Майя Каганская

Покров над бездной

О книге «Покрывало Моисея. Еврейская тема в эпоху романтизма»

Каюсь: будущее меня мало занимает, я равнодушна к потомкам. Достоверно о будущем я знаю только то, что это время в котором меня не будет. А в остальном, - так грамматическая утопия, пустота, без видная и бесформенная, ворох неисписанной бумаги, чистый диск.

Зато с прошлым работать одно удовольствие, особенно для филолога, ибо прошлое – это нарратив, прочно сбитый текст со своей завязкой, кульминацией и развязкой. Если, конечно, смотреть с конца. А это проще простого: ведь будущее прошлого – это наше настоящее.

Поэтому предки несравненно интересней потомков: я знаю, из какой исторической глины они слеплены, я могу воссоздать их образ жизни, повадки, облик, ментальность.

Разумеется, речь идет не о предках вообще, но моих собственных и впридачу, - едва ли не двух третей современного мирового еврейства.

Я избегаю генетической мистики, в особенности же не верю в передачу наследственности на большие расстояния, километражем эдак в пару тысячелетий. Конечно, приятно чувствовать себя потомком царя Давида, Маккавеев или хотя бы достойных судей, судящих да радящих по закону и понятиям о справедливости прямо под первобытным израильским небом, в тени олив и сикомор, в окружении благоговейной толпы соплеменников и запахов мяты и душицы.

Только ведь и это – утопия, сионистская утопия…

Вот я и вижу своего прямого и не такого уж далекого предка на фоне насквозь промокшего пейзажа с тусклым небом, хлюпающей землей и заплаканными деревьями…

В лапсердаке, видавшем виды, шапке из вылезшего меха, с испуганной спиной и лотком в окоченевших руках. Он не оживляет этот угрюмый ландшафт, - скорей растворяется в нем.

Тем не менее, - и я это ясно различаю, - он в приподнятом настроении: ведь он успевает вернуться в родной дом к пятнице. Еще немножко, еще чуть-чуть, один-два перелеска, неглубокое болотце, и он – у себя: над оврагом пригорюнилось местечко под каким-нибудь неблагозвучным названием, «Жабы», например…(Родина семейства Жаботинских). Да отчего же все так печально?, - спросите вы. Неужто, порывшись в веках, нельзя найти картинку поотрадней? Ну, уж нет: мой предок потому и мой, что мы с ним ягодки одного поля – русского…

Мы с ним оказались здесь недавно, в качестве непрошенного довеска к расчлененному на три части благородному телу Польши после ее первого раздела.

В этих понурых широтах рассветные сумерки русского еврейства неотличимы от вечерних.

Об их изначально невыносимом положении написаны десятки и десятки сотен книг: демография, экономические условия, преследования, притеснения, ограничения, наветы, погромы – и т.д., и т.п.

Какую-то малость из этого моря скорби я в свое время выловила, и – остановилась: … как ни у одного другого народа, существование евреев само по себе, в себе и для себя так разительно не отличается от его отражения в восприятии окружающего мира. Тут, воистину, вопреки всем законам оптики, угол падения равен углу искажения.

Но почему, зачем, во имя чего искажается, дробится, плющится поставленный перед зеркалом образ? – Вот в чем вопрос.

И я, наконец, получила ответ. Нет, я не рылась ни в библиотеках, ни в каталогах, ни в книжных развалах и не шлялась по интернету в поисках подходящих сайтов.

Вместо всего этого я прочитала только одну книгу: «Покрывало Моисея. Еврейская тема в эпоху романтизма».

… 22-го июня 1812-го года Наполеон перейдет русскую границу в районе польской реки Неман и вторгнется в безнадежные пространства скифской империи.

(Ровнехонько через 129 лет, месяц в месяц, день в день, ту же русско-польскую границу перейдут войска рейха. Тут бы и заделаться мистиком, кабы не сознательно «процитировав» Наполеона, Гитлер бросил вызов судьбе: дескать, вошел я так же, но уйду – иначе.

Однако, Россия под псевдонимом «Советский Союз», выиграет и эту, 2-ую после Наполеона, Великую отечественную войну).

