Ури Мильштейн

ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 101

Недавнее похищение израильскими десантниками одного из руководителей ливанской мусульманской террористической организации Хизбулла, шейха Обвйда, показало, как далеко ушла израильская армия от тех далеких 50-х годов, когда никто в ней, от высших командиров до рядовых солдат, глубоко штатских выходцев из галута, и вообразить себе не мог возможность подобных дерзких рейдов за линию фронта, ночных вылазок, опасных операций в тылу противника, засад и похищений. Своеобразную переломную роль в принципах организации и действий нынешних особых подразделений армии обороны Израиля сыграло первое из них — так называемое "Подразделение 101", созданное в августе 1953 года. Не случайно недолгую историю этого подразделения долгие годы окружала почти легендарная слава, а его командир, Ариэль Шарон, стал объектом почти культового мифа, существующего в определенных общественных кругах Израиля по нынешний день. Известный израильский военный историк Ури Мильштвйн в публикуемой ниже (в отрывках) книге пытается воссоздать реальную историю знаменитого подразделения.

В начале был взрыв. ...Мустафа Самуэли считался неуловимым. Этот уроженец арабской деревни Неби-Самуэль, что в шести километрах к северо-западу от Иерусалима, получил свое боевое крещение в апреле 1948 года, во время еврейской Войны за Независимость, отражая атаку израильских частей на свою деревню. В том кровавом бою четвертый батальон Пальмаха, пытавшийся захватить Неби-Самуэль, потерпел тяжелое поражение. В том же бою пал и родной брат Мустафы. С тех пор Мустафа поклялся мстить. "Я уложу сто евреев за погибшего брата", — сказал он, открывая свой кровавый счет. За несколько лет, прошедших с окончания войны, Мустафа стал одним из самых страшных — и бесстрашных — арабских террористов. Считалось, что многие убийства и грабежи в Иерусалиме и так называемом "Иерусалимском коридоре", соединявшем в те годы столицу с остальным Израилем, были делом рук Мустафы Самуэли. Ни поймать, ни выследить его не удавалось никак. И тогда, в начале 1953 года, командир Иерусалимского военного округа, полковник Шахам, решил провести операцию возмездия — взорвать дом Мустафы в Неби-Самуэль.

Трудность состояла в том, что никто не знал, который именно из домов деревни принадлежал Мустафе. "Вся она, — вспоминал позднее Шахам, — представляла собой, в сущности, один огромный двор, по периметру которого стояли отдельные постройки, окруженные земляными валами и скрытыми в них огневыми точками. Настоящая маленькая крепость. Впрочем, известно было, что крепость эта не так уж хорошо охраняется: в крайних домах по ночам почти не бывало людей и даже не выставлялись наблюдательные посты. На этом и строились наши планы..."

У Шахама был уже некоторый опыт ночных операций. Вопреки армейскому начальству, опасавшемуся гневной реакции ООН на попытки Израиля провести операции возмездия за линией перемирия, Шахам, порой даже не спрашивая разрешения вышестоящих командиров, уже не раз посылал своих людей в ночные засады. Этими его "людьми" была небольшая группа ветеранов Хаганы да несколько студентов Еврейского университета в Иерусалиме, привлеченных возможностью сочетать армейскую службу с учебой на стипендию от армии: Шломо Лахат по прозвищу "Чич", будущий мэр Тель-Авива; Аарон Авнун, пришедший из бригады "Кармели"; и самый энергичный и пылкий из всех — Ариэль (Арик) Шарон, еще недавно — начальник разведки северного округа у Моше Даяна, а теперь — студент первого курса исторического факультета.

Именно к Шарону и обратился Шахам, задумав операцию возмездия в деревне Неби-Самуэль.

Как вспоминал позднее Шахам, Шарон нисколько не удивился предложению. Он задал только один вопрос:

— А как же с экзаменами?

"На это я ответил, — рассказывает Шахам, — Выбирай одно из двух. Либо ты будешь всю жизнь изучать то, что сделали другие, либо другие будут изучать то, что сделал ты.

— Я уже выбрал, — мгновенно ответил он".

Шахам знал, с кем он имеет дело.

Для своей ночной операции Шарон отобрал семерых человек. Первым он пригласил Шломо Баума, в войну служившего в отборном "Патруле Голани". Посыльный Шарона застал Баума на поле — тот пахал свой участок в родном мошаве. Баум не мешкал ни минуты. Он отправился в Иерусалим как был, бросив плуг прямо в борозде, только заскочил в дом за автоматом.

Остальные шестеро были: Иорам Лави, земляк Шарона по деревне Малаль, Иегуда Пьямента и Узи из разведки 16-й бригады, Иегуда Даян, служивший на севере под началом Шарона, Иосеф Саадия, подрывник, и гигант Ицхак бен-Мордехай по кличке "Гулливер", давний друг Шарона еще со времен Войны за Независимость. Студентов в группе, вместе с Шароном, было четверо.

Задача была сформулирована предельно просто: под покровом темноты пробраться в Неби-Самуэль, взорвать один из крайних домов, который, по предположению, принадлежал Мустафе Самуэли, и по возможности благополучно вернуться назад. Сегодня такое задание может показаться рядовым. В те времена, когда никто и представить себе не мог, что еврейские солдаты способны тайком проникнуть в арабскую деревню, провести там ночную операцию и безнаказанно вернуться назад, оно представлялось фантастически дерзким.

Группа вышла из лагеря "Шнеллер", где размещался командный пункт Шахама, с наступлением ночи. Еще через три часа, пройдя пять километров, они вышли к оливковой роще, находившейся в двухстах метрах от окраины Неби-Самузль. Здесь пришлось сделать короткий привал: все смертельно устали, сказывалась недостаточная физическая подготовка и отсутствие систематических учений. Однако отдых не удавался: каждому не терпелось дорваться до дела. Чувство предстоящей опасности только взвинчивало нервы.

Операция началась почти точно в полночь. Саадия, Баум и "Гулливер", таща взрывчатку и гранаты, стали ползком пробираться к намеченному дому. Шарон с остальными прикрывал их сзади. Кругом царила мертвая тишина. В полном молчании, стараясь не производить лишнего шума, подрывники стали закладывать взрывчатку под дверь дома. Потом, проверив, что все в порядке, зажгли фитиль.

Здесь их постигла первая за эту ночь неудача. Запал не сработал, и заряд вместо того, чтобы взорваться, лишь загорелся. Железная дверь, облизываемая языками пламени, стояла невредимой. О намеченном разрушении дома нечего было и говорить.

С этого момента началась лихорадочная импровизация. Баум и "Гулливер" решили, что попытаются проникнуть в дом через окно, Саадия, на свой страх и риск, стал готовить второй заряд под дверью. Окно оказалось защищенным прочными железными ставнями. Бауму не удалось справиться с ними. Понадобилась гигантская сила "Гулливера", чтобы сломать прочные засовы. Ставни распахнулись с грохотом, который мог бы разбудить мертвеца, — но в доме по-прежнему было тихо. Видимо, он пустовал уже давно — с тех пор, как его покинули обитатели. Тем не менее Баум швырнул в его темное нутро несколько гранат. Под тяжелые удары взрывов оба бросились назад. Тем временем Саадия тщетно пытался подорвать свой второй заряд. Но и на этот раз ему не повезло. Вторая за ночь неудача!

Между тем деревня, разбуженная взрывами гранат, явно проснулась. Плюнули залпами замаскированные в насыпях огневые точки, откуда-то из глубины села потянулись к окраине автоматные очереди. Шарон, наблюдавший издали за действиями своих подрывников, начинал нервничать. "Взорвите соседний дом, если с этим ничего не получается!" — крикнул он Бауму.

На этот раз заложили для верности сразу два заряда. Взрыв был оглушительный, но и этот дом тем не менее устоял. Еще одна неудача...

Огонь из деревни усиливался с каждой минутой. Рисковать новой попыткой было невозможно. Шарон подал условленный знак, приказывая отступать. Волоча за собой неиспользованный запас взрывчатки, "Гулливер", Саадия и Баум бросились догонять группу, которая под покровом ночи уходила в сторону Иерусалима.

Шарона они догнали неподалеку от Неби-Самуэпь, в пересохшем "вади". Весной здесь кипел бурный ручей, сейчас о нем напоминала только засохшая илистая глина. Приближался рассвет, и на землю спустился предутренний туман. Возвращаться в тумане было опасно — того и гляди угодишь на минное поле. Группа оставалась в "вади" до утра.

Уже светало, когда они вернулись в Иерусалим. Шахам ждал их всю ночь, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому звуку со стороны Неби-Самуэль. Но теперь все было позади — все восемь были снова в "Шнеллере". По сравнению с этим, неудачи, о которых смущенно докладывал Шарон, казались Шахаму пустяками.

Через пару часов Шломо Баум был уже на своем поле, у брошенного плуга. Мать недовольно ворчала: "Нет, чтобы работать — пропадаешь всю ночь с беспутными девками в Хайфе..." Шломо даже не оправдывался.

Шарон и остальные тоже отправились по домам — они ведь формально были все еще "штатскими". По чести сказать, они были изрядно разочарованы: намеченный дом не взорвали, соседний — тоже, только и славы, что сходили ночью в арабскую деревню и благополучно вернулись назад...

Напротив, Шахаму этот наполовину пустой стакан казался наполовину полным. Что с того, что не взорвали дом Мустафы, — в этот раз не взорвали, в другой взорвут. Куда важнее, что сломлена дурная традиция! До тех пор все попытки ночных вылазок кончались неудачами и провалами, а теперь весь "Шнеллер" с рассвета шумел слухами о дерзком успехе Шарона. Рассказы о ночном походе восьмерки уже обрастали самыми фантастическими подробностями, на глазах становясь армейской легендой. Евреи в тылу арабов — это было что-то неслыханное! Евреи в роли "коммандос" — невероятно!

