Алекс Тарн

НЕСВОЕВРЕМЕННЫЕ ПИСЬМА
Приемышу - языку идиш

Многоуважаемый адресат!

Да-да, знаю: это обращение звучит крайне несуразно. Но можно ли назвать Вас иначе, и если да, то как? Мистером, мсье, господином? Но Вы ни то, ни другое, ни третье. Неужели товарищем? Нет, и это не годится - ведь Вы не человек и даже не шкаф. Честно говоря, я даже не уверен, уместен ли тут мужской род: не лучше ли воспользоваться женским? Впрочем, думаю, Вы не рассердитесь на мою неловкость. Ведь если кому-то и понятны подобные лингвистические трудности, то именно Вам, языку.

Скажу сразу: я практически не знаком с Вами. Нельзя же считать знакомством десяток-другой особенно смачных словечек и выражений, известных всякому еврею, и магнитофонную бобину незабываемых сестер Берри. Ваших писателей - Шолом-Алейхема и И.Л.Переца, П.Маркиша и Башевиса-Зингера я читал в переводе на русский, что, как говорят, начисто выхолащивает из текста жизнь. Питерский homo soveticus, чья сознательная жизнь пришлась на семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, что знал я об украинских, польских и белорусских местечках, где проживали до Второй мировой войны Вы? Да, оттуда пришли в российские столицы мои деды и бабушки - они-то знали Вас не понаслышке.

Пришли? Правильнее сказать: были всосаны в столицы отчаянной российской нуждой в новых грамотных, жадных до знаний кадрах. Кадрах, которые должны были заменить "буржуев"-интеллигентов, неосмотрительно истребленных революционным быдлом. Сегодня есть такие, кто ставит это жадное всасывание в заслугу Советской власти перед евреями. Но был ли у нее выбор? Пожалуй, нет: к использованию еврейских рук и голов большевиков принудила горькая необходимость. Лучшим свидетельством этому утверждению является тот факт, что, как только такая необходимость отпала, Советы стали избавляться и от евреев. Попользовались и выбросили да еще и плюнули вслед по хамскому обычаю этой страны, чьим фирменным товарным знаком является пресловутая "широта русской души". Россия всегда была для нас злобной мачехой, если не кровавым погромным големом, отплясывающим на наших костях, и краткий период притворной благосклонности не должен обманывать никого.

Но речь тут не о России - пускай себе лежит, где лежит. Речь о Вас. Тогда, в начале 20-ых, казалось, что ничего нет для Вас страшней, чем тот массовый исход молодых. Ведь уходя в столицы, они навсегда расставались не только с родным местечком, но и с Вами. Однако, как выяснилось, главная беда ждала Вас впереди, полтора-два десятилетия спустя…

Помню, как летом 1989 года, уже готовясь к отъезду в Эрец Исраэль, я прощался с друзьями. Дело шло к полуночи, почти все разъехались, остались четверо: я, два моих сослуживца и земляк одного из них не то по Гомелю, не то по Шепетовке, не знакомый мне до того парень по имени Захар. Я в те дни интенсивно учил иврит и уже понимал, что слово "захар" - не совсем русского корня. Но знание это было еще не совсем устоявшимся, так что имя незнакомца казалось странноватым: деревенское какое-то имя. Странным был и его мягкий акцент с певучими еврейскими интонациями, и речевые погрешности, столь режущие слух петербургского сноба, в коих я тогда числился - к своему нынешнему жгучему стыду. Вкупе с неловкими манерами все это называлось в нашем культурном кругу презрительным термином "местечковый". Убогие "совки", в тот момент мы даже приблизительно не осознавали уровня своей катастрофической невежественности.

Сослуживцы были еще не "в подаче", но уже собирались. Правда, иврит они почему-то не учили, а больше налегали на английский и на вождение. Один из них сейчас в Далласе, страстный болельщик Ковбоев, а второй в Атланте и тоже, наверно, жует попкорн на каком-нибудь местном стадионе. Но тогда… - о, тогда они проявляли себя самыми непримиримыми сионистами. Захар смотрел на нас во все глаза.

- А что же ты, Захар? - спросил я. - Уже подал или еще ждешь вызова?

