого они не поднимали, слухи об их "кровожадности" были сильно преувеличены).

У меня потемнело в глазах, и я уже потеряла полный контроль над собой. Бедная соседка получила полную порцию моего гнева на всю ситуацию. Что и как я ей кричала - я плохо помню. Она испуганно смотрела на меня, говорила "беседер, беседер", предложила выпить воды, и после этого мы с ней едва здоровались на улице.

Телевизора, а также интернета у нас не было. Телевизоры были в нескольких кафе на главной площади Неве Дкалим. До поздней ночи народ, и мы в том числе, стоял около телевизоров, где снова и снова показывали сцены "выселения"". Вот довольная семья Михаэля Бен Хорина переезжает в гостиницу незадолго до этого, а вот уже эту семью выносят из гостиницы. Чувства были очень тяжелые. Было совершенно ясно, что это - начало конца Гуш Катифа.

В гостинице вместо приятной компании поселились военные джипы. На одном из зданий висел плакат "Навуходоносор, Тит, Шарон…", он так и остался. Армейского интеллекта не хватило на то, чтобы понять его содержание и снять.

Нам было передано, что на следующий день в пятницу в Беер Шеве состоится суд над арестованными в Таль Яме. Суд должен был состояться утром, кажется, в 10 часов. На эту субботу мы собирались ехать в гости к в Нокдим, поселение в восточном Гуш Эционе недалеко от Иерусалима. Казалось, что не будет проблемы после суда вернуться в Неве Дкалим, взять детей и вещи и поехать в Нокдим. Но мы недооценили "расторопность" судебной системы.

В зале ожидания присутствовала большая группа хорошо знакомых мне жителей мошава Маон (где я работала накануне Гуш Катифа), они пришли по другому "оранжевому" делу, их товарищи были арестованы в Беер Шеве. Были совсем молодые и трогательные жены ешиботников из ешивы рава Таля. Были харедимного вида родители из Нахилиэля. Были арабские уголовники. Были такого же темного вида еврейские уголовники.

Мы ждали, ждали. В какой- то момент нас даже завели в зал, но потом передумали в пользу какого-то другого дела. Становилось все более ясно, что мы уже не успеем после суда заехать в Гуш Катиф забрать детей. Тогда я оставила мужа одного и поехала за детьми и вещами в Неве Дкалим.

По дороге я подбирала в тремп каких-то ребят, выселенных накануне, и снова возвращающихся в Гуш Катиф. Было огромное чувство горечи, отчаяния, предательства всех и вся.

Даже после того, как я уже вернулась в Беер Шеву со всеми вместе, выяснилось, что суда еще не было. Он состоялся совсем на исходе пятницы, нам едва хватило потом времени доехать до Нокдим. Что делали родители из Нахалиеля - я уж не знаю, наверное, проводили шабат в Беер Шеве.

Мы приехали в Нокдим с чувством поражения. Все, проиграли, это конец, конец. Хотелось забыться, отключиться от этих последних, совершенно безумных дней, стряхнуть с себя песок, сидя в кондиционированном доме, все, хватит, больше нет сил.

Вообще в это лето я стала очень ценить иерусалимские прохладные ночи. Время от времени мы выбирались из Гуш Катифа на субботу в Иерусалим, и я отдыхала от липкой жары, от песка, который был всюду, и прежде всего - в постели, от постоянной угрозы "пацмаров". Я засыпала под чистой простыней, ощущая твердый потолок над головой, уверенность в завтрашнем дне, в том, что ты не вскочишь рано утром с постели, оттого, что рядом "ухнуло". Напоминаю, что в Гуш Катифе не было "цева адом", "пацмары" просто падали, когда хотели. Тогда уже включался громкоговоритель, и всем предлагалось зайти в "укрепленные места". "Тошвей Неве Дкалим, на леиканес лемерхавим муганим" (Жители Неве Дкалим, пожалуйста, зайдите в укрепленные места) - этот нудный голос долго звучал в моей памяти.

Случайно или не случайно, но обстрелы практически прекратились накануне Изгнания. Они могли бы принести много неприятностей, если бы продолжались с той же интенсивностью, какой иногда достигали (десятки снарядов на Неве Дкалим за пятницу-субботу сразу после окончательного закрытия Гуша) в то время, когда вокруг множество "незащищенного" народа. Но, наверное, в этом арабы сотрудничали с властями.

