Мири Яникова

ЗА ЧТО ОНИ НАС НЕНАВИДЯТ

Мы остановились возле овощного ларька, и сосед, который подвозил меня в город, зашел в него, чтобы отовариться. Я не могу сказать, что я совсем не чувствовала страха, но вокруг не ощущалось абсолютно никакой угрозы, и я почти успокоилась. Хозяин лавочки вышел, помог положить пакеты в багажник машины, и мы поехали дальше. Слева был потрясающей красоты обрыв, справа - дома Бейт-Лехема. Мы проехали могилу праматери Рахели. Надо сказать, что, несмотря на идиллическую обстановку, я полностью перевела дыхание, только когда мы оказались в Иерусалиме.

Это была первая поездка на работу из моего нового дома - каравана в поселении Текоа. Дело происходило в 1986 году. После этого я ездила на работу и домой, как и положено, каждый день, не считая выходных. Машины у меня не было, и я пользовалась "тремпом" и автобусами. Уже через несколько дней нервное напряжение полностью исчезло, и я стала такой же беспечной, как и все мои соседи - старожилы Текоа. Ну, просто не было никаких причин для беспокойства. Я даже не понимала, откуда в первые дни взялся этот беспричинный страх, - на фоне великолепных пейзажей, ощущавшихся не только глазами, а вдобавок к этому еще и каким-то шестым чувством, о присутствии которого у себя я раньше не подозревала и которое пробудили виды Иерусалима и Иудейских гор. Перенесение в эти места из Москвы было в те времена чудом, сном, и этот сон не кончался. Я писала родителям: "Мы живем в окружении арабов, но ездим через Бейт-Лехем и мимо их деревень в автобусах с открытыми окнами. Все наше поселение покупает продукты в соседней арабской деревне Заатра. Они абсолютно безобидные, нормальные, дружелюбные люди!".

Мы приехали в Израиль в 1985 году, опередив авангард "большой алии" на два-три года. Мы застали то, что эта алия уже не увидела. Мы успели познакомиться со спокойной, счастливой, радостной страной. На улицах Иерусалима нам навстречу шли улыбающиеся прохожие. Мы-то сами поначалу, с непривычки, не улыбались, и поэтому к нам обращались незнакомые люди с вопросом, все ли у нас в порядке. Покой и радость были нормой. Вы можете поверить в это?..

Через год после приезда мы поселились в Текоа. Тогда не было и в помине никаких "огибающих" шоссе, автобусы ходили прямо через Бейт-Лехем (Вифлеем) и арабские деревни. И не было в глазах их жителей ни враждебности, ни ненависти. То, что они к нам испытывали, конечно, не было любовью, но это наверняка было отстраненным уважением. Наше существование не только не мешало им, но, напротив, давало много преимуществ. Когда евреи основывали на "территориях" очередное поселение и прокладывали к нему дорогу, по ее обочинам немедленно начинали расти арабские дома - поближе к инфраструктуре, к воде и электрическим проводам, тянувшимся в новый еврейский поселок.

Мы знали по именам арабских лавочников. Поселенцы ездили в соседнюю деревню за сигаретами, а некоторые даже заводили там друзей.

Нам было известно, впрочем, с самого начала, что всякое бывает. Соседнее с нашим поселение называлось Эль-Давид, в честь двух жителей Текоа, Эли и Давида, один из которых погиб в Ливане, а второй был зарезан "друзьями" из арабской деревни, с которыми он пил кофе. Поэтому, хотя вокруг и не чувствовалось ни малейшей угрозы, присутствие "ружья на стене" все же ощущалось.

Я помню, как я сидела на лужайке перед домом наших соседей, когда к ним ворвался еще одни гость, задыхающийся от волнения. Он принес странные вести: Шимон Перес поехал в заграничное турне с предложением отдать арабам "территории". Только тут впервые на меня навалилось ощущение непрочности бытия. До этой минуты мир вокруг был ясен и люди в нем были искренними и добрыми. Это в полной мере относилось к жителям арабских деревень, мимо которых я каждый день ездила на работу, спокойно распахивая окно автобуса или автомобиля и подставляя лицо ветру. Я была уверена, что я их не раздражаю, и, поверьте мне, так и было.

"Народный гнев", вдруг возникший на пустом месте в декабре 1987 года и выразившийся в метании камней, разбудили левые израильские политики. Они разрушили мой мир. Они разрушили мир жителей Израиля и "территорий" - евреев и арабов.

Вначале, в самые первые дни, когда только начался каменный дождь на дорогах, у меня было четкое ощущение, что все еще может вернуться на места, что происходящее - такое же "исключение из правил", как и убийство Давида, имя которого увековечено в названии соседнего поселения. Уголовники, крупные и мелкие, есть всегда и везде, их надо сажать в тюрьмы и призывать к порядку. Казалось, что вот сейчас это будет сделано, и кошмар закончится. Вместо этого по израильскому радио прозвучало и стало без конца повторяться слово "интифада". Если бы наши СМИ не подхватили и не начали склонять его, если бы они сами не дали этому имя, все могло бы обойтись. Мы, заложники спровоцированного искателями международных премий "народного гнева", с ужасом ощущали, что вернуть равновесие было бы вполне возможно, если бы нас, а вместе с нами и весь мир вокруг, не тянули в пропасть те, кто это затеял.