На сухом армейском языке итоги операции выглядели вполне вдохновляюще: группа точно вышла в назначенное место; хоть и частично, но провела боевую операцию; и благополучно вернулась в лагерь, не понеся никаких потерь. Об этом уже можно было докладывать в верха.

Шарон и его люди не знали, что Шахам рассматривал их операцию в более широком контексте. Когда при разборе операции Шарон говорил:. "Нам недостает профессионализма, для таких операций нужна специально подготовленная группа", — он не знал, что его слова ложатся Шахаму маслом по сердцу. Бывшим солдатам, сержантам и лейтенантам из наспех сколоченной группы Шарона было неведомо, что в высших армейских кругах, к которым принадлежал Шахам, вот уже много месяцев шла ожесточенная борьба "за" и "против" создания таких специальных подразделений и что их "операция" возымела для сторонников таких подразделений значение решающего довода "за".

"Массовая" или элитарная? Споры о "частях спецназа", как можно было бы на современном языке назвать подразделения, о которых заговорил Шарон и давно уже думали Шахам и его единомышленники, были частью более широких слоров в израильской армии тогдашних лет. За годы, прошедшие с Войны за Независимость, стало постепенно ясно, что победа в ней была достигнута ценой огромных жертв и величайшего напряжения сил всего народа, а не благодаря военному искусству и армейской выучке евреев. Да и где их было взять, искусство и выучку, когда многие части создавались буквально на ходу — как в знаменитой кровавой атаке на Латрун, в которую были брошены — и в которой погибли! — сотни новых репатриантов, чуть не только что сошедших с пароходов на израильский берег и не знавших даже, где у винтовки дуло, а где приклад! Всем было ясно, что упрочение победы требовало создания настоящей, регулярной армии. Но какой? Одни стояли за армию широкую, массовую, "всенародную", милицейского типа; другие — за армию малочисленную, маневренную, состоящую из профессиональных, элитарных, специализированных частей.

Споры эти, в действительности, начались даже много раньше. Еще до обретения независимости рабочее движение Палестины создало в еврейских поселениях отряды массовой самообороны — Хагану, из которых со временем выделились элитарные ударные части, получившие название Пальмах. Затем такие же части были сформированы и другими политическими группировками — Эцелем и Лехи. Однако в ходе Войны за Независимость Бен-Гурион расформировал все эти части. Они имели отчетливо политизированный характер этаких небольших "партийных" армий, а это, по мнению Бен-Гуриона, было чревато вооруженной межпартийной борьбой. Эпизод с эцелевским кораблем "Альталена", доставившим в Палестину оружие "только для своих", показался Бен-Гуриону зловещим предостережением, а может быть — удачным предлогом, чтобы одним ударом избавиться от этой угрозы. Реальна она была или надуманна, но приказом по армии все специальные подразделения были распущены, многие их командиры (включая Ицхака Саде и Игала Алона, создателей и руководителей Пальмаха) в знак протеста ушли на время в отставку, и в армии воцарилось единоначалие. С этого момента армия обороны Израиля стала, по существу, поворачивать на путь "массовой милиции". Отрицательные результаты этого одностороннего пути не замедлили сказаться, особенно резко — когда возникла необходимость борьбы с зарождающимся арабским терроризмом. В отсутствие специальных еврейских отрядов борьбы с террором, эта роль была поручена наспех сформированным подразделениям нацменьшинств — бедуинов, черкесов и друзов. Они считались более подходящими для такого рода рискованных дел. Но их операции ограничивались, как правило, утрясанием ничтожных и пустяковых пограничных инцидентов. Когда же нужны были настоящие операции возмездия, не говоря уже об активном давлении на террористов и их базы, у армии не оказывалось под рукой никого. Попытки использовать для этих целей непрофессиональные отряды обычных солдат (кое-кто предлагал переодевать их — для маскировки от наблюдателей ООН — в штатское!) кончались, тоже как правило, позорными провалами. Так сорвалась хорошо задуманная операция "Тель-Мутилла", так — поражением — окончилась операция "Фильма". Становилось очевидным, что армия остро нуждается в возрождении "элитарных" частей. Но очевидным это стало не для всех и не сразу. Или, точнее, — не сразу для всех. Тогдашний начальник генштаба Мордехай Маклеф и его начальник оперативного отдела Моше Даян были в то время резкими противниками идеи "особых подразделений". Шахам, который горой стоял за такие подразделения, не мог в одиночку пробить сопротивление высшего армейского руководства. И тогда он пошел в обход. Операция в Неби-Самуэль давала ему в руки, как он считал, беспроигрышную, козырную карту. С ее помощью он решил переубедить Бен-Гуриона.

Шарон вернулся в университет, не подозревая, какую бурю политических страстей вызвала его скромная ночная вылазка. В тот же день в лагерь Шахама прибыл специальный посланец и помощник Бен-Гуриона Нехемия Аргов. Он потребовал от Шахама подробного рассказа об операции. Шахам, подобно древнему Катону, закончил отчет своей, уже приевшейся многим фразой: нужно создать особые подразделения для операций в тылу противника. На сей раз, в отличие от всех прежних разговоров, Аргов попросил его развернуть эту фразу в подробный план.

На следующий день план Шахама вместе с отчетом об операции Шарона легли на стол "Старика" — всемогущего премьер-министра страны Давида Бен-Гуриона. То ли позорные поражения неподготовленных израильских частей в предыдущих операциях, то ли тайные политические соображения, но что-то явно изменило взгляды "Старика" — на сей раз он принял предложение командующего Иерусалимским округом.

Ни Шахам, ни Аргов, ни сам Бен-Гурион не предвидели той маленькой революции, которую произведет их решение в израильской армии. Для них создание еще одного, пусть и специального, подразделения было всего лишь тактическим шагом, призванным прежде всего решить сиюминутные задачи — обеспечить безопасность Иерусалима и предотвратить террористические вылазки арабов. В действительности, однако, последствия этого шага оказались куда значительнее. Породив цепь последствий, они, в конечном итоге, привели израильские вооруженные силы к их нынешнему принципу организации — специфическому сочетанию массовой резервной армии с высоко профессиональными, регулярными, "элитарными" частями. Именно это сделало впоследствии возможным те операции, которыми прославился ЦАХАЛ в ближайшие годы. И если сегодня давние споры о принципах организации израильской армии возродились опять, и кое-кто, качнувшись в другую крайность, уже ратует за ее сокращение до одних только регулярных элитарных частей, то это уже — споры на следующем витке истории, на основе нового военного опыта, частью которого стали действия "Подразделения 101".

Тогда, в середине 1953 года, все это было еще в далеком будущем. "Революция" свершилась просто и незаметно. На заседании генштаба, созванном по предложению премьера, Маклефу попросту пришлось согласиться с мнением большинства. Вернувшийся из отпуска Даян пробовал было возражать, но было уже поздно: приказ о создании "Подразделения 101" был уже подписан. Прагматичный Даян ограничился тем, что ворчливо спросил Шахама: "Ну, а кандидат в командиры у тебя есть?". Но к этому вопросу Шахам был готов. Еще с той ночи, когда он волнуясь ждал возвращения группы Шарона, на которую поставил "все свои расчеты, он твердо знал: если особому подразделению суждено родиться, его командиром будет Ариэль Шарон.

Первые шаги.

Приказ гласил: "С августа 1953 года создается воинское подразделение под номером 101. Его назначение: ведение боевых операций возмездия вне пределов государства Израиль... Численность подразделения на первой стадии — 50 человек. Вооружение — нестандартное".

Никто не знал тогда, что "подразделению 101" суждено просуществовать всего 4 месяца. И как мы уже сказали, никто не знал, что его короткое существование в значительной мере революционизирует всю израильскую армию.

Начало было скромным и, как всегда, не без своих трудностей и своих курьезов.

В первую четверку призванных в "101" входил Шломо Баум, ставший заместителем его командира, Михаэль Аксио, которому была поручена физическая подготовка бойцов, Шмуэль Нисин и Меир Барбут, назначенные командирами отделений. Все они были ветеранами Войны за Независимость. После войны их пути разошлись. Баум, как мы уже знаем, вернулся в родной мошав. Позже ему суждено было стать одним из самых резких критиков Шарона и героем нашумевшего очерка Амоса Оза "О мягком и нежном" (см. "22", N28 — прим. ред.), но тогда он был ближайшим соратником "Арика" — таким же, как тот, дерзким и авантюристичным в действиях и решительным в убеждениях. Шмуэль Нисин, впоследствии ставший адвокатом в Хайфе, тогда, после войны, учился на юридическом факультете университета, а на резервной службе был командиром роты "патрулей", приданной Иерусалимской бригаде Шахама. Его знакомство с Шароном произошло на свадьбе общего друга Мотке Бен-Пората, и они сразу нашли общий язык: оба были недовольны падением боевого духа ЦАХАЛа, оба жаждали энергичных, решительных действий. Сразу же после назначения командиром "101" Шарон пригласил Нисина присоединиться к подразделению. Шарон видел в своем подразделении не просто еще одну армейскую часть — скорее, ему рисовался в воображении этакий вольный отряд единомышленников робингудовского толка, объединенных готовностью к смелым, рискованным делам, в которых успех оправдывает нетривиальные методы. Такими, по складу характера, были Нисин и Баум, таким был и третий из приглашенных — Меир Барбут. Уроженец Турции, он прибыл в Палестину в 1943 году, войну провел в бригаде "Гопани" (ныне — одной из самых элитарных частей израильской армии, во многом повторяющей традиции "подразделения 101"), а после войны ушел в столяры. Но на резервной службе его специальностью были вовсе не мирные столярные работы — вместе со своим отделением Барбут не раз предпринимал смелые вылазки в арабские тылы и славился дерзостью и отвагой. Некогда Шарон имел стычку с Барбутом: не застав его на позициях, Шарон хотел предать командира отделения военному суду, и только вмешательство общего знакомого Менахема Маргалиота, поведавшего Шарону о смелости Барбута, привело к отмене суда. Более того, — получив назначение в "101", Шарон вспомнил о Барбуте и пригласил его в свое подразделение.

