Владимир Крыштоб

И эта война была бы завтра

Наша историческая память парадоксально объединяет свет улыбки Гагарина и блеск пенсне Берия. Добросовестные инженеры и порядочные военные были надежной частью системы и создавшего ее народа. Владимир Ильич Крыштоб — капитан II ранга в отставке, шестидесятник, свидетель создания океанского флота. День ВМФ он, семидесятилетний, бывший командир египетской подводной лодки, встретил в квартире под Ригой. За ту честную службу моряка Россия добавила ему к пенсии четыре лата (восемь долларов).

Начало

Родился я в 1933 году в Смоленске. В 1938 году мать разошлась с отцом. Мы с ней остались вдвоем. После присоединения Западной Белоруссии и Украины ее направили в Белосток работать в госбанке. Туда к нам приезжал мамин брат, красивый холостой подводник. Служил командиром БЧ-5, механиком. Для меня он был идеалом. После войны мы вернулись из эвакуации в Витебск.

…В 1952 году в город приехали купцы из разных военных ведомств и уговаривали школьников поступать в свои училища. Когда началась эта вербовка, в военкомате было не продохнуть от желающих начать офицерскую карьеру. Тут выяснилось, что в военный флот желающих нет. Купцы меня агитировали за свои рода войск: «Давай в авиацию дальнего действия! Летишь, как в трамвае едешь».

Ну и сдал я в летное документы. А пришел, смотрю – сидит капитан первого ранга. Подзывает меня: «На флот не желаете?» «Куда?» – «В Калининграде мест нет, значит – в Ригу. Там есть одно место в военно-морском артиллерийском училище и три места в училище береговой обороны». Согласился я. А на мандатную комиссию прихожу, военком орет на меня: «…мать, я вас в стройбат отправлю! Ведь оформили уже вашу заявку!» Но тут мой купец от моряков встал: «Не …те молодого! Куда хочет, туда и выбирает!» Как в брачном агентстве.

Так попал я в рижское училище. Изучал корабельную артиллерию. Там за ночь выламывали внешнюю стену учебного класса, затаскивали туда корабельную артустановку размером со школьный спортзал и заделывали к утру проход. Это была башня линкора с орудиями главного калибра. Все это в центре Риги, и весь город спал, работали бесшумно. Утром просыпаемся – пол-линкора в классе стоит. Весила та башня многие десятки тонн. Серьезное время было. Само училище – как тюрьма. Драли нас там страшно, дисциплина, как на ядерном объекте, все зарегламентировано. Старшины все с фронта, настоящие. Бывал я в Питере недавно в училище подводного плавания – это не училище по сравнению с тем.

Путь под воду

Умер Сталин. А 10 марта зачитывают нам приказ: заведение преобразовывается в училище подводного плавания, вместе со всеми курсантами. Теперь все мы будем подводниками. Артиллерийские линкоры типа «Марат» или «Киров» выводились из состава флота. Артиллерия на морях доживала последние дни: пришло время ракетных комплексов. Нам честно рассказали обо всех будущих преимуществах подводной службы, льготах и прочем. Но и обо всех проблемах, с которыми мы столкнемся, вплоть до медицинских осложнений, сообщили все до копейки. Дали перечень училищ, куда можно перевестись. Ушло 27 человек.

Я обрадовался, конечно, ведь дядя был моим кумиром. Он погиб в подводной лодке в 1942 году в Финском заливе. Матери прислали его орден Ленина. Позднее мне рассказывал о нем наш преподаватель, капитан второго ранга. Он его хорошо знал.

Закончил я училище в 1957 году, присвоили мне лейтенанта, пришел на лодку в Балтийске командиром группы. Учился почти 6 лет, да еще полугодичная стажировка. Была и такая практика в те годы – с последнего курса идешь служить срочную на лодку старшиной, потом возвращаешься в училище, доучиваешься и защищаешь диплом. Пошла служба.

В 57-м в Москве в ДТП задавили аж четырех молодых ребят. Один из них был сыном начальника наших курсов. Отец света белого не видел, его стороной обходили. Посадил он меня на гауптвахту под горячую руку за какую-то ерунду. И сидел я там с летчиком-истребителем Гареевым, воевавшим в Корее с американцами. Всех советских командиров тогда старались посылать в Корею с боевым опытом Великой отечественной. Начальником Гареева был Герой Советского Союза. Американцы бились с нами на «Сейбрах». И начальники этого летчика возглавляли комиссию по изучению опыта воздушной борьбы с американцами. Так они прямо между собой говорили: на МиГ-15 нормальной борьбы с «Сейбрами» не получится.

Этот случай на гауптвахте мне показал, что, несмотря на привычную секретность всего, что можно засекретить в армии, офицеры очень много друг другу рассказывали. Это было важно, так передавались живые профессиональные сведения, без которых военный человек – как лошадь в шорах. Позднее, в Александрии, я постоянно наблюдал такой неформальный обмен опытом.

Попал я на лодку, которую в группе трех подлодок готовили на продажу в Египет. Три лодки к тому времени уже были проданы. Получил я предписание в Ленинград. Приезжаю на балтийский завод – стоят три лодки 13-го проекта. Это были очень хорошие для того времени подлодки, построенные по проекту 9-й серии подлодок фашистской Германии. То был первый послевоенный выпуск дизельного флота. Египтяне тогда частью учились на подводников в СССР, частью в Англии. Через 23 дня приняли лодку, и пароход отбуксировал нас в Одессу.

Графин спирта как мотив для вступления в ряды КПСС

Оттуда вернулся поездом в Балтийск и получил там распределение на лодку в Лиепаю. Приехал и узнал, что она идет в ремонт в Кронштадт. Это уже 1958 год. Взял с собой карты для работы, пособия. В общем-то, делать там, на береговой базе, было во время ремонта нечего. Сижу в комнате на берегу, работаю с картами. Напротив, у командира лодки, идет пьянка. Через час заходит наш доктор: «Ты Володя? Тебя командир зовет».

Захожу к командиру: «Володя, вот тебе ключи. Сходи на лодку, принеси графин спирта». Ну, принес. Через час снова заходит доктор, требует к командиру. Опять захожу, а зам спрашивает командира: «Коля, почему он у тебя до сих пор ходит лейтенантом?» – «Да в партию вступать не хочет. Ленивый такой второй штурман попался». Тогда я долго не вступал в партию. Не хотел и все, особо и мотивов не искал. Просто не нравились мне все эти собрания, пустая болтовня.

Командир продолжает, после выпитого графина спирта: «Значит так. Вот тебе лист бумаги, пиши заявление. Мы тебя принимаем. В понедельник парткомиссия». Я оторопел: «Я же ни Устава не знаю, ни Программу КПСС не читал». А командир: «И не х… там читать, заполняй документы». В понедельник в 11.00 пришел я на парткомиссию и стал кандидатом без проволочек. И что ты думаешь? Месяца не прошло, приходит уже на меня шифротелеграмма: предлагается должность на новой, уже океанской лодке 633-го проекта. То есть сразу штурманом на строящуюся в «Красном Сормово» лодку с базированием на Северном флоте.

Согласился, конечно, а кто бы не согласился? Северный флот это простор. Лодка новая, в заднице романтика. Командир об этой лодке рассказал. 633-й проект был великий. Построили их мало, это последние дизеля на океане были. Наступала эпоха атомоходов. А на дизельной лодке служба очень тяжелая. На атомной и проще, и шикарнее, просторнее. Конечно, там радиация подстегивала, в напряжении всегда держала. Но это психика. А вот физически на дизельных лодках служить неизмеримо трудней.

Приехал я на «Красное Сормово», принял лодку. Потащили ее через Екатерининские шлюзы. Это сейчас они расширились, модернизировались и даже атомоходы таскают. А тогда больших бетонных шлюзов было всего пара. Остальные деревянные. И выходили на берег бабы в платках, крутили деревянные коромысла, наматывали на них обычные веревки. Так шлюзы открывались. И лодка 76 метров, входя в шлюз, рулями и носом упиралась в стены. Можно было перейти с одного берега на другой по корпусу лодки. Прогуляться, обогнать свой корабль. А кругом вокруг одни заключенные с пилами да бабы. На современном корабле прямо в XVIIIвек въезжаешь.

У истоков океанского флота

И пошел я на Север. Приехали в Видяево, там тогда стояло всего четыре дома и две огромные капитальные казармы. Быстро миновал должность помощника командира и стал старшим помощником. В 1965-66 году меня послали на командирские курсы на 10 месяцев в Ленинград. Надо было сдавать на допуск к самостоятельному управлению: на флоте не хватало квалифицированных кадров в связи с резким расширением ядерного подводного флота. С дизельных лодок стали брать старших помощников переучивать на разные профессии и на командиров атомоходов.

