Марк Раковский

Загадка Анатолия Кузнецова

Недавно иранский президент «порадовал» нас сообщениям, что Холокост, мол, выдумала Европа, на самом деле никакого Холокоста и в помине не было. Он не читал Анатолия Кузнецова, не читали его и американцы с европейцами, потому что, к глубокому прискорбию его книга «Бабий Яр» не переведена на английский. Не читали это документальное свидетельство и многие из нас.

Эта была написана 5 лет назад в сентябре 2000-го года, но русскоязычные газеты Нью-Йорка по непонятным для меня, во всяком случае, причинам отказались её публиковать. И только через год, когда в руинах уже лежали “близнецы” и отмечалось 60-летие трагедии Бабьего Яра, статью озвучил на “Народной волне” С.Каплан. И вот что удивительно: тогда на радио позвонило 12 человек, но только четверо (киевляне, конечно) имели представление об этой трагедии, остальные же выказали потрясающее невежество и непонимание того, что Бабий Яр – это первое преступление гитлеровцев мирового масштаба. Потом были Освенцим, Треблинка, Бухенвальд и другие лагеря смерти. И, конечно же, эти горе-специалисты по Бабьему Яру никогда не слышали об Анатолии Кузнецове - Главном свидетеле катастрофы.

Впервые я “встретился” с писателем, когда, будучи еще десятиклассником, прочел его роман “Продолжение легенды”. Там он поставил под сомнение миф о том, что перед нами открыты все пути-дороги в большую жизнь.

Второй раз услышал о нем в 66-м году, когда в журнале “Юность” был опубликован роман “Бабий Яр”. Но в те годы мне не удалось его прочитать. В 69-ом я наткнулся на разносную статью главного редактора “Юности” Бориса Полевого о “проклятом отщепенце А. Кузнецове, сбежавшем на Запад”. Через какое-то время появились сообщения, что А. Кузнецов погиб в Лондоне в автокатастрофе.

Еще в те времена, думая о нем, я задавался вопросом: какое отношение у русского Анатолия Кузнецова к Бабьему Яру, где было расстреляно сто тысяч евреев? И только через 20 с лишним лет он ответил мне сам: “Вырос я на окраине Киева в Куреневке, недалеко от большого оврага, название которого в свое время было известно лишь местным жителям - Бабий яр. Как и прочие куреневские окрестности он был местом наших игр, местом моего детства. Потом сразу в один день он стал очень известен”.

В сентябре 41-го, когда немецкие войска захватили Киев, ему, 12-тилетне-му мальчишке, вместе с мамой-учительницей не удалось эвакуироваться и два долгих, нескончаемых года выживать под ярмом фашистской оккупации. Два года жизни рядом с Бабьим Яром.

“Мы только слышали пулеметные очереди через разные промежутки: та-та-та, та-та... Два года изо дня в день я слышал, и это стоит в моих ушах сего дня”.

Пепел десятков тысяч невинных, “пепел Клааса” стучал в его сердце, и маленький киевский Гаврош, начав писать свой роман - документ, стал Главным свидетелем преступления века: “...Первый вариант, можно сказать, написан, когда мне было 14 лет. В толстую самодельную тетрадь я, в те времена голодный, судорожный мальчишка, по горячим следам записал все, что видел, слышал о Бабьем Яре. Понятия не имел, зачем это делаю, но мне казалось, что так нужно. Чтобы ничего не забыть.

Тетрадь эта называлась “Бабий Яр”, и я прятал ее от посторонних глаз. После войны в Советском Союзе был разгул антисемитизма и название “Бабий Яр” стало чуть ли не запретным. Однажды мою тетрадь нашла во время уборки мать, прочла, плакала над ней и посоветовала хранить. Она первая сказала, что когда-нибудь я должен написать книгу”.

Прошли годы. Началась перестройка. Из спецхрана на свободу стали выходить книги, о которых мы слышали краем уха. Вот тогда, в 91-ом, я и встретился, наконец, с легендарным романом-документом. Он дошел до меня, как свет потухшей звезды, и теперь находится в моей библиотеке.

