Александр Казарновский

Как пробивали стену

Сейчас, когда весь мир берет нас за горло, требуя, чтобы мы вернулись в границы 1967 года - того самого года, когда наша страна находилась на грани гибели, начинаешь понимать, какое колоссальное значение имело для Израиля создание поселений в Иудее и Самарии. Именно эти поселения и стали основной помехой на пути превращения еврейского государства в хорошо простреливаемый пляж. Удивительно, что создавались поселения в борьбе не с внешним врагом, а с собственными недальновидными властями и собственными "борцами за мир". Среди активистов и основателей движения были два нынешних жителя Элон-Море - р. Менахем Феликс и Бени Кацовер. Они создали группу энтузиастов "Ядро Элон-Море", с которого и началось заселение Самарии. Я горжусь дружбой с этими людьми, значение подвига которых для спасения нашей страны только сейчас начинаешь понимать. Предоставим слово Бени Кацоверу:

"Ночью мы в разных местах пересекали "зеленую черту", бывшую границу Израиля, ту самую, которую наш министр иностранных дел времен Шестидневной войны называл границей Освенцима. Ставили палатки, начинали строительство, а утром приезжали солдаты с полицейскими, запихивали нас в "черные Марии" и увозили в пределы "границы Освенцима". Иногда били. Но потихоньку наше количество росло. Так происходило семь раз.

Все это казалось каким-то бредом. Я думал, весь Израиль двинется заселять Иудею и Самарию, этот залог нашего завтра. Но люди поразительно быстро забыли ужас, царивший перед Шестидневной войной. Политики и левая интелигенция зациклились на идее "Территории в обмен на мир!" что означало "Мы сами возвращаемся в гетто, а за это вы нас не трогаете" или, вернее, "мы добровольно кладем голову на плаху, а вы добровольно эту голову не рубите".

И вот в "ночь акафот" сразу по окончании праздника Симхат-Тора 5734 (1974) года из нескольких точек вышло около двух тысяч человек. Операция называлась "Акафот" ("Акафот" - это праздничное шествие с песнями и танцами на исходе праздника Симхат-Тора).

Мы очень долго готовились к этому выступлению, собирали силы. Набрать две тысячи человек - это огромный труд Мы понимали - если сейчас наша операция закончится ничем, считай, все пропало - люди отчаются, и в следующий раз за нами уже никто не пойдет. Весь расчет был на то, что такую большую группу не смогут депортировать. Мы себя чувствовали как перед генеральным сражением. Мы с женой шли во главе колонны примерно в тысячу человек, готовых при первом же появлении солдат или полиции броситься в поля и там рассредоточиться, а затем пытаться пробиться к пункту назначения, где все должны были встретиться и поставить палатки.

Но и власти подготовились - по-моему, нагнали несколько батальонов солдат и полицейских. Выйдя, когда стемнело, из Натании, вернее, с перекрестка Бет-Лид, мы вскоре начали натыкаться на армейские и полицейские посты. Для нас с женой не составляло проблемы их обходить, но кто-то из наших попался, тем самым оттянув на себя часть сил родного противника и обеспечив остальным продвижение. Потихоньку позади остались лесопосадки с пальмами, кипарисами, кончились сады, принадлежащие окрестным кибуцам. Вокруг заметно поголело. "Зеленая черта" осталась позади. Начались "территории". И в темноте тут же замаячили прямо-таки шеренги доблестных воинов. Доблестных без кавычек, потому что ровно год назад, во время йом-кипурской войны, подтвердившей, кстати, спасительность новых границ, эти самые ребята били настоящего врага. А вот теперь...

Посты, цепи солдат, автобусы... Уже десятки наших товарищей арестованы у всех на глазах. Казалось, все рушится. Я начал молиться на ходу.

Мы свернули к оливковой роще. Там, в тени деревьев, буквально в трех шагах от полицейских, мы проползли по земле, растрескавшейся в ожидании первых дождей, соскочили с этой террасы на более нижнюю и, оглядевшись, встали на ноги. Кого-то из наших попутчиков опять сцапали и судя по крикам, раздававшимся сзади, он резко разошелся с врагами в оценке ситуации. Когда опасность миновала, я посмотрел, кто со мной. В темноте я вглядывался в лица, не обращая внимания на то, во что одеты мои попутчики. Один из них достал сигарету и спросил меня: "Огонька не найдется?" Машинально я протянул ему зажигалку. Вспышка - и я увидел стоящего передо мной лейтенанта пограничной охраны. Мы все на какой-то момент остолбенели, а вокруг тотчас же замельтешило. К нам со всех сторон спешили "МАГАВНИКИ"

"И не надоело вам, ребята, головой о стенку биться?" - спросил лейтенант, с наслаждением затягиваясь.