Центров было два – в Обнинске и Павловске под Таллином. А тут как раз приволокли аварийный атомоход, и 19 человек сгоревших мы похоронили. Жена, конечно, на дыбы: «Никаких атомоходов!» Вскоре еще одну лодку аварийную притащили. Отправили ее на Новую Землю. Там подогнали танкер с чистым спиртом и заливали ее отсек за отсеком под завязку. Потом открывали все люки и выветривали. Это такая процедура дезактивации тогда была.

Экипаж на танкере за месяц спился вчистую. Большое было ЧП на весь Северный флот. Я потом разговаривал с капитаном того танкера. Он рассказал: «Не знаю, как я там с ума не сошел. Дали команду идти с Новой Земли в Мурманск, а команда пьяная в лоскуты в полном составе. Один я трезвый. Испугался, конечно. И рулить, надо и прокладку курса делать, и бог знает что еще. А по палубе одни призраки бродят. Как на “Летучем голландце”, словом». В Мурманске хотели капитана под трибунал отдать. Потом дело замяли, потому что в команде танкера в том страшном походе все выжили.

Выбор судьбы: плавать, плавать и снова плавать!

Стал я сдавать экзамены. Сдавали английский, высшую математику и много еще чего. Поэтому поступающие приезжали в Ленинград и нанимали репетиторов, благо зарплата подводника позволяла. Целью высоко служить я не задавался и постоянно сомневался, нужна ли мне вообще та академия? Я только что получил квартиру, воспитывал двоих детей. Должность устраивала. А что было в перспективе? Начальник штаба бригады? Это же сплошные бумаги и никакого морального удовлетворения. То ли дело море!

Поэтому я сначала наотрез отказался. Шамыгин, офицер по кадрам нашей эскадры, налег на меня изо всех сил: «Давай, Володя!» – «Не пойду, Саша, хоть режь меня!» В Видяево ведь тогда стояла лишь эскадра подводных лодок. Ходили мы в основном в Ирландию, крутились вокруг Лондондерри. Мне нравилось. Так вот, думаю, и до пенсии дослужу. Шамыгин отстал. Но в 1969 году снова нарисовался: «Не желаешь ли в Египет советником на подводную лодку?» Бадаревский, командир эскадры (потом стал начальником отдела кадров ВМФ СССР), собрал совещание и рекомендовал меня советником.

Дело незнакомое, многие не решались. Поэтому офицеров агитировали, напирая на будущие заработки. А я согласился еще и потому, что дело было живое, интересное. Война начиналась, а для чего военных еще готовят? Поэтому поставил я лодку свою в ремонт. Командир ремонтной бригады был тогда прекрасный офицер, еврей Боссарт. Пошел я к нему договариваться. Ведь лодку надо кому-то передавать, а я за корабль волнуюсь. Он как услышал, что я против евреев еду воевать, вскочил: «Володя, ты же классный моряк. Зачем тебе это нужно? Не лезь ты туда!» Что сказать? Сказал правду: «Товарищ комбриг, мне же интересно, потому и еду». Вздохнул Боссарт, махнул рукой: «Ладно, делай как знаешь».

Начало заморской службы. Особый отдел ВМФ против ГРУ Генштаба

Пришла телеграмма, вызвали меня в Москву, в наш штаб на Малом Козловском… Приезжаю в наш штаб и имею интересную беседу с особистом: «Владимир Ильич, вы должны сейчас отбыть в 10-е управление Генерального штаба. Вы там сдадите документы и пробудете 2 недели. Я прошу вас звонить мне каждый день до 22.00. Вас там держать будут до 18.00. Звоните мне с третьей-четвертой остановки метро. Рядом ни в коем случае не звоните. Вы должны мне рассказывать все, что вам там будут говорить и о чем спрашивать. Если надо, я буду ждать даже позже 22.00».

Вот те раз! Что сказать? «Ладно, – говорю, – я понятливый. Как только выйду из метро, сразу обо всех расскажу». – «Очень хорошо. Запоминайте, что вам в “десятке” говорили, начиная прямо с проходной». А кабинетик, где мы беседуем такой маленький, такой неприметный. То ли дело, мне там показывали кабинет Буденного – на трамвае можно ездить. Выходит, в морском штабе сильно волновались о происходящем в Генштабе и источников достоверных оттуда не имели. А потому шпионили в меру сил, привлекая заслуженных командиров.

…Попадаю я, единственный моряк, в компанию армейцев, 44 человека. В основном артиллеристы. Я почему-то всегда любил и уважал армейцев. Особенно пехоту. Занятия у нас шли с утра и до 18.00. Рассказывали нам, какие у армии Израиля пушки, танки, ракетные установки и так далее. Актовый зал на 100 человек занят был наполовину. Сижу я там как ворона в форме, нас еще не переодели в гражданское платье. Слушаю о будущем враге с интересом, хотя за что в Египте нам воевать не понимаю. Да и не очень-то интересуюсь пока.

Вся наша группа советников быстро перезнакомилась. И не мудрено, в Генштабе на каждом этаже по пять буфетов и в каждом пива, коньяка – залейся. На мандатной комиссии сидели одни генералы, 14 человек. И спросили, где учился, где командовал, куда на боевую службу ходил.

Отправка. Борьба материи и духа в Генштабе

4 ноября 1969 года эта эпопея закончилась. Зашел к нам приятный с виду генерал-полковник и говорит: «Товарищи офицеры, вы убываете в Египет, чтобы показать, что наша армия лучшая. Все вы грамотные и проверенные люди. Но я вас об одном прошу – не лезьте ни в какие социальные вопросы и проблемы. Вы должны показать им, на что способны вы лично и на что способна наша техника. Не пытайтесь сравнивать нашу и их жизнь, не задавайте таких вопросов и не отвечайте на них сами. Покажите себя как надо, и я встану перед вами на колени. Счастливого вам пути, ребята». И руки над головой сжал с трибуны.

Тут забегает какой-то подполковник: «Подождите минутку! Сейчас генерал придет!» Все сели, снова ждем. Заходит генерал-лейтенант. Речь я его чудную запомнил с тех пор хорошо. «Товарищи офицеры! Вы едете в довольно-таки еще капстрану. Вы должны нести туда наш дух, рассказать им, какие у нас пионерлагеря, какие детские сады и санатории. Как мы заботимся о нашем народе. Мы туда пачками присылаем самолетами агитационную литературу. Кладите ее в танки, в пушки и самолеты». Мы тогда все плечами пожали и пропустили всю эту ахинею мимо ушей. Я не мог взять в толк, как в одной организации могут сидеть две разные тетки!

Тут надо сказать, что советников по авиации наших в Египте не было. Только инструкторы. По авиации были немцы из ГДР. Но их быстро выгнали, потому что они стали египтян избивать. Взамен прислали чехов.

Вернулись мы в свою гостиницу Генштаба на Театральной и видим, сидит в холле женщина вся в черном. Как только зашли в номер, стучится мужчина, предъявляет документы полковника и извиняется. «Я узнал, что вы едете в Египет. Видите, в холле сидит женщина. Она не может уже неделю выехать туда: не дают денег. Там погиб ее муж, советник ПВО. Я его друг и собираю деньги по 10–15 рублей». Я еще и понять толком ничего не успел, а жена моя как зыркнула на меня, гляжу – в руке у меня уже деньги. Потом узнал, что это была обычная для тех времен история.

В тот же день мы вылетели в Египет с Чкаловского аэродрома. На летном поле стояла деревянная конура, где все офицеры скидывали с себя форму и выходили к трапу в гражданской одежде. В Каир нас вез Ил-18. Все пассажирские машины приземляются на основную полосу, а наш – на боковую, где стоят военные самолеты. Нас встречают толпы, передают летчикам разные коробки для генералов в Москве. Я только потом понял, что это контрабанда.

«Интернациональный долг» и египетская армия

Началась жизнь в Египте. Назавтра, 5 ноября, я прихожу на службу в военную гавань – кругом машины «скорой помощи». Оказывается, пришли два египетских эсминца, один «Насер», названия второго не помню, обстрелявшие какую-то цель в секторе Газа. Оттуда они рвали когти порознь. Один ушел в море, второй вдоль берега. Налетели израильские самолеты. Покалечили корабли евреи хорошо, раненых выносили полчаса. Правда, и они сбили 5 самолетов, надо отдать им должное.