Ури Яффе пришел из кибуцного движения и помог Шарону отобрать молодых ребят-кибуцников среди солдат срочной службы. Из кибуца "Мизра" пришли сразу три добровольца. Один из них, Шмуэль Мерхав, позже вспоминал, что перед офицерскими курсами служил в "Голани", тогда еще не столь прославленной, сколь импотентной. "После курсов, — рассказывает Мерхав,— у меня не было никакого желания возвращаться в бригаду: я был уверен, что не такие части призваны обеспечить безопасность страны, я искал чего-нибудь поинтересней". Прослышав о "101"-м, Мерхав попросился на беседу к Шарону. Человек, ищущий "что-нибудь" поинтересней, явно подходил: Шарон привез Мерхава в заброшенную деревню Стаф, где формировалось подразделение, и тут же включил в состав ночного патруля.

Ещё курьезнее произошло вступление в отряд Гая Кохвы, уроженца Рош-Пины и члена кибуца "Маханаим". Гай уже успел показать свои склонности, когда вместе с другими молодыми ребятами создал первое в стране военно-сельскохозяйственное поселение Гиват-Рахель. Его поселенцы участвовали в операции вытеснения в Синай враждебных Израилю бедуинских племен, захвативших земли возле Ницаны. Участвовали в той операции и бойцы "101"-го — это было уже после их "боевого крещения". После операции Гай попросился к Шарону. Шломо Баум сказал ему: "Приезжай в Иерусалим..." Во время очередного отпуска Гай Кохва появился в деревне Стаф, прошелся по лагерю и заглянул к Бауму. Тот сказал ему, как о решенном: "Поздравляю, ты зачислен в 101-й". Гай был поражен: "Но ведь я всего лишь в отпуске!" — "Это не проблема", — решительно ответил Баум, и действительно, к вечеру, когда прибыл Шарон, Гай Кохва был уже назначен в ночной патруль и даже получил со склада положенное обмундирование. Два следующих месяца, пока Шарон задним числом "утрясал" его перевод, Гай числился в армии "дезертиром" и его несколько раз даже пытались "поймать". Дело, в конце концов, уладилось, но представление о методах Шарона и Баума оно дает весьма примечательное.

Самым ярким из новых членов "101"-го — и в то же время в чем-то типичным для его состава и специфического, полупартизанского, полувоенного духа — был, пожалуй, Меир Хар-Цион, прибывший в подразделение тоже одним из первых. Меир родился в мошаве Ришпон, детство провел в Эйн-Хароде, где укрощал диких животных да глотал книги о Войне за Независимость и мечтал о боях, в которых по молодости не успел принять участия. Вдвоем с сестрой он нередко отправлялся в далекие и опасные походы вдоль Иордана и однажды даже был пойман сирийцами и отправлен в Дамаск, где больше месяца отсидел в тюрьме. В 52-м он был призван в армию, но там его прежние блестящие мечты быстро потускнели: "Атмосфера в армии была невеселой, — вспоминает Меир. — Почти каждая операция возмездия, которую мы пытались провести, кончалась провалом... Ситуация была настолько невыносимой, что все запасы энергии я тратил на рискованные походы по ту сторону границы".

Эти походы принесли Меиру звонкую славу в стране. Один из них он совершил вместе с Рахепью Сабораи в сторону легендарной "Красной скалы" под древним городом Петра, что в Иордании, — место, откуда мало кто возвращался живым; второй, вместе с дружком Ури ОппенхаймерОм, — из Иерусалима в оазис Эйн-Геди на Мертвом море, через иорданские тылы. Шломо Баум, прослышавший об этом невероятно смелом походе, пригласил Ури в "подразделение 101", — а Ури привел за собой Меира.

Смельчаки приводили своих друзей, добровольцы — новых добровольцев, к Шарону стягивались все те, кому постыла скучная, однообразная, без риска и опасностей регулярная служба, в ком гуляли молодая удаль и страсть к яркой, пусть и рискованной, жизни. Ишай Циммерман из Эйн-Харода в рекомендациях не нуждался — в 52-м году он уже участвовал в операции "Мстители" в районе поселка Бейт-Джубрин; тогда его танковый батальон не сумел выйти к границе из-за ошибки командира в прокладке маршрута. "Обстановка в армии была гнетущая, — рассказывает Циммерман. — Ходили слухи, что в стычках с врагом наши части терпят одно поражение за другим... У меня душа просто истосковалась по настоящему делу. А тут стали говорить о новом, особом подразделении, которое создает Шарон. Вот я и решил, что мое место только там..." Шарон прибыл в батальон Циммермана, когда тот и еще несколько его товарищей сидели под арестом — за нарушение воинской дисциплины. Но это обстоятельство Шарона нисколько не обескуражило: он и сам — ни тогда, ни в будущем — не отличался особо покорным послушанием. Циммерман тоже стал одним из первых в "подразделении 101". Много позже, уже в Ливанскую войну, Циммерман прославился тем, что "одолжил" у военных летчиков самолет, чтобы вместе с друзьями слетать домой в отпуск...

Таковы были эти люди, и кое-кто мог бы при желании назвать подразделение, которое сколачивал Шарон, этакой "запорожской сечью" на израильский манер. Действительно, к Шарону тянулись в первую очередь люди беспокойного, нетерпеливого, бурного душевного склада, склонные к смелому риску и лихим, граничащим с опасностью поступкам. С другой стороны, именно эти люди составляли самый "цвет" еврейской молодежи нового типа, сложившегося в особых условиях Палестины, — ощущавшей себя "гордыми евреями", ни в чем не уступающими, а то и превосходящими европейцев и арабов, не говоря уже о забитых, робких единоплеменниках из галута. Эти люди выросли в ощущении хозяев необычной, наполненной древней геройской славой страны, где каждый камень напоминал о подвигах Маккавеев, Давида, Самсона и других легендарных еврейских богатырей; они с юности участвовали в далеких походах, учились самостоятельности, предприимчивости и преодолению трудностей; и в их сердцах закипали досада и нетерпение, когда они видели, что "их" армия не дает им развернуться и проявить свои способности. "101"-е объединило всех этих ищущих нового людей. Не случайно Хар-Цион в своем дневнике записал: "Мы не были армией в общепринятом смысле этого слова — мы были, скорее, добровольным братством товарищей по оружию".

"Прививки против вегетарианства". Подготовка подразделения проходила весьма специфично. Деревня, где был оборудован лагерь, использовалась для изучения устройства типичных арабских деревень, где бойцам предстояло проводить операции; дни за днями бойцы проводили в тренировках в ползании по колючкам, подъеме на стены, швырянии гранат и стрельбе "влет" по подброшенным бутылкам. "Не секрет, что во всех армиях мира до 90% солдат вообще не стреляют во время боя или палят куда попало, — говорил Шломо Баум. — Мы же хотим, чтобы вы не боялись стрелять по живым целям..."

Когда таких натренированных набралось "аж" восемь человек, Шарон решил, что для первой "пробы сил" этого достаточно. "Арик проверил нас, — рассказывает Меир Хар-Цион, — и нашел, что нам не хватает всего одной вещи — научиться без страха переходить границу. Слово "граница" у многих еще вызывало трепет, смешанный со страхом. Поэтому он решил, что нужно предпринять учебный разведывательный поход через эту самую "границу"...

В группу были назначены Хар-Цион, Барбут, Нисин и Шломо Баум. "Арик, — вспоминает Баум, — поставил перед нами самую общую задачу: пробраться к арабской деревне и "выяснить обстановку". Деталями он не интересовался — главным для него был сам факт разведки "на той стороне". Но мне он сказал:

"Если наткнетесь там на какого-нибудь часового и обстоятельства позволят — прихлопни его. Пусть ребята почувствуют, что война — это не занятие для вегетарианцев"...

В данном случае "прививка против вегетарианства" была, пожалуй, необходимой. Хоть в "101"-м и собрались смельчаки из смельчаков, но в одном отношении большинство из них были, по выражению Баума, "слишком постными": им нужно было моральное оправдание, чтобы выстрелить в противника. ("С какой стати я стану стрелять в араба, если он в меня не стреляет?!") Как абстрактный моральный принцип, это звучало очень по-еврейски: справедливо и гуманно, — но для "подразделения спецназа" не особенно подходило.

Наступила ночь похода. "Мы стояли на вершине "Горы ветров", — вспоминает Хар-Цион. — Справа от нас — израильское поселение, слева, на расстоянии каких-нибудь нескольких сот метров, — граница, проходящая по глубокому "вади". Отвесные стены ущелья и несколько белых домов на сером фоне уходящего лета... Наша цель — разведывательный поход в Абу-Лахия..."

На этот раз шли сравнительно легко — привалов, во всяком случае, уже не требовалось. На подходе к деревне взошла полная луна и высветила фигуры двух арабских часовых, стоящих на околице. Баум едва успел подумать: "Может, мне удастся "снять" одного...", — как раздался оклик: "Мин гада?!" ("Кто идет?!") Почти не размышляя, он крикнул: "Огонь!" Трое остальных дали короткие автоматные очереди по деревне и по команде Баума тут же бросились назад, в темноту. Вдогонку им засвистели пули, заработали арабские пулеметы. Но группа была уже далеко.

