Моше Фейглин

Там, где нет людей...

Глава девятая

В начале пути никто не мог определить действительный потенциал нашего движения – маленький Давид, идущий против Голиафа. Но сейчас, после двух успешно проведённых операций всеизраильского масштаба, " наверху" сочли " Зо арцейну" реальной угрозой, а СМИ измышляли о нас всяческие небылицы.

К тому времени я уже понимал, что ещё одно столкновение с грубостью и насилием властей нас, как движение, прикончит и парализует у людей всякую готовность к продолжению демонстраций протеста. И всё-таки решил не изменять тактики. Это было похоже на укрепление захваченных позиций в целях обороны, своего рода упрямство – то есть именно те качества, которые и привели меня туда, где я сейчас находился, но ставшие помехой во вновь создавшейся реальности. Психологическое давление было огромным, надежды заоблачными. Я не хотел нарушать правило, которое сам же установил: не испрашивать разрешения у полиции. Я остался верен этому прежде всего потому, что в своей борьбе изо всех сил старался опираться на принципы, а не идти на поводу у здравого смысла.

Мы решили устроить массовую сидячую демонстрацию в Иерусалиме, на площади Франции, недалеко от дома главы правительства. За некоторое время до её начала наши люди включат автомобильные сирены в разных частях страны – в память павших от рук террористов со времени подписания Норвежских соглашений. На две минуты. Как в Йом ха-Зикарон. Говоря проще – мы собирали людей в одном месте и давали полиции время подготовиться к нападению на нас с присущей ей свирепостью.

Простая логика подсказывала, что этого нельзя делать ни в коем случае. Но против этой правильной и трезвой логики стояла наивная вера в то, что когда тысячи людей, сознательно и самоотверженно, ради своих идеалов готовы быть избитыми полицией, не проявляя при этом никаких признаков сопротивления, – такая самоотверженность должна в конце концов победить. Ведь это именно то, что произошло с Мартином Лютером в Америке... Разве нет?

Как всегда перед крупной операцией, мы решили устроить большое собрание. С характерным для нас нахальством мы выбрали для этой цели... Биньяней ха-Ума (Дворец нации) – самое " государственное" место, которое только смогли сыскать. Дирекция зала не могла поверить, что это серьёзно – зал на 2500 мест не заказывают за неделю до события! Обычно об этом договариваются за год до срока. Но наш со Шмуэлем опыт вселял в нас уверенность, что за неделю мы управимся.

Конечно, были проблемы. " Аруц 7" , существовавший под постоянной угрозой закрытия со стороны министра связи Шуламит Алони, не мог позволить себе оказать нам открытую поддержку и отказался передать в эфир сообщение о съезде. В нашем распоряжении оставался старый и верный способ: вывешивание объявлений на улицах. Ну и, конечно, упоминание о предстоящем съезде во всех даваемых нами интервью. В этом последнем я к тому времени стал большой мастер.

Итак, мы сняли зал и приступили к работе, которая закончилась через 5 дней большим успехом. Как и прежде, зал был переполнен и люди стояли в проходах. Мы пригласили на съезд все внепарламентские организации и движения протеста.

Незадолго до начала меня спросил корреспондент газеты " Давар ришон" :

" Ты не считаешь, что вы потерпели поражение?"

Я не понял: " В чём? Зал переполнен..."

"Верно, – ответил он, – но ведь здесь одни религиозные" .

Это было не совсем точно, но в целом верно: большинство составляли люди в кипах.

Я вложил в свой ответ всё, что думал на этот счёт. Он отражал очень важную часть моего мировоззрения:

– Не мы потерпели поражение, а вы.

– Почему мы? – Потому что не пришли.

В более распространённом виде мой ответ выражал следующее: мы включаемся в исторический процесс и перестаём быть его придатком. Отныне успех или провал наших действий определяется не тем – сумеем мы или нет привлечь вас на свою сторону, но насколько мы сами, своими силами, сможем влиять на ситуацию. Сознание того, что мы лишь пассивное приложение к историческим событиям, глубоко засело в нас, въелось, как в кожу чесотка. Бывали случаи, что во время демонстраций люди снимали кипы в жалкой попытке создать впечатление, что количество " светских" участников правых демонстраций больше их истинного числа.