Итак: 22-го июня 1812-го года Наполеон еще ничего не знает не только о своем грядущем поражении, но и о том, что в ближайшие два века ему предстоит вести двойное существование: одно – на страницах истории, другое – на страницах романа «Война и мир», где он тоже проиграет, но уже не русскому оружию, а русскому перу: ему, герою Аустерлица, покорителю европейских столиц и египетских пирамид, гражданскому устроителю пост-феодальной Европы («кодекс Наполеона»), любимцу Байрона и Гете, - упрямый русский граф откажет в праве даже на самое скромное величие. Он сведет его к толстым ляжкам и куриной слепоте в отношении «движущих законов истории», как выражались марксистские классики.

Такое же двойное существование в эту эпоху ведут сыны Израиля, только прямо противоположное наполеоновскому: в реальности – убогое и забитое на задворках русской истории, и – исполненное блеска и величия в зеркале русской славы.

Здесь поражение Наполеона уподобляется падению Вавилона и торжеству Израиля, кратковременный перевес врага – захват и разрушение святого города, в каковой чин возведена приравненная Иерусалиму Москва, сменяется чудодейственным освобождением в духе Маккавеев…

И это- официальный язык государства: манифесты, обращения, реляции. Но он же – язык поэзии.

М. Вайскопф рассказывает – Поэт С. Глинка, к примеру, вполне второразрядный, если не ниже, но плодовитый и популярный (ведь Пушкину в это время всего 13 лет! «сочиняет по случаю изгнания Наполеона «Благодарственную песнь Богу, избавителю России», с библейским эпиграфом: «Господь Сил с нами, Бог Иаковль». Если, - замечает Вайскопф, - образ Иакова, т.е. Израиля, торжественно перенесен на Россию, ставшую богоизбранным народом, то и библейский Вседержитель представлен в качестве ее национального Божества».

Да что там бюрократическое или даже поэтическое вдохновение!

Гимн русской монархии, т.е. как бы семейный гимн династии, который с 1856-го по 1917-ый год вызванивали колокола и часы на Спасской башне, начинался словами Хераскона на музыку Бортнянского: «Коль славен наш Господь в Сионе!»

Остановимся, всмотримся, задумаемся: не пройдет и ста лет, как Сион, располагавшийся на той же мифологической широте, что и Олимп, образует название и цель национально-политического движения евреев… А на его пропаганду, семантику и риторику как раз пойдет ветхозаветная образность, сюжеты, героика…

Та самая героика, которая сейчас, за заре XIX-го века, используется для самосознания, самоописания, короче – «презентации» одного из самых антисемитских государств «старой Европы». Переплюнет Россию только нацистская Германия.

А что в ту пору евреи?...

…Я с детства люблю Наполеона и никогда этой любви не изменяла. А потому с удивлением и с еще большим неудовольствием узнаю от Вайскопфа, что «евреи оказывают русской армии самоотверженную помощь…, в частности, снабжая ее разведывательной информацией»… Тьфу! Гадость какая.

И не только гадость, но глупость и неблагодарность: ведь еще в 1791-ом году «Конституционное собрание даровало права гражданства всем евреям, поселившимся на французской земле, и присоединило их к гражданам государства».

Наполеон погубитель, но и наследник Революции, пошел еще дальше и вышел в провозвестники сионизма: он предлагает евреям возвращение на историческую Родину, в Палестину, и обещает свое покровительство.

Но: евреи и бровью не повели, и глазом не моргнули, словно им уши заложило…

Может, сверившись с каббалой, они предвидят «дело Дрейфуса» или вычислили победу русского императора над французским, и предпочитают, в целях самосохранения, примкнуть к победителю? Но – нет: истинная причина, я думаю, не то, чтобы проще, но исторически конкретней, можно и без каббалы обойтись: суверенную государственность Наполеон обещает не только евреям, но и полякам.

