Евгения Кравчик

Отверженные

Жесточайшая карательная операция, осуществленная пограничниками и бойцами полицейского спецназа в Амоне с санкции временного правительства, шокировала депутатов кнессета: «Ликуд», блок «Национальное единство» и даже Ахмед Тиби потребовали создания государственной следственной комиссии.

На следующий день

«Подождите меня у входа: заберу из ясель младшего брата и поедем в больницу», - просит 17-летняя Бат-Хен.

Время близится к обеду. Небо в Иерусалиме затянуто лиловыми тучами. У входа в гостиницу «Шалом» - ни души.

Спустя пару минут девушка появляется за стеклом двери-вертушки с годовалым Харэлем на руках.

Едем в «Шаарей цедек»: вчера в приемном покое я познакомилась с девочками, состояние которых было намного серьезнее, чем мое, - говорит Бат-Хен. - Меня к вечеру выписали, а Фейги с подругой наверняка еще лежат...

Полгода назад Бат-Хен была депортирована из поселения Нецер-Хазани в Гуш-Катифе.

Я находилась в Амоне с понедельника, - рассказывает она по дороге в «Шаарей цедек». - В ночь на вторник отовсюду съехались ребята: старшим лет по двадцать, самая младшая - ученица пятого класса. К полуночи в Амону были стянуты усиленные отряды конников и спецназовцев: черные каски, перчатки, дубинки... Мы забаррикадировались. Всю ночь глаз не сомкнули: каждые полчаса поступали новые сведения - конников становится больше... Подтягивают водометы... Могут применить слезоточивый газ... Ближе к четырем утра спецназовцы двинули на ребят, но тут было сообщено, что Ханан Порат подал в БАГАЦ апелляцию и верховный судья Эльяким Рубинштейн издал промежуточный ордер, запрещающий разрушать дома до утреннего заседания суда. «Поселенцам наверняка разрешат перенести дома в другое место и дадут на это немного времени», - предположили ребята. Полумертвые от усталости и нервного напряжения, мы сидели и ждали. Примерно к десяти утра передали: БАГАЦ апелляцию отклонил. В миг пространство вокруг домов заполнилось спецназовцами. Мы с девочками сидели в доме номер пять. У меня перед глазами стояла одна и та же картина: солдаты и полицейские выбрасывают нас из отцовского дома в Нецер-Хазани. От одной мысли, что это может повториться, стало дурно. Я потеряла сознание. В таком состоянии меня и доставили в «Шаарей Цедек», откачали, а к ночи выписали...

Оказавшись с Бат-Хен в вестибюле больницы, приступаем к поиску госпитализированных девочек. Проблема в том, что Бат-Хен не знает их фамилий. В приемном отделении раненых уже, конечно, нет.

Ночью двух девочек перевели в отделение общей хирургии, - сообщает сотрудница информационной службы. - Поднимитесь на восьмой этаж.

При входе в нужное отделение не оказывается ни медсестер, ни санитарок.

Раненные в Амоне? - переспрашивает рослый хирург, только что покинувший операционную. - Обе в пятьдесят первой палате.

Да, это они! - шепчет Бат-Хен, приблизившись к распахнутой двери.

В палате полно посетителей: родители, старшеклассники, солдаты.

Знакомлюсь с Ицхаком Шаар-Яшувом, отцом 15-летней Авишаг. Узнав, из какой я газеты, он неожиданно обращается ко мне по-русски:

Дедушка с бабушкой репатриировались из Белоруссии, но я сабра, поэтому знаю пару слов, не более, - произносит Ицхак с усталой улыбкой.

Рядом с мужем в напряженной позе сидит на неудобном больничном стуле Ципи Шаар-Яшув, инструктор воспитателей детского сада. Старший брат распластавшейся на койке Авишаг проходит в пехоте курс молодого бойца, две сестры с нетерпением дожидаются дома, в Хайфе, звонка родителей.

- Значит, вы не поселенцы?

