Эйлат Негев

Человек, казнивший Эйхмана

...У этой истории детективное начало. Сорок два года назад, в четверг 31 мая 1962 года, надзиратель тюрьмы в Рамле, уроженец Шалом Нагар был выходным и вместе с молодой женой Орой шел по одной из улиц Холона к матери, чтобы отрпазновать день рождения первенца Боаза. Все произошло в несколько секунд. Неожиданно рядом с ними резко притормозила машина, и чья-то сильная рука резко втянула его вовнутрь, и машина сорвалась с места, оставив молодую женщину в шоке...

Если подходить к заголовку статьи Эйлат Негев, то он переводится на русский, как «Вешатель Эйхмана», потому как на иврите слово «тальян» можно перевести дословно, как «вешатель» от глагола «литлот», то есть, «повесить», а можно и вольно - как «палач», то есть, человек, исполняющий смертные приговоры по постановлению суда. Не ошибусь, если читателям известен факт, что палач Парижа по фамилии Сассон(если мне память не изменяет) в конце 18 столетия даже оставил мемуары, касавшиеся его ремесла и взаимоотношений с жертвами...

...Ровно сорок два года назад, а точнее, в четверг 31 мая 1962 года, в Израиле произшло событие, о котором и сегодня в мировой прессе вспоминают далеко не всегда – в этот день в Израиле свершилось правосудие над одним из палачей еврейского народа, оберштурмбанфюрером СС Адольфом Эйхманом, ревностным исполнителем нацистской программы «окончательного решения еврейского вопроса». С виду невзрачный, щуплый человек в очках с толстыми линзами, типичный клерк-педант, он одним росчерком пера отправлял на «конвеерную плаху», в газовые камеры и крематории лагерей уничтожения миллионы наших соплеменников. О том, как сотрудники Моссада» под руководством недавно умершего Иссера Харэля в течение многих лет искали и нашли скрывавшегося от правосудия под именем Рикардо Клемента в Аргентине нацистского преступника, написано много.(Замечу, кстати, что «крупномасштабный» палач Адольф Эйхман оставил воспоминания о своих злодеяниях, в которых ни слова, ни намека на раскаяния за свои преступления)Процесс над ним, проходивший в Иерусалиме, широко освещался в мировой прессе, фиксировался на кинопленку. Приговор – смертная казнь через повешение. Мы знаем лишь о том, что труп казненного был сожжен, а прах развеян над морем. Кажется, об одиозной личности Эйхмана и даже о его детях известно все. Или – почти все...

Но все же, согласитесь, мало кому известно, что по дороге в ад это чудовище навсегда искалечило душу еще одного человека, ныне здравствующего 67-летнего религиозного человека, почтенного отца семейства и деда, выходца из Йемена Шалома Нагара(само слово на иврите с ударением на втором слоге означает профессию столяра, древообработчика) – его и сегодня преследуют кошмары. Тогдашнему надзирателю в тюрьме Рамле, Шалому Нагару, Судьба уготовила роль последнего исполнителя воли Правосудия...

...В тот день, расколовший его жизнь надвое, вспоминает Шалом, он был выходным и вместе с женой Орой шел по улице Холона к матери, чтобы отпразновать рождение первенца Боаза. Неожиданно, взвигнув тормазами, рядом с ними резко остановилась машина, и чья-то сильная рука втянула его вовнутрь. Машина резко взяла с места, оставив на тротуаре обомлевшую Ору в полном недоумении. Оправившись от шока, «похищенный» Шалом увидел рядом сидящего своего начальника, офицера тюремной службы, Абрахама Мерхави, который сразу же сказал ему, что дело строго секретное, и он должен немедленно вернуться на рабочее место. Шалом ответил, что все это не останется в тайне, потому как жена уже помчалась в полицию заявить о насильственном похищении супруга, и в течение получаса дело получит большую огласку. «Ты прав»-, ответил офицер, и машина развернулась, вернувшись к тому месту, где Шалом оставил жену. «Это мой начальник, извини, но я должен вернуться на работу...»,- объяснил Шалом Оре.

Когда Шалом Негар прибыл в тюрьму Рамле, ему дали носилки, покрывала и перевязочный материал, а затем повели его в комнату, где ему было сказано посидеть и подождать. В потолке пустого помещения было отверстие, прикрываемое трисами. Через несколько часов его позвали на второй этаж, в комнату прямо над ней. Там находился самый охраняемый заключенный в Израиле, Адольф Эйхман, с затянутой веревочной петлей на шее...