Этот своеобразный комплекс неполноценности, конечно же, ощущался всеми, и вопрос корреспондента " Давара" , при всей своей провокативности, был основан именно на нём. В его глазах я был просто ещё один " правый-митнахель-кипа сруга" , пытавшийся изменить сложившееся соотношение сил в свою пользу. Ему и в голову не могло прийти, что он видит перед собой таких же израильтян, но рассматривающих себя в качестве альтернативы происходящему. Разве на каком-нибудь форуме " Шалом ахшав" он сказал бы: " Вы потерпели неудачу, потому что среди вас нет религиозных" ?

Мой ответ отразил существенное различие между " Зо арцейну" и нерелигиозными движениями, которые пошли за нами, почувствовав освежающий вкус свободы. Это различие настораживало старый поселенческий истеблишмент, атаковавший нас справа, и особенно истеблишмент левый, почуявший серьёзную опасность и атаковавший нас слева – и ещё как атаковавший.

* * *

Присутствующие расходились в приподнятом настроении, видя, что нас так много. Одна женщина спросила: " Я не понимаю, почему мы должны разрешать полиции бить нас" . " Потому что наше орудие – непротивление" , – ответил я ей. На " десерт" присутствующим были розданы постеры – увеличенный снимок громилы-полицейского в борцовских перчатках, наносившего удар по искажённому от боли лицу юноши. В правом верхнем углу под большим вопросительным знаком было написано: " Кому он знаком?" Внизу – " Всех, кто знает этого жлоба, просим сообщить данные о нём по факсу в “Зо арцейну”" . И номер факса. Постеры следовало расклеить или вывесить в людных местах.

" Именно в этом и состоит наша сила, – объясняли мы. – Мы не хотим и не собираемся бороться с полицией. Полицейскому, который увидит себя на этом снимке, будет стыдно смотреть людям в глаза" . Мы полагали, не без основания, что среди присутствующих есть немалое число полицейских соглядатаев и людей ШАБАКа. (И действительно, одним из свидетелей по нашему делу проходил полицейский сыщик по имени Карни, записавший речи выступавших на съезде. Он рассказывал, как ему удалось это сделать. Позднее материал был распечатан и представлен суду. Таким образом израильская полиция проделала для нас полезную работу: увековечила съезд " Зо арцейну" в Биньяней ха-Ума.)

В тот период царило полное взаимопонимание между армейской и полицейской олигархиями, руководством ШАБАКа и левой властью. (В причины этого феномена я здесь вдаваться не буду.) Всем нам было ясно, что прослушиваются тысячи телефонов, и много анекдотов гуляло на эту тему. Некоторые из нас, поднимая телефонную трубку, начинали с традиционного приветствия радио- и телетрансляций: " Шалом ле-маазиним!" – " Привет слушателям!"

Я прекрасно понимал, какой опасности подвергаю людей. Единственная надежда была на то, что полицию остановит боязнь общественного мнения.

Я сообщил корреспондентам точное место сбора, а демонстрантам рекомендовал идти с завязанными над головой руками (те, кто хотел и был на это готов, мог завязать и глаза).

В тот же вечер были расклеены постеры, и имя полицейского громилы передавалось из уст в уста. Психологическое давление было ещё одной попыткой удержать полицию от насилия. Оно также не имело успеха.

Психологическое давление было использовано в свою очередь и полицией с помощью услужливых средств массовой информации, чтобы запугать людей. В выступлениях Главного инспектора полиции и других высоких чинов звучала недвусмысленная угроза и обещание ввести в действие крупные силы. Широко демонстрировались средства для разгона демонстраций; телевизионные каналы вели свои передачи непосредственно из оперативного штаба, и кодовое название направленной против нас операции подчёркивалось особо:

" Махоль ха-шедим"

* * *

Демонстрация была назначена на среду 13.9.95. Напротив Бейт-Агрон я встретил Шушану Хилкиягу – человека известного среди иерусалимских старожилов, муж которой погиб в одной из войн Израиля. Она ехала в машине по улице Гиллель, и я присоединился к ней. Сейчас должна быть сирена... К моей радости, машины остановились, водители гудели в течение двух минут без перерыва, а пассажиры вышли и стояли в молчании.

На улице Кинг Джордж движение было перекрыто, и я продолжил свой путь пешком. Множество людей шли по направлению к площади Франции и несли плакаты с надписью " Зо арцейну" . Многие демонстративно держали связанные руки над головой. (На некоторых были даже противогазы – от слезоточивого газа и " дурного глаза" .) По дороге я встретил Михаэля Пуа, и мы пошли вместе по тротуару вдоль улицы Кинг Джордж. Вот уже и видна площадь.