А что такое поляк, даже не суверенный, в пылу патриотической страсти, евреи успели крепко усвоить на собственных шкурах за несколько веков недобрососедского ????стр9 когда «со» - а когда и «не» – существования. Польские романтики объявили Польшу «мессией, распамятым среди народов». Очень трогательно евреев бы спросили. Так ведь никто не спрашивал.

Вообще, еврейской судьбе сопутствует какая-то изобретательная и злая ирония: почти любое историческое событие (явление, лицо), которое кажет миру благородные черты доктора Джекиля, оборачивается к евреям босховской харей мистера Хайда.

Поразительный пример приводит Вайскопф, - только из его книги узнала: все тот же 1812-ый год. По нему лихо скачет девица-кавалерист Надежда Дурова, единственная героиня среди множества героев той Великой войны. Правда, она какой-то ускользающей половой принадлежности, так ведь это когда-то смущало, а теперь воодушевляет…

Образ кавалерственной девицы в конце 40-ых годов прошлого, т.е. ХХ-го века, сильно освежил и подновил драматург А.Гладков в своей героической комедии «Давным-давно», кстати, весьма одобренной Пастернаком.

По ее мотивам, уже почти что при конце советской цивилизации, сняли фильм – «хит» Гусарская баллада», сделавший мамзель Дурову всенародной милашкой. Оказывается, эта девица, приятная во всех отношениях, оставила свой подкованный след и в художественной литературе – написала абсолютно несусветный антисемитский роман «Гудишки», «где изображен страшный конюх Горило-Рогач, он же Веймир – язычник и одновременно «проклятый кабалистик», который сатанинское умение укрощать бешеных лошадей довел до совершенства после женитьбы своей на жидовке». Спрашивается: Дуровой-то чем евреи досадили? – Нет ответа.

И еще одна неожиданная «баллада» с той же двуликой логикой, но, т.е., в «обратной перспективе»: Ф.Булгарин, традиционный претендент на роль злодея в русской культуре, поскольку стукач и покусывал Пушкина, был не то чтобы юдофилом, - о нет! как можно?, - но, скажем наиболее вменяемым из тех, кто затрагивал еврейскую тему в 20-40-ые годы Х IX-го века.

А это и есть эпоха, досконально высвеченная автором «Покрывала Моисея». По композиции и заявленной теме я бы сравнила «Покрывало Моисея» с увертюрой Чайковского «1812 год». У Чайковского это ретроактивная увертюра к «большому театру» русской государственности, у Вайскопфа 1812-ый год – пролог – увертюра к большому и нескончаемому роману русской истории и русской литературы.

Русская история поставляет русской литературе высокосортное первичное сырье, - фабулы, сюжеты, персоналии, - литература в ответ наделяет историю идейным содержанием, образами и символами, а главное – легитимностью высшего порядка: не нравственной, не социальной, политической или даже национальной, но – эстетической.

С какого-то момента трудно решить, где кончается фактическая русская история и начинается русская литература. Как сиамские близнецы. Ни в одной из западных культур история и литература не требуют хирургического вмешательства, чтобы вести раздельное хозяйство.

Только в силу такого устройства при Сталине столь высоко ценилась и оплачивалась литература. Страна обливалась потом, грязью и кровью не ради химеры народного или даже всечеловеческого счастья, но токмо литературы для: чтобы утвердила, узаконила, обессмертила. На литературе Сталин и прокололся: вышла у него советская литература боком и комом, не задалась, не потянула…

И осталась русская история без прикрытия, голышом, как человек, который вылез из воды и обнаружил, что у него украли одежду.

См. книгу того же автора «Писатель – Сталин». И не только.

После «Покрывала Моисея» очевидно, что все, до сих пор написанное Мих. Вайскопфом о Гоголе, Пушкине, Маяковском образует органическое единство, как части одного и того же творческого проекта. Так у подлинного романиста все романы – это главы одного большого сверх-романа.

А это значит, что и Гоголь, и Сталин, и Маяковский персонажи одного повествования, внутренне между собою связанные.

Этот сквозной сюжет я бы определила как невероятные приключения мистико-теологических доктрин в мире литературы. И он, сюжет, есть личная метка Вайскопфа, его, как ныне принято говорить, «бренд», такой темой, кроме него, никто не занимался и не занимается просто потому, что до Вайскопфа ее вообще не было.