Нет, мы - коренные хайфчане, Авишаг учится в школе «Эйтан ха-Цви», - отвечает Ицхак. - Фейги, подруга дочери, тоже горожанка, живет в Иерусалиме.

Извините: время поджимает, - перебивает девочек один из посетителей - молодой человек с пачкой бланков. - Авишаг и Фейги, заполните, пожалуйста, вопросник, чтобы мы еще сегодня передали ваши анкеты адвокатам добровольного объединения «Хонейну». Ты была избита дубинкой, получила удар в живот? Вот так и напиши...

Лежачих - бьют. Дубинками!

Авишаг, морщаясь от боли, берется за ручку, но тут же откидывается на подушку. Нет, писать она пока не в состоянии...

В дни депортации из Гуш-Катифа Авишаг была у подруги в поселении Нецер-Хазани, - рассказывает тем временем Ицхак Шаар-Яшув. - Взрослые демонстрировали в районе Нетивот. Собирались в Гуш-Катиф, но добраться не смогли из-за полицейских заслонов... В последнее время быть в Израиле евреем - не большая честь. Еврейская мораль раздражает истеблишмент, выводит из себя. Никто из детей, которых вы здесь видите, не питает пристрастия к алкогольным напиткам, не принимает наркотики и не ходит с перочиными ножами на дискотеки. Прежде таких подростков ставили в пример, называли «соль земли». В последнее время их объявили «врагами народа»...

По словам отца, Авишаг приехала в Амону в понедельник. Постоянно названивала домой, рассказывала родителям о происходящем.

В среду, как только по радио передали, что БАГАЦ отклонил поданную Поратом апелляцию и полиция приступает к «эвакуации», я включил телевизор, - говорит Ицхак. - По 10-му каналу велась прямая трансляция. Нам с женой было известно, что Авишаг сидит в доме номер шесть. Как только к нему приблизились бойцы Спецназа, мы позвонили дочери: «Главное - не нервничать, не дергаться и не пытаться оказать даже малейшее сопротивление: все вы - законопослушные граждане». Авишаг успокоила: «Никто из девочек руку на полицейского не поднимет: в Гуш-Катифе мы уже участвовали в акциях пассивного сопротивления, точно так же будем вести себя и здесь».

Так и было, - вступает в беседу Авишаг. - В одиннадцать утра бойцы полицейского спецназа сорвали с окон решетки, разбили стекла и ворвались в помещение. Мы с девочками, обнявшись и прижавшись друг к другу, сидели в кухне на полу. Вначале нас с ног до головы обсыпало осколками стекла, а уж затем появились спецназовцы. Один подскочил ко мне: «Встанешь сама или хочешь, чтобы тебя выволокли?» Я сказала, что сама не встану. Тогда он схватил меня за ухо и оторвал от пола. Никогда в жизни я не испытывала такой боли - в глазах потемнело. Не успела выпрямиться, как получила со всего размаху дубинкой в живот. То был не просто удар: спецназовец очень ловко повернул по часовой стрелке воткнутую мне в живот дубинку. Жуткая, нестерпимая боль пронзила все тело... Затем нас стали выбрасывать из помещения. Осколки битого стекла впились в кожу. Вылетев за дверь, мы с подругами упали друг на друга, но то было только начало. Стоило попытаться подняться, как на нас со всех сторон обрушился град ударов. Били дубинками наотмашь. У одной из девочек всё лицо в крови: разбилась при падении. Но спецназовцы продолжали методично, как роботы, наносить удары... Теперь уже подняться я не могла: боль в левой части живота кошмарная, всю меня согнуло, скрутило, пригвоздило к земле. Сижу на песке, скрючившись, не в силах двинуться. Рядом стоят рослые спецназовцы и презрительно усмехаются. Я: «Смешно?» - «Посмотри, на кого ты похожа!» - «У нас, по крайней мере, есть идеалы, а у вас?!»

