Кира Шаргородская

Свободное сидение

Вот и я там побывала, на "сидении". Без официальной части не обойтись, но ее я оставлю на потом, как скучную и многими ртами уже перетертую. Сначала – о впечатлениях.

Это столкновение светлой, гибкой, молодой силы с тупой косностью жандармского сапога. Люди под деревьями офакимского парка прекрасны.

Они совершенно обыкновенны: встретишь на улице – не оглянешься. Толстые и худые, с детьми и без; обычные разговоры, каких слышано-переслышано и споры все о том же, и доводы дежурны, и возражения стандартны. И лица у них скорее потные, чем одухотворенные, потому что жарко и душно и хочется домой. И озабочены они скорее бесконечной очередью в туалет, чем судьбами цивилизации. Чем же прекрасны?

Да тем, что они там, несмотря ни на что, там, согласно собственному свободному выбору, согласно глубокой внутренней необходимости в защите собственного человеческого достоинства. Они там. И Свобода, если она есть в государстве Израиль образца 2006 года, - там же, с ними, под тамарисками офакимского парка. И Совесть – тоже. Тот, кто не верит, может съездить туда, убедиться. Впрочем, нет, лучше не надо. Потому что уезжать оттуда еще труднее, чем там находиться – ведь при этом приходится покидать и их - Свободу, и Совесть.

Многие из тамошних "сидельцев" брюзжат по поводу безынициативности руководителей и бессмысленности самого "сидения", что, впрочем, не влечет за собой, казалось бы, логичного сматывания удочек. Смею предположить, что именно пресловутая бессмысленность действия, возводящая его в ранг обряда, придает протесту дополнительную чистоту и силу. Это не армия, подчиняющаяся приказам, не ослепленная общей яростью революционная масса, идущая на штурм, не зомбированная религиозная секта. Это – собрание свободных людей, каждый из которых имеет возможность в любой момент встать и уйти, что они, кстати, время от времени и делают, отвлеченные своими обычными повседневными человеческими делами. Уходят и возвращаются... возвращаются за ними, за Свободой и Совестью.

Полицейский заслон на повороте в Офаким. На 25-м шоссе пробка. Стоят все – и оранжевые, и жители Офаким. "Давай гудеть, - говорит мой спутник. – Интересно, что будет, если все загудят? Не могут же они долго перекрывать шоссе, полное гудящих автомобилей?" Гудим. Гудят и другие. Заслон открывают. Дальше – заслоны на каждом километре, а то и чаще, без всякого преувеличения. Их задача ясна: затруднить продвижение в максимальной степени. Многие выходят из машин, бросая их на обочине, берут рюкзаки, идут пешком. Идти далеко.

Ребенок лет восьми, идет, поспешая за мамой. В обоих руках – по леденцу на палочке. "Мама, мама, смотри! – кричит он, забегая вперед и по очереди поднимая вверх то одну, то другую руку. – Это солдату, а это – полицейскому."

На заслоне уже на самом въезде кто-то осмеливается спорить с полицейским. Как спорит возмущенный израильтянин? – Длинно, размахивая руками и пересыпая речь всевозможными "каппарами" и "кус'имами". Мент устало качает головой: "Спрашивай у старшего, я только выполняю приказ."

"А чо? – храбрится мужчина. – И спрошу!"

Старший, громила ростом под два метра, с привычной ловкостью выпрастывает из автомобиля квадратные плечи. Два быстрых шага, и вот он уже нависает над смельчаком; указательный палец у вражьего носа, разъяренные глаза в упор, всё на грани физического контакта, но самого контакта нет – очевидный расчет на то, что человек инстинктивно оттолкнет, отмахнется от качающегося в сантиметре от лица ментовского пальца – и тогда уже можно будет ударить, скрутить, повалить, растоптать, порвать ноздри: еще бы!.. нападение на полицейского! Но мужичок, видать, тертый: стоит смирно, в страшные глаза не смотрит, занудно бубнит что-то насчет своего жительства во-о-он там, как раз вон в том районе. Правда, уже без каппаров и кус'имов.