Понятно, что количество печатной продукции в то лето было очень большим. Письма, воззвания, листовки заполняли наши почтовые ящики и стены домов. Мы старались собирать для истории все, что можно. Но письмо следующего содержания я не сохранила - понятно, что я не стала отклеивать его со стены. Оно было обращено к бывшим жителям гостиницы и в нем было написано примерно следующее:

Простите нас! Вы приехали сюда, оставив удобные дома, приехали, чтобы нас защитить. Но мы вас не приняли. И так же как мы не пришли вам на помощь, когда выселяли вас, также поодиночке выселят и нас. Власти используют против нас старую проверенную тактику "разделяй и властвуй".

Но этот голос был достаточно одинок.

С падением гостиницы закончился один период нашей жизни в Гуш Катифе, и начался другой. Непосредственно во время разгрома гостиницы мой муж, Ицхак, участвовал в первой заливке бетона для палаточного города в Шират аЯм. Почти сразу после переезда в Гуш Катиф он стал работать у строительного каблана из поселения Мораг, и в тот день они работали с чувством, что то, что они строят - их ответ на выселение. В начале строительной карьеры мужа в Гуш Катифе они работали на обычных объектах, включая заказы от Министерства обороны на ремонт ущерба от обстрелов - как в Гуше, так и в Сдероте. Позднее они работали на ремонте домов для приезжающих, а на последней стадии - на постройке палаточных городов - Шират аЯм, Нецер Хазани, Керем Ацмона. Заливалось бетонное основание, строился деревянный каркас, который обтягивался со всех сторон. Строились также душевые, туалеты, ряды умывальников, столы под навесами. Находились плиты и холодильники и т.д. Снова подчеркиваю, что вся эта огромная работа делалась Надей Матар, Датьей Ицхаки и пр. Районное начальство Гуша, или Совет поселений не сотрудничали с ними.

Для нас же постепенно заканчивался период "обычной" частной жизни (обычной жизни в необычных обстоятельствах), когда она еще сохраняла привычные формы - утром уходили на работу, дети - в школы и садик, совместные семейные ужины, пикники на берегу моря. То есть работа и разнообразные кайтанот для детей продолжались до самых последних дней, но жизнь (и не только наша) все больше теряла свою "частность". С закрытием Гуш Катифа все больше и больше "шабахим" (шоим билти хукиим - находящиеся незаконно) проникали в Гуш, они оседали везде, в том числе, и в домах жителей. Многие дома представляли собой накануне Изгнания большие коммуны.

Постепенно и в нашем караване сложилась своя коммуна, друзья приводили друзей, некоторые жили постоянно, некоторые приходили время от времени, спальных мест (даже на полу) для всех не хватало, поэтому вокруг каравана на песке ставились палатки. Благодаря Гуш Катифу мы познакомились со многими замечательными людьми. Но все это уже - другая история.

А пока в заключение - зачем это было надо? Зачем нам всем было надо приезжать? Сейчас, на расстоянии времени, понятно - тысяча человек больше или меньше ничего бы не изменили. Но было ощущение невозможности оставаться в стороне. Невыносимой для меня была мысль, что во время "пинуя" я буду вот так вот сидеть в кондиционированном офисе и, сжав кулаки, слушать новости. Все, что я могла сделать - это быть внутри, и быть частью того, что происходит.

Был, был подъем в народе, было много примеров самоотверженного поведения, да эти люди не бросались грудью на пули, но и они жертвовали удобством, временем, зачастую работой и т.д.

То, что весь этот подъем ушел в никуда, был распылен и растрачен - проблема нашего руководства, наших раввинов и т.д. Об этом говорилось уже много и справедливо, я не буду сейчас повторяться. Все, кто там был, это видели и знают.

С Гуш Катифа у меня развилась идиосинкразия к слову "маавак" (борьба). Маавак - это протест такой, это "как будто", понарошку, это Кфар Маймон и посадка оранжевых цветов у домов за два дня до изгнания.

И все же, и все же я все время себе противоречу. Повторяя много раз, что все было ясно уже давно, признаюсь, что до конца оставалась какая-то безумная надежда на чудо. И точно также сознавая всю слабость нашего протеста, иногда хочется думать, может быть, есть какой-то небесный счет, в котором записываются все наши "дебиты" и "кредиты", и там ничего не проходит "просто так". В те последние, отчаянные дни иногда хотелось просто кричать Всевышнему - пожалуйста, сделай чудо, ради всех нас, ради всех, кто приехал.

Но чуда не случилось. Все-таки не заслужили.

"ЖЖ" - "Вести", 23.07.2009

О плане выселения Гуш Катифа и Северной Самарии: анализ, сопротивление, репортажи

Уроки поражения. Статьи о последствиях выселения евреев из Гуш Катифа и Северной Самарии

Hosting by