Силы полиции были поистине огромны. Казалось, что её собрали сюда со всей страны, чтобы поставить тесно плечом к плечу.

Внутри города и на ведущих к нему дорогах стояли заслоны, и каждого, кто выглядел, как потенциальный демонстрант, задерживали немедленно. То, что несколько тысяч человек сумели всё-таки добраться до площади, само по себе достойно удивления. (Спустя примерно два года один крупный полицейский чин красочно живописал мне в частной беседе – страх, каким была охвачена израильская полиция с появлением на политической арене " Зо арцейну" , и истерическую реакцию на каждые наши действия.)

Тротуар был отделён от проезжей части четырьмя плотными рядами полицейских. Я очутился среди нескольких сотен растерявшихся людей, зажатых между стеной полиции и стеной отеля. Я крикнул, чтобы все посмотрели на меня и сделали то же, что и я. Поднял над головой связанные руки, повернулся лицом к полицейским и начал продвигаться по направлению к проезжей части. Остальные последовали за мной. Впрочем, мы ничего не могли этим достичь: число полицейских во много раз превышало число демонстрантов. Нас тут же отпихнули назад. Ещё несколько попыток... Наконец, меня подняли и " с почётом" препроводили в полицейскую машину.

Вплоть до моего ареста полиция вела себя достаточно сдержанно. С этого момента начался разгон демонстрантов с применением крайних мер – конной полиции и брандспойтов с красящей жидкостью. Главной мишенью были фото- и видеокамеры.

Из показаний свидетеля Менахема Блоха:

– Расскажите о себе.

– Сейчас я пенсионер, но ещё два года назад был старшим преподавателем в университете Бар-Илан. Английский язык.

– Расскажите суду, что произошло с Вами на площади Франции.

– Я присутствовал на съезде в Биньяней ха-Ума и видел там постер, где полицейский избивает человека. Это произвело на меня очень сильное впечатление, и я решил, что когда пойду на демонстрацию, обязательно захвачу с собой камеру, чтобы потом можно было подать жалобу. …Я стоял на тротуаре, как и тысячи других. Были такие молодые, которые пытались с него сойти. Когда полиция приступила к разгону, они убежали во дворы, но полицейские погнались за ними следом, и я видел, как в одном из дворов их стали избивать. Тогда я вытащил камеру и начал снимать. На меня набросились, били и пытались повалить на землю. Я почувствовал, как у меня вырывают аппарат (он был надет на шею). Я понял, что он-то и является причиной обрушившихся на меня ударов. В конце концов я как-то сумел от них вырваться и убежать, и по дороге говорил себе: " Менахем, ты уже достаточно сделал в своей жизни. Хватит. В 70 лет удостоился впервые в жизни быть избитым – и именно полицией Израиля. Хорошо. Довольно. Домой" .

Я уже порядочно отдалился от места и шёл, задумавшись. И тут наткнулся на ещё одну группу полицейских, сидящих под деревом. По моему виду они поняли, откуда я иду, и стали искать предлог, чтобы меня ударить. Я сказал им, что иду домой, но это не помогло. Один из них подошёл ко мне сзади, схватил за шею, толкнул и отшвырнул. Всё.

Действия полиции объяснялись отнюдь не необходимостью очистить путь для проезда транспорта, а желанием наказать участников демонстрации. Избивали тех, кто стоял на тротуарах. И тех, кто был внутри дворов. Одна хрупкая девушка находилась даже не во дворе, а под крышей первого этажа (дом на столбах), когда туда, т.е. в прямом смысле на территорию дома, въехали конные полицейские. Один из них зажал кисти обеих её рук в своей руке и, не слезая с лошади, поволок девушку вдоль по улице. На суде её сестра Михаль Меламед описала эту картину, которую видела собственными глазами.

Михаэль Пуа получил удар в голову, и лицо его было залито кровью. Струя воды, направленная в демонстрантов, по ошибке попала в столб светофора и повалила его. Можно представить, как это действует на человека.

Пожилая женщина, стоящая одиноко в углу площади, подверглась нападению двух конных полицейских, которые били её дубинками, затем бросили на дорогу и оставили лежать в луже цветной воды. Эта сцена попала в объектив телекамеры 1-го канала, и её даже показали в программе " Мабат" , но Хаим Явин от вопросов воздержался. СМИ вместо того, чтобы рассказать о том, как нас били, именно нас изобразили " бесчинствующей толпой" . Особенно постаралась газета " Едиот ахоронот" , которая крупным шрифтом сообщала сведения, полученные из " заслуживающих доверия полицейских источников" : " “Зо арцейну” подозревается в использовании особых групп для нападения на полицейских (?)" .