Он помотал головой:

- Нет, я не поеду.

- ???

- Я люблю идиш, - ответил он. - Кто-то должен остаться с идишем.

Да-да, он любил Вас. Любил настолько, что не хотел уезжать, - а подобное нехотение в те времена и в той компании казалось полнейшей ересью.

- Как-как? Идиш? - переспросил будущий болельщик Ковбоев и презрительно махнул рукой. - Мертвый язык…

Видели бы Вы, что сделалось с Захаром! Глаза его засверкали, кулаки сжались, парень напрягся, как перед дракой. Я уже не помню, что именно он сказал, но что-то очень агрессивное, типа "убить мало", или "сами вы мертвые", или еще что-то в этом духе, причем ясно было, что слова его обращены даже не к нам, ничтожным, а к чему-то неизмеримо большему, давящему, неумолимому и угрожающему. Мы трое остолбенели от неожиданности. Видимо, и Захар понял, что хватил через край. Он пробормотал что-то совсем неразборчивое и пошел из комнаты. В дверях он обернулся - в глазах слезы - и сказал:

- В земле они. Все в земле.

Сколько времени прошло с тех пор? Двадцать четыре года, а помнится как вчера. Потому что в тот момент я наконец осознал то, о чем ни разу не задумывался прежде: Вас истребили вместе с теми, для кого Вы были "маме лошен", языком матери. Вас забросали землей украинские полицаи в сотнях расстрельных рвов. Вы вылетели в серое польское небо с дымом крематориев. Вас забили насмерть на улицах литовских гетто. И если смотреть на вещи под этим углом, то реакция Захара выглядит совершенно естественной.

Перед Второй мировой войной, уже на склоне, вызванном ассимиляцией и массовым оттоком молодежи в большие города, Вас признавали родным от 11 до 13 миллионов людей. Можно смело предположить, что на пике Вашей славы, в первом десятилетии прошлого века это число было еще больше. Сейчас с трудом набирается 400-500 тысяч, да и эта оценка, честно говоря, выглядит сомнительной. Вы и в самом деле умираете, факт. И Ваш закат выглядит особенно заметным на фоне стремительного взлета вечного соперника, иврита. Он старше Вас на пару тысячелетий, но как молодо, как ярко и свежо его нынешнее лицо!

Самое обидное, что Вы значительно опережали его на старте. Недавно я читал путевые заметки одного из известных идишских писателей, который из любопытства посетил Эрец Исраэль за несколько лет до Первой мировой войны. Сейчас тот период называется временем Второй алии. Она почти удвоила еврейское население Страны: к 1914 году оно достигло 85 тысяч человек. Кое-кто из них пытался говорить на иврите, но большинство предпочитали другие языки общения: русский, арабский, турецкий, французский, немецкий, идиш. Стоило ли принимать в расчет такого ничтожного соперника? Неудивительно, что Ваш писатель смотрел на попытки возрождения разговорного иврита с благожелательным недоумением. Даже если на "лашон а-кодеш", святом языке, годном исключительно для молитв и талмудической премудрости, заговорят здесь все эти 85 тысяч, много ли это будет значить? В одной только Варшаве жило тогда вчетверо больше евреев!

С прославленным идишским юмором писатель рассказывает о нелепых попытках местных энтузиастов поддерживать разговор на иврите: "Они с трудом обменивались даже простейшими фразами, а когда испытывали необходимость описать какое-либо сложное действие, принимались бекать, мекать и жестикулировать. Все тут превосходно знали идиш, но не станет же свободный еврей опускаться до галутного "жаргона"! Поэтому, помыкавшись в безуспешных поисках нужного слова, они переходили на русский…"

Действительно, забавно. Логичным выглядит и заключение, к которому приходит преданный Вам путешественник: "лашон а-кодеш" мало на что способен даже в качестве обычного разговорного языка, а уж о возможности выразить тонкие движения человеческой души посредством литературы на иврите и вовсе речи не идет. Тут, впрочем, уместно было бы вспомнить, что всего лишь столетием раньше подобные сомнения высказывались и в Ваш адрес.

