Александр Лихтикман

Точка кипения

Террор и вопросы языкознания

Слово «террор» в современных языках небогато синонимами. Террором называют угон самолета и захват заложников, взрыв в общественном транспорте и вооруженное нападение на армейские колонны или КПП. Практически, любое столкновение, в котором одна из воюющих сторон не носит единое обмундирование и не выступает под признанным в ООН флагом, подпадает под категорию террористического акта. По этой же причине неизбежные случайные жертвы, вызванные действиями регулярной армии нельзя сравнивать с погибшими в результате целенаправленной диверсии. Хотя, психологический расчет в обоих случаях играет не последнюю роль. Государственные академии в разных странах, отвечающие за пополнение лексического запаса местных наречий, этим фактом не обеспокоены. Филология заканчивается там, где начинается большая политика.

У нас в Израиле не принято различать между атакой арабских боевиков на укрепленную военную базу и рыночной поножовщиной «на националистической почве». Это объясняется тем, что кровь у всех одинаково красная. У поселенца, убитого арабским снайпером на блокпосту в Самарии, и у военнослужащего, взорвавшегося в городском автобусе. Тот, кто укажет на очевидное различие, будет немедленно обвинен в «плясках на крови». Несколько лет назад кнессет принял закон, приравнивающий жертв враждебных акций к солдатам, погибшими в бою. Нововведение касалось не только денежных выплат скорбящей семье, но и официальных церемоний повиновения и, в свое время, воспринималось, как «прогрессивное». Тем более, если учесть, что незадолго до того, гибель гражданского населения была объявлена «жертвоприношением мирному процессу».

Между тем, рабинский подход гораздо честнее нынешнего. Ранний Ословский период отличается от сегодняшней концепции тем, что тогда и власти, и оппозиция обещали народу в далекой перспективе абсолютную безопасность. Продолжение террора мешало осуществлению планов правительства, но признать его нормой никому еще не приходило в голову. В середине 90-х убийство мирных граждан оставалось аномалией. Даже «небольшой» теракт на протяжении, по крайней мере, одного дня становился главным событием, и государственные СМИ не только не передавали до проведения похорон веселой музыки, но и не транслировали рекламные объявления. Тогда это было бы кощунством, да и оппозиция подняла бы шум. Сейчас на изменение сетки вещания может повлиять только мега-теракт. Вечером того дня, когда в Беэр-Шеве взорвались автобусы, Решет-бет уже вернулся к обычному расписанию. Разве что, в сводках новостей сообщали о состоянии раненых.

Нынешние правители уверяют, что угроза террора навсегда останется частью нашей жизни, но уменьшится, если мы возобновим отступление, выстроим Стену Шарона или отпустим из тюрем очередную партию боевиков. Насколько уменьшится – неизвестно. Может быть, весьма незначительно и ненадолго. Но и этот результат был бы удовлетворительным, учитывая «заведомую нерешаемость» проблемы террора. И чем шире это понятие, чем больше ошибок политиков и военных можно списать по этой статье, тем легче власти держать ответ перед народом. Все-таки не сидим, сложа руки, а что-то делаем. Появление термина «международный террор» пришлось, как нельзя, кстати. Убивают не только у нас, но и в США, Испании, России и далее по списку. Можно ли требовать от правительства маленького Израиля победы в большой мировой войне? Наоборот, если бы в нашей стране установилось покой и порядок, мы покинули бы столь представительную компанию, так и не доказав международному сообществу четкую логическую связь между ракетными обстрелами Сдерота, террористической атакой 11 сентября и трагедией в Беслане.

Третья империалистическая

Война с террором отличается от обычной войны тем, что террор не угрожает существованию атакованного государства. Этот тезис, озвученный в Израиле лет 10 назад, позволяет понять причины, по которым наши «правые» и «левые» правительства последовательно уклоняются от его полного искоренения. Террор у нас стремятся не уничтожить, но законсервировать, свести к терпимому минимуму. Причины террора планируется сохранить, затруднив лишь осуществление диверсий, но, не исключая их на 100 процентов. Поэтому, план «одностороннего размежевания» базируется на будущем трудоустройстве арабов из Газы в израильских городах.

Общественная дискуссия подобного выхода не признает. Рядовые сторонники уступок предлагают в случае агрессии со стороны независимого палестинского государства применить те же тотальные методы, что ультраправые. На перспективу «уменьшения» террора не согласен никто. Но, так как, в нашей стране политику определяют не граждане и не партии, а кто-то другой, каждое из избранных правительств избегает кардинальных мер, предпочитая наносить «двуногим тварям» болезненные, но не смертельные удары. В этой области достигнуты определенные успехи, о которых нам напоминают после каждого провала спецслужб. Успехи действительно есть, могло бы быть гораздо хуже. Представить себе, что могло бы случиться – и нынешнее житье-бытье покажется малиной.