На этом пресловутая "разведка" и завершилась. Впрочем, на обратном пути был еще резкий спор: Нисин и Барбут обвинили Баума в чересчур поспешных действиях. Хар-Цион тоже упрекнул командира, напомнив, что целью похода был сбор разведывательных данных, а не хаотическая стрельба по арабам. Баум призвал на помощь... Клаузевица: "Никакой предварительный план не устоит при первом же столкновении с действительностью боя". Если б арабский часовой открыл огонь первым, вся четвер ка сейчас продолжала бы свой спор в лучшем из миров. "И вообще, — взорвался Баум, — не дожидаться же нам было заседания Гистадрута, которое разрешило бы нам открыть огонь!"

Всю обратную дорогу шли молча. Но спор не был забыт. Вскоре все подразделение было вовлечено в яростные дискуссии: следует ли содержать еврейское оружие в "святой чистоте" — или всего лишь в чистоте обычной, технической. Со временем этим спорам суждено было разделить на два лагеря командиров и солдат всех других отборных подразделений израильской армии. А повод к их ожесточению в "101"-м представился сразу же в следующей операции.

Эль-Брейдж, лагерь палестинских беженцев под Газой. К концу августа численность "подразделения 101" достигла 23 человек, и перед Шароном была поставлена первая настоящая боевая задача. Следовало проникнуть в большой лагерь палестинских беженцев Эль-Брейдж в секторе Газа, который служил опорным пунктом палестинских террористов. Две группы, под командованием Шарона и Баума, должны были уничтожить звенья террористов, третьей, под началом Мерхава, поручено было взорвать дом Мустафы Хафеза, главы египетской разведки во всем секторе, признанного руководителя террористических операций "федаинов".

Уже при обсуждении операции Нисин выступил против намеченного плана. "Нападение на лагерь, — вспоминает он, — представлялось мне противоречащим тем ценностям, на которых я воспитывался в Пальмахе и в которые твердо верил. Кроме того, я считал, что в отместку террористы могут попытаться проникнуть в какой-нибудь из наших лагерей для новоприбывших и устроить там кровавую резню. Я заявил, что в операции против лагеря участвовать не хочу. Арик, однако, не дал спору разгореться — он попросту перевел меня в группу Мерхава..."

Субботней ночью 30 августа группы Шарона и Баума (в каждой по пять человек, не считая командира) достигли окраин Эль-Брейджа. Баум со своими людьми пересек шоссе, продвигаясь к восточной части лагеря, ведущее в Газу; Шарон, шедший со своей группой прямо на лагерь, наткнулся на заброшенную надстройку над колодцем и решил проверить, нет ли там часовых. "В надстройке оказались двое арабов, — рассказывает Барбут. — Арик приказал прикончить их ножами. Никто не решался. Тогда Арик набросился на одного из арабов и начал бить его прикладом автомата. Приклад разлетелся на куски, а оба араба, охваченные паническим страхом, бросились наутек, оглашая окрестности дикими воплями. Наше отделение перебежками ворвалось в пределы лагеря..."

В Эль-Брейдже насчитывалось свыше 6 тысяч беженцев; среди них были хорошо вооруженные террористы; кроме того, можно было ожидать прибытия на помощь египетских частей (в задачу группы Баума как раз и входило не допустить такого развития событий). В жаркую августовскую ночь многие жители лагеря спали прямо на улицах, и крики двух арабов, преследуемых группой Шарона, мгновенно их разбудили. В лагере воцарилась паника. Началась шумная, беспорядочная стрельба, никто не знал, откуда грозит опасность. Тем временем Шарон обнаружил место, откуда арабы вели наиболее интенсивный огонь, и бросился туда. Увы, его автомат с разбитым прикладом был уже ни на что не годен, а автомат Хар-Циона, как назло, дал осечку. Тогда, действуя в прежнем, испытанном духе, Шарон сокрушительным ударом по черепу свалил одного из арабов. Остальные в панике бросились врассыпную. В этот момент группа понесла первые потери: шальная пуля ранила одного из бойцов...

Тем временем люди Баума, продвигавшиеся вдоль шоссе, услышали звуки выстрелов из лагеря и поняли, что нужно срочно поворачивать на помощь Шарону. Торопливо связавшись с командиром по рации, Баум узнал, что тот со своими бойцами захватил укрепленную огневую точку, но окружен десятками арабов и не может прикрыть отступление своих людей. Он постарается добраться до какого-нибудь дома на окраине и продержаться там до прихода группы Баума. На этом связь оборвалась.

Баум и его отделение в считанные минуты одолели проволочные заграждения, окружавшие лагерь с их стороны, и ворвались на одну из улиц, ведущих к центру. Здесь происходило нечто невообразимое. Сотни мужчин, женщин и детей бежали в разные стороны, все кричали, кто-то стрелял в воздух, отовсюду слышно было: "Яхуд, яхуд! Этбах эль яхуд!" ("Евреи, евреи! Смерть евреям!"). Находчивый Баум тут же завопил по-арабски "Яхуд, яхуд", его люди подхватили этот крик и с разгона втесались в толпу бегущих. Их нехитрый прием позволил им беспрепятственно добраться почти до самого центра лагеря, но тут чудовищная людская "пробка" зажала их в одном из проулков. Еврейские "коммандос" стояли в самой гуще почти неподвижной, испуганной и разъяренной арабской толпы, над которой висел непрерывный вопль: "Смерть евреям!" А издали, словно в ответ на этот призыв, стучали короткие, размеренные автоматные очереди — это отбивались от арабов люди из отделения Шарона.

Расстояние до источника очередей казалось небольшим — рукой подать; но выбраться из "пробки" представлялось совершенно невозможным. И тогда Баум приказал своим людям проложить путь силой. Когда прямо из гущи толпы раздались выстрелы в воздух, арабы в ужасе шарахнулись в разные стороны и проход сразу открылся. Баум со своими людьми бросился в ту сторону, где отбивался от арабов Шарон. Из какого-то дома по ним открыли ожесточенный огонь. Низкое окно было забрано решеткой и проволочной сеткой — Баум уже на бегу успел сообразить, что граната тут не поможет; но в заплечном мешке у него всегда была припасена — на всякий случай — бутылка с зажигательной смесью (друзья шутили, что когда-нибудь шальная пуля угодит, не дай Бог, в этот мешок, и стать Бауму "светочем для народов", как суждено евреям Библией); теперь эта бутылка пригодилась: он швырнул ее прямо в зарешеченное окно, и стрельба тотчас оборвалась. В отсветах пламени, вставшего над домом, они выбежали на дорогу, пересекавшую лагерь, и услышали невдалеке голос Шарона.

Ещё через несколько секунд обе группы соединились. Короткое рукопожатие, приказ Шарона на отход, и группы начинают отступление. Впереди несут раненого; позади — Шарон с Хар-Ционом; прикрывает отход отделение Баума. Замысел отступления был дерзким и опасным; выход из лагеря простреливался египетскими постами, в самом лагере бушевала арабская толпа, — но в то же время и единственно возможным в этих условиях: ещё некоторое промедление, и прорываться было бы, пожалуй, поздно.

Дерзость Шарона удалась и на этот раз. Достигнув пролома в юго-западной части стены, опоясывавшей лагерь, оба отделения благополучно выбрались из ловушки, на прощанье дав длинные автоматные очереди по крайним домам Эль-Брейджа.

Возвращение было тяжелым — приходилось нести раненого, а к тому же нужно было еще пересечь так называемую "дорогу патрулей", по которой регулярно курсировали египетские сторожевые машины. К счастью, ближе к границе удалось обнаружить очередное "вади". По его руслу, прикрываемая стенами ущелья, вся десятка достигла границы, где ее уже ждал высланный заблаговременно проводник от армейского командования.

В ту же ночь группа Мерхава (сам Мерхав, Нисин и подрывник Мики) вышла к двухэтажному зданию, где размещался штаб Мустафы Хафеза. Здание окружала высокая стена, ворота были закрыты. Мики успешно взорвал ворота, и группа ворвалась во двор. Со сторожевого поста по ним открыли беспорядочный огонь. Мерхав и Нисин вбежали в дом, но обнаружили здесь только женщин и детей, в страхе искавших спасения от выстрелов. Убедившись, что никакого Хафеза тут нет и в помине, Мерхав и Нисин бросились вон. Поджидавший их снаружи Мики был тем временем ранен. Швырнув бутылки с зажигательной смесью в сторону сторожевой вышки, они подхватили раненого товарища и выбежали за ворота. На рассвете все трое благополучно перешли границу и вернупись к своим.

На этом, однако, "операция Эль-Брейдж" не закончилась. На следующий день Шарон с Баумом решили отправиться в район "дороги патрулей" — оценить результаты вчерашней вылазки. Неподалеку от гробницы шейха Нобана по ним открыли стрельбу из засады в винограднике. Баум, опрометчиво выскочивший из джипа без оружия, лицом к лицу столкнулся с египетским солдатом, неожиданно появившимся из кустов. Остававшийся в машине Шарон боялся стрелять; Баум оказался между джипом и солдатом. Находчивость снова спасла Баума: он бросился на землю, открывая Шарону возможность выстрела. Солдат выстрелил в катящегося по земле человека, промахнулся, затем раздался выстрел Шарона — и тоже промах. Египтянин бросился назад в кусты, Баум вскочил в джип, Шарон дал газ — и они помчались дальше. Ближе к полосе Газы они увидели арабского крестьянина-феллаха, работавшего в поле вдали от односельчан. "Язык"! Феллаху пообещали сохранить жизнь, если он "даст показания", и тогда он рассказал, что в минувшую ночь в Эль-Брейдже были убиты и ранены десятки беженцев и теперь все в лагере в страхе ждут нового нападения израильтян.