Шалом Нагар был одним из «ближних» надзирателей, приставленных непосредственно к Адольфу Эйхману и стал также и исполнителем приговора. 17 лет назад он уволился со службы в звании старшего офицера тюремной администрации, однако еще долгое время был обязан строго хранить служебную тайну. «Я давно хотел рассказать обо всем этом, но начальник не советовал, потому что везде могут найтись нацисты, которые пожелают мне отомстить. И в самом деле, мне один раз прислали по почте письмо со свастикой, и с тех пор я проверяю почту на предмет обнаружения в ней взрывчатки»...

...22 мая 1960 года в Израиле приземлился самолет «Эль-Аль» с похищенным в Аргентине агентами «Моссада», бывшим главой «еврейского отдела» СС(после убийства в 1942 году чешскими патриотами Гейдриха-прим. переводчика - Г.Р.) Адольфом Эйхманом, отвечавшего за претворение в жизнь «окончательного решения «еврейского вопроса»». 11 мая 1961 года в Иерусалиме открылся суд. Сам Эйхман, во избежание нежелательного самосуда, сидел в наушниках в пуленепробиваемой «клетке», которая сегодня как музейный экспонат, находится в первом в Израиле исследовательском центре по изучению Холокоста «Бейт Лохамей а-геттаот»(Нагария). 15 декабря 1961 года председатель суда Моше Ландау огласил приговор суда по делу Адольфа Эйхмана, обвиняемого в преступлениях против еврейского народа. О реакции на него и его значении и сегодня, влияние самого факта суда над Эйхманом на умы в израильского общества, пишет историк доктор Хана Яблонка в своей книге «Государство Израиль против Адольфа Эйхмана». Полицейские и тюремные инстанции, пишет она, были буквально завалены письмами – советами как казнить Эйхмана, не было отбоя от добровольцев, готовых казнить его собственными руками, его жертв, бывших узников. Несмотря на это, правда, группа иерусалимцев, людей, полных высоких духовных идеалов, гуманистов, среди которых были Мартин Бубер, Гиршом Шалом и Хуго Бергман основали движение, принципиально несогласное с введением смертной казни.

В течение декабря 1961 года были вызваны надзиратели из тюрем Рамле, Тель-Авива, и Масиягу на специальные интервью у начальников. Каждого спросили, согласен ли он войти в особую команду 1-«алеф», задача которой состоит в охране «преступника номер один», приговоренного к смертной казни Адольфа Эйхмана до приведения приговора в исполнение. В государственном архиве Израиля есть документ под грифом «секретно», подробно регламентирующий всю жизнедеятельность надзирателей. 24 часа - работа и 48-часов - отдых.

Напомним, что после окончания войны прошло лишь только 16 лет, и среди интервьюируемых были пережившие Шоа, или те, кто потерял в Катастрофе своих родных и близких. Это обстоятельство не было препятствием, чтобы войти в эту команду, и судя по именам охранников, половина из них была из Европы, остальные - выходцы с Востока.

Но не все из интервьюируемых подходили для выполнения спецзадания правительства. «Я счастлив, что мне оказано доверие, но я был в «транспорте смерти» и опасаюсь сильных переживаний...» Кандидатура, естественно, отпала.

«Как солдат я готов выполнять это задание, но такие условия работы – тяжелы. Я был в Варшавском гетто, вся моя семья – там. Я бежал...» - это написано уже другим человеком.

Об одном из интервьюируемых имеется запись - страдает сахарным диабетом, опасается приступов гнева, жена перенесла операцию, и сам человек не считает себя подходящим – по медицинским и душевным показателям, напротив его фамилии стоит слово «нет»...Подходящие подписались под словами «Готов выполнить задание» или «Я принимаю эту должность с большим желанием». Один из команды 1- «алеф», житель Холона Йерухам Леви, проработавший в системе тюрем с 1955 по 1981 год, вспоминает: «Я репатриировался из румынского города Яссы, нацисты удушили брата моего отца в «эшелоне смерти». Когда нас вызвали на интервью, пошли мы двое, оба ашкеназы. Когда мой товарищ услышал, чте ему предстоит, он бросил шапку в лицо начальнику, потому что вся его семья погибла от рук нацистов. Я отнесся ко всему более спокойно и подписал согласие – когда носишь мундир, надо выполнять приказ начальника, это твоя работа и твой заработок»...

