Алекс Майстровой

Воспоминания "идеалиста"

"Истина проступает наружу"

В одном из недавних выпусков газета "Гаарец" процитировала Зеэва Жаботинского, убеждавшего, что только сила может заставить арабов признать еврейское государство. Статья эта осталась в информационном потоке событий незамеченной для многих, но только не для Шмуэля Каца.

Один из ближайших соратников Жаботинского, автор трудов о нем, писатель (его наиболее известные книги - "Одинокий волк" о Жаботинском и "Земля раздора. Действительность и фантазии в Эрец-Израэль") и журналист 93-летний Шмуэль Кац внимательно отслеживает всю информацию о своем учителе и наставнике, с которым познакомился почти 70 лет назад. И не скрывает своего удовлетворения: "Прошло время, когда имя Жаботинского было окружено пеленой молчания. Теперь о нем вспоминают все чаще и чаще, его цитируют те, кто остаются его непримиримыми противниками, как та же "Гаарец". Его видение вновь актуально, и для меня в этом нет никакого сюрприза. Потому что истина всегда выходит наружу, а то, что говорил и предрекал Жаботинский, было истиной. Я уже давно столкнулся с этим феноменом: люди, относившиеся к Жаботинскому, как к идеалисту - в лучшем случае, и как к экстремисту - в худшем, признавали в нем в конечном счете величайший государственный ум", - говорит он.

Шмуэль Кац вспоминает случай, происшедший с ним более 50 лет назад. "Я был знаком с писателем Шоломом Ашем. Как и многие другие, он был убежден до Катастрофы, что в идеологическом споре в 20-30 годы между Хаимом Вайцманом и Зеэвом Жаботинским Вайцман был рационалистом и интеллектуалом, а Жаботинский - непрактичным идеалистом. Когда я встретил Аша в начале 50-х годов, он вспомнил свои предвоенные ощущения. "Я был тогда неправ, - признался он мне. - После всего того, что произошло, для меня очевидно, что в реальности дело обстояло прямо противоположным образом. Вайцман был мечтателем, в то время как Жаботинский - несомненным практическим мыслителем". Сегодня нам не надо дожидаться очередной катастрофы, чтобы убедиться в правоте этого вывода".

В своем возрасте Шмуэль Кац сохранил удивительную трезвость ума и память. Он помнит имена бесчисленных людей, с которыми сводила его жизнь, описывает подробности событий, в которых он был вовлечен в юности. Необычайно ясно, анализируя прошлое и историю, которую он делал вместен с Жаботинским, а потом - с Бегином, он препарирует нынешнюю ситуацию, и описывает сценарии того, как будут развиваться события, если руководство Израиля не изменит выбранный им курс. Кацу есть на что опираться. Доверенное лицо Жаботинского, "министр иностранных дел" Бегина в ЭЦЕЛе, а потом, после прихода Бегина к власти в 1977 году - "чрезвычайный уполномоченный" последнего в Вашингтоне, Кац хорошо знаком со многими сильными мира сего. Он критикует нынешнюю дипломатию Израиля: "Мы слишком статичны, мы только защищаемся, реагируем, но не иницируем. А многие из наших дипломатов в ведущих государствах мира даже плохо владеют английским. Мы полностью оставляем инициативу нашим противникам. А, учитывая то, что таковых множество, и они хорошо подготовлены, не удивительны наши провалы в пропагандистской и дипломатической войне. Я действовал не так в свое время..." - говорит он.

Вслед за Жаботинским: из Южной Африки - в Европу

Шмуэль Кац родился в Южно-Африканской республике, куда его родители приехали из Латвии в начале прошлого века. Впервые он, член Бейтара, увидел Жаботинского в 1930 году, куда тот приехал с лекциями, однако к тому времени он уже хорошо знал своего будущего учителя, читая его биографию и статьи в местной еврейской прессе. "Они покорили меня ясностью формулировок и глубиной видения. С того момента я стал его последователем", - вспоминает Кац. Первая встреча Шмуэля Каца с лидером ревизионистов произошла в Египте, в июле 1937 года. Кац вместе с несколькими единомышленниками приехал в 1936 году в Палестину, а Жаботинский совершал турне по Палестине и Северной Африке. "Он взял меня в Александрию в качестве секретаря. Помню, он много рассказывал о своих планах, о том, что хочет написать одиннадцать книг, но у него катастрофически нет времени".