Война, не угрожающая суверенитету воюющих государств – изобретение, неизвестное в 1914-м году. Первая мировая война велась по всем правилам, и те, кто извлекали из европейской бойни выгоду, прикрывались патриотическими лозунгами и обещали в скором времени установить мир. В наши дни победа – понятие расплывчатое. Особенно, если принять формулу битвы цивилизаций. Пока сотни миллионов верят в Магомета, покоя нет, и быть не может. Террористы могут прилететь на самолете, выпустить ракету с химической боеголовкой или поднять восстание местных мусульманских общин. У кого повернется язык отказать военно-промышленному комплексу в увеличении бюджета? Кто откажет армии в лишнем миллиарде, пусть даже в обмен на минимальный результат? Пусть берут – на сердце спокойнее.

Лучший пример – израильское заборостроительство. Чем ближе завершение стены, тем громче военные говорят о ее «частичной эффективности». Граждан готовят к тому, о чем они постепенно догадываются сами. Что безопасности не будет, и отнятые у бедных и больных миллиарды, замурованные в стену, скрученные в проволочные заграждения, разворованные и потерянные, обратно не вернуть. И это не конец, а только начало. Но заборная истерия лучше всенародной депрессии, не так ли? А потом придумают что-то другое. Например, снабжать каждого рабочего, прибывающего из автономии, электронным браслетом, передающим через спутник его точное местонахождение. Или установление металлоискателей на центральных перекрестках. Или что-то еще из этой оперы – подороже и похитрее. Не дай Бог российскому президенту Путину перенимать израильский опыт. Ничему хорошему Шарон его не научит, а как не надо поступать, в России знают и без нас.

Русский, американец и еврей

Рассуждения о непобедимости террора, особенно, в широком смысле этого слова, возникли не на пустом месте. Прецедентов усмирения партизан в истории не так много, и все они, как назло, приходятся на малосимпатичные, порой, откровенно диктаторские режимы. Получается, что только диктаторы заинтересованы в установлении стабильности, потому что иных забот, кроме укрепления собственного авторитета у них нет? Например, Сталину принадлежал весь Советский Союз, от дворовых котельных до военно-промышленного комплекса. Ему не нужно было растягивать на долгие годы войну с украинскими или прибалтийскими националистами, такая война была бы чистым убытком для бюджета. Лучше сделать народу подарок – снизить цены на копейку. Другое дело – агрессия против других государств, сулящая, в случае победы, богатую добычу. Поэтому, подлинно народные восстания подавили быстро и надолго. Причем, сравнительно малой кровью, не прибегая к ковровым бомбардировкам и прочим «надежным» способам из арсенала израильской ура-патриотической прессы. Просто был наведен порядок.

В Израиле, где о личностях истинных правителей остается лишь догадываться, война с террором – выгодный бизнес. Кто-то ведь зарабатывает на увеличении оборонных заказов, на открытии охранных фирм, на тех же приборах, которые будут выявлять зашедших в автобус террористов-смертников. За счет арабского террора существует целая отрасль экономики. Стабильность нанесла бы по ней смертельный удар. И, хотя, оборонного лобби, наподобие муниципального или социального, официально не существует, оно, несомненно, оказывает влияние на принятие решений и выработку долгосрочной стратегии. В итоге мы имеем заборостроение, «касамы» и план демонтажа поселений.

Подобный марксистский анализ, может быть, и верен по отношению к нашей стране, но не отвечает на вопрос, почему израильтяне гибнут в своих городах, на своей земле, а американские солдаты – в тысячах километров от дома? Почему в России объявляют траур по убитым, а у нас в день похорон передают по радио легкую музыку?

Старик Маркс не учитывал народный характер, исторические процессы сводились к классовой борьбе и поиску экономической выгоды. Русский народ много всего может вынести на своих плечах, но только не национальное унижение. Империя важнее частной собственности на средства производства. Американец ценит комфорт, и привык платить за него из своего кармана. Кто бы ни стоял за событиями 11 сентября, одно напоминание о них обеспечило общественную поддержку войны в Афганистане и Ираке. Лишь бы подальше от границ. У евреев порог терпения если и есть, то до него еще очень далеко. Одному Богу известно, когда мы скажем «Довольно!». Но до тех пор, пока чаша терпения не переполнилась, перемен к лучшему не будет. Евреи больше, чем кто бы то ни было, заслуживают именно то правительство, какое имеют.

«Вести», 7.09.2004

Другие статьи Лихтикмана

Hosting by