25 охранников, среди которых был и Шалом Нагар, разделились согласно выполняемым обязанностям. Сам Шалом перед тем, как прийти в охрану тюрем в 1959 году, в качестве парашютиста и подрывника прошел службу в израильских погранвойсках.

«Эйхмана перевезли в Рамле из тюрьмы Джильма, что возле Ягура, выделив для его содержания целый этаж, целых пять комнат, назвав «квартирой Эйхмана». В нее никто не входил за исключением там работавших. В камере самого Эйхмана былт койка и угол, где находились стол и стул, там он сидел и писал свои воспоминания. У нас надеялись, что в них он выдаст еще кого-нибудь из своих «коллег», но он был большой негодяй и никого не выдал, - вспоминает Нагар.

Распорядок дня Эйхмана выполнялся педантично:

В 5 утра подъем, с 5 до 7 уборка комнаты и умывание, с 7 до 7-30 – завтрак, с 10 – свободное время в камере и проверочный осмотр у тюремного врача – доктора Коэна. С 10 до 12 часов – свободное время. С 10-30 до 11 – прогулка. С 11до 12 часов – свободное время, с 12 до 13 часов обед, с 13 до 15 отдых в постели, с 15 до 15-30 прогулка, с 15-30 до 18-30 – свободное время, с 18-30 до 19-00 ужин, с 19-30 до 21-30 – свободное время и в 21-30 до 22 – умывание и отход ко сну. Поначалу Эйхман должен был быть одет в красное, как приговоренные к смерти, но потом вспомнили, что так были одеты бойцы еврейского подполья ЛЕХИ и ЭЦЕЛЬ, казненные в период Британского мандата, и решили оставить его в обычной одежде. В ней он и был казнен, вспоминает Йерухам Леви. По этой же причине было решено, что казнят Эйхмана именно в Рамле. Дело в том, что в Подмандатной Палестине казнили в двух тюрьмах – в Акко и на Русском Подворье в Иерусалиме. Тюрьму в Акко переоборудовали уже к тому времени в больницу для душевнобольных Казнить же нацистского преступника там, где взошли на эшафот герои – борцы за независимость Израиля, сочли просто неподобающим.

С Эйхмана не спускали глаз круглосуточно – в его комнате постоянно находился надзиратель. В смежной же, за решеткой, находился другой, который наблюдал за тем, что происходит в самой камере Эйхмана, а в более отдаленной, третьей, сидел дежурный офицер. Остальные охранники находились снаружи. Были указания одевать тапочки на резиновой подошве, дабы не мешать сну приговоренного, а если тот не мог уснуть, старший дежурный офицер должен был дать ему 25 капель валерьяны для успокоения по указанию доктора Коэна. Пробы крови и мочи на анализ у него брали дважды в неделю, и чтобы не вызвать подозрений, на бланках писалось имя не его, а кого-то из окружения, охраны, но лишь возраст заключенного был указан неизменно один и тот же – 56 лет. «Свободное время» Эйхман проводил за письменным столом(его воспоминания уже опубликованы- прим. переводчика – Г.Р.).

«Он сидел без кандалов, я – на стуле и, конечно, без оружия. Немецкого я не знал, и когда он хотел пойти в туалет, он знаком подзывал меня. Я одевал ему ножные кандалы, несмотря на то, что умывальня и туалет были в нескольких метрах друг от друга. В туалете я освобождал его от кандалов и стоял у сливного бачка в момент, когда он сидел за унитазе, - вспоминает Нагар, - Я обязан был следить за ним, чтобы он не покончил с собой. Эйхман был очень чистоплотен, и все время, сидя на унитазе, открывал воду в туалете, чтоб не было запаха. После этого вставал, закрывал крышку унитаза, мыл руки, и я вновь одевал ему кандалы. Когда я возвращал его в камеру, он говорил мне «Грасиас», что по-испански означает «спасибо», зная, что я сефард, а не ашкеназ. Он знал много вещей...»

