Лариса Трембовлер

Истинная угроза обществу

- Да помилуй, отец! уж третий месяц хожу к тебе, а проку-то ни насколько...

- А ты думаешь небось, что женитьба все равно что "эй, Степан, подай, сапоги!". Натянул на ноги, да и пошел? Нужно порассудить, порассмотреть.

Н.В. Гоголь, «Женитьба»

Несколько недель назад израильская Ассоциация в защиту гражданских прав обратилась в Управление тюрем с письмом протеста: согласно этому письму, отказ Управления тюрем рассмотреть нашу - Игаля Амира и мою - просьбу о разрешении на брак, поданную год и три месяца тому назад, является вопиющим нарушением прав человека.

Право на брак и создание семьи является неотъемлемым правом каждого человека, в соответствии с международными конвенциями - Универсальная Декларация прав человека, п.16 (1), п. 23(2), Международная Конвенция гражданских прав и свобод (1966) - и с израильским законодательством. Как отмечают в своем письме представители Ассоциации, это право в полной мере распространяется и на заключенных, поскольку последние обладают всеми базисными гражданскими правами, за исключением права на свободу передвижения. Попытка законодательно ограничить право на создание семьи персонально для меня и для Игаля Амира не случайно провалилась в Кнессете в мае прошлого года.

В Израиле не существует прецедента отклонения просьбы заключенного о разрешении на брак. Такое разрешение получают и террористы, отбывающие несколько пожизненных заключений (самый известный, но отнюдь не единственный пример – Самир Кунтар, осужденный за убийство целой семьи), и самые опасные уголовники-рецидивисты. Ами Поппер, израильский гражданин, приговоренный за убийство семи арабов к семи пожизненным заключениям, не только женился в тюрьме, но и успел стать отцом семейства. Молодой человек, убивший из ревности свою подругу, по прошествии нескольких лет с легкостью получил разрешение на "уединение" с новой возлюбленной. Такого разрешения удостоился и Герцль Авитан, знаменитый уголовник, при побеге совершивший несколько убийств, в том числе и начальника тюрьмы, в которой он сидел.

Таким образом, в случае Игаля Амира очевидна пристрастность и тенденциозность властей, доходящих до неприкрытого политического преследования. Один из наших избранников, выступая в прошлом году по радио обронил, что «демократия кончается там, гда начинается Игаль Амир». Не случайно, глава Управления тюрем позволил себе заявить, что женитьба Игаля Амира не состоится, еще до того, как вообще было подано соответствующее прошение, причем его не остановил и тот факт, что профессиональная точка зрения юридического советника Управления тюрем была прямо противоположна.

Разумеется, речь идет не только об элементарных правах заключенного, но и о нарушении моих гражданских прав: будучи "преступницей", вся "вина" которой состоит в решении связать свою судьбу с Игалем Амиром, я вот уже более года лишена права на заключение брака и создание семьи. Более того, с того момента, как стало известно о моем намерении вступить с ним в брак, я фактически оказалась в ситуации полного бесправия и травли, сделавшись объектом грубой, оскорбительной и лживой кампании, не знающей никаких границ в своем бесстыдстве и наглости. СМИ постоянно сообщают обо мне заведомо лживую информацию, отказываясь при этом печатать мои опровержения, даже когда речь идет о фактах, легко поддающихся проверке. Эти публикации ставят целью подорвать мою репутацию, выставив меня в нелепом и унизительном свете, а зачастую носят оскорбительный характер, недозволенным образом вторгаясь в пределы моей личной жизни. Конечно, вызывает удивление то обстоятельство, что в обществе, претендующем на звание нормативного, любой журналист может безнаказанно оскорбить женщину только за то, что ее избранник носит имя Игаль Амир. Но это касается не только поведения СМИ.