Их следующая встреча произошла в Польше. Кац находился в то время в Палестине. Познакомился со многими лидерами ЭЦЕЛя, в том числе - с Давидом Разиэлем и Авраамом Штерном. Это было непростое время для ЭЦЕЛя, в организации произошел раскол, и ее руководители, опасавшиеся британских спецслужб, попросили Шмуэля привезти Жаботинскому письмо с описанием своих разногласий. Кац отправился в Польшу, где в то время находился Жаботинский, и застал его упаковывавшим чемоданы. "У него возник конфликт с польскими властями, он собирался уезжать, и предложил мне поехать вместе с ним. Я, не раздумывая, согласился. Жаботинский был потрясающий человек, он относился к своими сподвижникам, не как гуру, или учитель, а как друг. Он говорил со мной, тогда еще пацаном, ничего не смыслившем в политике или идеологии, на равных. Шутил, смеялся, мы касались самых разных вопросов. Он относился с большим уважением к людям, давал им почувствовать их значимость. Мы часто и подолгу говорили с ним об ЭЦЕЛе, о положении евреев в Европе. Он чувствовал приближение трагедии, и повсюду призывал местных евреев уезжать отсюда. Ему не верили, но он точно знал, что надвигается ужасное время и готовился к нелегальной алие".

После этого они еще несколько раз встречались в разных европейских городах - в том числе и в Париже в 1938 году, а затем от Жаботинского последовало неожиданное предложение. "В конце 1938 года я вернулся в Южную Африку, а буквально спустя три недели получил письмо от Жаботинского. Он просил меня приехать в Англию, чтобы начать там выпуск еврейской газеты. Ему нравились мои статьи, то, как я излагал свои идеи, и он счел, что я могу быть журналистом и редактором сионистского издания. Я приехал в Лондон, и вскоре началась война. К тому времени у Жаботинского возникли проблемы с британскими властями. Он настаивал на создании еврейской бригады, англичане были против, и вскоре Жаботинский стал персоной нон-грата на Британских островах. Он уехал в США, и оттуда посылал мне и моему другу Нахуму Левину письма с указаниями, как выпускать издание и вести пропаганду. Это был еженедельник - "Джуиш стандарт".

Поскольку у Шмуэля была с детства проблема с ногой, его не взяли в армию, и он, выпуская журнал, работал во время войны добровольцем на заводе по производству оружия. Покинул он Лондон в июле 1946 года, чтобы отправиться в Эрец-Исраэль, где к тому времени Бегин и ЭЦЕЛь уже готовились к тому, чтобы начать борьбу за освобождение от британского мандата. Вместе с Бегином в ЭЦЕЛе Первая встреча с Менахемом Бегином произошла еще до войны. Шмуэль Кац, придя в отель, где жил Жаботинский, обнаружил там незнакомого человека. "Я вошел в комнату. Увидел, что он с кем-то беседует, и собирался уйти. Однако Жаботинский дал мне знак рукой, чтобы я вошел, и сказал своему собеседнику, что "у меня от Шмуэля нет секретов". Я не вмешивался в их разговор, и только потом узнал, что это был Бегин. Мы не виделись девять лет, а когда встретились, узнали друг друга. Он спросил меня, помню ли я ту встречу. Я ответил, что, конечно, помню".

Очень быстро Шмуэль стал выполнять "особые поручения" главы ЭЦЕЛя. Связи в Англии, образование и журналистские способности, опыт пропагандистской работы и, наконец, незапятнанная репутация в глазах английских спецслужб делали его подходящим кандидатом для такой работы. Его деятельность включала самые разнообразные стороны: от организации диверсий против британских объектов и подготовки нелегальной алии до защиты интересов ревизионистов в их противостоянии с сионистами-социалистами.