Нагара потрясло в Эйхмане то, что он, такой с виду «интеллигентный человек, сама интеллигентность, пришел к величайшим подлостям в мире. Ведь они хотели уничтожить не только евреев, но и цыган, чтобы арийцы – «самая высшая раса» стали господствовать над миром. Несколько лет назад, когда немецкие телевизионщики приехали, чтобы снять обо мне фильм, я им это и выдал, что им весьма не понравилось, они бвли сильно раздражены. Но я все же согласился дать интервью и сфотографироваться около сефер-торы», чтобы показать, что еврейский народ – жив благодаря его традициям, и что Гитлеру не удалось все это похоронить. Напротив, Катастрофа вернула еврейский народ к традиции.»

А однажды на глазах у Шалома произошло вот что. Один из коллег Шалома попросил поменяться с ним, Нагар согласился и оказался не в самой камере с Эйхманом, а в комнате за решеткой, из которой было видно происходящее в его камере. С ним же оказался надзиратель Блюменфельд, который заговорил с Эйхманом по-немецки. «Он закатал рукав, показав Эйхману лагерный номер на запястье: «Ты видишь, что делает время?..Когда-то я был у тебя, теперь ты у меня. Земля круглая, и смеется тот, кто смеется последним...» Эйхман разозлился, воспоминает Нагар, вышел из себя, прибыл начальник, который хотел меня удалить, на что я ответил, что не было запрета на подмену одного надзирателя другим. Однако после этого эксцесса вышло распоряжение, что охранники, прошедшие немецкие концлагеря, будут лишь во внешней охране, но не в комнате Эйхмана.

Перед тем, как попасть на обеденный стол к осужденному, все блюда дегустировались Йерухамом Леви, следившим за тем, чтобы в пищу не попали наркотики или яд. «Начальник, человек с суровым характером, так и сказал мне: «Ешь!..Если помрешь, возьмем на твое место кого-нибудь другого...»

Эйхман был женат, у него было четверо детей, самого младшего, шестилетнего сына, в Аргентине мучили страхи, что его схватят. 29 апреля 1962 года в Израиль под вымышленным именем прибыла Вера Эйхман. Она ждала в самолете, и когда большинство пассажиров покинуло салон, ее встретили люди из службы безопасности и отвезли прямо в тюрьму в Рамле. Йерухам Леви вспоминает об этом посещении: « Она старалась всячески поддерживать мужа и сказала, что он еще вернется домой, но он не разделял ее оптимизма: «Ты разве не видишь, где я нахожусь?..»

22 мая была заслушана касационная жалоба Эйхмана по приговору суда, она, как известно, была отклонена. Абрахам Мерхави позвал Шалома Нагара и спросил его, не согласится ли он исполнить волю Правосудия? В Управлении тюрем искали человека, которого непосредственно не коснулась трагедия Холокоста. « Я ответил ему, что побаиваюсь, опасаюсь, и тогда он взял меня и еще одного, Натана Янко и показал нам фильм, где показано, как нацисты издеваются над детьми и режут их на куски. Это потрясло меня, и я согласился...»

...В апреле специалист по строительству печей, работавший на заводе Амихая Фейглина в Петах-Тикве Пинхас Закликовский, потерявший в Катастрофе мать и четверых братьев и сам прошедший нацистские концлагеря, получил открытку - приглашение в полицию, где к нему обратились с довольно странной на первый взгляд просьбой – построить печь, выдерживающую температуру 1800 градусов по Цельсию. Журналисту Йегуде Керену из газеты «Гаарец» он рассказал, что его попросили построить печь на одном из полицейских объектов, и он объяснил, что он может сделать это на заводе, где есть оборудование и материал, то есть, гипс. Тогда ему сказали, что речь идет о сожжении трупа Эйхмана, на что уже получено разрешение суда после свершения казни. Он подготовил чертеж печи шириной 2, 5 и высотой 1, 5 метра со специальным дымоходом. 10 дней он работал в совершенной тайне, а рабочим, которые ему помогали, сказал, что их продукция будет задействована в Эйлате для сожжения рыбьих костей...

29 мая после отклонения кассационной жалобы, стало ясно, что до исполнения приговора остались считанные дни, а спустя два дня, 31-го мая, Эйхман подал прошения на имя президента Израиля Ицхака Бен-Цви, и после отколнения ее казнь была назначена на тот же день, точнее, ночь, с 31 мая на 1 июня...