Через несколько дней израильская газета "Гаарец" сообщила "уточненные" данные о результате операции: двадцать пять убитых и двадцать два раненых беженца. Действительные цифры, как удалось установить позднее, были еще выше: 50 убитых и 50 раненых. Еще одним, побочным результатом операции была массовая демонстрация протеста, устроенная жителями Газы, которые потребовали от египтян усилить патрулирование границы, вооружить жителей лагерей и "отомстить евреям",

Так что же: успех — или провал? Споры в подразделении Шарона дошли до взаимных оскорблений и криков. "Тяжелое чувство овладело многими из бойцов, — вспоминает Меир Хар-Цион. — Неужто эти толпы перепуганных, воющих арабов — это и есть наши настоящие враги?" Меиру Барбуту казалось, будто он участвовал в нападении на какой-нибудь лагерь еврейских репатриантов из Марокко: те же черты лица, те же крики на том же арабском... "Наши ребята бросали бутылки с зажигательной смесью просто так, наугад, в толпу, а совсем не в террористов, которых нам поручено было уничтожить. На меня накатил приступ истерики. Я кричал, что это поношение чести ЦАХАЛа..."

Баум был непреклонен: в гибели беженцев виноваты не евреи, а те, кто создает в их лагерях базы террористов. Что же до операции в целом, то она вполне достигла своей цели: вселила страх в палестинцов и на какое-то время предотвратила их террористические действия. "Те, кто так переживает за палестинцов, — сурово возражал "мягкотелым" Баум, — должны, наконец, осознать, что их жалость ведет к возможной гибели евреев, и ответственность за это будет на них". (Этот спор продолжается вот уже тридцать шесть лет, а во время Ливанской войны охватил практически весь Израиль и расколол его на два непримиримо враждебных лагеря. Не приходится спрашивать, в каком из них оказались Баум и Шарон.)

Косвенным результатом операции было покровительство, которое неожиданно простер на Шарона начальник оперативного отдела генштаба Моше Даян. Как истинный прагматик, он умел отодвинуть в сторону свои принципы, когда речь шла о практической выгоде, и теперь тоже сумел разглядеть эту выгоду в новой, восходящей на армейском небосклоне звезде — командире "подразделения 101". Шарон с его жаждой боя, неукротимой напористостью, несомненным талантом руководителя и столь же несомненным талантом исполнителя был многообещающей находкой для Даяна. Его подразделение могло заполнить тот вакуум в системе обороны и безопасности страны, который возник из-за отсутствия специально предназначенных для этого армейских частей и роспуска отрядов национальных меньшинств. После операции в Эль-Брейдже ему можно было поручать самые "черные" работы, даже не входившие в рамки первоначально запланированных для его подразделения. И можно было не сомневаться, что кто-кто, а Ариэль Шарон эти поручения выполнит.

А вскоре такая работа как раз и представилась.

"Зеленый патруль".

Шёл сентябрь 1953 года. Один за другим накатывались на страну тяжелые знойные хамсины. В Негеве стояла удушающая жара. И вот именно туда, в самое пекло, предстояло теперь направиться бойцам подразделения Шарона.

Созданное в августе, подразделение 101 за считанные недели показало себя боевой частью, способной решать сложные задачи в тылу противника, наносить неожиданные и дерзкие удары по опорным пунктам террористов, осуществлять операции возмездия. Такая тактика, заметим, была в то время единственным способом, позволяющим сорвать планы арабских держав покончить с молодым еврейским государством с помощью изнурительной террористической войны, и подразделение Шарона было, пожалуй, единственным в то время в израильской армии, способным эту тактику реализовать.

С другой стороны, осуществление этой тактики проходило не без трудностей. Как отмечал один из первых бойцов "101-го" Меир Барбут, в первой же большой операции, "в атаке на лагерь Эль-Брейдж, подразделение 101 допустило тяжелые ошибки". И это не удивительно: людям Шарона еще не хватало опыта, а их командир оказался человеком, которого жажда боя вела к крайностям. Операция в Эль-Брейдж должна была стать для подразделения серьезным уроком.

Впрочем, тогдашнего начальника оперативного отдела Цахала генерала Моше Даяна боевые качества, проявленные Шароком: тактический профессионализм и талант исполнителя, неукротимая жажда боя и личное мужество — вполне устраивали. Прежние руководители израильских операций возмездия такими качествами не обладали. В результате эти операции, как правило, заканчивались провалом. Теперь в распоряжении Даяна оказалось подразделение, на которое можно было возложить сложные и опасные задачи. Конечно, подразделение 101 было отрядом "сорвиголов", а его командир был едва ли не самым отчаянным из них, но ведь именно такие требовались, чтобы вдохнуть новый дух в еще во многом "штатскую" израильскую армию.

Не считаясь с "нерешительным" высшим начальством, Даян своей волей решил расширить сферу действий Шарона и его подразделения. В сентябре 1953 года, вскоре после атаки на лагерь беженцев Эль-Брейдж, он поручил "101-му" новое дело — вытеснить из Негева враждебные бедуинские племена.

Ситуация в Негеве была неустойчивой и сложной. После создания государства Израиль бедуины, испокон веков кочевавшие здесь со своими стадами, разделились на две группы. Основная их часть признала новое государство и солидаризировалось с ним; другие заняли резко враждебную позицию. На негевских дорогах то и дело взрывались мины, горели шатры дружественных Израилю бедуинских племен. Постепенно эти действия стали угрожать и безопасности самого Израиля: бедуины атаковали израильские машины, передавали сведения о перемещении израильских частей египетской разведке. "Положение в демилитаризованной зоне Уджа стало попросту невыносимым, — докладывал Даян по начальству. — Враждебная Израилю деятельность бедуинов беспрепятственно осуществляется в самом сердце израильских земель. Необходимо навести порядок и восстановить закон..."

Навести порядок выпало на долю Шарона и его бойцов. В середине сентября Шарон и Баум вместе с четырнадцатью другими бойцами прибыли на исходные позиции в военизированное сельскохозяйственное поселение Гиват-Рахель. Здесь к ним присоединились два отделения поселенцев. В распоряжение группы было выделено два джипа и два "командкара" — оснащенных пулеметами военных машин повышенной проходимости. В операции участвовала даже только что зародившаяся израильская авиация: патрульный самолет непрерывно курсировал над просторами Негева, передавая группе сообщения о перемещениях бедуинов.

Вся операция заняла считанные дни. Она была осуществлена в том духе, который уже становился типичным для подразделения 101: бросок во вражеский тыл, внезапный дерзкий налет, решительные жесткие действия. Люди Шарона прошли по руслу пересохшего вади Авиад. Выйдя в район Ницаны, где располагались становища враждебных племен, они с ходу атаковали бедуинов прямо на их стоянке. Неожиданный налет поверг бедуинов в паническое бегство. Подобрав брошенное ими оружие, уничтожив их имущество и шатры и проткнув ножами бочки, в которых бедуины хранили воду, группа Шарона устремилась в преследование. Тем временем бедуины оправились от паники. Отходя к египетской границе, они начали то и дело обстреливать бойцов Шарона из засад; те отвечали яростным огнем. Теряя людей, не находя укрытия, преследуемые по всем дорогам, бедуинские племена, в конце концов, ушли в направлении Синая. Патрульный самолет доложил, что район Ницаны очищен от враждебных племен. Когда через несколько дней Даян прибыл в Гиват-Рахель, Шарон уже мог доложить ему, что поставленная командованием задача выполнена: враждебные Израилю бедуинские племена общей численностью в четыре тысячи человек, вытеснены за границу. Подразделение 101 записало в свой актив еще один боевой успех.

В "101-м" проще всех охарактеризовал эту операцию Шмуэль Нисин: "Необходимо было оттеснить их в Синай, у нас попросту не было другого выхода". А вот Ури Оппенгеймер придирчиво допытывал самого себя, не ощущает ли он и на этот раз угрызений совести, как после Эль-Брейджа. Но нет, совесть его была спокойна: "В конце концов, мы всего лишь оттеснили бедуинов за границу. Мы не совершили чего-либо, что противоречило нашим моральным нормам".

Впрочем, помощник Шарона Шломо Баум даже такое "копание" в собственной душе считал "лицемерием" и признаком слабости. Эти операции, — говорил он, - необходимая часть борьбы за безопасность Израиля, поэтому они абсолютно справедливы и моральны.

Вскоре этим спорам предстояло вспыхнуть с новой силой. Причиной тому стала следующая крупная операция подразделения 101 — печально знаменитая вылазка в иорданскую деревню Кибия.

Кибия.

Начиная с августа, с момента их создания, патрули подразделения 101 почти каждую ночь пересекали границу и уходили вглубь вражеской территории. Большинство таких рейдов проходило без столкновений с арабами, более того — во многих случаях бойцы намеренно стремились избежать таких столкновений. Но порой избежать их попросту не удавалось — вспыхивала перестрелка, арабы несли потери, а люди Шарона тотчас отходили, оставляя противника в неведении: то ли это было очередное "сведение счетов" между враждующими арабскими группами, то ли действительно израильская акция. Но даже эти столкновения ни разу не превращались в настоящие бои, хотя подразделение к таким боям было уже готово: физическая подготовка бойцов была на высоком уровне, а профессиональные навыки и уверенность в себе — еще выше. В армии уже ходили легенды о "команде самоубийц", которые не боятся уходить ночью через границу и вступать в перестрелку с арабами на их территории. Но у начальства были сомнения: готово ли подразделение к настоящему бою? Способно ли оно провести операцию широкого размаха?

Возможность ответить на эти вопросы представилась Шарону в середине октября.

За день до этого, в ночь с 12 на 13 октября, Израиль был потрясен зверской террористической акцией в поселке Яхуд. Неизвестные швырнули гранату в дом семьи Каниас. Взрывом были убиты двое маленьких детей, другие члены семьи получили ранения.