В начале XIX-го века евреи становятся фактом русской истории, пока только фактом, а не событием: к центру они прорвутся лишь во второй половине века, захватят начало следующего с опцией продержаться и в нем до конца, но это – другая тема.

На перекрестке XIXи ХХ-го веков их поджидают такие титаны, как Достоевский, Чехов, Розанов…

А в 20-40-ые года, XIX-го века, пропорционально периферийности еврейского присутствия, евреями занимается, т.е., литературная периферия. Но она-то и образует под-почву, под-пол, под-сознание грядущей великой русской литературы, как, впрочем, и весь ее романтический разбег.

Вспомним, что «внутриутробное развитие» в недрах романтизма проходили Пушкин, Гоголь, Лермонтов, ранний Достоевский…

Но и это еще не все: «контрольный пакет акций» «русской идеи» формируется именно в недолгий век русского романтизма. А где «русская идея» - там ищи еврея. Как-то плохо она без него «раскручивается», все равно как однополюсный мир.

(Занятная подробность: в фельетоне «Русская ласка», где Жаботинский дает русским евреям открытый образцово-показательный урок русской литературы по теме «Образ еврея в русской классике», среди других выдающихся антисемитов, он поминает Грибоедова. Что странно: для автора «Горя от ума» евреев как бы и вовсе не существовало. Зато одним из первых он обозначил «русскую идею» как анти-западную и анти-либеральную, стало быть, - антисемитскую. Что было необсуждаемо ясно и самому Жаботинскому, и его читателям).

Со всеми ее узнаваемыми модификациями «русская идея», как некогда марксов «призрак коммунизма», до сих пор бродит по России, то и дело заглядывая за ее границы, так что мы до сих пор размещаемся в зоне ее интересов и досягаемости.

… В одной из книг о Наполеоне (или «мсье N», как его величали недруги), я наткнулась на удивительную запись в дневнике, который великий император вел на острове св.Елены: «Цель века была достигнута, совершилась революция. Я делался ковчегом Ветхого и Нового завета, естественным между ними посредником. Мое честолюбие… заключалось в том, чтобы утвердить и освятить, наконец, царство разума и совершенное торжество человеческих сил»…

Обдумаем: сам несомненный романтический герой и тот, в ком Россия видела антихриста, предводителя атеистических полчищ, а победу над ним приравнивала победе бога Израилева над язычниками, - думает о себе, осознает себя в тех же, что и Россия, иудео-христианских образах и понятиях: он – «ковчег завета», т.е., в сущности, эманация самого Б-га Иаковлева! Но в совершенно недопустимом союзе с «царством разума и торжества человеческих сил», т.е., - с Просвещением, антихристианским по убеждению и страсти. В то же, примерно, время, когда Наполеон завершал свои «замогильные записки», в ту же ловушку, - соединения света разума с иудеохристианским обетованием, - угодил более везучий император – Николай I-ый.

… Одна из самых блистательных глав книги Вайскопфа – это рассказ о том, как царь Николай евреев просвещал, и что из этого вышло. А вышли из этого кантонисты, один из самых жутких эпизодов в и без того жутковатой истории русского еврейства.

И здесь автор передает слово наиболее прославленному и достоверному свидетелю, очевидцу и судье эпохи – А.И. Герцену.

По дороге в вятскую ссылку создатель «Былого и дум» сталкивается с этапом, по которому гонют малолетних еврейских детей и подростков на цареву службу, а для большинства – неминуемую смерть. Цитата душераздирающая. И не только она, - есть еще и такая: «… Проливные дожди превратили город в «море грязи, с белыми островками жидовских строений». По счастью, расквартированные здесь офицеры нашли для себя удобное транспортное средство – «жидов-факторов». «Они с трудом вытягивали свои ноги из грязи, каждый из них кряхтел и горбился ношей, каждый из них был оседлан веселым офицером, и эта кавалерия, неспособная к кавалерийской атаке, горланила во все горло.<…> Это веселая толпа, сброд всех родов русского оружия. Господа сии изволили завтракать и пировать на квартире в жидовском доме, и теперь длинной ниткой переправляются верхом на жидах в трактир обедать и продолжать давно начатую и беспрерывную оргию».