Мой спутник улыбается: "Я его уже видел на нескольких заслонах. Это наш, оранжевый; ездит, пробивает дорогу." Маленькие хитрости. На следующее утро по радио: "несколько демонстрантов арестованы за самозванство (hитхазут)." Не тот ли спорщик доигрался?

Встречная столетняя бабка-тайманка с кошелкой, сморщенное лицо, черный платок, трудная утиная походка; поднимает руку: "Б-г вам в помощь, дети."

Трое тинэйджеров, местные мажоры, джинсы низкокройные, ожерелья и браслеты – тоннами, сигаретки в углу рта... оторви да брось; ухмыляются навстречу: "Коль hакавод..."

"Удачи!" – это мужички из уличного кафе, где передают футбол. Отвлекаться от футбола можно только по самым важным поводам – это меня муж научил.

На площади выступают политики. Приезжает Давид Леви. Никто особо не слушает. Мы лежим на пыльной площади напротив матнаса, опираясь спинами на наши рюкзаки. Мы не знаем, где нам придется заночевать этой ночью. По сути это все равно. Нам скажут – и это непременно будет что-нибудь заведомо бессмысленное и бесцельное. Нами нельзя командовать. Мы – не армия, не революционная масса, не секта. Мы – каждый сам по себе. Нас объединяют только они – Свобода и Совесть.

"Кира, вас ли я вижу?" – спрашивает Дима скорее удивленно, чем радостно. Он в Офакиме уже третьи сутки. Он устал от катастрофического недосыпа и жары. Он мечтает о душе и горячем обеде – за столом, сидя на стуле, с нормальным супом в тарелке и нормальной ложкой в руке. Но на данном этапе жизнь может предложить ему лишь сэндвичи, муравьев днем, комаров ночью и пыльные иглы тамарисков под отсиженной задницей. Но и это, видимо, кажется ей, жизни, чересчур, по коей причине вредина организовала ему еще и кражу мобильника, на минутку оставленного без присмотра во время подзарядки. Короче, все удовольствия сразу.

"Меня, меня,"- отвечаю я скорее радостно, чем удивленно. Потому что я снова в офакимском парке, вернулась по причинам, изложенным выше. – А вы еще здесь, железный вы человек?"

Дима пожимает плечами: "Да ну, какой там железный... милуим, известное дело."

Он трет кулаком воспаленные от бессонницы глаза и возвращается к укладыванию рюкзака. Офакимский лагерь готовится к ночному "действию". Вчера это был митинг и шествие, остановленное властями почти сразу. Ночевали там же, на дороге, в месте, где колонна уткнулась в полицейский кордон. Хотя "ночевали" – громко сказано. Так, покемарили часика полтора. На рассвете скатали спальники и назад, под тамариски. Другие пробирались маленькими группами, пешим порядком, в обход патрулей, блокпостов и армейских джипов. До Кисуфим сорок пять километров. Кто-то даже дошел, но большую часть людей завернули сразу на выходе из Офаким.

Сегодня запланирован автопробег по долинам и по взгорьям. Люди разделяются на колонны, у каждой - свой проводник на джипе. Ехать - не идти, это даже я смогу. Впрочем, все это не важно: так или иначе нас остановят прямо на выезде из города. Как обычно.

"Сейчас Алка приедет, - говорит Дима. – Айда с нами. Есть место."

Алка – димина жена. Она подъезжает на пыльном, битом, дребезжащем 205-м Пежо. Интуитивно ясно, что кочки полевой дороги доконают этого росинанта самое большее через пять минут. Но полевой дороги не будет – все равно нас туда не пустят. Как обычно.

Алла привезла детей. Девятилетняя Рахелька сразу бросается папе на шею. Соскучилась. Дима слегка отстраняется: с него градом льет пот; не станешь же царапать дорогое дитя мокрой щетиной...

"Господи... умылся бы..." – говорит Алла своему героическому мужу вместо приветствия. Вот такие мы, жены.