Ведь в течение восьми веков до начала Хаскалы Ваша литературная составляющая была относительно бедной: переводы духовных текстов, адаптированные для женщин и тех, кто не способен понимать на иврите, переложения немецких сказок, хасидские притчи, народные песни, традиционные спектакли пуримшпилей… Именно "относительно бедной", то есть в сравнении с ведущими романскими языками, которые к тому времени уже накопили значительный литературный багаж. У Вас еще не было Чосера, Шекспира и Дефо; Данте, Боккаччо и Гольдони; Вийона, Ронсара и Рабле; Сервантеса, Кальдерона и Лопе де Вега. Однако если брать за точку отсчета менее зрелые языки, то Вы вряд ли уступали в этом плане польскому, русскому, чешскому или венгерскому. Им решительно нечем чваниться перед Вами, ведь их молодые литературы по большому счету стартовали примерно в то же время, что и Ваша.

Ваш успех впечатляет еще и потому, что, в отличие от Вас, другие юные деревца отнюдь не распыляли своих сил, направляя все соки национальных талантов в один и только один ствол. В то время как евреи на кого только не работали, предпочитая Вам язык тех народов, на чьей территории их застала судьба изгнанника. Можно только гадать, каким роскошным было бы древо идишской литературы, если бы к усилиям Менделе Мохер-Сфарим, И.Л.Переца, Шолом-Алейхема, Маркиша и Башевиса-Зингера присоединились Гейне и Кафка, Цвейг и Алданов, Монтень и Жакоб, Пастернак и Ионеско, Мандельштам и Дизраэли, Кестлер и Зангвиль, Бабель и Белоу… и многие, многие другие.

Нет-нет, у путешествующего писателя были все основания свысока поглядывать на безнадежные потуги жалкой кучки последователей Элиэзера Бен-Иехуды. В самом деле, объем работы, стоявшей перед сторонниками сфарадита (так они сами иногда называли возрождаемый язык из-за избранной в качестве образца сефардской версии произношения) казался неподъемным. И хотя их главная атакующая дивизия, Еврейская Гимназия Герцлия, уже развернула свои передовые порядки, преподавание на иврите велось тогда исключительно в ней. В Микве Исраэль, сельскохозяйственной школе Альянса, говорили тогда еще по-французски (как и в десятках других учебных заведений Альянса по всему миру).

Но именно эти нахальные выпускники Гимназии, начавшейся в 1905 году с двух небольших комнат в Яффо напротив Часовой площади, именно они, с их непримиримым практическим повседневным сфарадитом, совершили то, что выглядело невероятным. Уже через четыре года школа переехала в пески строящегося Тель-Авива, такого же нахального юнца, а еще через несколько лет туда присылали своих детей родители со всей Восточной Европы. Материнским языком этих детей были Вы, "маме лошен", но даже одного учебного года, проведенного в Гимназии, хватало на то, чтобы хранить верность Вашему старшему брату ивриту на протяжении всей последующей жизни. А в 1914 году перешла на сфарадит и Микве Исраэль.

Да, методы гимназистов не отличались деликатностью. Наглецы освистывали идишские спектакли, демонстрировали под окнами выходящих на "маме лошен" изданий, а выступление вышеупомянутого писателя-путешественника сорвали и вовсе по-хамски, наевшись предварительно бобов и испортив атмосферу встречи в самом буквальном смысле. Всем этим следовало бы возмутиться как бессовестным зажимом свободы слова - следовало бы, когда б не упомянутые выше ничтожные масштабы этого смехотворного бунта. В самом деле: надо ли брать в расчет кучку гимназистов, науськанных сотней-другой фанатиков, когда на другой чаше весов - миллионы читающих, пишущих, говорящих на идише? Можно ли сравнить блеск изысканной культуры Берлина, Варшавы, Нью-Йорка с захолустной провинцией распадающейся Оттоманской империи? При всем уважении к историческим древностям, они потребны образованному человеку лишь для одноразового посещения, омраченного к тому же местной вонью, жарой, ужасной пищей и жуткой антисанитарией.

Иными словами, невелика потеря. Отчасти неприятно, что приверженцы иврита захватили именно Землю Обетованную, но лишь отчасти. Положа руку на сердце, не больно-то она Вам и сдалась, эта Земля, не так ли? В конце концов, традиционное "Башана абаа бирушалаим" произносится отнюдь не на идише… Главная проблема разрасталась у Вас под боком, в той же Варшаве, Вене, Лодзи, Одессе, Полтаве, Минске, Кременчуге.