...Таким образом, надзиратель Шалом Нагар был вызван столь «детективным» способом на свое рабочее месте именно для того, чтобы способствовать отправлению Закона – привести смертный приговор над Адольфом Эйхманом в исполнение.

В первые 4 года существования Еврейского Государства за убийство можно было вынести смертный приговор, но он ни разу не приводился в исполнение.

Известно, что смертная казнь через повешение имела несколько вариантов. Согласно инструкциям, в данном случае повешение проводилось следующим образом. За день до казни осужденного взвешивали и заполняли мешок песком как раз по его весу. Веревка, на которой он должен повиснуть и крышка люка, которая откроется у него под ногами проверяются, чтобы убедиться, что «все работает». На голову осужденного одевался балахон с затягивающейся петлей, руки и ноги его в кандалах, а к ногам крепится мешок с песком, чтобы тело, в момент открытия тюремщиками у него под ногами люка, с ускорением полетело вниз и повисло на удавке, надетой на шею.(Если веревка оборвется, второй раз осужденного не вешают). Резкое падение с грузом на ногах приводило к разрывам сутавов и шейных позвонков помимо удушья. Через час тюремный врач смело мог констатировать смерть. Именно таким образом и должен был быть повешен Адольф Эйхман.

Во второй половине дня 31 мая Закликовский был предупрежден по телефону, что вернется домой поздно за полночь. Когда рабочие разошлись по домам, в заводские ворота въехал полицейский грузовик без обычных опознавательных знаков, на него была погружена роазобранная на части печь весом в полторы тонны, ее путь лежал в Рамле. До самого конца машина сопровождалась полицейскими, опасавшимимся нападения неонацистов(!-прим. переводчика-Г.Р.)на тюрьму с целью предотвращения казни. Некоторые дороги через Рамле и проходящие близ тюрьмы, были перекрыты подразделениями погранохраны, базирующейся вблизи, в Лоде. Пограничники( части «мишмар а-гвуль», или «магавники» нв иврите) были готовы защитить тюрьму, отразить нападение на тюрьму с любой стороны.

В шесть вечера Закликовский зажег собранную на месте печь, опробовал ее и оставшись доволен, потушил огонь. Он принимал во внимание, что казнь назначена на полночь, и учитывая ночную сырость, знал, что зажжет печь на час раньше.

...Когда Нагар вошел в комнату, где должна была состояться казнь, Мерхави уже одел и затянул удавку «галстуком» на шее Эйхмана, стоявшего на триссе, прикрывающей люк. Он отказался, чтоб ему завязали глаза. Шалом потянул за ручку, трисы открылись, и Эйхман упал вниз.

По имеющейся письменной версии, исполнителей было двое, тех, кто нажал на кнопку, чтобы никто не знал, чья оказалась «смертельной» и не мучился угрызениями совести. На этот счет у Нагара есть ответ: «Не знаю, никого больше в комнате не видел, так как был там один...» Были ли Натан Янко «вторым номером»? Шалом не знает. Разговора с Янко на этот счет у него никогда не было, а сегодня уже поздно, тот уже умер. Как и Мерхави, его командир. Видел ли Шалом Эйхмана в тот момент, когда совершал это действие?..Да, отвечает Нагар, тот стоял в двух –трех метрах от него. «Я посмотрел ему в глаза, они были равнодушны, у меня не было колебаний...»

Вся процедура казни должна была завершиться спустя минуту после полуночи, но Эйхман был вздернут раньше на три минуты, в 23-58. За полчаса до этого его посетил священник, канадец Вильям гель-Видьо, и Эйхман попросил стаканчик вина. По конец сказал: Я Я служил своему флагу и своей родине, и расстаюсь с тремя странами, которые определили мою жизнь – Германией, Австрией и Аргентиной. В скором времени встретимся...»

Спустя час после казни Нагар и Мерхави спустились вниз, в комнату над той, где совершилась казнь, чтобы снять тело и положить его на приготовленные заранее носилки. «Потолок был высокий, и мы взяли стремянку, чтоб опустить тело. Я сказал Мерхави, что мал ростом, пусть возьмет кого-то другого, но тот приказал, лезь, мол, и я полез, чтобы приподнять труп, чтобы его вынули из петли. Но то, что я увидел, до сих пор не выходит у меня из головы. Его лицо было белым, глаза открыты, по вывалившемуся изо рта языку, свисавшему наружу, стекала кровь, веревка поранила кожу. Ощущение было, словно передо мной был ангел смерти. Я не знал, что у повешенных остается воздух в животе. Как видно, он что-то бормотал в момент свершения казни, и когда я приподнял труп, воздух начал выходить, из горла вырвался кошмарный звук «бэаааа», и вся кровь, которая была в нем, брызнула мне на лицо. И я сказал – он забрал шесть миллионов душ, и сейчас еще одну «йеменского» еврея. Мне сказали, чтобы я держал труп покрепче, мне на помощь поднялись еще трое, сняли его с виселицы и положили на носилки...»

