Алекс Тарн

Ротенбургский синдром

Спешу поделиться. Со мною произошло нечто удивительное. Я... как бы это скромнее сказать... совершил эпохальное открытие. Сначала даже думал запатентовать, огрести кучу денег и так далее... а потом, по здравом размышлении, решил не возиться. Зачем мне вся эта суета – конгрессы, премии, интервью? Что мне – так плохо? Нет, мне и так неплохо. В общем – шапку оземь хлоп!.. рубашку на груди хрясть!.. - берите за так, господа благодарное человечество! Вот такой я человек, Леха Тарн! Дарю!

А дело-то вот в чем. Вы, конечно, слыхали о немецком людоеде? Ну его еще судят сейчас... вся Германия только этим и живет. Не людоедством, понятное дело, живет – с этой привычкой просвещенные немцы, по некоторым утверждениям, покончили раз и навсегда, а процессом над ротенбургским каннибалом живет. Судом, то есть. Какую газетенку ни откроешь, на какой телеканальчик ни перещелкнешь – все про него, гурмана. Так что и вас, наверно, эта забавная история не обошла. А тем, кого все-таки обошла, я расскажу. Вкратце, на всякий случай.

Некий дядя по имени Армин, скромный программист из города Ротенбург, любил кушать человечинку. Что само по себе не так удивительно – мало ли кто что любит? Известная русская пословица даже утверждает: "кто любит попа, кто попадью, а кто попову дочку". Армин любил всех троих, хотя предпочел бы, видимо, дочку - исключительно по той же самой причине, по которой мы предпочитаем телятину говядине. Но если бы в пословице про попа был еще и сын, то уж его-то Армин точно выбрал бы прежде прочих. Потому что Армин – гомосексуал, а значит, мог бы употребить попова сына во всех смыслах этого большого и чистого человеческого чувства – любви.

Но что это я все про попа да про попа? Религия тут совсем ни при чем, так что заранее прошу прощения у тех, чьи религиозные или сексуальные ценности ненароком задеты моим неуклюжим пером. Менее всего мне хотелось бы кого-то обидеть – ни православных, ни гомосексуалистов, ни общество охраны животных. Последнее упомянуто мною на тот случай, если у попа была собака, а значит, и она могла бы оказаться в числе обиженных. Ну вот. Теперь можно продолжать.

Будучи истинным любителем людей, то есть, настоящим, я бы даже сказал, естественным гуманистом, Армин не терпел насилия. Таинство любви в его понимании было возможно только на добровольной основе. Поэтому он просто дал объявление в газету. Там он совершенно честно писал, что ищет хорошо сложенного нестарого мужчину, заранее согласного с тем, чтобы его съели. Газета, понятно, напечатала.

Откликнулся некто Юрген, тоже программист. Странно, правда? Как говорил в свое время Жванецкий, "что-то не в порядке у них там, в консерватории". Видимо, и в программировании тоже. Ну вот, теперь еще и программистов обидел! О-хо-хо... с кем останешься, Леха? Со смитьем?

Так или иначе, Юрген продал машину, взял отпуск "для улаживания личных дел" и приехал к своему незнакомому другу. Дабы никого больше не обижать, я перехожу прямо к трапезе. Она была совместной, то есть Юрген присутствовал не только на столе, но и за столом. Я уж не знаю, как они там все это устроили, но главный деликатес, а именно Юргенов пенис, друзья съели вместе. Остальные части Армин сложил в холодильник. Там их впоследствии и нашла полиция. Мясо было с чисто немецкой педантичностью упаковано в сверточки с аккуратными надписями: "филе", "вырезка", "стейк" и так далее.

Теперь мужика судят. А за что? Ведь все совершалось при полном согласии жертвы. Да и можно ли назвать Юргена жертвой? На нем, как на том пирожке из сказки, было ясно и недвусмысленно написано: "съешь меня". Что, пирожок – тоже жертва? Никакая он не жертва. Еда он, пирожок, еда и не более того. И программист Юрген – еда. Разве не так? О чем, кстати, так же ясно и недвусмысленно свидетельствует видеозапись, предусмотрительно сделанная людоедом. Там Армин, по утверждению его адвокатов, неоднократно спрашивает Юргена: "Ну как, кушать бум?" И Юрген, находясь в здравом уме и полной памяти, с радостной готовностью отвечает: "Бум! Конечно, бум!"

Такая вот милая рождественская история. Реальная, напомню, история. Не какая-нибудь сказка кровожадных братьев Гримм. О! Стихами заговорил, обратили внимание?