Редчайший случай, перед вами – кентавр из «русской идеи» (ибо, что же больше воплощает национальную идею, как не армия?), - оседлавшей превращенного в полулошадь наследника идеи еврейской.

Мессианство верхом на мессианстве переправляется через море грязи.

Эта штука посильнее полета кузнеца Вакулы на черте или Маргариты на метле, - ведь это полеты во сне, выдумка, литературная фантазия, а тут – все наяву, зарисовка с натуры, практически, - этнография, «физиологический очерк», как называли такой жанр в XIX-ом веке. Но кто автор этого впечатляющего памятника русско-еврейским отношениям? Да никто, некто г-н Титов, извлеченный из литературного небытия только милостью Мих. Вайскопфа.

… «Покрывало Моисея», как ни одна другая книга, развернуло передо мной безысходное в своей доказательности понимание, что есть антисемитизм.

А есть он феномен религиозный и по происхождению, и по способу существования, побочный продукт неразрешимого внутри христианского конфликта между Ветхим и Новым заветом. Раздвоение религиозной личности, религиозная шизофрения, пребывание внутри парадокса…

Примирить противоречие, или, как сказал бы именно в эпоху романтизма впервые прочитанный Россией Гегель, - «снять» его, - невозможно. Поэтому «снимаются» евреи…

Если употребить в дело грациозные гегелевские триады, - получим: иудаизм – тезис, христианство – антитезис, а синтез где?... А синтез это и есть антисемитизм.

Поэтому: бессмысленно и бесполезно пытаться примкнуть, присоседиться к угнетенным, униженным, оскорбленным и отверженным всех рас, стран и народов от начала веков и по сей день…

Еврей – вечная жертва, но жертва сакральная, а сакральное – это, как отключенный мобильник, - оно вне зоны досягаемости истории и рассудка.

Но это еще пол-беды, беда целиком выглядит еще плачевней: двойное бытие, на которое обрекла евреев всемирно-историческая победа христианства, с извилистым течением времени стало их собственной природой. А потому мы, с одной стороны, стоим перед человечеством «воплощенной укоризною», как жертва, а с другой стороны, - столь же истово и перед тем же человечеством изображаем вину, и раскаиваемся, и просим наказания, и получаем его.

Все, что не успело и не успеет досказать христианство, - ибо в агонии, - докрикивает ислам. Докрикивает мощно, во все, сколько их не есть лошадиных сил, не растраченных на живую историю, науку, технологический прогресс, одним словом, - культуру… А мы по-прежнему мычим и каемся…

Как предмет религиозного назначения евреи всегда находятся в сфере метафизического принуждения, какой бы стороны еврейской жизни это не касалось, - от исторической до самой что ни есть бытовой… Открываем «Покрывало Моисея», главу «грязь, слепота и болезни»: еврей грязен и хвор, - таков, - как показывает Вайскопф, - за редчайшими исключениями, вердикт российской словесности.

А, между тем, именно ей следовало бы по поводу этого сюжета смутиться…

… Кто не помнит хлопоты Наташи Ростовой, как перед первым в ее жизни балом, она с особой тщательностью помыла руки, шею и за ушами?

Но наш современник, одержимый культурой тела, обязательно споткнется о водные процедуры юной графини: как же так?, - спросит он, - шея, руки, подмышки, - это, конечно, очень важно, но другие части тела? С ними как?... – Роман безмолствует

… В 1824-ом году, высланный на свой «101-ый километр», в село Михайловское, Пушкин получает известие о страшном наводнении в столице. О нем помазанник божий молвил так: «С господнею стихией царям не совладать»… Величественно, вошло в историю…

Зато творец «Медного всадника» откликнулся на воистину апокалиптическое событие самым неожиданным и невозвышенным образом: «Вот прекрасный случай нашим дамам подмыться», - отписал он одному из своих приятелей в Петербург.