Сотрудничество ангажированных средств информации с полицией выхолащивало демократические основы государства и препятствовало самой возможности возникновения движения пассивного гражданского неповиновения, поскольку лишало его всякого смысла. Израиль времён Рабина настоящей демократической страной не был.

Кроме того, мы думали, что наши поднятые над головой связанные руки, зафиксированные телекамерами и переданные СМИ, предотвратят бесчинства полиции. Мы ошиблись. И по-крупному.

В ходе судебного процесса обвинение согласилось с тем, что движения пассивного гражданского неповиновения обычно приводят в своих странах к более высокому уровню правления и морали, к нормализации и оздоровлению режима. Но – подчёркивало обвинение – " Зо арцейну" не может рассматриваться в качестве подобного движения, в его положительном и демократическом аспекте, поскольку такие движения имеют место лишь в странах с отсталыми, недемократическими режимами.

В своей защитительной речи я специально остановился на этом пункте: " Странно, что обвинение оперирует утверждением, не имеющим ни малейшего основания в истории. Разве США времён Мартина Лютера Кинга являют собой пример демократически отсталой страны? Или Англия, против которой боролся Ганди? Франция времён студенческих волнений? Верно, известен случай, когда и при тоталитарном режиме была предпринята попытка пассивного противостояния властям. Китайскими студентами на площади Тянь-ань-Мень. И – ко всеобщему удивлению – им это удалось... на некоторое время. В течение нескольких недель большой мир считал, что и в недемократической стране возможно такое...

...В Израиле мы хотели устроить демонстрацию на площади Франции. Мы полагали, что живём в демократической стране. ...Конечно, у нас нет диктатуры. Но и настоящей демократии тоже нет. И вам, уважаемые господа судьи, сейчас решать – в какую сторону развиваться израильской демократии" .

* * *

Я был посажен на неделю под домашний арест, и судья приказал отключить у меня телефон. Вдруг я оказался занят уборкой дома и другими домашними делами и всем объяснял, что судья приговорил меня к принудительным работам у Ципи.

Телефон, однако, не отключили: полиции и ШАБАКу было важно прослушивать все мои разговоры. Дошло до того, что однажды в беседу вмешался напрямую следователь из ЯХАП* – милый парень по имени Офер Гамлиэль.

Против моего дома постоянно дежурила машина, и несмотря на все попытки отнестись к этому с юмором или полностью игнорировать, – невозможно было отделаться от мысли, что в ситуации есть что-то орвелловское, что " старший брат" следит за каждым моим шагом. Почтовые отправления всегда приходили открытыми – даже приглашения на дни рождения, получаемые детьми, проходили цензуру.

Вмешательство в нашу частную жизнь особенно тяжело было для Ципи. Мы знали, что ШАБАК обладает возможностью внедрить в дом аппараты не только для прослушивания, но и для просматривания. И, по-видимому, они так и сделали. Приборы эти миниатюрны, обнаружить их нелегко. Правда, они способны передавать изображение лишь на короткое расстояние, поэтому сыщики и сидели на улице у нашего дома долгие часы. Этот большевистский приём, с использованием тоталитарных средств подавления законной оппозиционной борьбы, ещё раз выявил истинную сущность власти, её слабость и полный отрыв от народа, которым она правит. Он лишний раз подтверждал правильность моих исходных позиций – даже если плата за них была не из приятных.

Некоторое время спустя я почувствовал, что ШАБАК " слез" с нас и переложил бремя слежки всецело на полицию. Видимо, наконец поняли, что движение наше чисто политическое и открытое, а никак не подпольное. Ребята из ЯХАП вынуждены были свою работу продолжить, потому что получили на то указание от самого юридического советника главы правительства Михаэля Бен-Яира. Им следовало собрать материалы, которые дали бы возможность прокуратуре выдвинуть против нас обвинение совершенно особого рода: призыв к мятежу.

Мой недельный домашний арест выпал на " асерет ямей тшува" – десять дней покаяния, предшествующих Судному Дню. Ежедневно у меня в доме собирался " миньян" * для " шахарит" – утренней молитвы и " слихот" – молитвы о прощении. И вот, в последний день моего заключения, в ишув прибыл батальон частей ЯСАМ в сопровождении детективов на двух машинах. Они " очистили" мой дом и ряд других домов от всякого печатного и написанного от руки материала и увезли меня, Шмуэля и ещё некоторых людей в Петах-Тикву – на допрос в ЯХАП.