С октября по декабрь 1946 года Шмуэль провел в Базеле, ведя подготовку к сионистскому Конгрессу. На Конгрессе доминировали левые, руководство Сохнута старалось всячески перекрыть "доступ кислорода" своим идеологическим противникам. "Мне пришлось ехать в Женеву, чтобы сделать в типографии копии материалов, которые мы собирались раздать. Это была непростая задача. Сохнут потребовал от всех типографий в Швейцарии, чтобы нам, как "экстремистам и фашистам", запретили печатать свои материалы. Пришлось дать взятку одному работнику типографии, чтобы он разрешил нам выпустить материалы. Нам надо было уложиться за одну ночь, и мы справились. Хорошо, я за время работы в Англии освоил типографское дело. Мне помогали бывшие узники Освенцима. Мы привезли материалы в Конгресс и необычайно удивили сохнутовцев. Помню, там была одна девушка от Сохнута, прямо-таки из кожи вон лезла, чтобы помешать нам. Теперь она живет с соседнем хостеле", - смеется Шмуэль.

После взрыва английского посольства в Риме в ноябре 1946 года Кац вернулся в Эрец-Исраэль. Британские агенты, наводнившие Рим, сели "на хвост" Кацу, и оставаться в Европе дальше было уже опасно. Начался новый этап его деятельности. С 1948 года Бегин ввел Каца в руководство ЭЦЕЛя. Шмуэль стал ответственным за пропаганду организации и ее международные контакты. Опять-таки сыграли свою роль английский язык, умение вести разъяснительную работу и знание европейских реалий. "До меня Бегин сам занимался контактами с иностранными представителями, но затем передал эту сферу деятельности мне и высвободил себе время для организационных вопросов и подпольной деятельности. Я стал своего рода министром иностранных дел", - вспоминает, улыбаясь, Шмуэль. Менахем Бегин практически не выходил из дома в районе Тель-Авива, чтобы не быть узнанными английскими агентами. Кац приходил к нему домой.

"Сначала мы снимали квартиру в Иерусалиме, в районе нынешних Старых Катамон, - рассказывает он. - В большом доме, где жили англичане. Я поддерживал с ними хорошие отношения, некоторые соседи приходили ко мне выпить виски. При этом я специально, чтобы отвести от себя подозрения, подчеркивал свой патриотизм, отстаивал интересы евреев. Спрашивал их: как бы вы вели себя, если бы землю, которую вы считаете своей, присвоил другой народ и вел там себя как хозяин? Это действовало. Они мне доверяли, и ни разу ни в чем не заподозрили". Поскольку деятельность ЭЦЕЛя была сконцентрирована в Тель-Авиве, Шмуэль и его жена вскоре перебрались сюда - в район нынешнего Рамат-Гана. Кац приходил к Бегину днем, поскольку визиты по ночам и вечерам могли вызвать подозрение у англичан. Согласно системе конспирации, разработанной Бегином, Кац поддерживал контакты (кроме Бегина) только с несколькими людьми, остальных он просто не знал. Таким образом, ЭЦЕЛь страховал себя от тотального провала в случае ареста своих членов. Некоторых ведущих деятелей организации Кац не знал даже в лицо - например, Ицхака Шамира. Он познакомился с ним уже после обретения независимости Израилем.

Боялся ли он? "Нет, - без тени сомнения отвечает Кац. - И интересно, что практически никто из нашего окружения, несмотря на риск, не испытывал страха или чрезмерного беспокойства. Не помню и чтобы моя жена особенно волновалась. Все перекрывала враждебность к англичанам, которые стали, по сути дела, сообщниками Гитлера. Мы чувствовали их скрытый, а иногда - и открытый антисемитизм, и отвечали им ответной неприязнью. Было несколько раз, когда меня задерживали. Я смеялся во время допросов, и говорил им: если у вас есть хоть какие-то доказательства - задерживайте меня!" Кац подчеркивает жесткость Бегина. "Он никогда не делал угроз, которые нельзя было подкрепить делом, - говорит он, припоминая известный случай, когда бойцы ЭЦЕЛя высекли британских офицеров за то, что ангичане выпороли трех подростков - активистов организации.

- Мы предупредили их: если вы позволите себе порку наших людей, то реакция будет адекватная. Они пренебрегли нашим предупреждением, и тогда мы взяли в плен и выпороли троих их офицеров, выбросив их потом из машины на бульваре Ротшильда в Тель-Авиве. Это было страшное унижение для британцев. Любопытно, что спустя две недели после этого они отменили порку в Индии".

