|
Александр Казарновский Оранжевый Эверест
Два автобуса, а толпа такая, что, кажется, и в четыре не
поместится. Половина тех из нашего поселения, кто еще не переехал в
Гуш-Катиф или Санур, собалась на «кикаре» в центре поселения, чтобы
ехать в Нетивот. Вторая половина пока «остается в лавке». Куда мы
направляемся? Что это – демонстрация, марш, акция сопротивления? Мы
идем в Гуш-Катиф. Мы хотим показать Шарону, всему народу и прежде
всего самим себе, что живем в свободной стране, что в Эрец Исраэль
нет запретных зон. И домой я вернусь только после того, как
пройдусь по Кфар-Дарому.
Насчет автобусов я зря волновался. Большинство уместилось, а
остальных подхватили наши же,
ишувские «тремпы». В одном из автобусов едет молодежь. Что
там делается, не знаю, но, когда они обгоняли наш автобус, нас обдало песней, щедро разносящейся из
открытых окон. Что же до моих попутчиков, то и они не намного
старше обитателей первого автобуса. В основном, молодые мамы.
Некоторые вместе с папами, некоторые – нет: папы доберутся сами
вечером после работы. Не все с детьми. А куда их девать?
Вспоминаю Москву восемьдесят восьмого. Пожилые провинциальные
учительницы привезли воспитанников в Мавзолей, а тут вдруг на
Красной площади демонстрация сторонников демократии.
Дамы (возмущенно): «Вы бы хоть детей постыдились!»
В ответ (с недоумением): « А почему? Дети – это наше будущее.»
По дороге у меня и у остальных стали раздаваться звонки.
Взволнованные голоса из мобильников сообщали, что по всей стране заворачивают
автобусы с демонстрантами,
что у шоферов отбирают права, что водителям рейсовых
автобусов ЗАПРЕЩЕНО открывать двери обладателям оранжевых ленточек. Все
последующие дни люди рассказывали друг другу всяких забавных случаях, свидетелем
которых они были, например, о полицейском, который не пускал наших в автобус,
но помогал им ловить тремпы на Нетивот. Самая же пикантная история была о том,
как, подъезжая к полицейскому посту какой-то шофер рычал: «Всем немедленно
снять с себя все оранжевое!» а по салону с криком «а мне как быть?!» металась девушка в
оранжевой блузке, оранжевой юбке и без рюкзака. Такого не было даже в Совке.
Оценив ситуацию, публика в автобусе единогласно принимает решение
ехать, пока не остановят, а потом всем колясочным караваном
двигаться в Нетивот пешком. Я радуюсь тому, что у меня нет карты,
иначе настроение испортилось бы вдрызг.
А между тем шоссе за окном – вылитая Жар-птица – ни одной
машины без оранжевой
ленточки ни на нашей полосе, ни на встречной.
А вот и пробка! Да какая! Двигаемся со скоростью хромой гусеницы.
Указатель. Газа 14, Гуш-Катиф 33
Выясняется, что причиной пробки был полицейский заслон.
Почему-то нас пропускают, и мы
вновь несемся вперед. По приезде в Нетивот автобусы выруливают
на большое поле и мы выгружаемся. На вертолете прибывают наши духовные вожди – рав
Мордехай Элиягу и рав Шапира. Мы все, поднявшись на холм, через миниатюрное кладбище
проходим на большую площадку возле могилы Баба Сали, где уже вовсю идет митинг.
Среди толпы я встречаю своего друга Лиора Кацава, брата нашего президента. Когда-то мы с ним
вместе работали в Москве
«Бней Акиве», а потом он пять лет был мэром Кирьят-Малахи.
После первых объятий:
- Слушай, Лиор, скажи мне, как застарелый ликудник – что случилось
с вашей партией и к чему это может привести?