* * *

...После разгона демонстрации на площади Франции мы поняли, что с массовыми протестами покончено. СМИ, некогда проявлявшие к нам интерес, выровняли свою линию в соответствии с рабиновским пониманием политкорректности. Единственное, что нам оставалось: по возможности не растерять былой авторитет. Мы устраивали небольшие акции, чтобы хоть как-то сохранить на малом огне остатки прежнего боевого духа в ожидании более подходящего часа. В обществе относились к нам по-прежнему с большой симпатией.

Мне не давала покоя мысль, что на нас наклеили ярлык поборников насилия, бесчинствующих хулиганов, и я всё время раздумывал над тем, как это удачнее опровергнуть. Хорошо бы устроить нечто такое, что подняло бы полицию на смех – даже в глазах тех, кто с нами не согласен.

Было время осених праздников, приближался Суккот. Группа олим из Франции, некогда принимавших участие в тамошних студенческих протестах против войны в Алжире, а ныне присоединившихся к нашему движению, предложила оригинальный план: привезти в Иерусалим стадо овец, нарядить в майки " Зо арцейну" и заставить столичную полицию на глазах у всех за ними гоняться.

До сих пор мы всё готовили открыто. Я знал, что мой телефон прослушивается 24 часа в сутки (по-видимому, и сейчас), и придерживался тактики " бить подобное подобным" . Любую написанную мной бумажку я немедленно рассылал во все стороны, заставляя приставленные ко мне " тени" гоняться за призраками. На этот раз мы поступили иначе и держали всё в тайне, чтобы не дать полиции ликвидировать до времени наш замысел. В секрете держалось и каждое отдельное действие: доставка стада в центр столицы; кто, где и как будет его " обряжать" ; организация одновременной демонстрации; приглашение корреспондентов СМИ... Всё это было не так просто. Позднее мы узнали, что полиция всё-таки что-то учуяла и на всякий случай сконцентрировала силы внутри города и на подъездных дорогах.

...На улице Кинг Джордж, против Машбира, наши люди присоединились к дежурившей там вахте протеста. Они держали плакат с надписью: " Рабин ведёт нас, как стадо, на убой" . Всем её участникам заранее были разосланы факсы (постоянными абонентами моего факса были, как минимум, 10 человек из полиции и ШАБАКа) с указанием ни в коем случае не перекрывать никаких дорог. Об этой вахте было сообщено также корреспондентам, и, хотя сама по себе она их не интересовала (подобные протесты ими просто " не замечались" ), участие в ней " Зо арцейну" сулило, как всегда, " что-нибудь интересное" .

Симпатизирующий нам крестьянин с юга страны привёз в Иерусалим стадо овец, и в тихом переулке мы его встретили. Быстро напялив на каждую овцу майку " Зо арцейну" , мы подогнали стадо к задней стене здания Машбира и выпустили в узкий проход с лестницей, который выходил прямо к площади у центрального входа с улицы Кинг Джордж. Наши люди с лозунгом " Рабин ведёт нас, как стадо, на убой" уже стояли там, когда, на глазах у ошарашенных полицейских, ожидающих появления " кипот сругот" и израильских флагов, на площадь выплеснулось овечье стадо. Полиции пришлось " очищать" одну из центральных улиц столицы от овец, гоняя несчастных от одного края тротуара к другому.

Я стоял у вахты. Фотографы устремились в погоню за живым материалом. Всё это выглядело неимоверно смешно: злые полицейские, создающие излишний шум средства связи, противоречивые команды, овцы, " заявляющие" о своей готовности (так написано на майках) быть арестованными во имя Родины и между тем выискивающие в трещинах тротуара немного травы – пощипать...

Все передачи новостей рассказывали об этом, и страна покатывалась со смеху – правые и левые вместе. Агрессивный облик нашего движения несколько померк...