Как уже было сказано, заявление о разрешении на брак мы подали год и три месяца назад, и за все это время Управление тюрем так и не соизволило рассмотреть нашу просьбу. Официального ответа на нее не было получено до сих пор! Вместо этого происходило вялое, неспешное судебное рассмотрение другого вопроса – о так называемом "супружеском уединении", которое, по утверждению прокуратуры, могло нанести "серьезный ущерб безопасности Государства Израиль". Это смехотворное, откровенно нелепое утверждение базировалось на предположении, что Игаль Амир передаст через меня некие таинственные "инструкции" касательно применения насилия своим не менее таинственным, не ведомо где скрывающимся последователям.

Предположение это абсурдно от начала и до конца: оно никем не было доказано, потому что не существуют и не существовало "последователей" Игаля Амира, и потому что он не приделживается соответствующих взглядов. И в наших беседах, и в ответ на вопросы журналистов Игаль Амир неоднократно утверждал, что вовсе не придерживается той точки зрения, что применение насилия является выходом из сложившегося положения. Загадочным образом, именно это его заявление не получило никакой огласки.

В решениях обеих судебных инстанций, обсуждавших вопрос о т.н. «супружеском уединении», содержались оскорбительные и необоснованные подозрения в мой адрес. Предположение, что я соглашусь служить посредницей при передаче такого рода инструкций, полностью игнорировало тот факт, что будучи гражданкой Израиля, ни разу не нарушившей какой-либо закон, я никогда не давала повода для подозрений в подобных намерениях, не говоря уже о действиях. Таким образом, имело место грубейшее попрание презумпции невиновности. Несмотря на то, что подозрения эти не только не были доказаны, но и вообще всерьез не рассматривались, они послужили удобным обоснованием для отказа мне в чтении лекций по средневековой еврейской философии в одном из видных академических учреждений Израиля.

Не располагая средствами, достаточными для того, чтобы нанять своего адвоката и не будучи признанной стороной в судебном рассмотрении, я не только не имела возможности ответить на эти обвинения, но не могла даже ознакомиться с материалом своего дела и вынуждена была угадывать или же узнавать из прессы, в чем, собственно, меня обвиняют. Из контекста судебного рассмотрения стало ясно, что "подозрения" в мой адрес основываются на одном-единственном (не относящемся к делу) факте, рассматриваемом как нарушение тюремной дисциплины. Я расскажу здесь эту историю, со всей очевидностью демонстрирующую, до какой степени низости и цинизма могут доходить судебно-административные манипуляции интересантов.

Вот эта история.

В первые годы заключения Игаль Амир получал много писем от подростков, в основном - от девочек-поклонниц, которые присылали ему смешные, разукрашенные от руки послания. Выяснилось, что в большинстве случаев это девочки со сложными жизненными обстоятельствами, из неблагополучных семей, некоторые из них даже втянуты в преступную среду. С некоторыми из них у него развилась длительная переписка, и мне достоверно известно, что в отдельных случаях ему удавалось им помочь: под его влиянием кто-то из них вернулся в школу, кто-то восстановил разорванные связи с семьей, одна не так давно благополучно вышла замуж, другая порвала с сомнительным окружением и поступила в колледж. Это не сказки и не легенды: я встречала их в доме родителей Игаля и на семейных праздниках, куда их приглашали по его просьбе. Похоже, этим девочкам, одиноким и заброшенным, не хватало, главным образом, того, чтобы к их проблемам всерьез отнесся хоть один взрослый человек. В этом и заключалась одна из основных причин успеха.

Как всегда бывает в случаях шумной известности, со временем поток писем Игалю Амиру стал иссякать. Однако в период осенних праздников прошлого года пришло еще одно письмо. На сей раз это было письмо от юноши - учащегося йешивы, в котором он рассказывал о своих проблемах. По словам автора письма, он признавался в них в первый раз, и именно Игалю Амиру по двум причинам: во-первых, он слышал, что Игалю удалось кому-то помочь советом в схожей ситуации, а во-вторых - и это самое главное - он решается ему написать, потому что они с Игалем, по всей видимости, никогда не встретятся лицом к лицу. Поэтому он в состоянии рассказать ему то, чего не открывал никому прежде.