Это прозвучало, как вызов, и я ответил:

- Нет, не надоело.Рано или поздно пробьем!

Но сам при этом понимал, что дело дрянь и надежда только на Вс-вышнего.

Словно по сигналу, мои попутчики бросились в разные стороны, а нас с Биной схватили - меня "МАГАВНИКИ", ее - "МАГАВНИЦЫ".

То что произошло дальше, по-моему, могло произойти только в Израиле. Я героически рвался на свободу, тем же самым в пяти метрах от меня занималась моя жена и вдруг... глухой кожано-металический звук заставил нас застыть на месте. Самое забавное, что заметив это, наши "палачи" тоже застыли в недоумении. Я дернул локтем прижатой к бедру вывернутой руки. Так и есть, мой пистолет в свалке оторвался от ремня и вместе с кобурой улетел куда-то на нижнюю террасу.

- У меня пистолет упал! - выкрикнул я.

Потеря оружия вещь серьезная. Это означает крупные неприятности вплоть до суда. А МАГАВНИКИ и МАГАВНИЦЫ ничего против нас с Биной лично не имели. Им было велено тащить нас и не пущать, но при этом среди них были и сочувствующие нам, и просто симпатизирующие, и - в большинстве - те, кто даже не задумывался. Приказ есть приказ. То есть, мы были противниками, но оставались братьями. Я почувствовал, что вдруг ослабла хватка многорукого существа, превратившего меня в статую с с нелепо поднятой левой рукой, с правой, заведеной за спину, с полусогнутыми ногами, одна из которых выдвинута вперед. Сначала один МАГАВНИК, оторвавшись от меня, побежал на нижнюю террасу, искать потерю, затем другой, потом какая-то МАГАВНИЦА из тех, что держали Бину...

Через минуту весь муравейник, включая нас с Биной ползал по нижней террасе в поисках пистолета. Словно по сговору мы все прекратили играть в какую-то игру и занялись делом.

Но проклятая пушка, сыгравшая роль голубя или трубки мира, словно сквозь землю провалилась - кстати, этот вариант мы тоже отрабатывали и проверяли на ощупь. Через полтора часа поисков лейтенант сказал нам: "Ну все, ребята, дальше, если хотите, ищите сами, а нам пора на базу!"

Можете не верить, но едва эхо "магавничьих" голосов затихло где-то наверху, заблудившись меж утесами, мое личное оружие зачернело на той самой кочке, которую поочередно обшарили все до одного участники поисковой группы. Разумеется, мы с Биной догонять солдат не стали, а двинулись на восток. Зачем? И без того было ясно, что операция провалилась, что большинство наших уже задержано и что создать поселение не удастся. Мы решили, как та лягушка, упавшая в кувшин со сметаной, махать лапками. Хотя и после драки. Шли мы, обходя полицейские и солдатские посты и арабские деревни. Хребты потихоньку сменили фиолетовые штраймлы на серебристые, а серебристые на яркоголубые, и в пять часов утра перед нами выросла та самая гора, на которой мы планировали создать поселение. Гора была усеяна солдатами, и нам пришлось уйти в лесок, который начинался у подножия и тянулся до следующей горы. Там мы встретили человек двадцать наших, которые, как и мы пребывали в растерянности, не зная, что делать и тяжело переживая поражение. В семь утра включили радио послушать новости и все дружно онемели. Дикторы захлебывались от возмущения, восторга и счастья одновременно. Возмущения наглостью религиозной молодежи, которая мешает правительству бороться за мир. Восторга по поводу того, что наши исторические земли, наконец-то, становятся действительно нашими, а сионистская мечта - явью. Счастья потому, что создание поселений означает безопасные границы и, если не уверенность в завтрашнем дне, то, по крайней мере, надежду на него. Так вот, захлебываясь всем этим, СМИ поведали, что этой ночью ГУШ-ЭМУНИМовская молодежь создала на Западном берегу (читай, в Иудее и Самарии) ШЕСТНАДЦАТЬ новых поселений!!!!