Судьба романа необычна и трагична, судьба автора - того более. Роман резали, кромсали, калечили и увечили.

Слово автору: “До неузнаваемости переделывались и все мои прежние работы, как и писателей, с которыми я был знаком. Мы старались читать произведения друг друга в рукописях, а не напечатанными, потому что разница – огромная.

Перед писателем в СССР эта дилемма стоит всегда: либо вообще не печататься, либо печатать хотя бы то, что цензура позволила. Многие считают, что лучше донести до читателя хоть что-нибудь, чем ничего. Я тоже так считал...

Когда я увидел, что из “Бабьего Яра” выбрасывается четверть особо важного текста, а смысл романа из-за этого переворачивается с ног на голову, я заявил, что в таком случае печатать отказываюсь, и потребовал рукопись обратно. Вот тут-то случилось нечто уж совсем неожиданное. Рукопись не отдавали... Дошло до дикой сцены в кабинете Б. Полевого, я требовал рукопись, я совсем ошалел, кричал: “Это же моя работа...”. А Полевой цинично, издеваясь, говорил: “...рукопись вам никто не отдаст, и напечатаем, как считаем нужным”.

... я тогда... не помня себя, кинулся в драку, выхватил рукопись, выбежал на улицу Воровского, рвал, набивал клочками мусорные урны вплоть до самой Арбатской площади, проклиная день, когда начал писать”.

Но жизнь шла вперед, и автор не желал плыть по течению: “У меня, однако, оставалась главная рукопись. Я продолжал над ней работать, уже... “для себя и для истины”...

Летом 1969 года я бежал из СССР, взяв с собой пленки, в том числе и пленку с полным “Бабьим Яром”. Вот его выпускаю, как первую свою книгу без всякой политической цензуры, - и прошу только данный текст “Бабьего Яра” считать действительным.

Здесь сведено воедино и опубликованное, и выброшенное цензурой, и писавшееся после публикации, включая окончательную стилистическую шлифовку.

...Различия в настоящем издании сделаны так: обыкновенный шрифт – это было опубликовано журналом “Юность” в 1966 года.

Курсив – было вырезано цензурой тогда же.

Взятое в скобки – дополнения, сделанные в 1967 – 69 годах.

Социалистический реализм обязывает писать не столько так, как было, сколько так, как это должно было быть или, во всяком случае, могло быть. Ложный и лицемерный этот метод, собственно, и загубил великую в прошлом русскую литературу. Я отказываюсь от него навсегда.

Я пишу эту книгу, не думая больше ни о каких методах, ни о каких властях, границах, цензурах или национальных предрассудках.

Я пишу так, словно даю под присягой юридическое показание на самом высоком честном суде – и отвечаю за каждое свое слово. В этой книге рассказана только правда – ТАК, КАК ЭТО БЫЛО”.

Те, кто читал роман, знают, о чем он. О гитлеровской оккупации Киева, о том, как на десятый день после захвата города, 29 сентября 1941 года, начала осуществляться акция “Бабий Яр”. А о том, что случилось перед акцией, знают только киевляне.

Слово автору: “ ...И тут раздался первый взрыв. Это было 24 сентября, в четвертом часу дня... Дом немецкой комендатуры с “Детским миром” на первом этаже взорвался. Взрыв был такой силы, что вылетели стекла не только на самом Крещатике, но и на параллельных ему улицах...

Взрыв и пожар Крещатика... должны войти в историю войны принципиальной вехой... Никогда, ни в то время, ни после советские власти не признались во взрыве Крещатика, а наоборот, приписали этот взрыв... немцам...

Весь Киев, вся Украина, весь народ прекрасно знали, что Крещатик разрушен советскими, а им вдалбливалось, что это сделали проклятые немцы...

Только в 1963 году КГБ выдало для публикации... “Справку... о диверсионно-разведывательной деятельности группы подпольщиков г.Киева под руководством И. Д. Кудри... В городе... не прекращались пожары и взрывы, принявшие особенный размах в период с 24 по 28 сентября 1941 года”.