Нагар и трое надзирателей отнесли носилки с телом к печи на участок, где сейчас находится тюрьма Неве-Тирца. Эйхман был одет в свою одежду и домашники, с веревкой, обвитой вокруг шеи.. На носилках были одеяла, которыми он укрывался в тюрьме. «Печь была уже горячей-, вспоминает Нагар, - Она была построена с таким уклоном, чтобы когда мы столкнули носилки с колес на уровне печи, тела Эйхмана соскользнуло вовнутрь. Я задрожал, и тело на носилках стало съезжать в обратную сторону на меня. Подняли его снова и затолкали его вовнутрь...»

Все, кто находился на месте, были обязаны остаться до тех пор, пока не завершится кремация, то есть, другими словами, до конца выполнения задания, но Нагар не остался. Его начальник сказал: «Ты в плохом состоянии, и я не хочу, чтобы ты упал в обморок.» и дал указание водителю доставить его домой.

Когда Ора увидела мужа на пороге, залитого кровью, она первым делом спросила: «Где ты был?», она была уверена, что он убил человека. «Я ответил ей, что повесил Эйхмана. Она ответила: «Я не верю, когда вешают человека, не бывает крови», и я ответил: «Утром послушай новости».

Через два часа после кремации печь была очищена от пепла, котороый был засыпан в маленькую коробку и отвезен на полицейской машине в порт Яфо, там она была доставлена на борт судна береговой охраны. В 4 часа 35 минут 1 июня 1962 года начальник управления тюрем Арье Нир, находившийся на борту судна, развеял прах Эйхмана за пределами прибрежных вод Израиля в присутствии священника и офицеров полиции Михаэля Гольдмана и Давида Франко...

...Шалом Нагар родился в 1936 году в городе Хамар что возле Цнэа. «О Катастрофе нпочти ничего не знал, но около нашего города были вырыты пещеры в горах, и когда я был маленьким , отец взял нас всех туда и сказал, что в случае войны, если захотят убивать евреев, мы спрячемся в такой вот пещере. Йеменские евреи знали, что Гитлер хочет убить не только европейских, но всех евреев мира., и это был лишь вопрос времени, когда нацисты до нас доберутся.» Отец был столяром(откуда и, собственно, и фамилия), и экономическое положение семьи было хорошее, но все зменилось, когда Шалом был в возрасте семи-восьми лет. Отец умер и мать потеряла все и осталась с пятью детьми на руках. «Мама была красивая женщина, и один человек пожелал женится и готов был взять ее с детьми, но после свадьбы вернулся к себе, мы были для него обузой.» Дети разошлись, и Шалом пошел работать разносчиком товаров на еврейском базаре между лавками, питался объедками и спал где придется. «И вот пришло освобождение – началась репатриация в Израиль.» С тринадцатилетним братом Шалом пошел в Израиль через пустыню. « По ночам мы вырывали с братом ямы в песке и накрывали друг друга собою, чтобы согреться»,- всопминает Шалом. Когда лил дождь, они спасли под стоявшими грузовиками. Не раз просыпались поутру и видели вокруг себя лишь следы грузовиков, под которыми спали ночью. После долгих мытарств сохнутовцы поместили юношей в лагерь в Адане, который стал переправочной базой в рамках подготовленной Израилем репатриации для «йеменитов». Еще в самолете Шалому состригли пейсы – его донимали вши…

Так 1949 году он оказался в Израиле и был послан в молодежную деревню, мать прибыла позже, но в ее доме не нашлось места детям от первого брака – за это время у нее родились дети от второго мужа, и Шалом вновь оказался на улице со своими пожитками, пока не встретил одного из раввинов, приютившего его в своем тесном караванчике, состоявшем из полутора комнат. Как-то ночью сюда пришли военные из призывной комиссии за сыном рава. Тот ответил, что сын умер еще в лагере Адан, но военных это не убедило, и они начали искать. Найдя Шалома, увели с собой, несмотря на заявления раввина, что тому всего-то от роду 16 лет и он не его сын. На призывном пункте в Црифине, вспоминает Шалом Нагар, офицер страшно ругался, что ему «опять привели детей и пусть этого сосунка вернут матери». Но Шалом попросил, чтобы его оставили в армии, потому что ему некуда было идти, а здесь у него были гарантированные крыша над головой, еда и питье. Вот так и прошли годы службы в погранвойсках и в полиции, и к 50 годам он вышел на пенсию.