Не какая-нибудь сказка

Кровожадных братьев Гримм

Трам-пам-пам-пам-пам... колбаска?..

Трам-пам-пам-пам... ну ладно, так уж и быть, не стану я вас стихами мучить. Хотя мог бы! Мог! Потому что подхожу я к самому главному – моему великому открытию. А значит, и говорить имею право соответствующим высоким штилем, возможно, даже стихами. Но – не буду, наступлю на горло собственной песне. Расскажу по-простому. Слушайте.

Итак. Я торжественно объявляю об открытии всеобъемлющего и универсального явления, которое я сначала хотел назвать "феномен Тарна", но затем, по излишней, может быть, скромности, решил именовать "ротенбургским синдромом". Людей, подверженных этому синдрому, можно называть "ротены". Ротены отличаются от прочих тем, что страстно желают быть съеденными. Слопанными. Схрумкаными. Откусанными, сжеванными и проглоченными. А впоследствии – переваренными и... извините, дальше – не для слабонервных.

К примеру, покойный Юрген был типичным ротеном. Но он отнюдь не был исключением. Оглянитесь вокруг, дорогие! Тысячи, даже миллионы ротенов бродят среди нас. Временами они объединяются в большие организации, иногда даже в партии. Взять хоть всем известные "Шалом Ахшав" или там "Гуш Шалом". Да это же просто типичные ротенские секты! Когда я смотрю на их лидера Ури Авнери, меня так и подмывает проверить – все ли органы у него на месте? Может, главные деликатесы уже давно отрезаны и съедены где-нибудь в Рамалле за гостеприимным столом тамошнего каннибала?

А Йоси Бейлин и Йоси Сарид? Мицна и Бург? Перес и Рамон? Вы только обратите внимание на страдальческое выражение их лиц! Это они страдают от недоедания. Их еще не совсем доели. Хотя, где-то что-то у них, видимо, уже откусили. А им хочется еще. Им хочется уже под нож да и в холодильник, в аккуратные пакетики с надписями. Почему хочется? Ротенбургский синдром, ребята, вот почему! Проще пареной репы!

Посмотрите, как легко теперь все объясняется! Раньше, бывало, сидим с другом, квасим... одна бутылка уходит, вторая... а все никак не поймем – как? почему? Что ж они все слепые, эти бейлины? Или злодеи? Да нет, вроде не злодеи... и не слепые... и не дураки... что ж тогда?.. И вот уже все выпито, а решения нет как нет. Теперь - не то! Теперь все ясно-понятно! Вот оно, золотое слово – ротены! Ротенбургский синдром! И сразу все пучком, все на своих местах, как в гербарии.

"И это все? – удивится кто-то. – А я-то думал – и впрямь что-то важное... открытие... А это что? – Чепуха, терминология, мелкая классификация."

А я отвечу: неправда ваша, господа. Потому что слишком многие беды у нас, грешных, проистекают именно из-за терминологической путаницы. Оттого, что зло не названо злом, пакость – пакостью, грязь – грязью. Оттого, что слишком многие идут рука об руку с Юргеном Авнери, и с Юргеном Бейлином и с Юргеном Пересом вовсе не потому, что хотят быть съеденными. Они ведь вовсе не ротены, эти невольные попутчики. Они имеют в голове какую-нибудь свою, вполне идиотскую, но жутко красивую благоглупость – скажем, всеобщее счастье в кисельных берегах или, например, дружное равенство на интернациональном пионерском субботнике или еще какую халабуду. Они ведь совсем не про то, эти малахолы. И с Юргеном, радостно несущим свой собственный пенис на скворчащую сковородку людоеда, у них нет ничего общего. Как же им не помочь, милягам? Вот я и стараюсь по мере сил. Классифицирую. Определяю. И если уж после этого моего выдающегося открытия кто-нибудь будет съеден по недоразумению, просто так, зазевамшись... то тогда уж – не знаю... Это уже будет выше сил человеческих, да. Без сомнения, выше. Да. А значит, это уже не ко мне. Потому что я всего-навсего гомо сапиенс, человек разумный. Ага. "Разумный", заметьте... не "съедобный".

Вот так. Вот такое, ребята, открытие. Ну, скажите теперь, что я не молодец! Ладно, ладно... розы можете не бросать... и Нобелевскую премию пока не надо... я же говорю - мне и так хорошо.

11.12.2003

Другие статьи о левых

Другие статьи Алекса Тарна

К списку фельетонов

Hosting by