Познакомился со своим подсоветным, командиром подлодки 633-го проекта. Она тогда стояла в доке. На группу положено было два переводчика, но командиры отлично говорили по-русски. Учились же у нас. Вижу, по доку идет оживленная толпа. Все жестикулируют. Оказалось, заканчивали ремонт корпуса, без лесов и техники безопасности. Один матрос сорвался и упал с высоты. Понятно, мешок с костями остался. Я по привычке советской подбежал, собираюсь действовать, как положено. И что же? Ноль внимания, никому особого дела нет. Бросили какое-то одеяло, закатали туда труп, кинули в катер и увезли. Ни комиссии, ни разбора полетов, ни виноватых в этом бардаке!

В чем я хочу отдать им должное – старшинский состав у них тогда был прекрасный. Практически как наши мичмана. Они из Балтийска вместе с нами гнали в Александрию купленную лодку. Там, в Балтийске, я с ними и познакомился со многими. И вот встретил их в Египте, мы узнали друг друга. Командиры лодок были более или менее нормально подготовлены. Слабое звено – офицеры, просто ужас какой-то! Познакомился я с их молодыми офицерами, выпущенными из английского колледжа. Такой сырой материал, что страх берет.

Матросы были все контрактники, ничего особого об их квалификации говорить не стану. Они очень ревностно относились к формальному исполнению своих обязанностей. Скажем, присматривали за матчастью заботливо. То есть вся матчасть грязная, в говне, но смазана капитально. И служба вроде бы шла нормально вот в таком русле их понимания своих обязанностей. Делали, что написано в инструкции, и не воровали. На том и спасибо.

Хорошо был поставлен в египетском флоте курс боевой подготовки. Это КППЛ – курс подготовки подводных лодок. Все делали добросовестно. Поставлено на задачу пять суток, значит, все пять суток будут работать. У нас ведь как? Первые трое суток прошло, погружаешься, всплываешь, кувыркаешься, а потом – пошли домой к чертям, боевую задачу закрыли досрочно за счет интенсивности. Нет! Египтяне были пунктуальны, ничего нельзя сказать. Пять значит пять.

Подготовка к походу. Тонкости штабной политики

Вот настал день – вызывает меня египетский комбриг и говорит: «Мистер Володя, вы с Багиром пойдете бить евреев». По-русски он говорил безукоризненно. Я говорю: «Это как? Я не понял!» – «Ну, как у вас там называется? Боевая служба? А теперь будет боевой поход. Вы пойдете топить. Я вас прошу об одном – никому ни слова». «Когда?» – «Этого я вам не скажу. Мы вас вызовем. Полторы недели не покидайте расположения части или специально нас предупреждайте об отлучках. И особенно важно, чтобы Вы ничего не говорили русским. Я уже предупредил вашего подсоветного мистера Багира. Воюйте дружно».

Ну, тут он встал и похлопал меня по плечу, а это у них страшно редко случается. Как знак особого расположения, интимный, можно сказать. Насчет того, чтобы никому ничего не говорить, это он конечно не угадал. Но быстро выяснилось, что советник нашей группы комбриг Николай Романович Слепенчук, царствие ему небесное, все знал. А мне больше никому докладывать и не надо.

Через неделю звонок – ехать. Сел в «козла» нашего, заявился на квартиру к нашему египетскому командиру. Его мама из Каира по такому особенному случаю приехала. Угощает меня кофе, виски. Вот тебе и вся секретность! Оставляю я на столе сигареты, и пошли. Багир спрашивает: «Зачем сигареты оставил?» – «А это, чтобы мы с тобой вернулись!» Кругом ночь, приехали в военную гавань, там у них и база, и штаб флота, и вообще все. Команда строем в мечеть отправилась, потом завещание все написали, как у них положено.

Заходим в штаб флота. Кабинет роскошный, огромный. У наших командующих ни на Балтийском флоте, ни на Северном таких кабинетов не было. И не снились нам такие кабинеты. Сидит командующий египетским флотом, начальник их разведки и черт-те кто еще. От наших советник комфлота, советник начштаба флота, советник комбрига Слепенчук и переводчик. Зачитывают боевой приказ. Это тебе не распоряжение о боевой службе. Распоряжение – указ. А приказ – закон. Там четко сказано: «Топить!»

Они за лодки, конечно, боятся. Я их понимаю, дорого это все. В свое время Гитлера судили, в том числе и наши, за объявление неограниченной подводной войны. А как ты будешь каждый раз проверять принадлежность судна? Всплывать замучаешься. Услышал звук винтов и бей. Или зону определи, куда всем запрещено заходить. А тут, в египетском приказе так: топить при 100-процентной уверенности, что идет вражеский военный корабль. И днем выше 70 м не всплывать, учитывая высокую прозрачность воды. И вот ты высасывай себе из пальца, кого топить, а кого не топить. Под перископ-то днем не встанешь, а ночью много ли увидишь? Эти их южные ночи – хоть глаз выколи.

Ну, слушаю я себе и размышляю в том роскошном кабинете. Половина гражданских судов идут сегодня уже на турбинах. У них звук, что у эсминцев, воет себе турбина и воет. И акустика такая была тогда, еще не совершенная. Тут ведь надо иметь на тренажере набор пленок с записями, чтобы музыкант этот, акустик, шлифовался. А их еще нет. Думаю: «Вот ни х... себе у них приказы!»

И еще интересный момент в приказе: при создании тяжелой тактической обстановки, обнаружении, преследовании подать определенный сигнал и занять по возможности другой район. При технической неисправности перейти в район такой-то, о чем донести. А лодки у них текущий ремонт не проходили. Ни одна! И под технические затруднения при необходимости можно подверстать что угодно.

Встали после инструктажа, русские вышли через одну дверь, арабы через другую. Бугры наши мне: «Да пошла она на х.., эта их бумага! Всплывай днем, ночью, наблюдай и топи!» Я говорю: «Это ж боевой приказ. Что случись, вы же меня первого посадите». – «Да х...ня все, брось ты. Не дрейфь». Ну, тут мы с арабами смешались и замолчали.

Первый поход. Гаспария, б...дь!

Сели мы в лодку и отправились. Настроение, конечно, плохое после такого совещания. Первые сутки не по себе было. На дворе 1970 год, а я угодил на настоящую войну. Иду в надводном положении до Порт-Саида. Потом скрытыми переходами, днем под водой, ночью всплываю. Отходили позицию у Тель-Авива без толку, перезарядили батарею и – в Хайфу. Пришли, сутки хожу, а евреи все свои навигационные системы отключили – война идет. Я и говорю Багиру: «Надо место определить. Я всем этим радиостанциям и радиомаякам не верю – могут быть ложные. Давай-ка всплывем, возьму я пару звезд, посчитаю, и будет нам место». Рассчитали заход солнца. А там как? Солнце садится – ни одной звезды нет, солнце село – горизонта нет, такая темень. Звезду на горизонт через перископ не посадишь. Рисок искусственного горизонта на сетке перископа не видно.

И что делать? Всплываю с намерением брать звезды вручную. А у евреев было объявлено: с заходом солнца не пересекать 20-мильную зону. Успел до захода – иди в порт. Не успел – дрейфуй, где хочешь и близко не подходи. Риск, конечно. Всплыли у самого берега. Гляжу – стоит здоровенный транспорт на 20 000 тонн.

Лодка наша плохо диффирентуется из-за плохой работы баллонов воздуха высокого давления. Вот нас и перекосило малость, наружу показались. Тут он нас и увидел. И мгновенно зажег все огни, какие у него были. Специально показывает: мол, не стреляй, вот он я, гражданский! Я Багиру говорю: «Сваливаем отсюда быстро, он же полные штаны наложил. Сейчас донесет куда надо, и будет нам елка на Новый год!» Кричу: «Гапсария, б...дь! Погружение!»

Стали мы оттуда рулить по всем правилам противолодочной борьбы. Проходит два с половиной часа – доклад акустика: появились неприятные шумы. Через некоторое время уточняю – острыми курсами на нас идут очень быстроходные цели. Подсаживаюсь к египетскому акустику. Похоже, правда. Говорю Багиру: «Быстро всплываем и крутим “флагом”, т. е. радаром, осматриваем цели и – на дно. Да, у евреев работают береговые локационные станции на такой случай. Но у нас мореходность хорошая, никто нас не обнаружит в таком коротком маневре. Мы их всех быстро установим».

Подвожу его к экрану акустика – экран целями забит, но три точки сближаются. Багир не захотел всплывать. «Ладно, – говорю, – как хочешь. Тогда погружаемся до предела и делаем гидрологический разрез». Это значит, самописец нам написал от дна до поверхности звукопроводимость по глубинам. То есть я знаю, где меня гидролокатор хуже берет, где я сам хуже слышу, и так далее. Где прятаться надо, указывает. Это все от плотности, солености воды и течений зависит. А лодка у нас хорошая, мы это все мгновенно сделали.