Соглашение о прекращении огня от 1949 года обязывало иорданские власти не пропускать террористов через границу. Тем не менее за четыре года, истекших со времени его подписания, от рук террористов, просочившихся через иорданскую границу, погибли 124 израильтянина. Зверское убийство детей в Яхуде было последней каплей. Израильское командование решило провести операцию возмездия. Иорданские власти, опасаясь израильской акции, заверяли, что убийство в Яхуде совершили уголовные преступники, и предлагали наблюдателям ООН участвовать в их поиске; более того - они даже согласились на публикацию заявления ООН, осуждающего Иорданию. В израильских политических кругах вспыхнули споры: Бен-Гурион и тогдашний министр обороны Пинхас Лавон считали, что несмотря на иорданские предложения ответную акцию все равно необходимо провести; министр иностранных дел Моше Шарет, веривший в переговоры больше, чем в силу, сомневался в ее целесообразности. В своем дневнике тех дней Шарет, одновременно исполнявший обязанности главы правительства, писал: "Я прервал заседание правительства, пригласил Лавона в коридор и спросил, действительно ли армия намерена атаковать. Лавон ответил утвердительно. Он заметил, что Бен-Гурион тоже поддерживает его, так что я остаюсь в меньшинстве. Мы вернулись в зал заседаний, и я отправил Бен-Гуриону записку, предупреждая, что в следующий раз подам в отставку..."

Шарет не проявил той настойчивости, которая могла бы предотвратить операцию. И хотя впоследствии он утверждал, что не может нести ответственности за акцию, против которой возражал, ответственность его столь же несомненна, как и тех, кто эту акцию поддерживал с самого начала. Не исключено, что если бы в 1953 году в Израиле царила та же общественная атмосфера, что в 1983-м, операция эта стала бы предметом изучения государственной следственной комиссии, как стали им Сабра и Шатилла.

Но времена были другие, положение Израиля было куда более сложным и опасным, и операция возмездия представлялась многим, как в военных, так и в политических кругах, единственным правильным ответом на попытки арабских террористов сокрушить новосозданное еврейское государство. В результате эта операция была утверждена. Ее объектом была избрана арабская деревня Кибия, в семи километрах к востоку от Бен-Шемена, на иорданской стороне. У израильского командования не было точных доказательств, что террористы проникли в Яхуд именно из Кибии, зато ему было доподлинно известно, что Кибия является одной из главных террористических баз.

По первоначальному плану предполагалось поручить операцию в Кибии 890-му батальону парашютистов, но Арье Эфрат, временно командовавший этим батальоном, высказал сомнения. В начале года его бойцы потерпели несколько поражений подряд в порученных им операциях возмездия, а в августе, у деревни Идна, они даже потеряли одного человека и не сумели унести его с поля боя. Воспользовавшись колебаниями Эфрата, Шарон вызвался командовать всей операцией при условии, что его подразделению будет придана рота парашютистов. Это предложение было принято, и на помощь "101-му" была выделена парашютная рота под командованием Аарона Давиди. Встреча Шарона и Давиди стала, заодно, и началом их многолетнего сотрудничества: когда впоследствии Шарон возглавил израильские парашютно-десантные части, Давиди стал их наставником-воспитателем. Именно тогда традиции подразделения 101 стали быстро распространяться в рядах Цахала, преобразуя его в наступательную армию профессионалов.

В конце 1953 года в Кибии насчитывалось около двух тысяч жителей — это было большое, по арабским понятиям, село, состоявшее, примерно, из трехсот домов. С запада его прикрывал иорданский укрепленный пункт с гарнизоном из 30 человек, надежно защищенный колючей проволокой. Немощенная дорога пересекала село, разветвляясь на окраинах тропками, которые вели в соседние деревни; террасы, на которых расположились оливковые плантации, спускались к глубокому вади, тянувшемуся до самой израильской границы — это и был основной маршрут террористов.

По плану операции 20 бойцов под началом Шломо Баума должны были атаковать с востока старую часть села, другие 20 — парашютисты под командованием Давиди — должны были захватить новую часть и уничтожить иорданский пост. Три отделения группы Шарона выделялись на перекрытие дорог, ведущих из Кибии, а группе парашютистов численностью в 40 бойцов поручена была основная часть операции — собственно возмездие, то есть подрыв арабских домов. Значительные резервные силы должны были находиться в боевой готовности по израильскую сторону границы, чтобы помочь отряду, если в бой ввяжутся основные силы Арабского Легиона.

14 октября 1953 года 143 бойца - люди подразделения 101 и парашютисты — прибыли на базу в городке Бен-Шемен. Вечером грузовики доставили их на исходные рубежи.

Успех - или провал?

Впоследствии Шломо Нисим утверждал, что первоначальный план операции предусматривал подрыв всего лишь двух арабских домов. "Когда выяснилось, что Шарон приказал захватить семьсот килограммов взрывчатки, — вспоминал Нисим, — я спросил его, зачем ему такое количество". На это Шарон будто бы ответил: "Ты ничего не видел, ты ничего не знаешь, молчи!" "Шарон, — продолжает Нисим, — хотел научить уму-разуму руководителей государства: он считал государственное руководство нерешительным и трусливым, а себя — спасителем отечества. Его ответ был характерным для него: он всегда делал то, что считал правильным, даже если приказы, которые он получал, были совсем иные..."

Возможно, в Нисиме говорила запоздалая горечь — сам Шарон, во всяком случае, категорически отрицал эту версию: он утверждал, что приказ, который он получил от командования, был на самом деле еще более крайним, чем то, что выполнили его бойцы.

Как бы то ни было, с военной точки зрения операция в Кибии увенчалась полным успехом. Группа Шломо Баума вышла на исходный пункт атаки — перекресток дорог перед селом — и ворвалась в восточную часть Кибии под беспорядочным, но сильным огнем с иорданского укрепленного поста. Группа Давиди повела атаку на этот пост. Спустя некоторое время в селе началось повальное бегство: сотни жителей бежали в сторону соседней деревни Будрус, и бойцы отделения Гозни, оседлавшие ведшую туда тропу, чтобы не пропустить в Кибию иорданскую помощь, беспрепятственно пропустили бегущих из Кибии арабов. Зато грузовик с иорданскими солдатами, вышедший из Будруса на Кибию, был остановлен и подложен бутылками с горючей смесью. Иорданцы бежали; покинули свой укрепленный пост и солдаты Арабского Легиона; еще через несколько минут Кибия опустела — на ее безлюдных улицах беспрепятственно хозяйничали теперь израильтяне. Тропа из соседнего Наалина тоже была перекрыта, а жители этой деревни — напуганы взрывами израильской взрывчатки; ожидать иорданского нападения с этой стороны тоже не приходилось. Подрывники приступили к своей работе.

Село казалось вымершим. Только в опустевшем кафе на площади брошенное кем-то радио все еще продолжало передавать какую-то восточную музыку. В домах, по всей видимости, тоже не было никого: только в одном из них бойцы обнаружили забытую родителями маленькую девочку, да еще в одном — старика араба. Девочка и старик были отправлены в Будрус. Впрочем, времени на тщательный обыск не было, да он и не входил в план операции. "Мы думали, что все жители давно бежали, — вспоминал один из участников. — Мы не обыскивали здания, не заглядывали ни на верхние этажи, ни в погреба — у нас не было приказа на обыск".

Приказ был — поднять в воздух дома самых богатых и зажиточных сельчан. В течение следующих двух часов подрывники разрушили сорок пять таких домов, после чего вся группа беспрепятственно покинула село и к рассвету вернулась на базу. Шарон доложил, что задание выполнено, потери противника — от 8 до 12 человек убитыми, отряд вернулся без потерь.

Арифметика Шарона была опровергнута уже на следующее утро, когда иорданское радио сообщило, что во время подрыва домов в селе Кибия погибло 69 мужчин, женщин и детей. Все они, как оказалось, скрывались на чердаках и в погребах домов, намеченных к уничтожению. Эти люди не подавали голоса, надеясь переждать израильский налет, и потому не были обнаружены перед закладкой взрывчатки. Таким образом, случившееся можно было расценить как трагическую случайность. Но можно было — и как сознательное уничтожение гражданского населения. Так же, как некогда было расценено случившееся в Дир-Ясине. Западный мир предпочел вторую оценку. Организация Объединенных Наций резко осудила Израиль и обвинила его в нарушении конвенции ООН. Моше Шарет получил резкую ноту протеста от правительства Великобритании. Моше Данн вылетел на помощь израильским дипломатам в Нью-Йорке. Правительство поручило Бен-Гуриону составить официальное заявление с разъяснением случившегося.

Бен-Гурион вызвал к себе Шарона и подробно расспросил об операции. Как рассказывает Шарон, на прощанье "Старик" сказал: "Не так уж важно, что скажут о нас другие, важно, что о нас будут думать арабы, а с этой точки зрения операция увенчалась успехом".

В тот же день Бен-Гурион выступил по израильскому радио и заявил: "Мы провели тщательное расследование, в результате которого установлено вне всяких сомнений, что ни одно, даже самое малое воинское подразделение израильской армии не покидало своей базы в ночь атаки на Кибию. В этой атаке участвовали жители пограничной полосы, в большинстве своем — выходцы из арабских стран или уцелевшие в нацистских лагерях уничтожения. Эти люди годами подвергались систематическим нападениям и не раз были свидетелями зверских убийств. С их стороны было совершенно оправданно просить заступничества у своего правительства, и правительство Израиля выдало им оружие для самообороны. Однако вооруженные силы с другого берега реки Иордан не прекратили своих нападений на мирных израильских жителей, и на прошлой неделе, после убийства матери и двух детей в Я худе, жители ряда израильских пограничных пунктов, потеряв терпение, атаковали базы арабских бандитских шаек".

