|
Осенние праздники нагоняют грусть. Осень, увядание, а за ней и зима. Как-то трудно соединить это ощущение с радостью праздника. А ведь особенно в отношении Суккот сказано в Торе, что это наша обязанность - радоваться. Конечно, можно сказать, что именно поэтому и приказано радоваться, потому что от себя не получается. Но ведь радуются и веселятся! Наверное, соединение этих противоположностей отражает антиприродную сущность наших праздников. Душа Божественная выше природных явлений. Это природа зимой как будто замирает, а душа наоборот - очищается от не своего, наносного и оживает в полную силу!
В моей жизни было немало событий, которые произошли в осенние праздники и которые соединяют во мне два этих противоположных чувства - радости и печали.
Первый еврейский Новый Год на моей памяти…1963 года. Я ученик 25 вечерней школы рабочей молодежи в Риге. Не от хорошей жизни я пошел в школу рабочей молодежи в возрасте 16 лет. Просто моего папу посадили в тюрьму по ложному антисемитскому обвинению, а мама не вынесла несчастья и ушла в лучший мир. Пришлось работать на заводе, чтобы помогать семье. Это все очень плохо. Но у нас по еврейской вере считается, что если вследствие какого-то несчастного оборота вещей человек приходит к вере, то несчастья тоже получают оттенок положительности. (Вообще-то это говорят про грехи - что если грех приводит человека к осознанию глубины падения и способствует раскаянию, то и грех получает смысл ступени, приведшей к Тшуве. Но, наверное, этот же силлогизм верен и в отношении любого несчастья.)
Что же хорошего в том, что еврейский мальчик из хорошей семьи вдруг оказывается в компании грубых работяг, пьяниц и сквернословов?
Конечно, находиться в таком окружении плохо и опасно, но зато в вечерей школе… Эта школа было известна тем, что там было много евреев, больше, чем в любом другом месте. Можно подсчитать по статистике, что степень вероятности встретить еврея в городе с почти миллионным населением близка к нулю. Но не в 25 школе. Там евреев - почти 50%. Не знаю, как это получилось, но я попал в эту школу. Видите - вот уже начинается положительное развитие событий. Дальше - больше. В один прекрасный день выходит Левка Левинсон к доске и пишет - прямо на доске: "Сегодня Новый Год, Учеба отменяется". Я подошел к Левке: "О чем ты говоришь, Новый Год в сентябре?"
А он мне отвечает: "Это еврейский Новый Год."
"Странные праздники у евреев, - подумал я, - разве может быть Новый Год без снега и снегурочки?" Но ничего не поделаешь - другие ребята, наверное, более просвещенные, чем я, собрали учебники и стали уходить.
- Куда вы идете?
- В синагогу".
- В синагогу? Мы же современные люди, а синагога - место для отсталых людей!
Но ничего не поделаешь, пришлось присоединиться. Не останешься ведь как дурак один в классе.
Подошли к синагоге. Правда, в саму синагогу никто не вошел, но во дворе и в примыкающем переулке собрались группы ребят и девушек, и было по-настоящему весело. А главное - в такой компании не чувствуешь себя гражданином второго сорта, как в других местах среди неевреев.
Итак, мой первый еврейский Новый Год!
Так мне понравился этот еврейский праздник, что я спросил:
- А когда еще бывают еврейские праздники?
- Конечно же, через десять дней! (Йом Кипур)
"Вот здорово, - подумал я, - как часто у евреев случаются праздники, - будет еще один повод прийти в синагогу, встретиться с новыми друзьями и окунуться в это веселую праздничную атмосферу".
Итак, после Рош а-Шана наступает Йом Киппур. Но это уже другая история.
Прошло шесть лет. Меня с группой товарищей задержали на аэродроме в Ленинграде, когда мы пытались угнать советский самолет и прорвать "железный занавес", закрывающий нас от Израиля. Когда КГБ убедился, что я не собираюсь давать показания, меня направили в страшную тюрьму КГБ, которая называлась "Институт судебной психиатрии имени Сербского". Здесь пытали людей насильственными методами "психиатрического лечения". Пришедший ко мне "психиатр" в форме полковника КГБ в для блезира накинутом на плечи белом халате, так и заявил мне:
"Если не будете сотрудничать со следствием, мы признаем вас душевнобольным и начнем принудительное лечение". Это было страшно. Стать бездумным куском мяса, какими они уже сделали других противников советской власти? Меня привели на "освидетельствование". Во главе стола сидел, как будто на троне, важный престарелый профессор - Даниель Лунц.