…Мины закладывались основательно, обдуманно, задолго до взятия немцами Киева... Живы свидетели, видевшие доставку взрывчатки на грузовиках НКВД за месяц-полтора до взрывов...

Так зачем же все-таки был взорван Крещатик?

Я выскажу мнение свое и мнение большинства киевлян, а вы судите сами.

... Взрывая мирный Крещатик, они, однако, действительно наносили немцам и ощутимый военный урон, а то, что при этом погибнет втрое больше мирных жителей, это советскую власть никогда не волновало.

... Был еще один, cамый зловещий аспект Крещатика: обозлить немцев для того, чтобы, озверев, они сняли чистые перчатки в обращении с народом...

И немцы на это клюнули”.

Ведя рассказ очевидца о том, что произошло в Киеве за два года оккупации, автор описывает соревнование двух систем, фашистской и советской, по уничтожению мирных жителей. И чем дальше, тем убедительней. И свою жизнь в этом пекле он называет сплошным Бабьим Яром. Сначала евреи, а потом люди и других национальностей пополняли этот жуткий список. За два с половиной месяца до освобождения Киева фашисты спохватились и начали лихорадочно заметать следы. Над Бабьим Яром поднялся черный и жирный дым. Десятки тысяч погибших стали превращать в пепел.

Слово автору: “Работа закипела. Чтобы ее не было видно, немцы спешно строили щиты вокруг оврага и маскировали их ветками, в других местах делали искусственные насаждения... Так начался заключительный этап Бабьего Яра, первая попытка вычеркнуть его из истории”.

Кончилась война. Прошли годы.

Автор вспоминает: “И снова я приезжаю в Киев... Бабьего Яра нет. По мнению некоторых руководящих деятелей его и не было. Овраг засыпан, по нему проходит шоссе.

С самой войны раздавались голоса (начал И. Эренбург), что в Бабьем Яре нужно поставить памятник. Но украинский ЦК партии, который тогда возглавлял Н. Хрущев, считал, что люди, расстрелянные в Бабьем Яре, памятника не заслуживают.

Я не раз слышал такие разговоры киевских коммунистов:

- Это в каком Бабьем Яре? Где жидов постреляли? А с чего это мы должны каким-то пархатым памятники ставить?”.

В 1957 году, когда украинский ЦК возглавил Н. Подгорный, было принято решение уничтожить Бабий Яр и забыть о нем. При этом замыть его способом гидромеханизации.

Слово автору: “Так началась вторая попытка вычеркнуть Бабий Яр из истории... Бабий Яр перегородили плотиной и стали в него качать по трубам пульпу... Пульпа – это смесь воды и грязи... Я ходил туда и потрясенно смотрел на озеро грязи, поглощающее пепел, кости, каменные осыпи могильных плит...

Плотину подсыпали, она росла и к 1961 году стала высотой с шестиэтажный дом. В понедельник 13 марта 1961 года она рухнула...

Широким своим устьем Бабий Яр выходил на улицу Фрунзе... прямо на трамвайный парк и густонаселенный район вокруг него...

В 8 часов 45 минут утра раздался страшный рёв, из устья Бабьего Яра выкатился вал жидкой грязи высотой метров десять. Уцелевшие очевидцы... утверждают, что вал вылетел из оврага как курьерский поезд, никто убежать от него не мог, и крики сотен людей захлебнулись в полминуты...

Раскопки длились два года. Было откопано множество трупов... Цифра погибших, естественно, никогда не была названа. Бабьему Яру не везет с цифрами.

…В 1962 году началась третья попытка – и самая серьезная. На Бабий Яр было брошено огромное количество техники… Грунт был водворен обратно в Яр… Бабий Яр все-таки засыпан, через него проложили шоссе... На месте концлагеря выстроен новый жилой массив, можно сказать, на костях...

И, наконец, уничтожено еврейское кладбище...

Но в сентябре 1966 года в Бабий Яр потянулись люди со всего Киева… Возник стихийный митинг… и опять … говорили о памятнике…

… Власти забеспокоились. Через несколько дней удивленные жители обнаружили немного в стороне от Яра гранитный камень с надписью, что здесь будет сооружен памятник жертвам немецкого фашизма...