Наконец, - продолжает Авишаг, - появились санитары: «У тебя наверняка повреждены внутренние органы». Уложили меня на носилки, но пройти к палатке, в которой действовал мобильный медпункт, не смогли: спецназовцы не пропускают. Валяюсь (теперь уже на носилках) на земле, вокруг орут от боли истекающие кровью ребята. Трудно передать, с какой нескрываемой ненавистью смотрели на нас спецназовцы. Как будто они на войне, а мы - враги. Крик вокруг стоял невообразимый, лица ребят залиты кровью... Наконец, притащили меня в «медпункт». Раненых в палатке полным-полно – те, что с переломами, истошно вопят. У меня от боли глаза в глазах темно. Доктор осмотрел меня, нахмурился и скомандовал: «Срочно «скорую» - везите девочку в больницу»...

Дело не в боли - человек я терпеливый, - говорит Авишаг. - По-моему, стыдно, что евреи относятся к своим братьям со столь нескрываемой ненавистью и презрением. Еще в ту секунду, когда спецназовцы ворвались в дом, нам стало ясно, что всё кончено. А сейчас, лежа на носилках, я ощущала страшную, смертельную усталость. Никто к нам не обратился, как это было в Гуш-Катифе, никто и не собирался нас выслушать. Никому нет никакого дела до того, какую душевную травму нанесла депортация тысячам и тысячам таких же людей, как я... В конце концов меня перетащили в «скорую» и повезли в «Хадассу». Ехали мы долго, целую вечность: боль раздирала меня на части. В «Хадассе» мест уже не оказалось - пришлось поехать в «Шаарей цедек». Здесь меня осмотрели в травматологическом отделении, поставили инфузию. Проверили вначале ультразвуком, потом на СТ, после чего перевезли в приемное отделение. Лишь поздно ночью, когда были получены результаты рентгена, меня перевели в хирургическое отделение...

- В чем, по-твоему, отличие «эвакуации» из Амоны от депортации из Гуш-Катифа?

- В поселении Нецер-Хазани действовали в основном солдаты, а не полицейские, они и вели себя по-людски: никого не трогали, - говорит Авишаг. - Мы были уверены, что и на сей раз с нами обойдутся более или менее по-человечески: собрались-то в Амоне такие же, как я, старшеклассники. Были и ребята помладше - ученики шестых-седьмых классов. Никому из нас и в голову бы не пришло, что по отношению к безоружным подросткам можно применить изуверскую жестокость. Даже тех девочек, которые поднялись с пола самостоятельно, жесточайше избили, как только они вышли из дома. Я бы в жизни не подумала, что здоровенные тренированные спецназовцы способны поднять руку на школьниц - безоружных, беззащитных и не представляющих ни для кого никакой опасности.

Авишаг врезался в память такой эпизод: когда она лежала на земле, один из спецназовцев бросил на нее взгляд, «в котором читалась смерть».

- Трудно передать чувства обессилевшего от боли и унижения человека, - говорит она. - В последнее время меня не отпускает ощущение, что наш народ окончательно раскололся на враждующие лагеря. Евреи относятся к братьям с такой ненавистью, как будто мы - заклятые враги. А ведь все мы родились и выросли на этой земле, в одной стране. Но почему-то сейчас правители решили избавиться именно от тех, кто всем своим существом предан отчизне. Страшно подумать, что ожидает нас дальше: в Газе победили хамасники, а в Израиле тем временем евреи расправляются со своими братьями. Если нация не уважает себя, никто в мире не станет ее уважать.

Палата номер 51

Пациентки обмениваются с посетителями телефонами. Бросается в глаза настороженность, с которой девочки встречают незнакомцев.

- Вчера вечером мы дежурили в приемном отделении у постели дочери, - объясняет Ицхак Шаар-Яшув. - Внезапно появились следователи полиции, искавшие среди раненых «нарушителей закона», чтобы после выписки арестовать. Я поскорее задернул занавеску, чтобы никто мою дочь не тревожил: состояние ее было ужасным. Впрочем, до меня не доходит другое: разве мы уже живем при тоталитарном режиме? По-моему, только в условиях автократии сыщики рыщут по больницам в поисках «врагов народа».