«Ну что, Багир, – говорю, – обстановку знаем. Куда прятаться знаем, на какой глубине винты вырубать знаем. Бог не выдаст, свинья не съест. Через 15 минут всплываем еще раз, врубаем локатор, определяем обстановку и погружаемся, дел-то на пару минут». – «Нет, не будем всплывать!» – «Да не бойся, Багир! Крутанем в один миг, мы ж моряки!» А цели прут прямо на нас, 26 узлов (около 50 км/ч). Это их ракетные катера «Саары», все ясно. Но у них нет гидролокаторов, это я точно знаю. Побороться с ними вполне можно.

Война под высоким давлением

Ушел я на 250 м под слоем скачка. Это значит между слоями, где зафиксирован скачок скорости распространения звука. То есть меня никто не слышит: сверху звук от слоя отражается. Ну и ходили они над нами 10 часов 27 минут. Это я запомнил на всю жизнь. Идут они трое, ракетные, но с глубинными бомбами. Но без гидролокаторов.

Израильтяне их у французов украли. Мне эти катера знакомы были. Французы строили их для Израиля, а потом отказались отдавать, эмбарго ввели из-за войны. Так евреи, молодцы, украли их прямо с завода на юге Франции, у Тулона. Ночью выскочили на рейд и домой. А египтяне, 5-я эскадра, хотела их тогда перехватить на пути из Франции в Хайфу. Было это точно на Новый год 31 декабря, пока французы праздновали. Тут такой зимний шторм разыгрался, что всех арабов раскидало. Наша средиземноморская эскадра тоже им помогала, да без толку. С египетских кораблей 9 человек штормом смыло за борт. Так они никого и не поймали, ни «Сааров», ни своих матросов.

А тут нате вам, пожалуйста, они уже на меня охотятся. А в лодке нашей из-за стравливания ВВД давление страшное. Люди падать стали прямо на постах. Пошли доклады по отсекам: то там обморок, то там. Баллонов этих в лодке 38 штук по 410 л и по 200 кг воздуха каждом. У нас на флоте их каждый год освидетельствует специальная комиссия. А у них освидетельствование вообще не производят. Ну и они, конечно, стали потравливать. А спустить давление нет никакой возможности – наверху «Саары» носятся как угорелые.

Барометры у нас уже через 30 минут после погружения зашкалило. Внутри давление страшное, люк можно открыть только кувалдой, человека при такой операции может просто выкинуть через люк как шкурку. По отсекам бродит огромный араб-санинструктор и колет их всех шприцом. Тут первое дело выпить для расширения сосудов, и спирта у них залейся – в каждом отсеке по паре канистр. Да ведь не пьют ни фига. Плохо им.

Подвсплыли, посмотрели

Наконец-то ушли эти «Саары» искать нас в другой район. Тут акустик орет: «Шум винтов на таком-то курсе». А все на пределе уже, не знают, что творят из-за этого давления. Багир орет что-то по трансляции. Слышу, в первый отсек орет. Готовят шесть торпедных аппаратов. А время уже 10 утра, солнце жарит, наверху все как на ладони. Я кричу: «Багир, б...дь, ты что, еб…ся?! Подожди!» Не слушает, решил один воевать. Упрямый стал как бык, прет напролом. Готовит стрельбу из-под воды по шуму турбины.

Вот уже и торпедную атаку объявил. Я лечу в первый отсек. Пулей, за секунды, сейчас бы так не смог. А там все ручки крутят, данные вводят, шесть торпед готовы. Я назад: «Стоп! Всплываем. Сейчас смотреть будем. Акустика показывает, что охранения у них нет. По шуму это эсминец. Убедимся, что военный – уложим на месте, никто ему не поможет». – «Нет, – кричит, – из подводного положения будем стрелять! Всплывать не будем!» – «Не п…ди, – ору, – сука! Легкой жизни захотел?! Установил автомат стрельбы, врезал ему из подводного, и бегом. А приказ? Давай посмотрим».

Подвсплыли, посмотрели. Мама моя, такой красавец лайнер идет греческий, любо дорого посмотреть. И весь автомобилями заставлен, на палубах народу, как в доме офицеров на танцах. Я вниз скатился, перископ убрал, все в исходное положение приказал поставить. Подхожу к Багиру: «Ну, ты видишь, б...дь?» Насупился: «Вижу». «Что ты видишь, на х..?! Что бы мы сейчас с тобой натворили, мать твою?!»

А он мат хорошо понимал и сам ругался. Меня даже на парткомиссию вызывали за него. Почему у тебя командир матом ругается? А как с ним не заругаешься? Я его учил, что ли? Он до меня умел. Помню, стоит у пирса, а мимо шаланда с мусором идет. Багир берет мегафон и орет: «Садись на мой х… и отойди в сторону! Или я тебя тараню». Тут меня и заложили замполиты.

Подводная война по-русски и по-египетски

Тут любопытные вещи начались. Наступили одиннадцатые сутки похода. Ушли мы из этого района, вытеснили нас. Багир потребовал сменить район по боевому приказу. Об этом мы обязаны донести. А на связь-то лучше не выходить: они же нас ждут. Застопорили ход и ждут. «Багир, – говорю, – не доноси о смене района. Нас снимут с похода, чует мое сердце. Мы же только начали. А ваши начальники боятся за подводную лодку, дорогая она». – «Нет, я должен донести». – «Ну, тогда привет твоему ордену!» Тут он задумался, для арабов орден получить – святое дело.

Но все равно пошел доносить. Десять минут не прошло, получаем приказ – возвращаться в базу. Дошел я скрытыми переходами до Порт-Саида, а там до базы в надводном положении. Багир уставший весь, еле ходит. Понятное дело. Не привык к таким нагрузкам. Это по нашим меркам заурядный выход, а для них чуть не подвиг. Вся боевая учеба у стенки протекала. Для настоящих походов большие деньги нужны, а они все экономили.

Встал я на мостик и говорю ему: «Багир, иди поспи». Остался на мостике, через некоторое время меня сигнальщик по плечу хлопает: «Мистер Володя!» Оборачиваюсь: мать честная, гигантский всполох! Взрыв, обстрел. А откуда, непонятно. Проходит полчаса, над лодкой два израильских «Миража» в семидесяти метрах проносятся. Аж керосином в морду дохнули. Представляешь? Облетали заданный район и лодку на такой скорости проскочили! Не успели нас накрыть, бывает. А целей вокруг как гренок в бульоне, локатор не справляется. Это же Суэцкий канал! Поди разбери, куда возвращаться. Тут от мастерства летчиков все зависит. Поэтому самые страшные самолеты в такой обстановке, как ни странно, тихоходные. А на «Миражи» мы особо и не смотрели.

Приходим в Александрию. Народу на пирсе тьма. Стоит и командование. Наш комбриг, сволочь, пришел с сыном моим. Взял меня под руку: «А что у вас случилось? Почему вернули?» Смотрю – ничего не знает. А арабы нашим ничего не говорят, стесняются. «А чего непонятного? Багир дал радио, что сменили район, и получили радио возвращаться. Вот и все». – «Так зачем же вы давали радио!?» – «По боевому приказу положено». – «Но ты ему говорил, чтобы радио не давал?» – «Говорил, но это между нами двоими, Николай Романович. Да, я ему говорил в нарушение боевого приказа, что связываться с базой нельзя, нас сразу завернут. Только вы начальникам нашим наверх ничего не говорите».

В результате трагической ошибки противник уничтожен

Пришли в штаб. Комбриг их сидит на столе, заместитель в расстегнутом кителе. Семейная сцена, в общем. Не в нашем духе. Ну, Багир доложил о походе, о том, что мы засекли две новые радиолокационные станции, которые израильтяне только что установили. Их еще на карте не было. Спрашивают нас, видели ли мы что-нибудь у Порт-Саида во время прохода на базу? Видели взрывы, отвечаем.

Оказывается, к Порт-Саиду подходил какой-то корабль. Выскочило дежурное звено арабских ракетных катеров и утопило его двумя ракетами. Так что корабль развалился на части и мгновенно затонул. Советником на ракетных катерах был покойный Глазов. Он тоже ничего об этом не знал. И никто не знает, что за корабль – ни наши, ни арабы. Запрашивают все пароходства, слушают все переговоры в международном эфире. Кто мог там проходить? Все допытываются.