Моше Шарет пытался робко убедить Бен-Гуриона, что никто в мире не поверит этому объяснению, но в конце концов и сам уверовал, что так будет лучше: в своем дневнике он писал, что престижу Израиля был бы нанесен чудовищный урон, если бы государство признало свою ответственность за произошедшее в Кибии. У Моше Даяна даже и таких колебаний не было. В своем "Синайском дневнике" он подвел итоги операции следующим образом: "Арабы убедились, что Израиль не будет сидеть сложа руки... Израильское руководство поняло, что даже в случае убийства наших мирных граждан наши операции возмездия должны направляться только против военных объектов противника... Наконец, Цахал обрел уверенность в себе..." Таким образом, курс Бен-Гуриона на замазывание ошибок был поддержан, фактически, всем тогдашним израильским руководством. Более того, он был воспринят как правильный и эффективный. Не удивительно, что подобные приемы дезинформации стали повторяться и впредь — вплоть до Ливанской войны. Такая политика, возможно, и принесла пользу на короткой дистанции, но несомненно была ошибочной и вредной в дальней перспективе: замалчивание правды или подмена ее ложью не позволяли сделать надлежащие выводы из ошибок и устранить существовавшие недостатки.

"Великая битва" в Тверии. Все эти политические бури в верхах проносились над головами людей из "101-го", почти их не задевая. В подразделении разыгрывалась своя маленькая буря: один из новобранцев Шарона был "захвачен" полицией и теперь шумно требовал "возмездия".

Ицхак Джибли, давний боевой друг Рехавама Зееви—"Ганди", прослышав о смельчаках из "101-го", уволился со своей работы во Всеизраильской водной компании "Мекорот" и обратился к Ганди, который теперь работал в генштабе, с просьбой направить его к Шарону. Оформление еще тянулось, но нетерпеливый и решительный Шарон уже включил Джибли в одно из своих отделений и назначил водителем грузовика.

В одну из суббот, подбросив ребят из подразделения на Север, Джибли развернул свой грузовик в сторону Афикима, где жил его приятель, — и был задержан военной полицией в Тверии. Ни военной формы, ни удостоверения, ни водительских прав у него еще не было, и немудрено, что в конечном счете он оказался в комендатуре. Дальнейшие события покрыты туманом: Джибли утверждал, что полицейские его беспричинно избили; полицейские, со своей стороны, утверждали, что Джибли вел себя слишком заносчиво и сам избил их товарища; Джибли говорил, что не избил, а всего лишь укусил за палец, когда тот каким-то образом оказался у него во рту. Как бы то ни было, один полицейский действительно оказался в больнице, а сам Джибли с трудом прорвался по телефону в подразделение и поднял тревогу. Из "101-го" тут же позвонили Шарону, Шарон позвонил Ганди, Ганди позвонил Даяну, и эта серия ночных звонков закончилась освобождением Джибли вместе с грузовиком. Но не закончилась сама история: вернувшись в подразделение, Джибли заявил, что служить у Шарона не будет, потому что в "101-ом" людей может безнаказанно оскорблять любая полицейская мелюзга. Шарон пришел в неистовство и снова позвонил Даяну. И Даян, как утверждал впоследствии Шарон, разрешил ему захватить комендатуру в Тверии — при условии, что командование Северным округом ничего об этом не будет знать. По другим рассказам условие было еще проще: можете свести с ними счеты, только не доводите дело до смертоубийства. Какая из версий верна, неизвестно, но разрешение проучить полицию было получено, и спустя две недели подразделение 101 выступило на новую "операцию возмездия". Она была спланирована как настоящая военная акция: с предварительной рекогносцировкой местности, сбором разведданных, изучением подходов к " объекту" и тому подобное. Захватив здание полиции, люди Шарона попросили Джибли опознать обидчиков, а затем "выдали" полицейским на всю катушку: слыханное ли дело, чтобы люди в белых касках поднимали руку на парня из боевой части?! Да еще из какой — из знаменитого подразделения 101?!

Скрыть дело, конечно, не удалось, но замять — замяли успешно. Даян прикрыл Шарона своим покровительственным крылом, а в армии еще долго рассказывали, как ребята из "101-го" героически захватили комендатуру в Тверии и как здорово они проучили тамошних полицейских.

Полуанекдотический этот случай был, разумеется, не вполне случаен: в нем ярко выразился весь противоречивый характер подразделения 101 (равно как и командира). С другой стороны, именно этот характер позволял людям "101-го" предпринимать и осуществлять те дерзкие дела, которые им поручались и для которых они были отобраны. А в этих делах не было недостатка. Два последних месяца существования отряда Шарона прошли под знаком почти непрерывных вылазок в тылы врага. Большинство из них были "тихими", но Шарон нередко использовал эти "выходы на местность" и для проведения операций с применением силы. Одну из них он возглавил сам — это было выступление под Латрун, где Даян приказал обстрелять с дальней дистанции арабские машины, проходящие по шоссе. Приказ четко гласил не применять взрывчатку и не минировать дорогу, чтобы в случае чего можно было свалить обстрел на самих арабов; тем не менее, когда отряд остановил арабский автобус, Шарон, не удержавшись, метнул в него издали пакет взрывчатки. Позже он объяснял, что ему "сердце не позволяло оставить арабам целехонький двигатель".

Серьезнее была задумана вылазка в арабскую деревню Идна, что под Хевроном. Именно в Идну вели следы террористов, которые незадолго до того, в середине декабря 1953 года, зверски убили двух израильских солдат под Бейт-Говрином.

К тому времени в высших кругах Израиля произошли значительные перемены. Бен-Гурион окончательно ушел со своего поста; главой правительства стал умеренный Моше Шарет, известный своей склонностью к компромиссам; зато Мордехая Маклефа на посту начальника генштаба сменил куда более энергичный и решительный Моше Даян, неизменный покровитель "101-го" и его командира. Именно к Даяну Шарон и обратился с предложением совершить вылазку на шоссе Иерусалим-Хеврон и предпринять там диверсии против арабского военного транспорта. Поначалу в генштабе Шарону отказали, ссылаясь на чрезмерные трудности такой затеи: чтобы достичь шоссе, следовало пройти свыше 10 километров под дождем и снегом, к тому же по густо заселенной арабами местности. Но Шарон упрямо доказывал, что подразделение 101 способно справиться и с такой задачей и в конце концов разрешение на операцию было получено.

Она прошла не вполне удачно. Хотя до шоссе бойцы добрались благополучно и арабские деревни миновали без потерь, даже не будучи обнаруженными, на самом шоссе им не повезло: первой арабской машиной, которая остановилась перед наспех сделанным препятствием, был гражданский "Крайслер". Тем не менее отделение Меира открыло огонь по машине из всех стволов, а когда сидевший за рулем иорданский офицер свалился от удачного выстрела, Меир вытащил его из машины и пулей в голову добил на обочине. Тем временем второе отделение, под началом Баума, остановило какой-то гигантский грузовик, но приняв его за бронированную машину, отступило в темноту, не решившись связываться. Оба отделения благополучно вернулись на базу, снова пройдя по бездорожью трудные десять километров, но здесь их ожидало неприятное известие: убитый иорданский офицер оказался ливанским врачом из Арабского Легиона, и уже на следующее утро представители иорданской армии высказали убеждение, что убийцами были израильтяне - на отстрелянных гильзах у шоссе были обнаружены надписи на иврите.

Подразделение 101 снова стало причиной политического скандала: арабские страны подали в ООН жалобу на Израиль, между Шаретом и Лавоном в очередной раз вспыхнул острый конфликт, но, к счастью, комиссия по наблюдению за перемирием установила, что люди, убившие врача, хоть и были израильтянами, но, по всей видимости, не состояли на регулярной израильской военной службе. На том дело и кончилось. Даян, внимательно наблюдавший за его развитием, решил, что вылазки "101-го", каковы бы ни были его результаты, престижу армии не угрожают и вскоре Шарон уже мог сказать своим людям: "Генштаб дал нам полную свободу действий в районе Хеврона".

Эта свобода была использована для разработки очередной операции возмездия. На сей раз группа Меира Хар-Циона должна была проникнуть в самый Хеврон и совершить диверсию прямо в городе. Цель, как и всегда, состояла в том, чтобы навести на арабов панику и страх, показав им, что израильтяне могут настичь их даже в собственных домах. Путь в Хеврон составлял уже не десять, а все двадцать и даже с лишним километров, идти приходилось по заснеженным полям, оскальзываясь на размокшей глинистой почве, тем не менее к полуночи четверка бойцов, преодолевая свинцовую усталость, вышла в район Халхуля. До Хеврона оставалось еще несколько километров. Казалось, исчерпаны последние силы. Кто-то предложил провести операцию здесь, в Халхуле. Но Хар-Цион был непреклонен: только в Хеврон! — и они двинулись дальше, теперь уже прямо по шоссе. На самой окраине Хеврона на них набросилась стая арабских собак; их лай разбудил арабов - с грохотом стали распахиваться ставни в домах, из окон высунулись стволы арабских ружей. Хар-Цион понял, что его первоначальный план: прорваться к большой мечети и уничтожить находившихся там стражников - в этой обстановке уже неосуществим, надо ограничиться запасным вариантом — уничтожением какого-нибудь арабского дома. По его приказу группа бросилась к одной из ближайших построек. Пока остальные бойцы обстреливали окна, Кохва заложил один за другим два заряда взрывчатки и сорвал взрывом мощную дверь. Ворвавшись в дом, бойцы выпустили прямо в темноту несколько очередей из автомата и бросились обратно. Впрочем, самому Хар-Циону пришлось вернуться: оказалось, что один из бойцов упал без сознания рядом с убитым арабом. Вытащив товарища из взорванного дома, группа начала отступление из Хеврона, но тут наперерез ей двинулось отделение иорданских солдат. И снова решительность Хар-Циона спасла операцию от провала: мгновенно вскинув автомат, он дал очередь по иорданцам: их командир упал замертво, солдаты тут же бросились наутек. Выхватив из рук убитого иорданского офицера дорогой "Парабеллум", Хар-Цион махнул товарищам рукой, указывая путь к отступлению — в сторону глубокого вади, где можно было скрыться от преследований иорданцев.