- Понимаешь, Саша – парадокс! Ликудники забыли идеологию ЛИКУДа. А
это в свою очередь дает Шарону возможность проводить политику,
опасную для народа Израиля и для государства Израиль. Она же ведет
к победе террора. А за Гуш-Катифом последуют Иудея и Самария. Так
что сейчас – надо бороться.
- Лиор, скажи мне на ушко, как к этому относится твой брат.
- Да я не на ушко, я вслух скажу – как он к этому может относиться?
Он очень встревожен. Но что делать – президент не имеет права
высказывать свои политические взгляды. Он как бы принадлежит всему
народу – и левым, и правым. Сейчас его задача – сделать все, чтобы
не было раскола в народе, укрепить единство народа Израиля.
- Понятно. Слушай, а как насчет роли «русских» в нашей борьбе. Ты
ведь, будучи мэром, был известен своим сочувствием к «олимам».
- А как же! «Олим» - наши братья, неотъемлемая часть народа
Израиля. Смотри, какой вклад они внесли в развитие государства за
последние годы. Эрец Исраэль принадлежит всем
евреям, так что я считаю – репатрианты из России должны тоже
бороться за наши идеалы. Да они и борются.
- И что? Ты считаешь – есть у нас шанс победить?
- Я верю, что победить можно. История показывает, что у
граждан демократической страны всегда
есть возможность изменить ситуацию и заставить власти
изменить свое решение.
* * *
За приятными беседами, прослушиванием речей и пением
стемнело, и я с удивлением заметил, что на тихих аллейках, куда я еще недавно время от времени
уходил подальше от шума толпы,теперь не протолкнуться, а у телефона-автомата, по
которому я звонил, сколько хотел, пользуясь отсутствием «конкурентов», теперь собралась
очередь человек в двадцать. Что до кладбища, то сейчас сказать, что там «все спокойненько» мог
бы лишь слепоглухой. А с трибуны продолжают звучать речи. Гневные. Правильные.
Однако самые потрясающиеслова я услышал сегодня от поселенца, разговаривавшего со
своими друзьями.
- Мы знали, что этот день придет. Со дня договора в Осло мы
ждали его. Мы готовились защищать наших братьев. В одном лишь мы ошиблись – мы
верили, что в этот день впереди
нас пойдет Ариэль Шарон.
Его слова заглушает песня:
«Да будет этот час
Часом милости
И доброты Твоей».
* * *
Девять вечера. Митинг заканчивается, и все десятки тысяч
народу устремляются по ночной дороге
в Кфар-Маймон, где нас ожидает ночлег. По левую сторону дороги
шеренгой стоят солдаты. Поселенцы весело их приветствуют,
дети угощают сластями и колой. Рядом со мною шагает ХАБАДский
раввин, бывший узник Сиона. На исходе первого часа пути он вдруг
мрачно произносит: «Да ведь это шоссе перегородить ничего не стоит.
Поставить поперек один автобус – и мы в капкане.»
Не проходит и минуты, как его предсказание сбывается с удручающей
точностью. Автобус, сверкающий разноцветными огнями, стоит поперек
дороги. Дальше ходу нет. Молодежь начинает скандировать: «Солдат!
Полицейский! Откажись выполнять приказ!» Многие садятся прямо на
шоссе. Ждать. Мы же устремляемся за теми, кто спускается вправо от
шоссе, и оказываемся на поле. Свобода! Разумеется, никакой свободы
нет, хотя, как впоследствии выяснилось, кому-то удалось проскочить
прежде, чем вдоль поля выставили новое оцепление, и уже через час
оказаться в Кфар-Маймоне. Мы же упираемся в шеренгу мальчиков и
девочек в форме и беретах, которые стоят перед нами насмерть,
сцепив руки, и в ответ на наше «Вам не стыдно?» жалобно бормочут:
«Что мы можем сделать? У нас приказ!»Как бы в подтверждении этих
слов, за их спинами снуют офицеры, а уже третьим
эшелоном – конная полиция. Продумано.