В принципе, это можно было предвидеть. К концу XIX века Хаскала проникла в самые глухие местечки, и молодежь, не желавшая больше довольствоваться хедером и ешивой, оказалась на распутье. Дорог было три, как у хазарского витязя, и все, в конечном счете, сводились к лингвистическому выбору. Первая, "направо пойдешь - совсем пропадешь", коротко именовалась ассимиляцией, полным растворением народа в чужих языках. Вторая дорога волею судеб оказалась тесно связана с Вами: "налево пойдешь - призрак обретешь". Призрак к тому времени вот уже несколько десятков лет разгуливал по Европе - призрак коммунизма. Собственно, Вы тоже всегда были призраком, ведь обычно язык привязан не столько к нации, сколько к территории национального государства. Никто из языков не парил тогда над миром столь свободно, не зная границ, не ассоциируясь с правительствами и столицами, как это делали Вы. По логике вещей, не существовало тогда более подходящего языка для поистине международного социалистического движения. В реальности, однако, возобладали чувства, а не логика: ненависть к евреям в который раз оказалась выше любых других соображений. Два призрака: идиш и марксизм нашли друг друга лишь в форме Бунда, партии еврейских социалистов.

Третья дорога пролегала не по земле, не по воде и даже не по небу, ибо выглядела совершенно нереальной сказкой, недостижимой мечтой, миражом: "в Сион пойдешь - ничего не найдешь". С действительностью ее связывала одна-единственная зацепка: иврит. Книга, сделавшая ивритские слова основой географии, истории, религии и философии. Ивритские молитвы, хранящие в языке быт, традицию и мироощущение. Мало? Конечно, мало. Тем не менее нашлись безумцы, которые предпочли именно этот путь. Поначалу их было немного - куда меньше тех, кто предпочел земные пути. Но со временем они становились все заметней.

Почему? Я объясняю это одной причиной: внезапно открывшейся возможностью уехать. Принято считать, что массовый отъезд восточно-европейских евреев в Америку вызван погромами 1880-ых годов. По-моему, это неверно: нас громили на протяжении всей истории. Вот только судьба могла предложить нам в качестве выхода лишь отступление от французских копий к русским топорам. Мы с удовольствием сбежали бы из "гостеприимной" Европы значительно раньше, будь у нас такая возможность. Но реально она появилась лишь во второй половине XIX века, когда наконец наладилось массовое пассажирское (а не одно лишь торговое/военное/грузовое) сообщение между континентами. И вечные изгои Европы немедленно воспользовались приоткрывшейся лазейкой. Уезжали самые молодые и инициативные витязи двух первых дорог. Это, несомненно, сильно помогло Америке, но стало серьезным ударом по Бунду, а значит, и по Вам.

Сионисты тоже с радостью смотали бы удочки с польских и российских берегов, да вот беда: для этого не было даже минимальных условий. Экономическая емкость тогдашней Эрец Исраэль не предполагала массовой иммиграции. В итоге они оставались в своих Бобруйсках, Полтавах, Кременчугах, Лембергах, Люблинах и Варшавах. Оставались со своей мечтой и со своим ивритом - ведь для них переезд в Америку был бы всего лишь сменой галута. Не имея возможности переправить в Эрец себя, они переправляли Эрец к себе - переправляли посредством своей неистовой страсти к возрождаемому ивриту.

Сейчас трудно себе представить, насколько сильным было тогда это стихийно возникшее движение. Главную работу последователи Элиэзера Бен-Иехуды делали отнюдь не на берегах Яркона, а в России - в ее польских, украинских, белорусских и прибалтийских владениях. В Тель-Авиве была гимназия Герцлия? В России действовали десятки частных общеобразовательных школ с преподаванием на иврите. На съезд учителей иврита, организованный обществом "Тарбут", съехались в Одессу более тысячи делегатов! Одесские, петербургские, московские издательства в массовом порядке выпускали ивритские учебники, печатались переводы на иврит классиков мировой литературы, оригинальная ивритская проза и поэзия - Бялик, Черниховский, Ахад-ха-Ам и многие, многие другие. Периодические журналы и альманахи, рассылаемые по подписке, не знали недостатка в читателях. Речь тут, таким образом, шла не о бледном провинциальном отростке израильской языковой метрополии, но о мощном, бурлящем живыми соками стволе.