* * *

В то время мы готовили ещё одну, хотя и немногочисленную, но серьёзную демонстрацию. Рабин должен был выступить с речью на международной конференции по экономическим вопросам в Биньяней ха-Ума. Решено было воспроизвести действие, широко применяемое в демократических странах различными движениями протеста. Мы намеревались несколькими парами проникнуть в зал и приковать себя к креслам наручниками. Когда Рабин начнёт свою речь, первая пара введёт в действие принесённую с собой миниатюрную газовую гуделку (работает около минуты), чтобы помешать ему говорить, а затем громко, на весь зал, выкликнет слова протеста против " мирной" политики правительства. Охрана, естественно, бросится их выводить. Минут 10 займёт освобождение от наручников и ещё 5, пока присутствующие успокоятся и глава правительства сможет продолжать свою речь. Тут наступит черёд другой пары, и всё повторится сначала. И так далее. В тот вечер Рабину не дадут выступить так, как он предполагал, а делегаты конференции возвратятся к себе на родину, понимая, что отнюдь не весь народ поддерживает действия своего правительства, как оно это утверждает.

Рабин был человек слабый. Он терял самообладание крайне быстро. Мы хотели, чтобы в этом убедились и люди, собравшиеся здесь со всего света. И так было.

Во время подготовки к этому акту меня пригласили выступить в программе " Пополитика" . Я уже не раз получал от них приглашение, иногда соглашался, иногда – нет. Лично Дана Маргалита я очень уважал. Левый, как все они, он признавался в этом открыто, стараясь в то же время сохранить имидж профессионала. Иногда мне даже казалось, что он пытается сделать эту каннибальскую программу несколько более сбалансированной.

Данный выпуск " Пополитики" был посвящён проблеме насилия, ясно было, в качестве кого меня туда зовут. Ещё ни разу мне не дали выступить с объяснением причин, которые вывели сотни тысяч людей на улицы. Однажды я был приглашён туда после убийства араба в Халхуле (как представитель убийц, понятно). ШАБАК утверждал, что это дело рук поселенцев из Кирьят-Арбы. По счастью, по дороге в студию я узнал, что речь идёт об убийцах-арабах, а евреи тут ни при чём. Благодаря этому я сумел в передаче в прямом эфире перевернуть вверх дном кастрюлю с заранее заготовленным редакцией варевом.

Принимать участие в этой программе (как и вообще в играх СМИ), на первый взгляд, полная глупость. И действительно, многие деятели правого лагеря принципиально от этого отказываются. Я же не мог позволить себе такой роскоши и был обязан использовать любой путь, чтобы дойти до широкой публики. К тому времени я, в свою очередь, научился по-своему манипулировать СМИ и извлекать из них пользу, вовремя нейтрализуя направленное на меня жало. Довольно скоро я заметил, что журналисты опасаются брать у меня интервью в прямом эфире. Но и сегодня я предпочитаю именно этот способ.

* * *

Перед тем, как я отправился на студию в присланной за мной машине, Шмуэль сказал мне:

" Плевать я хотел на то, о чём ты там будешь трепать языком, но ты должен сказать, почему мы отказываемся принимать участие в переписи населения, иначе в том, что ты туда едешь, нет никакого смысла" .

Перепись населения должна была начаться примерно через месяц. Заявленное во всеуслышание недоверие к правительственным учреждениям и демонстративный отказ от участия в переписи граничили с лёгким нарушением закона. Мы решили обратиться к обществу с призывом не участвовать в этом мероприятии правительства, но, как всегда, у нас была проблема с распространением информации: не было денег, чтобы эти призывы печатать. Следовало использовать враждебные нам каналы СМИ, чтобы из них люди узнали, чего мы этим добиваемся.

" Я хочу, – продолжал Шмуэль, – чтобы ты взял с собой бланк, который разослал гражданам центр по переписи, и порвал его при всех перед телекамерами. Я позабочусь обо всём, что требуется для акции в Биньяней ха-Ума, а ты разорвёшь бланк в программе “Пополитика”, чтобы это видел весь Израиль" .

...По дороге в студию у меня было время подумать, как это сделать. Я не мог просто так, ни с того ни с сего, вдруг вытащить и порвать бланк. Только как ответ на какой-нибудь заданный мне вопрос... Но на какой?

..." Пополитика" шла, как обычно. После ряда гневных и обличительных филиппик со стороны левых, Дан Маргалит обратился ко мне:

– Ну, что ты на это скажешь? Вы же главные зачинщики беспорядков.

– Глупости, – ответил я.

– Поясни, – потребовал Маргалит.

– Мы выступаем против любого проявления насилия. Мы даже готовы пойти на нарушение закона, если это необходимо, но на насилие – никогда.

Своим ответом я устроил Маргалиту ловушку. Надеясь меня запутать,он произнёс то, чего я только и ждал:

– Приведи пример.