Выясняется, это был еврейский РЗК (разведывательный корабль) с экипажем в 116 человек. Большой транспорт, переделанный под разведывательный корабль. Он тихой сапой затесался в строй кораблей, идущих в Порт-Саид, как будто по делам идет. Тут его и грохнули. Так самое интересное, что арабы сами не знали, что это РЗК. Они его так, для порядка потопили. Он им чем-то не понравился. Был бы на этом месте мирный транспорт – и его бы грохнули. А потом признаваться не хотели. Начали говорить, что он в запретную зону зашел. А он и не зашел вовсе, я же там как раз проходил в надводном положении. А «Миражи» те самые своего искали, летали. Цирк, в общем.

Виновен в исполнении боевого приказа

Вышли из комнаты, Багир, как дитя радостный, шепчет: «Нас к самым лучшим орденам представили». А потом начали меня вызывать к советнику начальника штаба: «Это как это подсоветный не выполнил вашу рекомендацию?» Вот гад, Коля этот Романович, заложил меня. «Какую еще рекомендацию?» – дураком прикидываюсь. «Ах, вы…» И пошли матом сплошным. «Да вы же сами с арабами писали этот боевой приказ!» Тут Касатонов приехал разбираться. Выслушал, и тоже туда же: «Вы что, струсили?!» «Почему струсил?» – «Почему дали ему разрешение донести?» – «Во-первых, он все-таки командир на лодке. И потом я не давал ему разрешения доносить. Я ему запрещал доносить. Хотя я советник и обязан исполнять тот самый ваш приказ, который вы нам перед походом зачитали». – «А, б...дь! Флот опозорил!»

Тут такое началось, что я пять суток не ел. Переживал. Регулярно вызывали меня в комнату № 212 на допрос, и все по новой. А суть конфликта такова. Нас назначали из плавсостава дежурить два раза в месяц, если выходов в море не было, помощником оперативного дежурного по флоту. То есть к советнику дежурного. Сам дежурный араб был, ясное дело. И каждое утро в 10.00 наши отправляли донесение в Москву. Тут ты должен идти к их оперативному по флоту и выспрашивать у него обстановку для своего доклада. Буквально выцарапывать информацию.

Довольно быстро арабы перестали с нашими штабными делиться информацией. Просто игнорировали их. Почему? В службе разноса чая было немало арабов, которые говорили по-русски. Мой шофер, когда прощался со мной, прекрасно говорил по-русски. Но только в последний день. А так все прикидывался, что ни бельмеса не понимает. Так вот это самое подразделение разносчиков чая быстро донесло египетским офицерам, что наши штабисты в оперативной службе бездельничают, лясы точат, считают деньги и говорят только о шмотках.

Египетские трагедии

Тут как назло для штабных начались большие неудачи. Евреи украли вертолетом новейшую радиолокационную станцию. Перелетели через канал, перебили чахлую охрану, зацепили вертолетом вагончик и уволокли к себе. Начали монтировать новейшие станции ПВО, а противник опять не дает. Прилетают до того, как их запустят на рабочих режимах, и разносят вдребезги. Наших офицеров ПВО тогда больше всего гибло. Так у Израиля разведка была поставлена.

Вдобавок еще казус случился. Вышло три торпедных катера из Порт-Саида на постановку донных мин АМД-500. Первый катер плюхнул и отвалил. А второй сбросил мину и на ней же подорвался. От торпедного катера даже клочков не осталось. Третий катер повернул и куда глаза глядят унесся, его потом долго искали. А начальства много съехалось глянуть на это геройство. И начальство на втором катере как раз и ехало. Ставили мины арабы самостоятельно. Без наших инструкторов.

Тут съехалось уже наше советское начальство. Понятно – ЧП. Приехало аж все минно-торпедное управление из Москвы проверять эти мины. Вся гостиница «Гайд-парк» была забита этими специалистами. Правда, многие из местной пивной вообще не выходили. После этого у арабов появилась неуверенность в оружии. Багир ходит за мной, канючит: «У меня шесть торпед в аппаратах и шесть стеллажных. Всего 12 штук». И смотрит на меня, что скажу, ждет.

Египтяне назначили испытание. Решили тайно выбрать лодку, указать на любой торпедный аппарат и приказать из него стрелять. Гляжу, Багир боится, что ему выпадет. А ну, как случай с миной повторится? Но пошла другая лодка, отстрелялась, все обошлось. Комбриг наш египетский сам ездил, привез кусок корпуса отстрелянной торпеды: «О, мистер Володя!» А чего «О!»? Ходит с этим железом и трясет. Чисто дети какие-то.

Так вот штабистам на фоне этих проблем очень важно стало доказать на каком-то примере, что страна пребывания – египетские военные – не выполняют советов наших советников. То есть действуют вразрез с нашими приказами, самостоятельно. И сами виноваты во всем. И действительно, мины-то они сами пошли ставить, без наших спецов. Так вот мой случай и доложили как пример некомпетентного руководства египтян и отказа от сотрудничества с советниками. Потому у них все идет не так. Короче, наши штабные все решили свалить на арабов. И стали собирать все случаи такого рода для своих докладов. Именно поэтому их египетские оперативные стали игнорировать. И докладывать стало вообще нечего.

Советско-египетская дружба в условиях штабной интриги

Вот началась черная полоса. Они наверху донесли о моем случае, что подсоветный не выполнил указания советника, и арабам это все стало известно. Я сразу почувствовал холод: «Ну, что, мистер Володя? Вы говорили, что у вас с Багиром все в порядке, дружба?» А я и объяснить им не могу подоплеку наших дрязг. Сказал лишь: «Господа, когда буду уезжать, я вам все расскажу».

Багиру орден дали, а мне фиг. Багир очень переживал по этому поводу, и мы с ним объяснились. Он мужик грамотный, все понял. Я ему говорю: «Багир, у нас на флоте еще и похуже случаи бывают». Проходит время, мы с Багиром плаваем, службу несем как надо.

Прослужил я год. Наметился еще один поход: египтяне, наконец, оклемались от своих неурядиц и потерь. Ставят задачу – торпедировать нефтяной терминал, если там не будут стоять иностранные суда. Арабы тоже всегда под прикрытием иностранных флагов шли. Все старались в торговом порту свои подлодки пришвартовать. То к китайцам, то еще к кому. Ко всем гражданским иностранцам швартовались, кроме немцев. Те их быстро на три буквы посылали, не хотели в заложники идти. А израильтяне эти порядки арабские знают и в военных базах тоже не очень-то швартуются.

Испытание боевой дружбой

Египетской подлодке по боевому приказу положено было две торпеды выпустить по терминалу и поставить 12 мин на фарватере Хайфы. Назначили в поход лодку Максимова. И тут он что-то ерзать начал: «Я в поход не пойду, это новая лодка, а я экипажа не знаю». А есть у командира такое право. На новой лодке, даже того же проекта, что и прежняя, вторую задачу он должен с новым экипажем отходить по полной программе – погружение, всплытие и прочее кувыркание.

Вот он сперва и скандалил: «Я с ними не ходил и в поход не пойду». Мы вокруг собрались: «А мы как ходили? Как из Союза приехали, так сразу на боевую». Ну, боялся он, чего уж там! А ему пришел вызов в Академию в Дубовую рощу, учиться. Это когда командиры уже перехаживают сроки повышения, им не нужно уже 3 года учиться. Разрешают за 10 месяцев квалификацию поднять, срок за счет опыта сокращают.

Пришел Юрка Максимов к нам домой. Я спал. А он принес бутылку рома «Абу Симбел», яд такой местный с негром губастым на этикетке. Его перепьешь – наутро, как будто тебя всю ночь палкой били. Пришел он со своей женой Ларисой, выпил, к разговору приступил: «Володя, может, ты за меня сходишь?» Ну, это военного человека понять надо, что для него такая ситуация дикая. Это как если бы я вам сказал: «Друг, сходи за меня в атаку! А я за тебя как-нибудь потом схожу».

А он с женой пришел, по-семейному. И моя сидит и смотрит на них, не верит. «Ладно, – говорю, – схожу. Только ты мне скажи, ты боишься?» «Ну…» – заерзал весь, в пол смотрит. Я встал и вышел из комнаты и жена за мной. Разговор окончен. А они все сидят, не знают, что дальше. Потом встали потихонечку и ушли, дверь прихлопнули. Неловко получилось.

Второй поход. Молчание ягнят

И пошел я на его лодке с новым подсоветным. Пришли прямо в Хайфу на рейд. Посмотрели через перископ на город ночью – красота, все в огнях, празднично. До центра города километров десять. По набережной поток машин идет. На разгрузке у терминала стоят четыре огромных танкера. Ну, куда тут стрелять в гражданских иностранцев? Значит, надо мины ставить. А мины ставить мы должны только по личному приказу президента Садата.