Постепенно мы разобрались в том, что произошло. Поняв, что все дороги перекрыты и желанной горы вообще достичь не удастся, наши ребята, оказавшись случайным образом разбитые на группки, стали захватывать первые попавшиеся пустые холмы, устанавливать палатки, складывать из камней стены, поднимать израильские флаги и прочая. Решив, что и мы не лысые, наша группа отправилась на соседнюю гору создавать там семнадцатое поселение.

Вс- вышний обратил наше поражение в победу. Звон стоял на всю страну. Отовсюду шли поздравления, выражения поддержки, отовсюду везли еду, отовсюду к нам стекались добровольцы. За те несколько дней, которые просуществовали эти импровизированные поселения, движение за возвращение евреев на свою землю стало многотысячным. По образцу нашего ядра стали образовываться лругие "ядра" -"ядро Офра", "ядро Шило"...

Наступали новые времена.

Уже ребята из "ядра Офра"вырвали у властей разрешение на строительство поселения, и плато, лежащее слева от шоссе, ведущего с севера к Иерусалиму, украсилось асбестовыми домиками.

Уже справили годовщину начала борьбы, уже в лицо узнавали многих из полицейских, что преграждали нам дорогу, а полицейские называли нас по именам. Уже...

Приближалась ханука семьдесят пятого года".

***

"Это была настоящая битва. С обеих сторон участвовали тысячи человек. Более того, сражению даже предшествовало объявление войны. Его функции выполнило письмо, отправленное членами ядра "Элон Море" лично Ицхаку Рабину. Суть письма сводилась к тому, что еврейские поселения на еврейской земле должны создаваться и будут создаваться, а вы, господин премьер, ежели не хотите помочь, так по крайней мере не мешайте.

В ночь перед высадкой "десанта" в Себастии, на севере Самарии, в радиусе десятков километров было выставлено больше блок-постов, чем во всех остальных частях страны, вместе взятых, включая Синайский полуостров, в те времена еще не отданный Египту. Погода тоже явно проголосовала за МААРАХ. Нет, когда в воскресенье, в двадцать третий день месяца Кислев началась операция, получившая пышное название "Верность и преданность", светило солнышко и пели птички. Но стоило активистам "ядра Элон Море" и тысячам их сторонников или, по выражению газет, приспешников, пересечь "зеленую черту", как небо, очевидно, в знак протеста, затянулось тучами. Не обращая на них внимания, мы ехали на машинах по шоссе Натания - Туль-Карм, а дальше, кто, припарковав машину при въезде в Туль-Карм, двинулся в дальний путь по горным тропам через Кафр-Рамин в Себастию, кто добрался до ближайшего блок-поста, а затем тоже пошел пешком. Таким образом, войска, выставившие ощетинившиеся пикеты, оказались сами по себе, а мы, тщательно эти пикеты обходящие, сами по себе. Мы с Менахемом (равом Феликсом) шли впереди и, отшагав несколько часов без передыху, добрались до вади Рамин, что в шести километрах от Себастии. Вышли, так сказать, на финишную прямую. Там все попадали на траву, не в силах пошевелиться. Затем потихоньку пришли в себя, стали разводить костры, чтобы согреться. Вскоре в последний раз выглянуло солнце, покрыв позолотой невысокий хребет, и тотчас за тем же хребтом и скрылось. Солнце исчезло, золото - нет. Оно маленькими слитками рассыпалось по тысячам ханукальных свечек, которыми поселенцы встретили наступающую ночь. Звездное небо показалось жалкой копией с долины Рамин, осыпанной мириадами огней Хануки. А вслед затем с разных концов вади зазвучали песни.

Вот тут-то возмущенные тучи и двинулись в контрнаступление. Звездочки затрепетали и, мерцая, как фитильки умирающих свечей, ушли в небытие, а на несчастное вади обрушились океаны дождя. Молнии казались осветительными ракетами, стремившимися захватить врасплох пейсатых провокаторов, а в неустанном громе грохотало даяновское "Зачем нам этот Ватикан?!" Укрытия не было, люди укрывали друг друга своими телами. Одну курточку растягивали над двумя-тремя путешественниками, и сверху авангард "Канфей-Шомрона" был похож на стаю белок-летяг.