И вот на это Ваши соратники из Бунда уже не могли взирать с тем же чисто идишским юмором, с которым писатель-путешественник встречал бобовую газовую атаку тель-авивских гимназистов. Здесь уже речь шла о Вашей домашней площадке, о Вашей жизненной базе. Поймите меня правильно, многоуважаемый идиш: я далек от того, чтобы обвинять Вас лично. Слезы и сжатые кулаки Захара до сих пор стоят перед моими глазами. Но то, что было - Вашим именем! - проделано в первые годы Советской власти в отношении иврита, можно назвать лишь одним словом: геноцид. Ведь "язык" и "народ" - настолько близкие понятия, что в некоторых наречиях обозначаются одним словом.

Как Вы, должно быть, помните, в 1919 году после краткого периода заигрывания с украинскими самостийщиками левое крыло Бунда и другие левые еврейские фракции организовали собственную партию (Комфарбанд), которая в дальнейшем полностью слилась с большевиками. Промежуточным этапом этого процесса явилось создание так называемой Еврейской секции РКП(б) и Еврейского комиссариата при Наркомате по делам национальностей, который возглавлялся тогда И.Сталиным. Первоочередной задачей этих органов и их представителей на местах стало уничтожение иврита. Именно так - уничтожение.

Нечего и говорить, что это делалось под знаменем борьбы с буржуазией и мракобесием. Идиш был объявлен языком народных масс, иврит - языком раввинов и лавочников. Ивритские издательства, учебные, просветительские и культурные заведения были закрыты, а в украинских и белорусских местечках развернулись показательные судилища над хедером - многовековой системой народного еврейского образования. Поначалу иврит сопротивлялся, создавая подпольные школы, кружки молодежи, спортивные общества. Но силы были неравны: на стороне евсеков и евкомов стоял ангел смерти в лице недремлющей ЧК. Уже в начале 20-х годов заниматься ивритом в России стало небезопасно. Цветущий сад молодой ивритской культуры - плод усилий десятков тысяч людей, писателей, учителей, общественных деятелей, подвижников - был за несколько лет безжалостно вытоптан грубым большевистским сапогом.

Вдумайтесь, мой дорогой адресат: скольких сокровищ недосчиталась ивритская культура в результате этого преступления! Без всякого преувеличения можно сказать, что, не случись этого геноцида - вернее, его первого этапа - нынешний уровень израильской литературы, искусства, культуры в целом был бы сейчас, как минимум, вдвое богаче. Иврит в России уничтожали еврейские ренегаты и предатели - Диманштейн, Рафес, Литваков, Агурский, Черемисский и им подобные. Уничтожали будто бы во имя идиша, ради Вас. Но не за горами была и их очередь: уже в 1926-ом, до конца исполнив свою мерзкую роль, Евсекция была распущена, а еще через десять лет пришла пора идти под нож и ее деятелям, да сотрутся их проклятые имена. Диманштейн и Литваков были насмерть забиты чекистами в 1937-ом, Рафес и Черемисский сгинули в 1942-ом соответственно в Коми и в Устьвимлаге, Агурский умер в 1947-ом в казахстанской ссылке.

Неудивительно: животная ненависть к евреям изначально встроена в коммунизм, фашизм и нацизм - эти три холеры, глубоко родственные по своей сути. Каждая из них молится на своего рукотворного божка. Но все они - и красноглазый идол классовой борьбы, и ницшеанский сверхчеловек, и косматый арийский нибелунг - одинаково не переносят идеи Единого еврейского Бога и даже его упрощенной, уплощенной христианской версии, въевшейся в плоть и кровь западной цивилизации. Сталин и его соколы не могли не сочувствовать антисемитскому пафосу Гитлера. Уничтожение иврита, санкционированное летом 1919 года наркомом по делам национальностей Сталиным, стало лишь первым шагом на коротком пути к убийству Михоэлса, расстрелу членов Еврейского антифашистского комитета и "делу врачей", к задуманной депортации советских евреев на Дальний Восток, к виселицам на Красной площади и "окончательному решению" еврейского вопроса. Так или иначе, но уничтожили не только евреев-большевиков, ставших добровольными палачами иврита. Уничтожили и Вас, идиш, уничтожили вслед за российским ивритом. То, что не закончил Гитлер, довершил Сталин.