Старший, тринадцатилетний Йони больше интересуется приобретением оранжевого браслета. Офакимский парк суетится, готовясь к отъезду. У штаба Моэцет Еша хабадники раздают бесплатные шницели. Тут же телевидение выпекает своих уток. Штабные динамики зовут на инструктаж. Инструктаж публичный, для всех. О какой секретности может идти речь?

"Двигаемся колонной, - объясняет парень в оранжевой футболке. – Если кто застрянет – не останавливаемся, продолжаем дальше."

Все улыбаются. Скажет тоже. Ежу понятно, что нас остановят уже на соседней улице. Как обычно.

В нашей колонне порядка шестидесяти автомобилей. Мы съезжаем на грунтовую дорогу, ведущую вглубь убранного подсолнечного поля. Когда же остановят? Полиции нет и в помине. Пежо тревожно позвякивает и вздрагивает всем своим изношенным организмом. За рулем – Алла. Пежовские жалобы возносятся к ее материнскому сердцу и трансформируются там в тяжелые вздохи.

"Сейчас уткнемся в какой-нибудь ров и повернем назад," – успокаивает жену Дима. В Пежо нет кондиционера; в открытые окна летит пыль, так что несладко всем, не только машине. Нас вот-вот остановят. Как обычно.

На исходе первого получаса, заполненного художественным прыганьем по кочкам, Рахелька впервые интересуется, далеко ли еще до Кисуфим?

"Какой Кисуфим, Рахелька... – уверенно отвечает Дима. – Туда нас никто не пустит."

"Надеюсь, что обратно мы поедем по нормальной дороге," – говорит Алла. Несчастный Пежо разделяет ее надежду посредством душераздирающего скрежета. Как он еще едет, ума не приложу. Прямо "париж-дакар" какой-то. Мы ударяем автопробегом по киббуцному бездорожью и армейско-полицейскому разгильдяйству.

"Кто-нибудь имеет представление, где мы?" – спрашивает Алла еще минут через сорок. Дима мрачно молчит, а я уж и подавно. Дети спят на заднем сиденье. Вокруг черная ночь, поле с поникшими подсолнухами, пыль и звезды. Время от времени колонна останавливается, фары гаснут, и мы выходим подышать уже в абсолютную темень. Неужели нас так и не остановят?

"Папа, смотри, какая большая медведица!" – восторженно кричит Йони. Я успеваю ужаснуться – здесь еще и медведи?!! – прежде чем понимаю, что мальчик имеет в виду созвездие.

"Тише, не кричи..." – шикает на него отец.

"Чего ждем?" – это Алла.

Дима пожимает плечами: "Команду... там впереди джип... проверяет дорогу."

"А кто в джипе?"

"А хрен его знает. Какой-нибудь Сусанин."

"Сусанин – с лошадьми, - рассудительно замечает Рахелька. – А на джипе – Джипанин."

На исходе второго часа пути полевая дорога переходит в грунтовку, а та – в асфальт. Нас никто не останавливает. Как обычно. Мы проскакиваем мимо незнакомого поселка на безымянной высоте и снова сворачиваем в поля. На этот раз нас окружают теплицы. Включен полив; остро пахнет канализацией.

"Фу! – морщит нос героическая Рахелька. – Когда мы уже приедем?.."

Мы проезжаем жилой вагончик, и я успеваю заметить обалдевшего таиландца, разбуженного шумом наших моторов. Он стоит в освещенном прямоугольнике двери, одна рука застыла на полпути к причинному месту, другая поддерживает отвисшую челюсть. Можно понять изумление этого человека, друга собаки. Шестьдесят легковушек одна за другой проносятся мимо него в облаке пыли. Что они делают здесь, куда заезжает только трактор, да и то раз в сутки? Зрелище, должно быть, и в самом деле сюрреалистическое.

"А вы знаете, Дима, - говорю я. – Похоже, мы все-таки доедем..."

Уж сюр, так сюр.

Справа, на максимальной для такой дороги скорости проносится армейский джип Суфа и рассекает нашу колонну. Первые машин восемь убегают дальше. Мы останавливаемся перед бронированной махиной, перегородившей дорогу.

Выходит молодой офицерик, как-то смущенно машет руками: "Назад, назад! Вы находитесь в закрытой военной зоне!"