Ципи, мать Авишаг, недоумевает, как можно было загнать в угол огромную социальную прослойку - весь национальный лагерь.

Я родилась и выросла в Хайфе, - рассказывает она. - Помню, с каким доверием относились в обществе к «вязаным кипам». Однако взгляды правителей изменились - и сегодня нам просто плюют в лицо, вытирают об нас ноги. Взрослые переживают боль и обиду молча, но дети настолько шокированы неприкрытой и немотивированной ненавистью, что готовы с риском для жизни отстаивать попранное национальное достоинство. Общеизвестно, на каких нравственных ценностях воспитаны эти ребята. В старших классах они буквально «дерутся» с призывным пунктом ЦАХАЛа за каждый балл - лишь бы получить высокий профиль и быть призванными в элитные войска ЦАХАЛа. До сих пор армия справедливо гордилась солдатами и офицерами в вязаных кипах, но сегодня, видимо, героизм и бесстрашие государству уже не нужны - вот «наверху» и решили делегитимизировать именно тех граждан, которые всегда ставили судьбу страны превыше собственного благополучия.

Ципи считает, что депортация поселенцев Гуш-Катифа нанесла ее дочери и подругам Авишаг незаживающую душевную рану.

До сих пор по ночам девочку мучают кошмары, - вздыхает мать. - Авишаг поместила в альбом фотографии, снятые в Нецер-Хазани. Поддерживает связь с депортированными семьями, чем может, старается выселенцам помочь. Шефствует над матерью-одиночкой, присматривает за ее дочерью. Даже взрослые до сих пор не пришли в себя после августовских событий, что уж говорить о детях: подростки крайне впечатлительны!

Как, по-вашему, к чему идет наша страна?

К моральной катастрофе, - говорит Ципи Шаар-Яшув.

Наконец-то у 18-летней Фейги Хениа выдалась минута, чтобы ответить на мои вопросы.

Вы небось и меня приняли за поселенку, хотя живу в Иерусалиме? - улыбается она (на щеке девушки кровоподтеки, правая рука обмотана эластичным бинтом). - Так ведь и государство Израиль было создано только благодаря поселенческому движению - вспомните барона Ротшильда! Мы все - потомственные поселенцы.

Фейги убеждена: если бы временное правительство не было заинтересовано в кровопролитии, Амону еще в начале недели объявили бы закрытой военной зоной подобно тому, как это было сделано с Гуш-Катифом задолго до демонтажа.

Нас по пути в Амону никто не останавливал, - рассказывает она. - Приехали мы на автобусе, чуть-чуть прошлись пешком - и оказались на нужном холме. В среду утром я с другими девочками поднялась на крышу дома номер три. Мы распевали песни и пританцовывали. День выдался холодный... Внезапно нас сбила с ног мощнейшая струя, выпущенная из водомета. «Стреляли» ледяной синей жидкостью. От удара меня сбило с ног и протащило по крыше. Я задохнулась и потеряла сознание...

Еще до того, как спецназовцы штурмовали дом номер три, девочки снесли Фейги вниз и попросили отправить ее в больницу.

Что было дальше, помню смутно, - говорит она. - Внизу, у дома, меня подхватили на руки санитары. Ужасно ломило спину, видимо, ударилась при падении, а руку я вообще не чувствовала. Казалось, что она парализована... Врачи установили: рука воспалена из-за отморожения, облили нас мощнейшей струей ледяной воды. Сутки я не могла пошевелить пальцами. Боль до сих пор не прошла.

Фейги осторожно разбинтовывает поврежденную руку, позволяя мне сделать снимок.

Как самочувствие? - входит в палату медсестра. - Введем тебе болеутоляющее.

Пока сестра осматривает девушку, мы с Бат-Хен и малышом Харэлем прощаемся с обитателями палаты номер 51. У лифта Бат-Хен незаметно смахивает слезу. Впрочем, и у меня - ком в горле. Точь-в-точь как в августе.