- А вы? - спрашивает мой ХАБАДник офицера с интеллигентным лицом, -
Вы были бы среди нас, не будь на вас формы?
- СЕЙЧАС я не могу вам ответить, - говорит офицер, делая упор на
первое слово.
Да, пока натравить еврея на еврея власти явно не удается. Но
потихоньку люди устают стоять, и тогда следуют одна за другой
несколько попыток прорыва. Толпа накатывает и откатывает. Солдаты
потаются нас не бить, а отталкивать, но некоторые все же по морде
получают. В том числе я. Чтобы разрядить обстановку, наши
религиозные девочки скандируют: «Солдат! Полицейский! Я тебя
люблю!» А затем все вместе: «Еврей не изгоняет еврея!» Наконец,
наши вожаки приходят к какому-то соглашению с полицией, цепь
разъединяется, и мы, вернувшись на шоссе, продолжаем свой путь.
По дороге ХАБАДник рассказывает мне, что обнаружил в Интернете
прелюбопытнейшую информацию: оказывается, по количеству
политзаключенных на душу населения наша солнечная страна занимает
первое место в мире. Речь, как понимаете, идет не о ХАМАСниках. А
на фоне того, что «ножницы» между богатыми и бедными у нас тоже
самые большие в мире, становится понятно, что решать вопрос с
Гуш-Катифом все равно, что отпиливать сучья у отражения дерева в
пруду.
За такими «приятными» беседами доходим до Кфар-Маймона и все
десятки тысяч народу располагаются на огромном поле, где ни одной
травинки, зато толстенный слой пыли. Утром, смешавшись с росой, эта
пыль превратится в жидкую грязцу и будет хорошо, но пока мы этого
не знаем и бодро располагаемся на ночлег – кто в палатках, кто в
спальниках, а кто так, на тряпочке какой или без оной. Молодняк же,
разумеется, спать не собирается и колобродит всю ночь. Надо всем
этим тихо светит желтая луна. Где-то в Иерусалиме на нее возможно
смотрит Ариэль Шарон, если его мучит бессонница, вызванная
остатками совести.
* * *
Что произошло утром, известно всем. Армия потребовала, чтобы мы
немедленно переместились внутрь поселения Кфар-Маймон, а затем
заперла нас там, как в мышеловке.
Начались долгие часы переговоров между Советом Поселений и
властями. И нашего вынужденного безделья.
* * *
Что поражало в Кфар-Маймоне – это отношение к нам его жителей.
Казалось, мы попали в городок, где каждый счастлив принять сотни
ближайших родственников. Выходят, приглашают. В тенистый сад, или в
дом, под «мазган», подальше от жары? Пожалуйста. В туалет –
пожалуйста. Кофе? Душ? Мобильник зарядить? Все, что угодно! И
превращаются уютные домики в проходные дворы. И уже не отличить,
где гость, где хозяин – вязаные кипы, оранжевые ленты, браслеты и
футболки – всё одинаковое.
* * *
Гуляя по Кфар-Маймону, встречаю Иосефа Менделевича – бывшего узника
Сиона, активиста нашей алии. Пожимая мне руку, он, как всегда,
вгоняет меня в краску, аттестуясь поклонником моего творчества (а
все-то «творчество» – одна книжка, хотя и, судя по отзывам,
неплохая).
- Рав Иосеф, сейчас когда по всей стране идут аресты, вам все это
ничего не напоминает?
- И еще как! В Союзе многие знали правду о том, происходит. Знали,
но молчали. Потребовалось много времени, чтобы люди набрались
мужества, чтобы сказать вслух, что король голый. Здесь наши yesmanы
в правительстве тоже боятся сказать правду и пляшут под дудку
Шарона. Впрочем, идут на это они не только из страха, но и в
расчете на подачки.