Мы все еще пытались удержать свою действительность такой, какой привыкли ее воспринимать. "Купи сигареты у повстанцев", - с горькой иронией просила жительница Текоа соседа, отправляющегося в город. Это пока еще было возможно. Но все стремительно менялось.

Теперь по дороге с работы мы задерживали дыхание у каждого поворота, за которым скорее всего ждала баррикада с камнеметателями. Окна наших автобусов и автомобилей закрыли камненепробиваемые стекла, а наши души - горечь и страх. Наш покой, наше счастье, вообще наша жизнь меньше всего занимали непрошенных "миротворцев" - левых израильских политиков. Отныне все катилось в тартарары по построенным ими рельсам. Они привезли из Туниса в Газу Арафата. Они разбудили дремавшего (и никогда особо крепко не засыпавшего) зверя терроризма. Еще через короткое время они начали торговать холмами Иудеи и Самарии.

Я вполне могу допустить, что они не любили меня и моих соседей - жителей Текоа. Они нас не понимали, не воспринимали на дух наши караваны и синагоги, и поэтому, наверно, боялись, как боятся люди всего непонятного. Наше существование нарушало их покой. Но не меньше, чем нас, они не любили также и тех, кому собирались принести нас в жертву.

Я повторяю это давно, и не понимаю, почему это звучит парадоксом: израильские правые, особенно поселенцы, не ненавидят арабов. Они живут с ними бок о бок, а в мирные времена успешно строили соседские отношения. Не могут такие отношения возникнуть между людьми, которые друг друга ненавидят. Те, кто в нашей стране ненавидит арабов - это израильские левые, всегда жившие от них вдали и никогда не воспринимавшие их как равных. Именно поэтому они и сделали их своей игрушкой, которой скомандовали: закрывайте лавки и школы и идите метать камни! Так надо, это необходимо для наших целей, а ваши цели и удобства нас волнуют меньше всего.

...Через несколько дней после начала "интифады" лавочник из арабской деревни, последний раз продавший сигареты моему соседу, сказал ему: "Больше ко мне не приезжай. Ты же видишь, я ничего не могу сделать. Я их боюсь. Я боюсь, что меня убьют". То же самое говорили нам жители арабских домов, расположенных вдоль шоссе, когда нашим автобусам приходилось часами стоять и ждать, пока обезвредят подозрительные коробки, положенные "повстанцами" посередине дороги. Мы, все еще помня былые соседские отношения, спрашивали у них, почему они позволяют устраивать такое напротив своего дома. "Что я могу сделать, - следовал ответ, - я боюсь, что меня и мою семью уничтожат".

Эта "интифада" не была нужна никому, кроме ее организаторов. Она не нужна была не только обороняющейся, но и нападающей стороне.

Впрочем, через некоторое время ситуация стала меняться.

Они занялись промыванием мозгов. С нами они сделать ничего не смогли - поселенцы остались на местах, несмотря ни на что. Зато они нашли оклик у молодого поколения наших бывших мирных арабских соседей, стремительно превращавшихся во врагов. Те согласились плясать под их дудку, исполняя номер под названием "мирный процесс". Они стали статистами в этом спектакле. В то время как старшее поколение с горечью качало головой, молодежь взяла в руки камни. "Замирение" стремительно нарастало. Потребовалось несколько лет, чтобы камнеметательство медленно сошло на нет. Но семена уже были посеяны, и это были семена презрения метателей камней к своим безмолвным жертвам.

Какие у них были к нам претензии? - На самом деле, только одна: мы не смогли противостоять нашим политикам, разрушившим их мирную жизнь, заставившим голодать, лишившим возможности работать и торговать овощами, заставившим их детей вместо занятий в школе медленно звереть и превращаться в хищников с камнями в руках, а позже - в живые мишени, присутствие которых на линии огня было вписано в составленный международными преступниками сценарий.

Сейчас, после очередного недолгого периода относительного покоя (если можно назвать покоем ситуацию, при которой земля, на которой ты живешь, сжимается, как шагреневая кожа, при удовлетворении очередных желаний преступных политиков), все вернулось на круги своя. Только камни заменились пулями, и стреляют ими по окраинам израильской столицы.

Арабы нас ненавидят. Наши бывшие миролюбивые соседи сводят с нами счеты, в том числе руками своих детей, за то, что мы отняли у них реальный мир, заменив его кошмаром "мирного процесса".

Подумайте, отвлекшись от эмоций: разве мы можем их упрекнуть?