С того дня, как издох усатый Аман ХХ века, прошло больше шестидесяти лет. Государство Израиля отметило 65 годовщину своей независимости. В нем говорят, пишут, читают на иврите - все, включая враждебных нам арабов и нелегальных рабочих из Нигерии и Эритреи. Более того - этот язык звучит сейчас по всему миру: израильтяне ужасно непоседливы. На рынках Таиланда, Непала, Перу, Китая и Новой Зеландии прекрасно понимают вопрос "Кама зе оле?" Тамошние торговцы уверены, что на иврите говорит как минимум миллиард землян. Реальное положение вещей несколько скромнее, но, думаю, у нас еще все впереди. Ведь со времени испорченного вечера того идишского писателя, о котором я напомнил Вам в начале письма, прошел всего-навсего век с небольшим. Всего век, а как всё перевернулось!

Сейчас уже никому не приходит в голову третировать те жалкие остатки идиша, которые пока еще живы здесь усилиями нескольких ультрарелигиозных сект, памятью сотни-другой тель-авивских стариков и энтузиазмом десятка молодых фриков, которые подобрали Вас скорее для понта, нежели из реального интереса. Есть два-три ностальгирующих певца с репертуаром из сестер Бэрри и едва дышащий идишский театр, чьи спектакли идут с бегущей строкой перевода на иврит, поскольку большинство публики не понимает языка оригинала. Впрочем, слово "большинство" здесь не слишком уместно из-за малого количества зрителей. Сефардские евреи, далекие от Вас, как восток от запада, автоматически начинают смеяться, услышав слово на идише: в их представлении Вы не только способны исключительно на анекдоты, но и выглядите как анекдот. У них, кстати, есть свой, турецко-подданный идиш, именуемый ладино - его судьба в чем-то похожа на Вашу.

Но в чем смысл Вашей судьбы? Зачем Вам была назначена такая странная доля: целое тысячелетие вызревать под спудом убогости и гонений, чтобы столь резко взлететь? Чтобы взвиться, как казалось тогда - яркой птицей к всемирной славе и признанию; как выяснилось - пеплом в серое небо Треблинки и Аушвица, лагерной пылью в аду Колымы, Соловков, Коми и Казахстана. Зачем?

Затем, что сохранение народа, оставшегося без Родины, было бы невозможно без консервации языка. Принято думать, что евреев сохранила в изгнании их религиозная традиция. Отчасти это так, но лишь отчасти. Вне иврита исчезла бы и религиозная традиция. Правильно сказать, что народ был сохранен религиозной традицией, выраженной в родном языке. Потерянная Эрец Исраэль оставалась нетронутой внутри иврита - всей массой своих царей, пророков, городов и дорог. Но эта сохранность стала возможной лишь в условиях герметичной замкнутости языка; в самом деле, стоило лишь слегка приоткрыть глухо запертую дверь, и туда немедленно ворвались бы чужие.

Чужие реки, чужие страны, чужая родина. В отличие от своего, но далекого, никогда не виданного Ерушалаима, чужие образы отличались зримой наглядностью, яркостью полуденных красок, свежестью ветра, неизбывной красотой жизни. Сравнить ли затхлые сказки о текущем медом и молоком мираже с красотой Альгамбры и Толедо, с величием Рейна, с природными храмами дубовых рощ и сосновых лесов? Много ли было шансов устоять против мощи повседневной жизни? Если честно, то ни одного.