– Пожалуйста, – ответил я. – Отказ от участия в переписи населения – акт противозаконный. Но мы не доверяем порядочности нынешнего правления, не доверяем тому, что наши личные данные, которые мы внесём в этот бланк, будут держаться в секрете. Поэтому мы отказываемся участвовать в подобном действе. Вчера я получил бланк для заполнения, и вот, что я с ним делаю...

Я вытащил бланк и порвал его перед телекамерами.

Маргалит понял, что я " использовал" его, а не наоборот. Я видел, как он разозлился. И даже полтора года спустя, когда меня вновь пригласили на " Пополитику" , он припомнил мне этот случай.

* * *

Для проведения акции в Биньяней ха-Ума Шмуэлю нужно было достать 8 газовых гуделок и 16 пар наручников. С наручниками вышла загвоздка: во всех магазинах требовали удостоверение работника службы безопасности. Приближалось время наступления субботы. Рабин будет выступать завтра вечером... Что делать? И тут выяснилось, что это дитя Нью-Йорка знало о жизни кое-что такое, что мне и в голову не могло прийти.

...Сгорая со стыда, с красным лицом, цицит развеваются по ветру, последние ивритские слова начисто улетучились из памяти, – он твёрдым шагом вошёл в одну из тех сомнительных лавок, где торгуют различными приспособлениями для улучшения интимных отношений, в которые вступают " он" и " она" , и, опустив глаза, сказал продавцу: " Мне нужны 16 пар металлических наручников" .

Не говоря ни слова, продавец снял с полки блестящие стальные наручники. 16 пар. " Это для политических демонстрантов" , – промямлил Шмуэль, торопливо отсчитывая деньги.

" Да, да, – равнодушно ответил продавец, – все так говорят" .

И обратился к следующему покупателю.

* * *

Операция в Биньяней ха-Ума прошла, как было задумано, хотя ШАБАК узнал о ней – по-видимому, из перехваченных разговоров. Часть наших людей задержали, но пяти парам всё-таки удалось проникнуть в зал. Их не смогли " вычислить" даже и тогда, когда Рабин театрально объявил, что " хочет видеть лица присутствующих" , в зале включили полный свет, и охрана шарила глазами по рядам.

Во время " представления" первой пары Рабин сохранял хладнокровие. К тому же охрана была наготове и менее чем через 10 минут порядок был восстановлен. Он вновь начал говорить, но, спустя 2 минуты, в другом конце зала повторилось то же самое. На этот раз лицо Рабина побагровело и на шее вздулись жилы. Он начал выкрикивать бессвязные фразы то ли про " каханистов" , то ли что-то другое в этом роде.

В Америке и Европе главы государств к подобного рода манифестациям привычны и принимают их как неотъемлемую часть демократических традиций свободного мира. " Хиппи" 60-х и 70-х годов и " зелёные" 80-х и 90-х ставили руководителей своих стран в положение куда более щекотливое. Но сын " красной Розы" (так называли Розу Коэн, мать Рабина) такого языка не понимал, поскольку настоящая демократия всегда оставалась для него чуждой. Ему бы чуть-чуть подумать, сесть спокойно на краю сцены и пригласить присутствующих вместе досмотреть " представление" , лишив тем самым последнее всякого смысла; продемонстрировать гостям, как в Израиле, при его, Рабина, правлении, реализуется свобода слова, и еще более укрепить тем своё положение...

Мы ни минуты не сомневались в том, что Рабин так поступить не может. Если бы речь шла о человеке типа Йоси Бейлина, я бы никогда не осмелился на подобный шаг.

...Можно хорошо подготовить операцию и хорошо её провести. Можно пригласить репортёров, чтобы осветили это в прессе. Но в дополнение ко всему нужна удача. Таков был ещё один урок, который я тогда получил. ...В ту ночь прошёл первый дождь, и автобус, идущий из Иерусалима в направлении Йерихо, свалился в пропасть. Многие трагически погибли. Газетные заголовки были заняты описаниями катастрофы, и наша акция не стала известна широкой публике.

* * *

В конце концов израильскому правительству почти удалось устранить " Зо арцейну" из политической жизни, но внутреннее давление в обществе никуда не делось. Оно лишь усилилось.