"По-моему, можно объехать его справа, по полю," – говорит Дима.

Навряд ли. Там насыпь и ямы. Верная могила для страстотерпца-Пежо. К офицерику подбегают несколько пожилых мужчин. Я слышу обрывки разговора: "Как ты можешь, лейтенант?.. Я – тво й отец! Будешь стрелять в отца?.. Я – старше тебя по званию, майор запаса... Ты из какой армии, чьего народа?.."

Парень стоит молча, потупившись. Он растерян, но явно не собирается двигаться с места. Что делать? Кто-то перед нами, беря джип "на пушку", стартует вправо, за ним еще кто-то, еще, еще... Мащины неудержимым ручейком огибают джип. Как вода. Можно ли остановить воду? Офицерик мечется из стороны в сторону, размахивая руками.

"Поедем и мы?" – спрашивает Алла. В голосе у нее слышится абсолютно безрассудный азарт. Она уже заводит двигатель и выворачивает руль, но в этот момент у офицера сдают нервы, и он приказывает джипу перекрыть обходной путь. Суфа дергается вперед, съезжает с дороги и глохнет посередине, ни туда ни сюда.

"Вперед!!! – кричит Дима. – Вперед, мать-перемать!!!"

Алка жмет на газ. Мы проскакиваем в сантиметрах от задней дверцы Суфы. Мы первые! Мы во главе колонны! Мы мчимся вперед, на Кисуфим! Кто теперь остановит нас?! Никто! Как обычно. Знать бы только, где мы...

"Йо! Йо!.." – восторженно выдыхает Йони. Рахелька сидит молча, прижав ладони к щекам. Она испугана.

Проехав несколько сот метров, мы упираемся в одну из убежавших машин. Там наши командиры, двадцатилетние ребята. Они ждут колонну. От объеханного лейтенанта они отличаются только отсутствием формы и наличием абсолютной уверенности в своей правоте. Их Пунто стоит в воротах изгороди, разделяющей два поля.

"Молодцы... – кивает Дима. – Сейчас они поймают Суфу. Проедем, ворота на замок и привет. Приткнись вплотную к ребятам, чтоб не просунулся..."

Не просунется. Мы почти касаемся пунтовского бампера. Армейский джип и в самом деле никуда не испарился. Офицерик продолжает погоню. Суфа шумно поваливает сбоку и встает справа от нас, почти вплотную. Сзади наезжает колонна, выстраивается, ждет приказа.

"Внимание! – кричит один из командиров, размахивая "мирсом". – Мы блокируем джип и едем дальше. Кто-то должен остаться. Мне нужны четверо добровольцев! Двое лягут под передние колеса Суфы, двое – под задние! Добровольцы!"

Минутное замешательство. Лечь под колеса означает остаться, отстать от колонны, попасть под арест, а главное – не доехать до Кисуфим. Но замешательство длится недолго. Добровольцы ложатся под колеса. Их даже больше четырех.

Рахелька вдруг начинает плакать навзрыд. Она напугана не на шутку. Люди под колесами! Джип добавляет ей страху, демонстративно газуя.

"Вперед, вперед!" – командует парень с "мирсом".

"Что ты Рахелька... – хором успокаиваем мы девочку. – Что ты... никуда он не поедет, этот джип. Там ведь наши солдаты. Это свои, свои. Они нас не тронут..."

Мы выскакиваем на 232-е шоссе в пяти километрах от маавара "Суфа", южного въезда в Гуш Катиф. Но нам не нужна "Суфа". Наша цель – Кисуфим! У нас еще осталось около тридцати машин. Мы едем в Кисуфим, слышите? И мы обязательно доедем, обязательно. Не на этот раз, так когда-нибудь еще. Мы обязательно доедем! Как всегда.

Фотографии демонстрации против выселения евреев Гуш-Катифа, Сдерот 2.08.2005

Три Дня в Кфар Маймон, фотографии демонстрации против выселения евреев Гуш-Катифа

Другие статьи о Газе и плане Шарона выселения Гуш-Катифа

Hosting by