Вот, доложу я вам, бандитская рожа, видел я его вблизи! И уважение к нему в народе было уже так себе. Когда Насер по радио выступал, в Александрии все движение останавливалось. А Садат мне руку лично жал, все благодарил. Так себе человечишка, вроде как бандит районный к власти пришел. Ну, вот Юрка попросил, и я пошел в тот поход. Стоим на рейде, ждем сигнала на постановку мин. А запрос давали простым кодом, условными фразами. У них ведь скрытой связи не было. Не давали наши им ни под каким видом засекреченную аппаратуру связи.

Слабый поход получился. Терминал нефтяной мы разбить не могли, его танкеры закрывали полностью. Потом ждали от египетского начальства разрешения на минирование порта. Да так мы от этих балбесов ничего и не дождались, никакого ответа. Ни разрешения, ни запрета. Так, промолчали, как будто не расслышали нас. Черт знает что! Впрочем, с египетским командиром и экипажем отношения у нас наладились великолепные. Длился тот поход двадцать суток.

Военные деньги

Там много странного было. Скажем, денежное содержание. Самая низкая оплата была у переводчиков. Так вот наш полковник получал меньше, чем чешский или восточно-германский переводчик. Этот механизм мы уже потом поняли. Их сторона отпускает на военных советников определенную сумму. Но наши уже потом эти деньги распределяют еще и на целое политуправление. Шесть одних только генералов-политработников.

Прислали мне в соседи по общежитию друга одного, полковника. Хоть стой, хоть падай. Советник по моральной ориентации! Не вру, была такая должность тогда. Стали мы за ним приглядывать, что он делает, с кем общается? А ходит он, оказывается, в мечеть. И там с муллой пытается пообщаться. А мулла его ни в какую не пускает в мечеть. Вот он и болтается по Александрии.

Обслуживал нас один араб. То ли шпион, то ли администратор. Отвечал за гостиницу, прием советников. Звание у него было не меньше полковника. Всю нашу шушеру вроде меня, советников командиров полков, лодок, отдельных частей он свез в гостиницу «Виктория». И на вид и по статусу это было общежитие для бомжей. Располагалась она возле загаженного вокзала. В коридоре горела одна лампочка.

Как-то раз Слепенчук потерял деньги, и администратор тот мне говорит: «Ваш мистер Слепенчук – ворона». Тут мы с ним и разговорились. Он мне по-русски сказал: «Ох, вас и надувают! Мне денег на ваше расселение от правительства Египта выделено как на господ. А у вас кто-то все это забирает. Потому что из аппарата вашего командования выделяют мне только на эту халупу».

Неполиткорректные воспоминания

Вообще мне египтяне запомнились как люди не склочные и доброжелательные. Несколько навязчивые, если в гости к ним придешь. Все требуют, чтобы ты с ними чего-нибудь поел. Безалаберные, как дети. Идем в надводном положении, и каждую минуту я могу объявить срочное погружение. А матрос их стоит на палубе и магнитофон слушает. Не доходит до него, что война идет. Командир на палубу вылез, я ему на бойца показываю. Он подошел, и магнитофон этот японский за борт выбросил.

Вообще-то всякий народ по-разному воюет. О русских ничего определенного сказать нельзя. Они совершенно разные, винегрет. Очень стойкими себя казахи показали. И на вахте выносливые и исполнительные. На них положиться можно. Самыми лучшими словами можно охарактеризовать литовцев. Я если имел возможность участвовать в отборе призывников в экипаж, всегда старался больше брать литовцев. Это самые чистоплотные и исполнительные матросы, пять баллов.

А вот латыши от литовцев отличались очень сильно и не в лучшую сторону. И хлипкие и ненадежные. Но самая плохая для службы национальность – москвичи. Самая большая головная боль для командира всегда от них.

Если говорить о матросской смекалке, действиях в нестандартной ситуации или принятии решений с использованием техники, то лучше всего, конечно, украинцы и русские. Латыши просто заторможенные. Татары призывались на подводный флот часто и практически ничем не отличались от русских. Евреи служили очень неплохо, но за всю мою службу я их среди матросов видел не больше пяти человек. А вот офицеры из них получаются безукоризненные. Кстати и армяне на лодках – единичные случаи.

Из моих бывших старших помощников семь человек стало командирами. Один потом сгорел. Это очень редкий показатель. Даже Петров, начальник отдела кадров, делал в Москве доклад на моем примере. Мол, есть капитаны, воспитавшие семь командиров. Так вот среди них было два еврея. Прекрасные командиры. Например, Зверев, потом он стал комбригом. А сейчас начальник штаба Балтийского флота.

Попадались мне на службе и грузины. Это люди настроения, хотя стараются от души. Двое старшин у меня были из грузин. Азербайджанцы обычно в трюмные должности шли, им серьезных участков не доверяли. Сказывался недостаток образования, ни к электронике, ни к сложным механизмам их не приспособишь. Костяк матросов и старшин был из славян. Но экипаж в подлодке может жить только как единый организм. Все ребята быстро находили в нем свое место и действовали, как пальцы на одной руке. От этого жизнь зависит, даже в мирных условиях. Поэтому если в армейской среде часто складываются землячества по национальному признаку, то в подлодке это просто невозможно. Когда задраиваются все люки и лодка погружается, национальности исчезают.

Особенности национальной подлодки

Вскоре после второго похода главным военным советником к нам пришел контр-адмирал Чернобай. Разобрался в моем случае с Багиром и после второго похода представил меня к ордену. Значит, не так плохо служил. А чего сумели в Египте добиться наши советники? С чем они там столкнулись? До нашего прихода у них на флоте вообще не было долгих выходов в море. А тут мы заметили, что на выходы и матросы и офицеры идут со своими авоськами. Еду несут из дома. Не кормили их совсем. Мы быстро разобрались и потребовали, чтобы личный состав кормили. Ведь голодные обмороки были нормой. Какая это армия?

Ввели им паек. Что тут началось! Они же все контрактники. Если моряк поцивилизованнее, жена у него одна. Чем темнее, тем больше жен. Чаще всего – две, у самой нищеты – по пять. И дети в соответствующей пропорции. После введения пайка весь экипаж разделился на три категории. Первая ничего не ест, все оставляет семье. Вторая категория берет половину пайка без мяса и кур. Третья категория устраивает себе полноценный завтрак, обед и так далее. Продукты давали неплохие, но в основном все сладкое. Египтяне вообще сладкоежки.

Я Багиру говорю: «Что за дела? Как воевать будем?» Он затянулся только покрепче: «Мистер Володя, пять детей. Ему кормить надо. Все, что зарабатывает, домой относит. Деньги домой относит, еду тоже домой относит». Вот бывало, придешь с моря, а они из трюмов достают сумки с недоеденным пайком. Некоторые почти все сохраняли. Нас за это сильно трепали партийные органы, проверки присылали: «Все ли продукты выдаются согласно утвержденным нормам?» Я специально на партактиве выступил по этому вопросу. Так и сказал политработникам: «Если у тебя будет пять детей, ты им из пайка не отложишь?» Заткнулись на какое-то время. Потом опять начали: «Вы должны требовать, чтобы они там все съедали!»

Во время боевых походов я, конечно, следил, чтобы все ели как надо. А в обычное время заставить не мог, да и проконтролировать тоже. Обмороки стали реже, но не исчезли. Условия в походе тяжелые. Жара в лодке жуткая, в электрическом отсеке до шестидесяти градусов. В дизельном меньше сорока не бывает. Остальные, если по делам через него идут, стараются проскочить побыстрее. На автоматах в шестом отсеке матросы стоят в асбестовых рукавицах: дотронуться до раскаленной стали невозможно. Я изредка выходил туда, где овощи хранились, посижу в прохладе и назад, на пост. Тут и наши матросы сознание теряли, что с арабов спрашивать?

В лодке установлены мощнейшие электромоторы. Они жрут столько энергии, что, когда уходил в плавание более чем на трое суток, давал команду вывинчивать лампочки в отсеках. Они горели через одну для экономии энергии. Каждый киловатт на учете, потом жизнью за него расплачиваться будем. И вся эта электрика давала такой жар вкупе с дизелем.

О вреде курения

Египтяне свои корабли ставили на ремонт в Индию. И перегон был короткий, и индийцы им обещали сделать все дешевле. Хотя ремонт затягивали в три раза против срока по контракту. Ходить в Индию в перегонной команде арабы страшно не любили. Вот в Советский Союз – с удовольствием, тут и чисто, и деньги хорошие. Поэтому как в Индию корабли на ремонт гнать, сразу у них начиналась нервотрепка и сплошные интриги. Я наивно Багира спрашиваю: «Багир, а чего это они в Индию идти не хотят?» Он так высокомерно мне ответил: «Это для нас, как в ссылку. Там грязно и плохо». «Поди ты, – думаю, – избалованные какие!» Тут и произошел примечательный случай. Отремонтировали в Индии египетский эсминец советского производства марки «30-бис». Погнали назад, да тут началась заваруха. И перегонная команда загнала его в Красное море, в Сафаргу, рядом с Хургадой. Это сейчас там курорты, тогда просто порты были, вроде Басры, но мельче.