Участие в казни оказало влияяние на его дальнейшую карьеру – на две недели он был отправлен в санаторий, затем ему предоставили возможность учиться в армейской «вечерней» школе.

Но его мучили кошмары. Чтобы во время ночного дежурста пройти к центру тюрьмы, он должен был подняться на второй этаж, где была «квартира Эйхмана», но его вели двое охранников, чтобы он не упал, смеясь: «Ты был парашютистом, а боишься мертвеца?..»Он пошел к начальнику и сказал, что пойдет один. Чтобы преодолеть страх, он громко пел, но дойдя до стеклянной двери камеры Эйхмана, увидел свое отражение, приняв за Эйхмана. Побежал назад, кубарем скатился со всех чступенек и попал в больницу. В его памяти жили все свидетельства, услышанные в период суда над Эйхманом, и он живо представлял себе детей и беременных женщин, подвргавшихся нацистами нечеловеческим мукам. «У меня лились слезы сострадания к ним, мои братьям и сестрам, моим. Я был в Йемене в лагере, мальчонкой, брошенным без еды и без защиты. Они погибли, а я остался жив лишь потому, что Гитлер добрался до них раньше, они были ближе, а до дальних регионов не успел. Раньше я не мог понять, как тысячи людейпокорно шли на гибель в крематории ы сопровождении всего нескольких конвоиров, мне всегда хотелось крикнуть: «Почему же вы не бросились, не обезоружили их?..Нападите на них!..» Я думал, что они трусы, но вот – я сам испугался мертвого, которого держал под стражей без оружия. И что я – против них?!..Теперь я их понимаю. Их мучили, рвали на части, морили голодом, на них не было печати вины, они уже хотели умереть сами.»

Стоило его жене только произнести имя Эйхмана, Шалому уже становиолось плохо. Но ровно через год после казни все прошло, без всякой причины исчезли все кошмары. Сегодня он ходит с фотографией Эйхмана в кошельке – это цветная открытка с фотографиии, которую послал всем охранникам Арье Нир, развевший прах палача над морем: « На память всем охранникам, работавшим в команде «1-алеф» по охране Эйхмана с 15.12.1961 по 31.05.1962». Он старается не покупать товары немецкого производства, и посещать Германию не собирается.

После Шестидневной войны 1967 года Шалома перевели на работу в Хевронскую тюрьму, там он прослужил шесть лет в качестве офицера безопасности и дошел до замначальника тюрьмы. В тот период был в ней заключенный Джибриль Раджуб(один из приближенных Арафата), который был освобожден, а затем вновь посажен за то, что кинул гранату в патруль израильской погранохраны. «В обвинении говорится, что этот человек жесток, - вспоминает Шалом, - Что его организация убивает женщин и детей, и чтобы оправдаться, доказать, что это не так, Раджуб рассказал, как он спрятался за стеной вблизи пещеры праотцев «Маарат а-Махпела», чтобы бросить гранату в полицейских или солдат. Он увидел машину и подготовил гранату, но увидев меня, сел в кабину и спрятал гранату, так и не бросив в меня. Раджуб сказал, что не хотел меня убивать потому, что я хороший человек. После Шетидневной войны в тюрьме били заключенных арабов порой просто так, и когда я вступил в должность в Хевронской тюрьме я с этим не согласился и сказал, что ударить и бить заключенного можно только по моему указанию. Ингда я ездил по арабским деревням, чтобы посмотреть, как живут их семьи. Жена мне говорила, что однажды меня возвратят в мешке, то есть, мертвым, но я всегда возвращался от них живым и невредимым. Когда они видят человека, который к ним объективно относится и готов их защитить, они относятся нормально, как и в моем случае.»