Понимаете, сочетание страха и поиска выгоды – признак
тоталитаризма. Отсюда и произвол. Если водителям автобусов в день
демонстрации запрещают впускать в салон пассажиров с оранжевыми
ленточками, значит, диктат уже научился проникать в разные сферы
жизни в Израиле. Человеку, не отождествляющему себя с режимом, жить
в нашей стране все труднее и труднее.
С другой стороны смотрите – здесь десятки тысяч. При диктатуре
такое невозможно. И ведь эти люди ничего не боятся. А это –
необходимое условие жизни по нравственным принципам.
- А как вам видится сегодняшнее выступление. Что это – проба сил,
принципиально важный этап или просто эпизод в борьбе за Гуш-Катиф?
- По-моему борьба за Гуш-Катиф сама по себе лишь часть борьбы за
обновление нации, сама про себе эпизод. Ведь беда в том, что
необходимость в сильных людях для борьбы против арабов привела к
тому, что сила, как аргумент, проникла вовсе сферы общества. Так
что наше движение – это попытка решить не столько политические,
сколько гораздо более важные проблемы.
- То есть...
- Мы боремся за демократизацию всего израильского общества.
Правящая олигархия, как это всегда бывает при тоталитаризме,
заинтересовано в том, чтобы население сидело дома и не выступало.
Поэтому полным ходом идет развращение населения, борьба за то,
чтобы лишить его еврейских и любых иных моральных ценностей.
- Ну и как выдумаете, что будет дальше?
- Я не пророк. Ясно лишь, что сейчас наметилось одно главных
направлений – создание центров силы, альтернативных власти.
Примером такой силы стали наши духовные авторитеты. Те, что правят
нами, вынуждены с ними считаться.
- А светских это не оттолкнет? Раввины все-таки...
- Да что вы! Это же вязаные кипы, самая толерантная часть общества!
Ведь к чему они призывают? К любви к земле Израиля и народу
Израиля. Это любой светский поймет.
Мое мнение, что именно носители нравственных ценностей должны стать
законодателями норм общества и государства.
- Здорово! Но пока над нами навис «итнаткут». Все говорят, что это
страшный удар по экономике, по стратегическому положению Израиля. А
как вы считаете, каковы будут его моральные последствия?
- Ужасные. Нынешний стиль руководства – это пренебрежение к людям.
В умы внедряется мысль, что на слабых не стоит обращать внимания.
Покричат и заткнутся. Главное – сила.
- Весело.
- Весело-не весело, но и нос вешать ни к чему. Вон сколько здесь
народу! А сколько их будет через месяц! Люди готовы ради высоких
целей, причем сохранение «территорий» - лишь одна из них, готовы
жертвовать своим положением, материальным благополучием, а многие и
свободой. Ну как тут не поверить в еврейский народ!
* * *
Вечером было объявлено о том, что мы выступаем, но попытка
вырваться за ворота не удалась. Потасовка была, но небольшая. И те
и другие проявляли корректность и избегали мордобоя. Кто-то из
ребят получил створкой ворот по башке, когда нас запирали. Как
потом мне рассказывали, израильское телевидение на русском и иврите
смаковало сообщения о раненых и предрекало море крови.
* * *
И вновь - противосидение. Мы сидели в Кфар-Маймоне, солдаты - в
казармах. Правда, не все. Некоторые на следующий день пришли в нашу
«оранжевую республику» погулять. Я пообщался с русскоязычными,
которые были среди них. Понятно, что они, как и подавляющее
большинство солдат сочувствуют нам и против размежевания. Но при
этом они еще рассказали кое-что любопытное. Оказывается, им
объявили, что везут их на операцию против террористов и... бросили
на нас. Лживость – признак слабости.
* * *
Из высказываний разных( и разноязычных) солдат, услышанных мной и
моими друзьями в эти три дня.
- Молодцы, ребята, держитесь!
- В душе мы с вами, но что мы можем сделать.
- Крепитесь и мужайтесь!
Высказываний противоположного характера не было.