За месяцы, предшествовавшие независмости, Кац несколько раз побывал в Европе, и в том числе - в Лондоне. Он приезжал туда по "вопросам бизнеса", так как, действительно, занимался выпуском книг. "Это был апогей моей деятельности в ЭЦЕЛе, - вспоминает он. - Англичане смотрели на меня косо, но никаких улик против меня у них не было".

Бен-Гурион и Бегин

Кац вспоминает, насколько сложным было принятие решения о провозглашении независимости. Представители левых движений и Сохнута, несмотря на решимость Бен-Гуриона, боялись этого шага и стремились оттянуть его. При этом сам Бен-Гурион, по словам Шмуэля, ненавидивший Бегина, использовал его в своих политических целях. "Перед запланированным провозглашением независимости он послал своего представителя Элиэзера Ливни к Бегину с просьбой продолжить угрозы в адрес англичан. При этом сам он постоянно подчеркивал свое миролюбие. То была типичная тактика "плохой - хороший следователь", и она работала. Точно такую же тактику проводили Арафат и ХАМАС, а наши левые, в своем идиотизме, делали вид, что есть "добрые" и "злые" палестинцы", - негодует Кац.

Он обвиняет в двуличности основателя Израиля, ярким примером которой стала "Альталена". "У Бен-Гуриона и Бегина была договоренность о том, что "Альталена" доставит оружие, и 20 процентов этого оружия будет передано бойцам ЭЦЕЛя в Иерусалиме, где уже начались столкновения между евреями и арабами. Я был свидетелем переговоров между Бегином и доверенным лицом Бен-Гуриона - Исраэлем Галили. Предполагалось, что корабль пристанет к берегу в районе Тель-Авива, однако в последний момент Бен-Гурион попросил, чтобы оружие было выгружено в Кфар-Виткин. Бегин не придал этому значения. Только потом, после расстрела "Альталены", мы поняли причину этой странной просьбы. Бен-Гурион и его люди не могли позволить себе уничтожить корабль с евреями и оружием для евреев на глазах тысяч людей в людном месте. А Кфар-Виткин был традиционным оплотом левых, там это можно было сделать без помех. Потом они обвинили нас в восстании, мятеже, в том, что мы хотели присвоить себе все оружие. Ничего подобного не планировалось, и как прямой участник переговоров, я могу это подтвердить", - говорит Кац. Причиной, считает он, была ненависть к ЭЦЕЛю. "Они ("Хагана" и Сохнут) относились к англичанам, преследовавшим евреев, лучше, чем к нам. Они выдавали им наших людей, потворствовали антисемитам, травили нас в "сезон", но при этом старались использовать нас в своих целях. Это была двуличная политика".

Впрочем, в то непростое время были и приятные сюрпризы. "Помню, в преддверии раздела Палестины ООН послала сюда комиссию, и несколько членов этой комиссии захотели встретиться с нами. Встреча была организована посредством американского журналиста, должна была быть тайной, но очень быстро стала достоянием гласности. Нас было трое: Бегин, Хаим Ландау (отец нынешнего депутата кнессета - Узи Ландау) и я. Члены комиссии были из Южной Америки: Грандос - из Гватемалы и Павригат из Венесуэлы. Мы были насторожены, настраивались на переговоры, а столкнулись с таким выражением симпатии, что были просто ошарашены. Они обнимали нас, говорили, что поддерживают, что постараются отстоять наши интересы. "Ларчик открывался" просто: все они были революционеры, и в нас видели революционеров, борющихся с колониализмом. Они, действительно, много сделали для нас. Многие в то время вообще выступали против еврейского государства", - вспоминает Шмуэль. Лучшая оборона - наступление После создания Государства Израиль Шмуэль Кац был депутатом в кнессете первого созыва (1948-1950 годы) от партии "Херут", а затем на длительное время ушел от политики. "Я вообще не хотел баллотироваться в кнессет, я там чувствовал себя "не в своей тарелке". Мне хотелось создать собственную газету, но это начинание не получило поддержки и я занялся собственным бизнесом - книгопечатанием".