Вряд ли решение изъять иврит из разговорной речи принималось на совете сионских мудрецов и было закреплено соответствующим протоколом. Такое предположение неправдоподобно уже хотя бы потому, что сионские мудрецы никогда не могли прийти к общему мнению даже по самым простейшим вопросам. Скорее всего, это получилось само собой: те общины, которые догадались законсервировать иврит, объявив его языком святого спецназа, уцелели. Все прочие - растворились в кислоте повседневности, присоединились к иным народам. Возможно, сейчас их потомки с криками "алла-ахбар!" кидают камни в наши машины на дороге из Гило в Гуш Эцион или потрясают антиизраильскими плакатами на улицах Барселоны, Марселя, Лондона и Сан-Франциско. Возможно и другое: этим потомкам глубоко наплевать на нашу судьбу, у них свои проблемы - испанские, французские, немецкие, бразильские. Так или иначе, они давно уже не с нами. Отпустив на волю иврит, они перестали быть евреями.

Законсервировавшись на два тысячелетия, иврит превратился в "лашон а-кодеш". Прямым следствием этого стал вакуум, возникший на месте разговорного языка. Это пространство и заняли Вы, идиш. Как ни печально это признать, но Вы не совсем язык: Вы тоска по языку. Тоска по тем временам, когда "маме лошен" и "лашон а-кодеш" были единым целым. Воссоединиться заново они могли лишь в Эрец Исраэль, а потому сионизм стал началом Вашего конца.

Любопытно, что ассимилированные евреи-сионисты вовсе не понимали этого: взять хоть самого Герцля с его чудовищным угандийским проектом. Будь это возможно, в еврейской Уганде говорили бы, несомненно, на идише. Вот только идея создания собственной страны за пределами Эрец Исраэль была абсолютно оторвана от реальности. Элиэзер Бен-Иехуда неспроста ратовал за возрождение иврита; в статье "Насущный вопрос" (1879), написанной задолго до сионистского откровения, которое посетило Теодора Герцля, он декларировал жесткую связь между тремя вершинами: ивритом, Землей Израиля и национальным еврейским возрождением.

Нередко приходится слышать споры о том, кому именно принадлежит решающая заслуга создания Израиля. Среди претендентов на лавры обнаруживаются светские ассимилянты и ультрарелигиозные литваки, хасиды ХАБАДа и левые социалисты, профсоюзный синдикализм и религиозные сионисты, бейтаровцы Жаботинского и толстовцы Гордона, простые кибуцники и честолюбивые бюрократы из кабинетов Еврейского агентства. При всем уважении к лепте, внесенной в общий процесс каждым из его участников, следует признать, что современный Израиль создан прежде всего ивритом. Вернее, не создан, а воссоздан. А до того - сохранен, выпестован и пронесен нетронутым через столетия кровавых погромов и беспрецедентных преследований.

А что же Вы? В Вашем присутствии просто отпала надобность. Вы как приемный сын, оставшийся в доме после ухода на войну любимого первенца. Поначалу каждый угол напоминает о нем; плачет на кухне мать, вздыхает отец, мрачны лица домочадцев. Но проходят годы, образ ушедшего понемногу стирается из памяти, и вы постепенно занимаете его место в семье и за столом. Вам улыбаются почти так же, как когда-то ему; никто не сомневается, что со временем именно Вы станете здесь полновластным хозяином. Это положение не досталось Вам даром: нет, Вы заслужили его потом и кровью. И вдруг - стук в дверь. Вернулся настоящий хозяин. Собирай манатки, несчастный приемыш: в доме нет места для двоих владельцев.

Жестоко? О, да. Но в этой аналогии, похоже, заключена вся грустная повесть Вашего бытия. Оно было оборвано с крайней свирепостью - но, возможно, в необходимости выгнать Вас за дверь и заключался онтологический смысл Катастрофы. Принято считать, что благодаря ей создано еврейское государство. Часто поверхностный взгляд на вещи цепляется за плывущие по воде листья, и не замечает мощнейшего глубинного противотока. Страшно сказать, но что если и в вышеприведенной формуле "Катастрофа ' Израиль" следует поменять направление стрелки?

Ах, Захар, Захар… забуду ли бессильную ярость твоих сжатых кулаков?

С глубочайшим сочувствием,
искренне Ваш,
Несвоевременный Корреспондент
Бейт Арье, апрель 2012.

Кругозор, 1.2014

Другие статьи по теме: Размышления по национальному вопросу

Авторский сайт А.Тарна
Заказать книги А.Тарна можно по тел. 050-6485162

К списку фельетонов