Мы все - поселенцы

Возвращаемся с Бат-Хен в гостиницу. В безликом типовом номере на шестом этаже знакомлюсь с супругами Коэн. Шимон с женой Диклой и девятью детьми (самые младшие - близнецы-тройняшки) был депортирован из Гуш-Катифа.

Поженились Шимон и Дикла 21 год назад. Он - уроженец Беэр-Шевы, она выросла в Сдероте.

Еще до свадьбы мы решили перебраться в Неве-Дкалим, по тогдашним меркам - небольшой поселок, в котором проживало 40 семей, - рассказывает Шимон Коэн. - За два с лишним десятка лет Неве-Дкалим разросся: правительству пришлось депортировать уже порядка 600 семей. В Гуш-Катифе родились и выросли наши дети, вся наша жизнь связана с той землей, с которой палестинцы сегодня обстреливают Сдерот и южные предместья Ашкелона...

Шимон и Дикла - учителя. Муж преподавал в ешиве, жена - в ульпане по изучению иврита. Многие репатрианты, прибывшие в страну в начале 90-х, на всю жизнь запомнили улыбчивую голубоглазую учительницу, готовую при любых обстоятельствах броситься им на помощь.

Вся история Гуш-Катифа - наша личная, семейная история, - объясняет Шимон Коэн. - На протяжение двадцати лет нас регулярно навещал Ариэль Шарон. Он не просто содействовал строительству новых объектов общественного назначения, присутствовал на церемонии их открытии, но и - говорил! Именно Арик и убедил нас, что Гуш-Катиф строится на века.

Шимон вспоминает такой случай:

- 16 лет назад, когда Шарон был министром строительства, он приехал в поселение Нецарим. Кто-то пожаловался, что палестинцы забрасывают нас камнями. «Что за проблема? - удивился Арик. - Подвиньте забор на полтора метра». - «Но это незаконно - чужая территория!» - возразили поселенцы. «Не волнуйтесь, всё будет в порядке», - успокоил Шарон.

Приезжая в Гуш-Катиф, Арик нас подбадривал: «Будьте сильны духом, вы - подлинные сионисты», - вторит мужу Дикла Коэн.

Шарон был для нас не просто «одним из политиков» - мы доверяли ему так, как веришь самому близкому, родному человеку, - говорит Шимон. - Видимо, потому и предательство каждый из нас принял лично на свой счет. Это ощущение многократно усилено чудовищной безнравственностью, с которой мы были не только выброшены из Гуш-Катифа, и отлучены от Страны и общества, поставлены вне закона. Картины депортации будут вечно нас преследовать. Безжалостная, бесчеловечная расправа в Амоне над нашими детьми лишь подтвердила: Ольмерт решил завершить процесс демонизации религиозных сионистов в глазах общества.

В свое время, когда правительство решило изъять из Эйлатского залива клетки, в которых разводят рыбу, и перенести на новое место, на подготовку этой «операции» выделили три года, чтобы не травмировать особенно чувствительные особи, - говорит Дикла Коэн. - К моменту демонтажа поселений на Синае тамошние мошавники уже выращивали помидоры на предоставленных им альтернативных участках. И только нас, как прокаженных, изгнали и бросили на произвол судьбы. Вместо того, чтобы подумать о нашем жилье и работе, в тюрьмах было освобождено порядка трех тысяч мест, а в больницах - полторы тысячи коек для госпитализации раненых (власть предержащие были убеждены, что без кровопролития не обойдется). До сегодняшнего дня ничего для депортированных не сделано. Значит, нас ценят даже меньше, чем рыбу, которую разводили в Эйлате...

К нам присоединяется 28-летняя Мейрав Зоар - мать четырех детей, соседка Коэнов, прожившая в Неве-Дкалим 8 лет. Как и Дикла, Мейрав - педагог. Женщины рассказывают, в каком психологическом состоянии оказались дети и подростки.