Загнали египтяне туда эсминец и ждут, когда все успокоится, чтобы перегнать его в основную базу. Вахтенный араб ходит по палубе, за кораблем посматривает. А у эсминцев на корме стоят ящики с приборочным инструментом, гайки у них на барашках. И есть на египетском флоте такой военный обычай. Во Вторую мировую боевые итальянские пловцы немало подорвали английских кораблей на стоянке. Арабы это здорово помнили. И потому до рассвета ходит у них по палубе вахтенный и бросает за борт взрывпакеты, боевых пловцов отпугивает.

Порядок этот они строго выдерживали и в Александрии, и в остальных базах. Так, что в центре города слышно было. Этот моряк набрал из ящика полную сумку взрывпакетов, чтобы ночью нескучно было. В этот миг мимо прошел катер, и эсминец качнуло волной. Бронированная крышка ящика упала и треснула ему по голове. Как потом комиссия установила, изо рта у него внутрь ящика упала зажженная сигарета. Матроса с пробитой головой поволокли в санчасть. А тут как раз рванул ящик с взрывпакетами. Кормовая башня с двумя спаренными 130 мм орудиями была рядом. И как на грех на мате были выложены два снаряда. Они тоже детонировали.

Через сорок минут на этот грохот прилетели евреи и начали корабль бомбить. Башня зенитная развернуться не может: механизм поворота взрывом заклинило. Система электрического управления стрельбой тоже вышла из строя. Корабль беззащитный стоит. Как начали самолеты его громить, все врассыпную. Тут тральщик египетский на помощь подскочил. Двоих сбил, но ему так корму разворотили, что он потом как корова по морю шел, я его видел. Командир тральщика прыгнул за борт и поплыл к берегу. До берега он доплыл, но оказался без двух ног. Оказывается, когда первые раненые за борт посыпались, на запах крови слетелись акулы. Они командиру две ступни и откусили. Через десять дней он в госпитале умер.

Сухопутная непатриотичная крыса

Ну а эсминец от прямых попаданий начал крениться и перевернулся. Но на эсминце был наш переводчик. Мальчик совсем, комсомолец еще. Я его хорошо помню. Беда была в том, что он не умел плавать. А его начальник, советник командира эсминца капитан первого ранга Тимофеев положил его на спину и за волосы отбуксировал к берегу. Так они и спаслись. Погибло тогда немного народу. В основном люди захлебывались в мазуте, который вытекал из эсминца.

Вскоре этого мальчика снова назначили переводчиком в морскую часть. Он мне рассказывает: «Я в Москве десятки раз рассказывал всем комиссиям, что плавать не умею. Просил послать меня куда угодно, кроме флота». Понятно, его после таких речей именно на флот и послали. Сказали: «Ничего страшного!» И вот после этого спасения снова назначили на ракетные катера. А у него развилась сильная водобоязнь. Он прямо заявил: «Я не пойду туда служить. Куда угодно посылайте, только не в море!»

Этого парнишку взяли прямо с четвертого курса гражданского института. Он и не военный был вовсе. У него это практикой языковой считалось. Такое неповиновение ему дорого стоило. «Ах, вот вы как заговорили!» – все, что ему сказали. И отправили домой с такими характеристиками, с какими приличной жизни в СССР уже не получится. Жалели того парня мы все страшно, Тимофеев пытался защитить, да без толку.

Тимофеев очень хороший пловец был, весь спортивный, поджарый. С боевыми пловцами тренировался. Он ведь парня до берега три километра буксировал. Не всякий бы смог. Спас буквально. Представляете, что двадцатилетний переводчик пережил за эти три километра? Плыли-то под непрерывным обстрелом. Потом Тимофеев подал рапорт, чтобы ему возместили именные золотые часы от главкома. Ему так и сказали в штабе: «Что ты лезешь? Кто тебе здесь чего возместит, в нашем гадючнике?»

О советской подводной славе

В целом египетский флот только сдерживал противника и изображал активность на подступах к своим базам. Командование было косное. Активных боевых действий было мало. Всего у них было девять подлодок, из них четыре новейших – 33-го проекта. А боевых походов на всем флоте за время командировки было только четыре. Из них два провел я. Больших военных кораблей у Израиля не было. Топить гражданские командование наше не хотело. А египетское командование не хотело тратить деньги на походы.

Все это создавало впечатление, что Израиль на море воевать боялся. Поэтому, когда я вернулся домой, у меня состоялась пара примечательных дискуссий со своими. Многие офицеры об Израиле судили пренебрежительно: дескать, мы плавали, где хотели, а они нам ничего противопоставить не могли. И это правда. А я им так сказал: «Мужики, давайте рассудим, что такое в подводном флоте евреи? Что вы мычите? Вспомните, что наши подлодки в Отечественную войну воевали очень мало. Но пропорционально подводники заслужили больше всех Героев Советского Союза. Давайте перечислим персонально самых знаменитых наших подводников, реально воевавших! Там же евреев больше половины: Фисанович, Лисин, Богорад. Все от бога командиры». Тут наши сразу начинали в затылке чесать. Этих подводников очень уважали и с удовольствием рассказывали об их походах и хитрости.

О том, как дружбу народов сожгли глаголом замполиты

Если относиться к жизни внимательно, многое можно понять без объяснений. Почему вдруг наших советников поперли из Египта в 1972 году? Ведь когда меня провожали, все их командиры пришли на перрон. Среди офицеров среднего звена разногласий не было. Я знал очень многих комбатов. У египтян было три полевых армии, и низший советник был у командира батальона. Потом полки, дивизии и так далее. Можете представить, сколько там было армейских советников? Армия. Я с ними познакомился еще в Москве. Впоследствии они приезжали к нам в Александрию в профилакторий, на базе одной из гостиниц.

Полевые армии находились в жутких условиях на берегу Суэцкого канала. Вокруг песок, пустыня. Воды привозят мало, и та теплая. Из еды – один рис. И наши ребята приезжали на десять дней искупаться, помыться и пожить хоть раз в году по-человечески. Тут я с ними и встречался. Поэтому обстановку по всему фронту знал не из кинохроники. Каждый день шла сводка в военный отдел ЦК КПСС, в том числе и по потерям. Готовили их сами военные. Разумеется, каждый род войск стремился занизить свои потери, чтобы выглядеть не хуже других в глазах московского начальства. Истинных потерь в Москве не знали. А это было немаловажно.

Тогда мой приятель, красивый молодой майор сказал мне грустно: «Попрут нас, Володя, отсюда. Отношения стали совсем плохие. Советников штабов египтяне не принимают, видеть не хотят. Замполиты виноваты. Переагитировали».

Это было абсолютно правильный вывод. Работа наших политорганов довела отношения между государствами до полного раскола. Самое страшное началось во время и после празднования столетия со дня рождения Ленина. Собрались мы, все советники, в Александрии. Вице-адмирал Мизин, замполит, кривой в доску пришел. Вручил нам, боевым офицерам, медальки юбилейные. А после этого вручил нашему советнику командира бригады Слепенчуку огромную тетрадь с докладом, чтобы он зачитал его по случаю.

Слепенчук мне говорит: «Завтра собирают всех подводников, мне доклад поручили юбилейный. В тетради двадцать пять страниц и все про Ленина. Из Каира прислали, из посольства. Что делать?» «Что делать? Читай им, как он родился, рос и так далее… Куда деваться?» Собрались назавтра в актовом зале все арабские экипажи. Офицеры впереди, комбриг в первом ряду.

Николай Романович начал читку. Как надо по науке отнимать фабрики и заводы и так далее. А офицеры-то наши все из богатейших семей, многие миллионеры. Вот у подсоветного моего отец был майор, погиб во Вторую мировую войну. Не знаю только, за Роммеля он воевал или за англичан. А матушка у Багира, та, что меня виски с кофе угощала, владела всеми каирскими магазинами драгоценных камней. Ни кольцами, ни золотом не занималась, только камням и торговала. Настоящая дама. Таким пролетариат в первую очередь шеи сворачивает. И так у всех командиров.