* * *
Вечером следующего дня – новое выступление. Колонна двигалась к
задним воротам, находяшихся в паре километров. Двигались медленно,
а стемнело быстро, и настало время молиться. С «группой товарищей»
мы спустились с шоссе и начали читать вечернюю молитву лицом к
Иерусалиму и, соответственно, лицом к шоссе. Я стоял, молился, а
передо мной в желтом фонарном свете двигались мужчина в кипах и с
бородами и мужчины без кип и без бород, девушки вдлинных юбках и
девушки в джинсах, женщины в платках и с колясками, мелкота,
бегущая вприпрыжку... Они пели, танцевали на ходу, разговаривали
друг с другом, молчали, скандировали лозунги. Их лица, их
прекрасные еврейские лица, одухотворенные, полные доброты и
мудрости проплывали предо мной. Это шел Народ. Я чувствовал себя
счастливым, как в день, когда впервые приехал на нашу землю.
* * *
Нас было больше, чем армии с полицией, мы могли бы выломать ограду
и смести их. Но это бы означало побоище. А с учетом того, что с
обеих сторон десятки тысяч – с кровью. И наши вожаки приняли
решение в очередной раз отступить. Головой-то все понимали
правильность такого решения, но настроение и боевой дух стали
падать. Люди начали разъезжаться.
В четверг утром поредевшие ряды участников нашего марша собрались в
центре городка на молитву. Молились на открытом воздухе, а над нами
летал на параплане парень и кидал в толпу оранжевые браслеты. На
«парашюте» снизу, так что все могли прочесть, было написано «Еврей
не изгоняет еврея».
А потом было объявлено об эвакуации лагеря. Это меня совсем
огорчило, и с горя я решил поехать в Гуш-Катиф. Говорил ведь Шауль
Мофаз, что ни один поселенец туда не пройдет! Надо объяснить ему,
что он неправ. И вообще, в Эрец-Исраэль мы живем или в концлагере?
Короче, поехали мы туда на двух машинах. При этом ни один из
водителей не бывал в Гуш-Катифе ни разу, но не сомневался, что
второй знает маршрут, как свою постель. Эта горькая истина
открылась дорогой. Тогда жена водителя той машины, в которой ехал
я, достала карту и взяла на себя функции штурмана. Ориентировалась
она в основном по солнцу, поскольку ехали мы не столько по
проселкам, сколько через поля, тщательно объезжая полицейские
посты, которые начинали маячить вдали, едва лишь мы приближались к
шоссе. Ах, если бы с преступностью и террором у нас боролись так
же, как с поселенцами!
Каким способом мы проникли в Гуш-Катиф, я расскажу любому из вас,
но с глазу на глаз. Телефон в редакции. Скажу лишь, что ровно в два
часа я, как и планировалось, шел по улице поселения Кфар-Даром,
смотрел на цветущие сады, приговоренные к уничтожению, собак и
кошек, приговоренных к голодной смерти и людей, приговоренных к
изгнанию из родного дома.
В это время зачирикал мой мобильный. Бывший ученик, только-только
вернувшийся из-за кордона, интересовался, что новенького. Выслушав
мой рассказ, он сказал:
- Здорово! Ну, а дальше что будете делать?
Я пожал плечами.
- Что делать? Домой, наверно, поеду.
- То есть, как на Эверест – взошли, отметились...
Я задумался. Нет, до Эвереста пока далеко. Даже, если удастся
защитить Гуш-Катиф и Северную Самарию, это будет еще не Эверест.
Так, монбланчик. Вспомнилось, что рассказал ХАБАДский раввин.
Вспомнились размышления Йосефа Менделевича. И стало ясно, что не
мне одному, а всем, кто хочет сохранить сходство с человеком,
Эверест еще придется брать.
24.07.05
Фотографии: Три Дня в Кфар Маймон
|
| |
Статьи
Фотографии
Ссылки
Наши авторы
Музы не молчат
Библиотека
Архив
Наши линки
Для печати
Наш e-mail
|
|