"Ну что, решил стать Мелех Мошиах?" - спросил он меня на чистом еврейском языке. Видно было по нему, что он получил еще до революции хорошее еврейское образование.
"Ну куда мне до Мелех Мошиах", - просигналил ему я, чтобы не шил мне маниакальный психоз. Тем более что он спросил это с какой-то ноткой обиды, как будто он сам претендовал на эту должность. После нескольких столь же глупых вопросов (причем молодые врачи, стоявшие у подножья трона, в основном из евреев, радостно ухмылялись) меня отпустили в камеру.
Через несколько дней меня вызвал на прием сам Даниель Романович. Конвоиры остались за дверью.
- Молодой человек, - сказал он вдруг доверительно, - вы понимаете, что находитесь в тяжелом положении ?
- А что я могу поделать?
- Вы думаете, что я могу вам чем-то помочь?
Я колебался. Ведь это палач, негодяй явно провоцирует меня. Но с другой стороны - все-таки еврей, может быть, ему стало жаль еврейского парня, который хотел жить у себя на Родине. В голове возникла спасительная формула. - Я не знаю, можете ли вы помочь мне. Но хотя бы не навредите…
- Ладно, можете идти. Он нажал на кнопку, вызывая конвой.
Потянулись мучительные дни ожидания. Что он со мной будет делать?
Через месяц меня вызвали с утра с вещами на этап. Я задал вопрос молодому лейтенанту КГБ, который пришел за мной, предчувствия были тяжелые. Так, рассказывали, забирали людей подальше от Москвы, на принудительное лечение: "Куда вы меня берете?" Голос мой дрожал.
"Профессор Лунц, - он большой специалист, установил, что вы пытались симулировать болезнь. Профессор Лунц разоблачил вас, и вы возвращаетесь на следствие. Вас будут судить!"
Я не знаю, слышал ли я когда-нибудь более благую весть.
Меня будут судить! Я не превращусь в бездумный кусок мяса, измученный уколами и смирительной рубашкой! И даже если меня ожидал смертный приговор, это было все-таки лучше, чем лежать на вечной койке в закрытом дурдоме. Вы спросите, - какое это имеет отношение к осенним праздникам?
А очень просто - еще перед попыткой угона самолета я заучил на память несколько дат еврейского календаря, на случай, если не убьют, а только арестуют, и тот день был последней датой, которую я помнил. Это был день накануне Йом Кипур!
Сопровождавший меня тот молодой лейтенантик оказался милым человеком. Меня повезли на обычном поезде Москва - Ленинград. Я сидел в обычном купе, смотрел в окно мчащегося поезда - удовольствие! Лейтенант предложил мне яблоки - два румяных яблока, - наверное, воспоминание о яблоке с медом, которое я не получил в заведении профессора Лунца. "Вы, наверное, хотите есть", - сказал мне мой сопровождающий и протянул мне бутерброд с яичницей. Очень кстати перед постом в Йом Киппур. Наверное, этого лейтенанта послал мне сам пророк Элияху. Он продолжил свои чудесные действия и предложил мне почитать. Это была книга " Иудейская война" Леона Фейхтвангера о восстании евреев против Рима в 68-м году!
И мне подумалось: говорят, что в Рош а-Шана (и на Йом Киппур) открываются две книги приговора - на жизнь и на смерть. Теперь я понял, что есть еще одна - третья - Книга Надежды.
Прошел мой Судный день, я был приговорен к 12 годам особо строго режима.
Теперь наступило время рассказа о Суккот. Конечно, в лагере было очень трудно соблюдать мицвот и заповеди Торы. Но я пытался сделать все, что возможно: суббота, молитвы… Была одна заповедь, которую невозможно было исполнить, - строительство шалаша на праздник Суккот. И вот чудо! - в какой-то год отсидки я заметил сложенную в виде шалаша скирду сена. Я помнил, что если разворошить этот шалаш сверху так, чтобы было видно звезды, - это засчитывается за выполнение заповеди сидеть в Сукке. Но проблема. Этот шалаш был у самой запретки, и приближаться туда было опасно. Могли засчитать за попытку к бегству. Но страсть выполнить заповедь взяла свое. Когда стали наступать сумерки, я быстро добежал до шалаша, разворошил солому над собой, разглядел небо, сказал соответствующее благословение и быстренько уполз назад, к баракам. О великое счастье исполнить заповедь!
Остается подытожить эти три рассказа (есть еще больше) - начало, печальное, как плачь осени, и конец - счастливый - обретение себя, как это и должно быть в завершение осеннего праздничного цикла.
10.09.2014
Йосеф Менделевич - раввин, Узник Сиона.