Только два было бедных командира, которые даже телефон у себя дома не могли поставить. Остальные их за ровню не считали. Доклад был на сорок минут рассчитан. Только Слепенчук до захвата дворцов и заводов дошел, комбриг у переводчика что-то переспросил. Потом встал резко и – на выход. И вся масса египетских экипажей встала и вышла. И так случилось во всех частях. Доклад тот с рекомендациями по экспроприации собственности сильно отношения испортил. Мой комбат знакомый рассказал, что первые дни после юбилея его офицеры с ним даже за руку здороваться перестали.

В нашем консульстве в Александрии располагались не только госпиталь, маленький ресторанчик и библиотека. Там был огромный открытый кинотеатр. Египтяне очень любили ходить туда на наши фильмы. На первой серии «Освобождения» яблоку негде было упасть. Шел он и в городских кинотеатрах, но билетов нельзя было достать. После этого злосчастного столетия я пригласил своего второго подсоветного Султана в кино. «Нет, не могу». – «А что случилось?» – «Запретили! Если засекут, то мне не поздоровится». Тайн мы друг от друга не держали. После этого арабы вовсе перестали ходить в посольство и старались с нами поменьше общаться. Не допускались никакие личные разговоры, очень резко все изменилось.

Сосед наш, специалист по моральной ориентации, капитан первого ранга, обязывал египетских офицеров выпускать "боевые листки". Они никак в толк не могли взять, что это и зачем. А наш морально ориентированный вывешивал их потом на специальной доске. Комбриг египетский проходит мимо – хрясть, и сорвал все до единого. А наш снова вешает. А комбриг срывает. Короче, переагитировали мы их. А ведь египтяне к нам очень хорошо сначала относились. Оружие наше не хаяли. И среднее звено, вплоть до командиров кораблей, очень нас уважало, и отношения были наилучшие.

Похороны за свой счет

Отдельно надо бы рассказать об организации ПВО. Самое тяжелое положение было именно здесь. Офицеров наших тут гибло больше всего. Сначала ведь все мы своих убитых хоронили за свой счет. Специальные средства на хранение трупов в египетских моргах, гробы и их транспортировку в СССР вообще не были предусмотрены нашим Генштабом. И именно из-за большого количества погибших советских офицеров ПВО эта проблема выплыла наружу.

Шла как-то обычная партконференция в Александрии. И докладывают на ней: погибла очередная наша точка ПВО, разбита израильской авиацией. У евреев ведь далеко не все асы были. Поэтому они делали просто. На вылет назначали примерно по десять машин, но первой парой шли летчики, получившие образование в ФРГ или США. Они и наносили первый удар. Потом налетала малообразованная молодежь и всех добивала, работали они чаще просто по площади, не прицельно.

На конференции присутствовал командующий группой войск Капишкин. Был такой генерал армии, который венгерское восстание давил в 1956 году. Матерщинник был отчаянный. Выйдет, бывало, на террасу штаба группы войск и орет во двор: «Слушай, ты, пи...!» Люди переглядываются, не понимают. А он все надрывается: «Да не ты! Вот ты, ты пи…! Иди сюда!» А вокруг буфетчицы, машинистки косяками бегают. Такой он был начальник.

Один раз на партконференции в Александрии он встал в президиуме и заорал: «Вашу мать! Я не верю, чтобы моряки не пили! Как это так получается, что у вас моряки не пьют? У меня полковников с лестничных клеток в дым пьяных вытаскивают, а у вас на флоте не пьют». Тут он был неправ. Армейских было неизмеримо больше нас, и всяких ЧП там тоже было больше. Но Капишкину было обидно, что его подчиненные постоянно попадают в сводки происшествий, ему хотелось, чтобы флотские как-нибудь их поддержали. Например, тоже напились бы.

И вот после информации об уничтожении нашей позиции ПВО довольно решительно встал со своего места один полковник. Я знал его. Он жил в нашей гостинице, но всегда ездил на службу на боевые позиции, дежурить. В свое время он кончил высшее военно-морское училище, но потом попал в сухопутные ракетчики. Сказал мне как-то в минуту откровенности: «Володя, я сильно сомневаюсь, что в Московском округе ПВО есть такие системы, какие мы здесь установили на каждой позиции». И Капишкин на той партконференции эти слова подтвердил: «У нас сейчас такое ПВО развернуто в Египте, какое Московскому военному округу не снилось. Противник давным-давно мечтает разбомбить Асуанскую плотину. Но там стоит система “Квадрат”, и они туда не сунутся». Поскольку больше всех страдало в той войне ПВО, Москва старалась гнать в Египет самую новую технику.

Так вот встал мой знакомый, помялся немного и рубанул членам президиума: «Сколько можно собирать на убитых?! Что это за безобразие? Только что погиб мой друг. Мне не жалко отдать десять фунтов. Но я отдам лично семье, а не в вашу непонятную казну в аппарате главного военного советника!» То есть в лоб он им не сказал, что они присваивают деньги, собранные сослуживцами на похороны и транспортировку. Но все поняли. Тут с мест повыскакивали все представители родов войск, зашумели. Проблема эта назрела, и всех оскорбляло отношение руководства к нашим убитым товарищам.

Потребовали ответа, вышел на трибуну финансист. Пятнами весь пошел, бумаги показывает. «Товарищи офицеры, извините меня! Но нет у нас таких денег в балансе. Не запланированы. Вот у меня есть пайковые, командировочные, денежное содержание, медобслуживание, связь. А на это не планировали. Ну, где я могу деньги взять?» В общем, в ЦК КПСС, когда все планировали, эту статью просто забыли. Наверное, не догадывались, что мы еще и погибать будем. Прошло некоторое время, и поборы эти безобразные прекратились. Кто еще в мире додумался бы убитых за свой счет хоронить, не знаю. А до этого регулярно из Каира к нам приезжали деньги на это собирать. Это уже в наше время для всех участников тех событий установили особый статус. Мне даже пенсию повысили на четыре лата и льготное удостоверение выдали.

Ввод ограниченного контингента в столицу Александра Македонского

Когда в конце 1969 – начале 1970 годов у арабов начались поражения, у 64-го причала в торговом порту выгружали советскую военную технику для Египта. Каждую ночь! А потом и вовсе в Александрию вошла танковая дивизия. Выгрузилась за одну ночь, это сегодня вряд ли кто сумеет. Экипажи прибыли отдельно, а техника как бы в виде военных поставок. Ночью экипажи сели в танки и рванули за 80 км от Александрии в пустыню. К рассвету расставили вокруг себя проволочные заграждения, отрыли капониры, командные пункты, развернули связь и всю оборонительную инфраструктуру.

Это была полноценная настоящая советская танковая дивизия. Но высадили ее как-то не по плану. Не было предусмотрено снабжение. Снова среди нас начались поборы. Теперь уже на мыло и сигареты для прибывших танкистов. Условия у них в пустыне были ужасные, и как их выбросили туда, не предусмотрев расходов на сигареты? Валюту экономили, наверное. Ездили они на танках без знаков различия, все белобрысые и улыбаются. Из-за них в ту ночь вся набережная в Александрии проснулась.

Через месяц снабжение новой дивизии наладили, стали им белье менять и все, что нужно. Тогда же приехал к нам главком ракетных войск. Ездит по Александрии и показывает пальцем – вот здесь установить ракетную установку. А на набережной гражданские частные причалы, буфеты, рестораны, зонтики. И вперемежку наши ракетные установки с чисто советскими экипажами ракетчиков. Командир их часто к нам приходил. А личный состав жил прямо в установках, их никуда не выпускали. Ни в какие увольнения. Официально же в Египте никаких танкистов или ракетчиков не было.

Потом водитель этих ракетчиков врезался в «Мерседес» минера с моей лодки. Минеру хорошую компенсацию выдали, он довольный ходил, потому что как раз тогда женился. Ему деньги нужны были. А сразу после этого с набережной произошел несанкционированный пуск ракеты. Упала она, слава богу, в море. Искала ее потом вся пятая эскадра и все водолазы, какие нашлись. Ракета оказалась совсем секретная. Так и не нашли ее. Потом эти ракетчики выпустили по нашему же Ил-28 зенитную ракету «Стрела», ручной комплекс. Попали удачно, одна турбина взорвалась, и даже часть крыла отвалилась. Но самолет как-то ухитрился сесть. А как же, его советские летчики сажали!

Я так и не знаю до сих пор, известно ли кому-нибудь из историков, что СССР ввел войска в Египет? Ведь если бы мы не поссорились с Садатом, наши ребята могли вступить в бой с армией Израиля. А Израиль прикрывался военным союзом с США. Получился бы еще один Карибский кризис. Если не хуже. Слава богу, Садат социализм строить не захотел и наши войска выгнал. Что бог ни делает – все к лучшему.

Публикацию подготовил Валерий Ширяев

"Nota bene" №8, 04.2005

Другие статьи о войне и мире

Hosting by