Опыт и дипломатические таланты Каца оказались востребованы после победы "Ликуда" и прихода к власти Бегина. Успех "Ликуда" вызвал шок и смятение на Западе, в том числе - и в США и среди американских евреев. Бегина называли "фашистом", "главой террористической организации", "экстремистом". Новому правительству грозили остракизм и изоляция. "Почти сразу после триумфа Бегина на выборах он позвонил мне и спросил, могу ли я отправиться в США с особым заданием. Суть задания состояла в том, чтобы прекратить кампанию демонизации "Ликуда". К тому времени я уже пять-шесть раз бывал в США, выступал с лекциями о необходимости сохранения "территорий" и о глобальной стратегии арабов. Ко мне прислушивались. Я был знаком со многим сильными мира сего в Америке, меня знали в журналистских кругах. Бегин был осведомлен об этом".

По приезду в США Каца пригласили в редакцию "Ньюсуик", опубликовавшего статью, где Бегина называли "террористом". "Когда я пришел, вся редакция была в сборе. Видимо, всем было невтерпеж увидеть "террориста номер два". Меня посадили напротив главного редактора. Судя по всему, они были уверены, что я начну оправдываться и юлить. Я выбрал другую тактику: вытащил экземпляр "Ньюсуика" с поношением Бегина, и со всей силы хлопнул им по столу. Я был подчеркнуто агрессивен, не жалел жестких слов в адрес редакции. Требовал доказать, по какому праву они поносят дружественного США премьер-министра Израиля. Я поверг их в шок, и это принесло результаты. Главный редактор был сконфужен, и в конце концов сказал: "Давайте все обсудим". В следующем выпуске еженедельника появилось пространное "письмо читателя", критиковавшего статью. С тех пор прямые нападки на Бегина прекратились".

За месяц пребывания в Нью-Йорке и Вашингтоне Шмуэль Кац провел 140 лекций, встреч с журналистами, интервью. Он не оборонялся, а нападал, заставал врасплох своих собеседников. На вопрос журналиста "Нью-Йорк таймс" об отношении "Ликуда" к арабам ответил, что этот вопрос еще только в стадии разработки, но переговоры будут вестись с арабами, а не с "Нью-Йорк таймс". Его слова были встречены смехом в зале. Даже сторонники Израиля испытывали предрассудки в отношении Бегина. Журналист Джордж Уилл из Columnist (в то время очень влиятельное издание) признался Кацу, что согласен со всеми его доводами, но заявил, что для него "неприемлема теократия". "Почему теократия? Левые раздули шумиху из того, что во время праздника Бегин внес в синагогу свитки Торы, и преподнесли это, как его стремление установить религиозную диктатуру. Я сказал ему тогда: "Джордж, если ты ходишь в церковь, то значит ли это, что хочешь теократию?" На этом подобные вопросы кончились".

В другой раз фотографы засняли Каца с известным журналистом из NBS на очередном приеме. "Мы даже не говорили в тот вечер о политике, просто гуляли по лужайке, о чем-то болтали, шутили. А впечатление было такое, будто мы закадычные друзья. Наши снимки обошли все газеты, нас показывали по телевидению. Все это растопило лед. Меня перестали видеть, как представителя банды ганстеров, и воспринимали, как политика. И отношение ко мне переносилось на отношение к Бегину". Позднее он сопровождал Бегина в его визитах к Картеру, разъясняя последнему запутанные обстоятельства арабо-израильского конфликта.

Кац считает, что дипломатические провалы - результат не только дефицита нужных и подготовленных людей, но и отсутствие ясной позиции в арабо-израильском конфликте. "Те, кто называют себя прагматиками, ставят все с ног на голову. Он говорят, что если ликивдировать поселения, то не будет террора. Вот как! А как тогда объяснить террор 84 лет назад, погром в Хевроне, беспорядки 30-х годов, все войны, начиная с 1948 года? Причина всему этому - не поселения. Причина - отказ арабов смириться с еврейским государством. Стремление уничтожить его - если не сразу, то по частям, поэтапно. Те, кто верят в мирные намерения арабов - кто они: прагматики или утописты?" - вопрошает он. Шолом Аш дал ответ на этот вопрос. Он, по крайней мере, был честен с самим собой...

"Новости недели", 16.04.2007

Книга Шмуэля Каца Земля раздора. Действительность и фантазии в Эрец-Исраэль

Владимир Жаботинский Тоска о патриотизме , 1903 г.

Hosting by