Двух девочек пришлось уложить в психушку, - констатирует Мейрав. - Для них, как и для многих других, воспоминания о депортации стали идеей-фикс. Когда человек чувствует себя отверженным, он готов покончить с собой. Тысячи семей, прежде ощущавших себя счастливыми, - на грани распада: в экстремальной, нервозной ситуации любовь уступает место ненависти. Мужья беспричинно срываются на жен, вымещают отчаяние на детях. Да и у женщин нервы не железные. Прежде я преподавала, ездила на работу, а сейчас томлюсь в четырех стенах. Муж возвращается с работы - срываюсь, кричу, плачу. Что уж говорить о мужчинах, до сих пор не устроившихся на работу. Люди тихо сходят с ума...

На днях я поймала себя на мысли, что мы с детьми трое суток не выходили из гостиницы, - говорит Дикла Коэн. - Из-за вынужденного безделья становишься невменяемым. Пресса обвиняет поселенцев в «экстремизме», однако никто из журналистов так и не решился рассказать всю правду о массовой клинической депрессии, в которой вот уже полгода находятся жертвы депортации.

- Вчера мы весь день просидели у телевизора, а ночью не смогли заснуть, - говорит Мейрав. - Показывают одно, однако текст за кадром звучит прямо противоположный. Ты видишь группу подростков, сидящих на полу дома в Амоне. Никто из ребят не шевелится. В помещение врываются бойцы спецназа и с остервенением бьют ребят дубинками по голове. Тем временем на другой половине экрана - сидящий в студии Асаф Хефец. И бывший генеральный инспектор полиции, глазом не моргнув, заявляет: «Насилие порождает еще большее насилие!» Но телезрители не слепые и уж никак не слабоумные.

Дикла и Мейрав воспроизводят эпизоды прямого телерепортажа: еще до начала штурма находившийся в Амоне собкор 10-го телеканала сообщил, что полиции удалось внедрить агентов-осведомителей практически в каждый из 9-ти домов, благодаря чему заранее известно, сколько «хулиганов» там окопалось.

В таком случае почему осведомители не доложили командованию, что подавляющее большинство «преступников» - малолетки? - недоумевают женщины.

Близкий друг моего сына - 15-летний школьник находился на крыше одного из домов, - рассказывает Дикла. - Получил дубинкой по голове, потерял сознание. А когда пришел в себя, на него набросилось двое бойцов спецназа. Один приставил к горлу ребенка дубинку и сделал ею круговое движение. Мальчик снова потерял сознание. Лежит в больнице...

5 февраля на заседании правительства временный премьер Эхуд Ольмерт озвучил фразу, смысл которой сводится к тому, что поселенцы могут забыть о создании государственной следственной комиссии. Если кто-то из полицейских превысил служебные полномочия, пострадавшие могут подать жалобы в МАХАШ - тот самый отдел минюста, который не довел до конца ни одно расследование, возбужденное относительно друзей и коллег!

Вечером того же дня в Иерусалиме на Сионской площади состоялась массовая демонстрация национального лагеря под лозунгом: «Ольмерт плох для евреев».

- Эхуд Ольмерт, свою карьеру ты закончил! - заявил с трибуны ветеран поселенческого движения Пинхас Валерштейн. - Ольмерт лично отдал армии и полиции приказ о жесточайшей расправе, в ходе которой проломили череп, сломали конечности и изувечили 389 граждан. Эти действия должны быть расследованы.

От редакции: Кнессет утвердил создание комиссии по расследованию произошедшего в Амоне.

Фото автора. На снимках:
Бат-Хен с годовалым братом Харэлем – поколение депортированных
Фейги Хениа: «Струей меня снесло и потащило по крыше»

15-летняя Авишаг Шаар-Яшув: «Спецназовец ударил меня дубинкой в живот, а затем прокрутил ее по часовой стрелке: нестерпимая боль пронзила все мое тело»

"Новости недели", 9.02.2006

Погром в Амоне Фотографии ИТВ

Другие фотографии из Амоны

Разбивающие черепа (фильм о Амоне)

Другие статьи Евгении Кравчик

К списку репортажей