А промокшие до нитки люди все прибывали и прибывали. Они шли тропами, по бездорожью, через арабские деревни, их хватали, увозили куда-нибудь в Кфар-Сабу, выбрасывали из "зинзан" прямо посреди шоссе. Они вновь возвращались в Самарию. И доходили. Падали на мокрую траву или на каменный пол вокзала, не имея даже сил переодеться. Кто ставил палатки вокруг заброшенной станции турецкой железной дороги, кто располагался прямо в здании. Толстые стены из иерусалимского камня с большими прямоугольными окнами с изумлением смотрели на эту орду. В первый день прибыло две тысячи человек. На второй день добавилось еще пятьсот. Поселенцы создали палаточный городок, отмыли и побелили здание железнодорожного вокзала, подняли над ним израильский флаг и прибили табличку "Элон-Море". Затем сложили несколько сборных строений, которые по частям притащили на своем горбу, шагая по кривым самарийским тропам.

Ситуация для властей осложнялась тем, что народ прибывал поэтапно - выселишь тех, кто окопался в Себастии в первые два дня, а на следующий день с гор спустятся "главные" силы и человеческое море вновь затопит лагерь - таков был наш расчет. В день приходило по несколько сотен человек. На четвертый день вокруг вокзала развернулась настоящая стройка. Власти поняли - само не рассосется. На вертолете прилетел министр обороны.

- Вы должны немедленно очистить территорию!

Читателю предоставлено с трех раз догадаться, насколько скрупулезно поселенцы выполнили этот приказ.

Теперь начинается самое интересное. Войска стянуты. Пятнадцать тысяч молодых людей в напряжении. Будет побоище (и какое!) или нет? При первой же попытке офицеров выдавить поселенцев, к ним выходит белобрадый рав Цви-Иегуда Кук и кричит:

- Мы здесь готовы жизнь свою отдать! Можете избить меня, можете арестовать - все равно вам не одолеть нас! Пусть хоть все правительство сюда приходит - это ничего не изменит. В так случаях надо умирать, но не отступать!

Военные чуть отступают, но напряжение не спадает. Руководство "Ядра" приглашается на переговоры. Под честное слово властей предержащих, что в случае провала переговоров вожакам бунтовщиков позволено будет вернуться в здание вокзала. В те времена слово властей было словом. Итак, расселись: главнокомандующий Мота Гур с одной стороны, а напротив - пятеро вожаков "Ядра", включая нас с Менахемом. Ну, и здесь же, разумеется, рав Цви-Иегуда Кук. Да впрочем, Мота Гур и сам сочувствует поселенцам. Там же Шарон, выступающий в роли советника Рабина, и конечно же министр обороны Шимон Перес.

Поселенцы затаили дыхание, понимая, что наступает решающий момент - новое чудо, сравнимое лишь с Шестидневной войной. Уже не войска, а сам еврейский народ возвращается уже не на обочины, а в самое сердце Иудеи и Самарии. Великое древнее пророчество сбылось! Действительно наступает эра освобождения! Затаили дыхание сотни тысяч сочувствующих по всей стране, в надежде, что после заселения евреями Самарии и Иудеи исчезнет угроза возвращения к тем границам, в которых государство могут в любую минуту попросту уничтожить. Затаили дыхание и сотни тысяч тех, кто видел все в прямо противоположном свете - погибает последний шанс на то, что можно будет получить мир в обмен на эти клочки земли, населенные таким количеством арабов, которое государству Израиль не переварить. Им казалось на полях Шестидневной войны, что сражаются они именно за мир - вот он! руку протянуть - и дети не будут знать, что такое кровь! а вышло, что гибли они за чужие земли, покрытые библейской пылью. И, наконец, затаили дыхание арабские жители Иудеи и Самарии, понимая, что их полновластие над этой землей отныне под угрозой.

Час за часом проходил в притихшей стране, и, наконец, загремело решение: все граждане Израиля, самовольно захватившие здание бывшей железнодорожной станции Себастия, обязаны немедленно его покинуть... взрыв отчаянья у одних и радости у других...

- ... и пререйти на территорию близлежащего военного лагеря Кедум, чтобы создать там поселение под названием Элон-Море..

Вновь два взрыва эмоций, но уже с обратными знаками..."

"Новости недели", 10.2011

Александр Казарновский Поле боя при лунном свете

Hosting by