Так, Нагар запретил проводить раздевание заключенного с целью обыска при его товарищах. Для араба ужасный стыд, когда его заставляют при ком-то раздеваться, это его убивает, а ведь было много раз, когда даже почтенных шейхов раздевали во время следствия. Я велел это делать только в присутствии лишь надзирателя. Раджуб и его товарищи оценили этот жест. Фото, которые показывают по телевидению, когда американские солдаты раздевают заключенных иракцев(сегодня выясняется, что это фальшивка-прим. переводчика – Г.Р.) – стыд и позор.

Шалом Нагар был ответственным за содержание террориста Козо Окомато, члена организации «Японская Красная армия», который совершил в Израиле терракт с убийством пассажиров рейса «Эйр Франс» 30 мая 1972 года. Он помнит Окамото, «как человека с поведением сумашедшего, любителя раздеваться донага и устраивать представления». В последние годы работы(«Я был уже уставший мне дали кабинет, чтобы шабат я проводил в тишине») он отвечал за список заключенных в тюрьме Рамле(Аялон) и устраивал слепого заключенного Демьянюка и в конце мая 1986 года вышел на пенсию с полным набором благодарственных писем от начальства. Он вернулся к вере и начал учиться в «Колель». Благодаря связям в Хевроне люди рава Левингера уговорили его приобрести участок на «Гиват а-Харсина» всего за 2000 долларов, там Шалом построил виллу, и они с женой переехали туда.

Однажды ему позвонили из тюрьмы в Рамле и спросили, согласится ли он кзнить Демьянюка. «Я ответил им, что сегодня я религиозный человек, я это не могу сделать, и есть у меня уже кошмары после первого». В той же беседе спрсили его, где находится печь, в которой сожжен был Эйхман, на что тот ответил, что не помнит, но ему кажется, что ее оставили под ступенями тюрьмы в Рамле. Наутро поехал в тюрьму Рамле и увидел, что старая печь еще там. Человек для нее не был востребован – Демьянюк был оправдан за недостаточностью улик и вернулся в США.

25 февраля 1994 года в Пурим в пять утра Нагар молился в зале Авраама в Пещере Праотцев в Хевроне, с ним было 12 евреев, и среди них доктор Барух Гольдштейн. В смежной комнате молилось 800 мусульман до наступления поста Рамадан. Вдруг Голдштейн поднялся и вышел в смежный зал. Мы услышали выстрелы и подумали. Что это террорист, и я сразу же дал указание закрыть дверь, чтобы убийца не добрался до нас. Я дал команду бывшим со мной встать в ряд и подготовить пистолеты к бою. Вдруг услышали стук к дверь с просьбой о помощи и не открыли. Потом выяснилось, что это был Гольдштейн, стучавший, чтобы ему открыли. Арабы убили его, забили насмерть пожарными баграми. Гольдштейн, что убил 29 арабов и ранил не меньше сотни, сумел расстрелять пять магазинов с патронами. Нагар говорит, что ему трудно понять, что произошло с тридцатипятилетним доктором. «Он был хороший человек, чувствительный, деликатный, врач, полный милосердия, который охотно лечил заключенных арабов, оказал помощь моему сыну и не взял ни гроша. Мне трудно поверить, что такой человек способен на убийство. Он устроил нам балаган на весь мир. Это деяние, стрельбу в молящихся я никак не могу оправдать.»

Спутя месяц семья Нагар оставила Хеврон и вернулась в квартиру в Холоне. Нагар стал равом шохатом(резником) преимущественно «капойрес». «Тот, кто вызвает меня зарезать кошерно знает, что я сделаю это по всем правилам.» Он дает благословления людям, находящимся в тяжелом положении, с помощью факсимиле «сефер-торы», которая написана более 500 лет назад: «Были люди, которые вышли из реанимационной после моей молитвы. Раввины сказали мне, мол, у тебя великая заслуга – ты стер память об Амалеке. Еврей Мордехай повесил Амана, который Амалек, а Шмуэль а-Нави(Пророк Шмуэль) убил Агага, царя Амалека. Выпало мне не только убить, но и сжечь тело и развеять прах его под небесами...».

«Едиот Ахранот» 14.05.2004
Авторизованный перевод Григория Рейхмана, «Вести» 3.06.2004

Фото: Шалом Нагар с коллегами

Тени Холокоста

Hosting by