Так что знал Л.Н., о чем писал…

Какой бы «странной любовью» не любил Лермонтов Россию, - назвал он ее – «немытой». Этот, обонятельного происхождения эпитет, стал постоянным и более уничижительным, чем любая нравственная или политическая оценка.

Так то – аристократы…

А что представляла собой санитария и гигиена 100-а миллионов «пьяных мужичков», - и помыслить страшно.

Однако же, - пишет Вайскопф, - «… как бы убого не выглядел местечковый быт, для юдофобского санитарно-гигиенического снобизма не было решительно никаких оснований – кроме априорной уверенности христиан в своем превосходстве. А между тем, именно эта уверенность, охватывающая все стороны еврейской жизни, полностью определяла политику властей, стремившихся, - до поры, до времени, - к интеграции евреев в российское общество».

… Еврей не человек, он – человеко-символ. В еврее все должно быть символично: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…

Пусть крестьянское население целых российских губерний слепнет от трахомы, - сие прискорбно, но – исправимо, излечимо.

Зато такая же, по тем же причинам слепота у евреев – это не болезнь, а метафизическая отметина; лечению не поддается и не должна, ибо слепота внешняя лишь символизирует слепоту внутреннюю.

Во всех без исключения религиях существует понятие и обряд ритуальной чистоты, но в теневой религии антисемитизма господствует представление о ритуальной нечистоте еврея: он не просто грязен, он должен быть грязен.

Совсем недавно со всей пещерной непосредственностью на эту тему высказался белорусский резидент, - он заявил, что, покинув белорусские ????, евреи оставили после себя грязь и мусор. Как это им и свойственно. Что это? Опыт? История? Воспоминания? Да ничего подобного: от первого до последнего слова суждение г-на Лукашенко «до опыта приобрело черты».

Лезть к антисемиту с опровержениями и доказательствами – и бесполезно, и бессмысленно: ведь он – верующий.

… При других обстоятельствах, - литературных и личных, - я бы не поленилась сопроводить комментариями и размышлениями все 10 глав «Покрывала Моисея» плюс вступление и эпилог. Уж очень пробуждающее чтение!

Я бы назвала эту книгу просветительской, - не в смысле «разумного, доброго, вечного», - а как раз по причине ее беспросветности.

В нашем непроветренном обществе слишком много сознательного самообмана, риторического барахла в стиле пудры и париков просветителей XVIII-го века, перебор тошнотного казенного оптимизма. При таком астматическом удушьи беспросветность и отчаянье все равно, что глоток свежего воздуха – легкие прочистить, голову остудить… Вот ведь пришли же к выводу, что для того, чтобы сохранить запасы света, необходимо время от времени погружать мегаполисы в темноту. Чем не руководящая метафора?

… Адрес книги, как только она вышла в свет, не дом, не улица и не страна, но любой читатель, потрудившийся ее прочесть. И все же есть два точных адреса – та, которым «Покрывало Моисея».предназначено: это русские и русские евреи, в какой бы географической точке они не находились

При честном чтении книги Вайскопфа русские должны бы ужаснуться своей каннибальской истории, а евреи – устыдиться своей нечеловеческой униженности.

Ужас и стыд такая же надежная валюта, как страх и трепет. Сионизм возник не только из страха, но и из стыда, не в последнюю очередь – из стыда за страх.

Вайскопфа читают, само собой, по-русски, но и по-сербски, итальянски, по-японски. И только ивритоязычный читатель заботливо избавлен от беспокойных сочинений Мих. Вайскопфа. А, между тем, и в Израиле, как и в других цивилизованных странах, наличиствует своя, «группа риска»: это меньшинство интеллектуальной ориентации. Как и у всякого другого меньшинства, у них есть свои неотъемлемые права, в частности – право читать книги Вайскопфа. Тем более, что, как правило, это блестящие интеллектуалы, которым вполне по плечу, зубам и нервам такое чтение. С некоторыми из них я даже лично знакома.

"Вести", 06.2008

Другие статьи Каганской

Hosting by