Тем не менее, действия " Зо арцейну" и других движений протеста, продолжавшиеся пусть и без прежнего размаха, сделали своё дело, и правительство Рабина стало " терять высоту" . Его личная популярность стремительно падала и, судя по опросам общественного мнения, намного уступала лидеру оппозиции. И тогда правящая партия решила организовать дорогостоящее и хорошо срежиссированное мероприятие, широко разрекламированное всеми средствами массовой информации, – грандиозный митинг на площади Царей Израилевых в Тель-Авиве в поддержку мирной политики правительства. Необходимо было показать, что именно левые силы широко представлены в израильском обществе, а правый лагерь опирается лишь на насилие. Для этой благородной цели был выбран следующий девиз:

" Да – миру, нет – насилию!"

(" Кен ле-шалом, ло ле-алимут!" )

Я тогда не мог взять в толк: о каком насилии они говорят? Находясь в эпицентре антиправительственных манифестаций, я видел насилие лишь со стороны властей... Сегодня мне многое понятно.

...Десятки автобусов доставят отовсюду киббуцников и арабских жителей страны, чтобы до предела заполнить площадь. Великая ложь, что народ Израиля с Рабиным, будет широко освещаться телевидением...

И эта ложь возмущала многих. Люди звонили мне и спрашивали, что я намерен предпринять. Но я был решительно против устройства каких-либо демонстраций во время митинга. (Всё же несколько десятков человек стояли там с краю в знак протеста.)

Моя интуиция мне подсказывала, что обязательно будет предпринята какая-то попытка дискредитации правого лагеря, идентификации его с насилием. Иначе зачем этот странный лозунг (" Нет насилию..." )?

Чем дальше я думал об этом, тем более обоснованным казалось мне предположение, что здесь кроется какой-то агитационный трюк. Я бы предпочёл, чтобы " правые" не присутствовали там вообще.

" Это их спектакль, – объяснял я, – правительство, которое организует манифестацию в собственную поддержку, только доказывает этим свою слабость. Оставьте их в покое. Они близки к концу" .

Так бы и случилось, если бы молодой парень из Герцлии с ужасающим хладнокровием не убил Рабина и тем смешал все карты.* Убийца отнял жизнь у Рабина-человека, но этим актом придал политике покойного такую жизненную силу, такой мощный размах, о котором левые могли только мечтать. Отныне уже не будет никаких протестов, даже самых невинных, против политики " мирного процесса" . Амир спас левый лагерь. Нет большей лжи, чем утверждение, что спустя год Нетаниягу победил на выборах " благодаря" Игалю Амиру. Нетаниягу победил вопреки.

С убийством Рабина началась разнузданная кампания подстрекательства, какой страна ещё не знала, – против всех, кого можно было заподозрить в преданности Стране Израиля. Людей допрашивали по поводу рассказанных анекдотов, солдат в кипах высаживали из машин, отказываясь подвезти. В те дни вообще казалось, что лучше появляться на улице без кипы... В любом месте можно было услышать грубые выпады в адрес религиозных и даже наткнуться на акты вандализма. В маленькой стране, где " все знают всех" , маккартизм выглядывал буквально из каждого угла. Идолом СМИ стала в то время вдова Рабина, которая прямо обвинила лидера оппозиции Биньямина Нетаниягу в убийстве мужа, провозгласив, что с его пальцев капает кровь. Все, кто был не согласен с политикой покойного (не говоря уже о тех, кто противодействовал ей активно), объявлялись пособниками убийцы.

Особенно яростным нападкам подвергся университет Бар-Илан, где учился Игаль Амир. Студенты, которые в прошлом резко высказывались против Рабина, были отчислены из университета. Среди таких выброшенных за борт был новый репатриант из Америки Ицхак Ньюмен, живший в стране один, без семьи. Несмотря на все его мольбы и раскаяние, никакой другой университет не согласился его принять. Он впал в депрессию и покончил с собой. Немногие провожали его в последний путь: прилетевшая на похороны единственного сына мать, мы со Шмуэлем и ещё несколько человек.

Словно открылись шлюзы, и потоки сточных вод – ненависть, какой страна не знала со времён " Сезона" , затопили улицы. Об устройстве демонстраций не могло быть и речи. Ни малейшей возможности не осталось воспрепятствовать победному шествию " мирного процесса" . За короткий срок Шимон Перес передал под власть Арафата 7 городов и значительную часть территории Шомрона, снабдил палестинскую армию израильскими автоматами – не встретив ни малейшего сопротивления внутри страны.

Не прошло и года, как палестинские солдаты нашли эффективное применение израильскому оружию, открыв огонь по солдатам ЦАХАЛа и убив 16 человек.