История оказалась, к несчастью, не уникальной: юноша признавался, что в 14 лет был совращен раввином той йешивы, в которой он учился. Их отношения продолжались несколько лет, пока рассказчик не перешел в йешиват-hесдер. Там ему, наконец, удалось выйти из-под влияния своего бывшего наставника, и он начал постепенно осознавать, что с ним случилось. По его словам, он дошел до такого глубокого кризиса, что не мог оставаться в одной комнате наедине с другим человеком. Он просил немедленного совета, потому что, по его словам, "не может продолжать так дальше". И это письмо, до того, как достичь адресата, пролежало в цензуре более двух месяцев, хотя имеется постановление суда, определяющее максимальный срок передачи писем – один месяц.

Игаль не то что бы верил в свои "чудодейственные" способности советчика-психолога, но понятно было, что в этом случае ситуация может развиваться трагически. Было очевидно, что письмо, отправленное через тюремную цензуру, пролежит в ней еще месяца два-три, а то и более - как поступают со всеми его письмами. Поэтому Игаль написал письмо и дал мне его в руки на свидании, чтобы я его отправила в тот же день. Подчеркиваю - письмо было передано мне на глазах тюремщиков, не говоря уже о надзоре, осуществляемом при помощи видеокамер. То есть ни о каком "тайном выносе документов", упомянутом в решении окружного суда, не может идти речь. Если бы тюремщики сочли необходимым, они могли потребовать письмо на проверку.

Вечером этого же дня Игаль спросил меня по телефону, отправила ли я его письмо. Я сказала, что отправила. Вот это и есть та фраза, которую, судя по дате и косвенным цитатам из секретного материала, представленного на рассмотрение суда ШАБАКом, и послужила единственным фактическим основанием для обвинений в мой адрес. Обвинение подложное: всюду говорится о "случаях" во множественном числе, а в самом материале имеется ссылка на одно-единственное место. В Верховном суде мы дали объяснение по этому поводу и даже представили фрагмент письма юноши, позаботившись, естественно, чтобы его личные данные остались в секрете. Я даже выразила готовность пройти проверку на детекторе лжи с тем, чтобы доказать, что никаких дополнительных "случаев выноса документов" не было. Само собой разумеется, что при желании судьи могли потребовать у ШАБАКа полную запись нашего телефонного разговора, из которой было бы однозначно понятно, о каком письме идет речь. Но вместо этого судьи предпочли полностью проигнорировать нашу версию, положив в основу своего решения подложную версию прокуратуры.

Тут уместны разные определения: цинизм, фальсификация, бесправие... Изложенные факты говорят сами за себя. И вот этот материал послужил единственным фактическим обоснованием для вынесения судом отрицательного решения по разбиравшемуся в двух инстанциях вопросу о "супружеском уединении".

Что же касается основной проблемы – а именно, вопроса о разрешении на брак – она до сих пор остается без рассмотрения. По прошествии года и трех месяцев Управление тюрем, суд, раввинат, СМИ – все части единого механизма продолжают тянуть время в удивительном взаимодействии, ставящем перед собой единственную цель – вопрепятствовать соединению двух людей, встать на пути их законного брака.

Ни один общественный деятель, ни один политик из поборников демократии и прав человека не выступил против столь грубого нарушения элементарных прав и попрания человеческого достоинства и не употребил своего влияния для разрешения целенаправленно созданной проблемы. Между тем, хотя речь идет, разумеется, в первую очередь о нашем конкретном случае, на его примере хорошо виден уровень правовой культуры израильского истэблишмента. Тот, кто способен пренебречь элементарными человеческими правами в деле Игаля Амира, не окажется на страже законности и в других случаях, а в результате беззаконие может коснуться любого члена общества.

Но общество молчит. И в этом молчании общества заключена истинная угроза ему самому, угроза несравненно более серьезная, чем та, о которой говорится в нелепых измышлениях прокуратуры и ШАБАКа

"Вести", 19.05.2005

Страница Л. Тримбовлер

С. Рон Выбор Ларисы

Hosting by