Радость, порожденная успехом операции, была так велика, что весь обратный путь они прошли, словно на крыльях. В половине пятого утра группа уже была на своей стороне границы, где ее давно и с нетерпением поджидал Шарон.

Концы и начала. Операция в Хевроне оказалась одной из последних в короткой истории подразделения 101. На следующую ночь еще одна группа бойцов Шарона под началом Шломо Баума совершила вылазку в сторону Гуш-Эциона, где располагался штаб Арабского Легиона; группа имела задачей подойти к лагерю легиона и "снять" часовых, но выполнить эту задачу ей не удалось. Так же безуспешно закончилась предпринятая в самом конце декабря вылазка Меира Хар-Циона с двумя бойцами в сторону Хеврона: единственным ее результатом была встреча с двумя арабскими крестьянами, которых бойцы припугнули и заставили спасаться бегством; по возвращении они с грубоватым юмором доложили Шарону, что "побеседовали" с этими арабами об исламской культуре и сумели доказать им преимущества иудаизма. Имея автоматы в руках, это было, конечно, нетрудно сделать. Пожалуй , главным итогом всех этих последних операций подразделения была демонстрация возможностей, а не результатов: в каждой следующей преодолевались все большие расстояния, находились выходы из все более рискованных ситуаций. И арабы все чаще чувствовали, что израильтяне беспрепятственно гуляют по их тылам, незаметно проникая, куда они хотят, и могут в любой удобный момент нанести жестокий удар. Но разве не именно это мыслилось главным при создании "101-го"?! Никто не ожидал от крохотной горстки бойцов, что они изменят всю военно-политическую ситуацию Израиля в противостоянии арабам; никто не надеялся, что они будут выигрывать крупные сражения; речь шла "всего-навсего" о том, чтобы переломить психологическую ситуацию — как в израильской армии, так и на арабской стороне. И эту задачу подразделение 101 выполнило, в самый короткий срок.

Теперь встал вопрос о его дальнейшей судьбе. Его можно было пестовать, как уникальное элитарное детище Даяна: его можно было расформировать, как выполнившее свою задачу; и его можно было сделать образцом для более крупных армейских подразделений, внедряя и в них те методы подготовки и способы проведения операций, которые были отработаны в "101-м".

К чести Моше Даяна, он избрал третий вариант.

В январе 1954 года подразделение 101 было слито с 890-м батальоном израильских парашютных частей.

Это произошло не без своих издержек. Часть бойцов подразделения, еще раньше направленная на курсы парашютистов, без труда влилась в новые рамки. Другие сочли эти рамки слишком жесткими и тесными для себя - и покинули Шарона. Третьих пришлось уговаривать. Четвертые разбрелись кто куда. Но в конечном счете больше половины людей Шарона остались со своим командиром.

Сам Шарон поднялся на ступеньку выше по лестнице армейских чинов — он был назначен командиром нового, объединенного подразделения, хотя многие полагали, что им останется прежний командир батальона Харари. В должности командира Шарон быстро навел свой порядок: многие офицеры, служившие с Харари, были переведены в другие части, другие ушли сами, с Шароном остались лишь трое "стариков". Одним из них был Аарон Давиди. Зато на освободившиеся офицерские места пришли люди из "101-го". Изменилась и психологическая атмосфера в части: после серии тренировок и учений на местности парашютисты тоже заразились желанием попробовать себя в операциях в тылу врага. В свою очередь, слияние с армейской частью повлияло и на людей "101-го": постепенно исчез их "шлюмперский" вид, над которым посмеивались в армии, пропали буйные чубы и пестрая гражданская одежда. Из прежних отличительных признаков знаменитого подразделения остались разве что воинские навыки, готовность к самопожертвованию да упорство в достижении поставленных целей.

"Подводя итоги".

"Так чем же оно знаменито, это подразделение? - размышлял много лет спустя Аарон Давиди. — Почему ему придают такое значение? Ведь в конце концов эта боевая единица была на самом деле не более чем наспех сколоченной "шайкой головорезов", просуществовала всего каких-нибудь пять месяцев и за все это время принимала участие в одной-единственной настоящей боевой операции — в Кибии, — результаты которой по сей день считаются спорными. Все остальные действия отряда Шарона не выходили за пределы отдельных просачивании малыми группами через границу, причем эти вылазки не раз сопровождались насилием и убийством арабов, а еще чаще завершались без всяких результатов..."

Может быть, ответ на вопрос Давиди заключался в словах Даяна, которыми он объяснял бойцам "101-го" цель их слияния с парашютистами: "Братцы, вы, возможно, избранные из народа Израиля, но вы еще не весь народ Израиля, вас всего от силы шестьдесят, а мне нужно шестьсот, шесть тысяч таких, как вы, — чтобы все увидели, что она такое. Армия Обороны Израиля".

Командиры и бойцы подразделения 101 действительно во многом напоминали анархиствующих партизан или этаких "вольных стрелков". Но во время операций они обнаруживали безоговорочную дисциплину, а главное - невиданное еще в израильской армии упорство в достижении цели. Их оперативное умение действительно было на несколько порядков ниже того уровня, какого достигли всего через несколько лет такие отборные израильские подразделения, как "Патруль Голани" и "Патруль парашютистов" (впоследствие участвовавшие в операции Энтеббе и в захвате замка Бофор). Но ведь это было спустя несколько лет! Для того, чтобы в израильской армии произошли такие революционные изменения, кто-то должен был первым расшатать устои существовавшей прежде армейской организации и армейской психологии. А люди, "расшатывающие устои", неизбежно должны быть "немного" недисциплинированными, неизбежно должны "чуть-чуть" выламываться из установленных норм и традиций. Если бы Шарон, Баум, Хар-Цион и другие люди подразделения 101 были просто образцовыми, дисциплинированными и послушно-исполнительными служаками, они не смогли бы сыграть той роли, которую сыграли в преобразовании израильской армии. Что не означает, конечно, что все в истории "101-го" было безупречным и достойным подражания — стоит вспомнить "операцию возмездия" в Тверии!..

По мнению Шломо Баума, подразделение 101 не открыло никаких новых законов ведения боя — оно попросту вернулось к тем законам, которые несколько потускнели и поистерлись к тому времени в Цахале: высокая мотивация в боевой подготовке, предельное упорство в бою, широкая мобильность в ходе операций — и командиры, идущие впереди солдат. А по мнению Гая Бар-Кохвы, именно эти качества людей "101-го" были "той искрой, от которой разгорелось пламя", "Недолгое существование отряда Шарона оказалось достаточным, чтобы высвободить огромный потенциал, скрытый в еврейской молодежи и в армейских рядах".

Быть может, именно краткость существования сослужила подразделению 101 добрую службу: оно не успело обрасти рутиной, а его дерзкие удачи, сконцентрировавшиеся в небольшом промежутке времени, стали казаться со стороны особенно яркими, романтичными и достойными подражания. Влившись в 890-й батальон, оно обновило и эту армейскую единицу, вскоре расцветшую и расширившуюся — после Синайской кампании — до уровня бригады. Став командиром этой бригады, Шарон продолжил свою прежнюю кадровую политику: он назначал на офицерские посты людей, близких ему по мировоззрению и похожих по характеру. Так он стал пестуном новой плеяды израильских офицеров, которые долгие годы распространяли в Цахале его взгляды и воззрения. Можно сказать, что Шарон и его последователи — это тот "подарок", который Израиль и его армия получили от подразделения 101. Впрочем, о ценности этого "подарка" мнения, как известно, резко расходятся. И это приводит нас, в заключение, к размышлениям об Ариэле Шароне.

Шломо Баум утверждает: "Личность Шарона сыграла весомую роль в том, как сложились многие судьбы в государстве Израиль. У Шарона несомненно есть природные качества лидера. Он независим, самостоятелен, энергичен. Но он никогда не кончал никаких офицерских курсов, ему недоставало и многих других знаний, и он сам это знал. В сущности его мечты не поднимались выше командования батальоном. В людях он видел только лишь средство для достижения своих целей. Он поддерживал и прикрывал своих людей, но одновременно вовсю использовал их для собственного продвижения".

Нисим Шмуэль говорит о Шароне: "Он оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время. Он обладал недюжинной энергией и определенными военными талантами и был вполне подходящим для выполнения тех задач, которые стояли перед нами в 50-е годы. Все мы тогда стремились к укреплению безопасности страны, и он использовал это всеобщее стремление — частично в собственных целях. Но его понимание способов обеспечения этой безопасности уже тогда отличалось крайностью. Уже тогда он говорил, что для этого необходимо перерезать арабов, потому что только это обеспечит нам спокойное существование... Поразительно, что его оставили в армии после операции в Кибии. Серьезный глава правительства должен был бы сказать: этот офицер попросту опасен..."

Так оценивают Шарона его сегодняшние личные и политические враги. Его поклонники говорят о нем прямо противоположное. Несомненно, "школа Шарона" привнесла в израильскую армию примат тактических аспектов над стратегическими. И если для Игаэля Ядина, начальника генштаба в 1948 году, высшим девизом было библейское: "Хитростью сотвори себе войну", — то, скажем, для "шароновца" Рафаэля Эйтана, начальника генштаба в Ливанскую войну, таким девизом было уже: "Осмелившийся — добьется". Не будем пытаться их рассудить; фактом остается, что школа подразделения 101, утвердившаяся в части высших армейских кругов Израиля, привнесла в них не всегда разумное мужество и повышенную воинственность, порой оплачиваемые, как это было и в дни самого "101-го", человеческими жизнями, политическими провалами и моральными потерями.

Журнал "22",1989г.
Перевод с иврита Виктора Радуцкого,
выбор и литературная обработка Виктора Богуславского и Рафаила Нудельмана
Scan, OCR, доп.редактирование: В.Воблин, рассылка "judaika"

Hosting by