До последнего времени в кладбищенском доме над оврагом жила сторожиха М. С. Луценко – тетя Маша, которую в свое время немцы совершенно упустили из виду и не подозревали, что она подкрадывалась в зарослях и видела всё, что они делают. Мы ходили с ней, она еще и еще раз показывала, где начиналось, где подрывали склоны и как “ вон там и там их клали на землю. А они ж кричат!.. О, матерь божья... Они их лопатами бьют, бьют”.

При этом она указывала рукой под землю, вглубь, потому что мы стояли над оврагом несуществующим... Но улик от преступлений не осталось. Пепел был частью развеян, зола и кости теперь лежат глубоко-глубоко, так что от погибших не осталось ничего. Сколько их было - тоже никогда не узнать. Все официальные цифры – условны, их меняют в зависимости от ситуации.

И всё же я думаю о том, что ни одно общественное преступление не остается тайным. Всегда найдется какая-нибудь тетя Маша, которая видит, или спасутся, пятнадцать, два, один, которые свидетельствуют. Можно сжечь, развеять, засыпать, затоптать – но ведь остается еще людская память. Историю нельзя обмануть, и что-нибудь навсегда скрыть от нее – невозможно...

Этот роман я начинал писать в Киеве, в хате у матери. Но потом не смог продолжать и уехал: не мог спать. По ночам во сне я слышал крик: то я ложился, и меня расстреливали в лицо, в грудь, в затылок, то я стоял сбоку с тетрадкой в руках и ждал начала, а они не стреляли, у них был обеденный пере- рыв, они жгли из книг костер, качали какую-то пульпу, а я всё ждал, когда же это произойдет, чтобы я мог добросовестно всё записать. Этот кошмар преследовал меня, это был не сон и не явь, я вскакивал, слыша в ушах крик тысяч гибнущих людей.

Мы не смеем забывать этот крик. Это не история. Это сегодня. А что завтра?

...Будем ли мы понимать когда-нибудь, что самое дорогое на свете - жизнь человека и его свобода? Или еще предстоит варварство?”.

Людям, которые знакомы с романом, понятно, за что советская власть ненавидела и преследовала автора. Ведь, глядя в роман, как в зеркало, и видя в нем злодеяния фашистов, советская власть узнавала собственные черты. А потому зеркало требовалось разбить. И длинные щупальца КГБ это сделали. По свидетельству Е.Евтушенко: “…Кузнецова не убили в Бабьем Яру - его убил собственный роман о Бабьем Яре”.

28 лет (с 1941 по 1969 г.г.) писал он свою летопись, и роман – памятник остался, люди его читают, хотя с момента гибели А. Кузнецова прошло 26 лет.

Каждый сентябрь последних нескольких лет русские газеты Нью-Йорка публикуют материалы о Бабьем Яре. И каждый раз я жду, что кто-нибудь вспомнит о киевском Гавроше, cовершившем подвиг во имя памяти бесчисленных жертв Бабьего Яра. Тогда мы хоть что-то узнаем о последних моментах его жизни в эмиграции, посажено ли дерево в честь этого праведника в Израиле?

А пока даже его современники, читавшие в “Юности” “журнальный” вариант “Бабьего Яра”, о нем давно не вспоминают, что ж говорить о молодежи.

Думаю, пришло время в Парке Холокоста на Брайтоне рядом с камнем-памятником жертвам Бабьего Яра сделать камень в память Главного свидетеля, “Свидетеля не человеческого суда - Высшего, Свидетеля без срока давности, которого могут затребовать из любого конца времени”, Анатолия Кузнецова.

А в заключение хочу сообщить харьковчанам, что сумма денег, необходимая для установки Камня-памятника жертвам Холокоста Харькова уже практически собрана, остаётся только пожелать киевлянам принять от нас эстафету и почтить памятью своего Земляка, а мы им в этом окажем посильную помощь.

"Еврейский меридиан", 13.01.2006

Hosting by