Ицхак Адда, Элиэзер Шаргородский

Синдром Кадимы

1. Говоря о синдроме по отношению к правящей партии, мы имеем в виду некоторые черты в характере управления страной, которые являются симптоматичными, связанными друг с другом и образующими, выражаясь медицинским языком, узнаваемую картину болезни.

Симптомы эти настолько бросаются в глаза, что каждый может их распознать:

1.1. Первый, применительно к человеку, можно было бы назвать близорукостью, а применительно к политике – ослеплением. В то время, когда в ответ на непрерывный дождь Кассамов из Газы, правительство продолжает придерживаться одностороннего прекращения огня, одобряя одновременно переправку в Газу тысяч автоматов, вряд ли нужно объяснять, в чем состоит это ослепление, настолько все ясно видно, если можно так выразиться.

Кто не видит, что:
* Мы создали своими руками государство Хизбаллы в Южном Ливане и государство Хамаса в Газе?
* Мы расплачиваемся сегодня за стратегическую «дальновидность» одностороннего ухода из Южного Ливана и из Газы?
* Доверив наблюдение за осью Филадельфии Египту, мы развязываем гонку вооружений между террористическими группировками, борющимися за власть в Газе?

Как понять то, что мы ведем политику столь противную нашим интересам как Нации? Или так: что мы систематически создаем условия для того, чтобы произошло самое худшее?

1.2. Второй симптом: апатия или безразличие правительства и правящей элиты к последствиям этой политики для населения. Как понять:
* Что нужно было дождаться захвата в заложники Гилада Шалита, чтобы правительство, наконец, ответило на обстрелы Сдерота?
* Что Верховный Суд Справедливости систематически оказывается более чувствителен к тому, что ему кажется посягательством на права человека палестинцев, чем к возможности терактов, которые благодаря безусловной защите этих прав, ложатся тяжким бременем на страну и ее население?

Как будто территориальные уступки не являются проявлением уступок более фундаментальных, уступок моральных, порочной концепции ответственности, понимаемой как необходимость отвечать за свои действия перед ООН, а не перед собственным народом.

1.3. Но существует явление более серьезное, чем апатия. Беспричинная ненависть. Разве страданий евреев изгнанных из Гуш Катифа и разрушенных домов было недостаточно? Зачем нужно было сопровождать это компанией по шельмованию поселенцев? Почему нужно так несправедливо обращаться с изгнанными из Гуш Катифа? Зачем эта эскалация ненависти в Амоне?

1.4. Четвертый симптом: усталость. Он был поразительно описан самим Эхудом Ольмертом в речи, произнесенной в июне 2005 года:

«Мы устали воевать, мы устали быть смелыми, мы устали выигрывать, мы устали побеждать наших врагов, мы хотим иметь возможность жить абсолютно по-новому с нашими врагами.»

Нужно заметить, что Ольмерт не говорит: «Мы устали от этой войны, мы стремимся жить в мире с нашими соседями». Он дает понять, что сам факт «быть смелым» и «побеждать» стал ненавистным. Словно ни одну войну не стоит выигрывать. Словно можно не делая различий между агрессором и жертвой, рассматривать насилие симметрично и абстрактно, оправдывая им бегство, отказ от борьбы и от победы.

1.5. Пятый симптом: сомнение. Оно и есть скрытая причина того состояния общей усталости, которое проявляется в доводах Ольмерта. Ослабление мотивации происходит из растерянности. «А если они правы?». «А если действительно это они – Давид, а мы – Голиаф, они сопротивленцы, а мы – оккупанты»?! Разве не говорил сам Шарон перед Кнессетом об оккупации, что сначала было воспринято как ляп, а потом оказалось продуманным термином?

Сомнения вызывает не только законность борьбы с нашими врагами. Поколеблена вообще всякая уверенность, так что под вопросом оказывается даже законность нашего присутствия на этой земле как нации.

Можно возразить: теперь, когда одна война только завершилась, а следующая, вероятно, не за горами, это все не имеет значения; если действительность, рано или поздно, на севере или на юге, заставит правительство очнуться и преодолеть свою робость, не важнее ли сплотиться?

Конечно. Важно сплотиться вокруг правительства, если оно находится на высоте национальных задач, которые перед ним стоят, и обрушивается на явных врагов Израиля, - как прошлым летом в Газе и в первыи дни ливанской войны - вместо того, чтобы винить во всем жителей поселений.

Тем не менее, наша бдительность не должна ослабевать. Можно ли быть уверенным в желании правительства победить и лишить наших врагов способности наносить нам ущерб, когда расположение международных сил на юге Ливана представляется как достижение и рассматриваются опции ведения переговов с террористическим правительством Хамаса?

В недавней статье, редактор известного еврейского журнала во Франции Ниссим Коэн Танюжи охарактеризовал эту ситуацию очень четко и ясно: нельзя быть одновременно пироманом и пожарным.

Нас в данном случае интересуют пироманы. Пироманы – это не только Ольмерт и Кадима.

Ольмерт и Кадима – всего лишь последнее политическое проявление того недуга, который начал распространяться в стране более тридцати лет назад.

Мы назвали его «синдромом», чтобы подчеркнуть, что эта проблема - дело не только обычного политического анализа. Она имеет отношение и к политической социологии, и к политической психологии. Это нужно попытаться изложить подробнее, чтобы внести ясность.

2. Как мы до этого дошли?

Как ослепление, безразличие, беспричинная ненависть, усталость, сомнение охватили общественное мнение настолько, что для значительной части элиты страны это стало нормой поведения?

Чтобы понять это, нужно ввести понятие: ненависти к себе, которая в случае с Израилем является ни чем другим как проекцией ненависти антисемитской, ненависти глубоко укорененной, которая может находить выход в самоубийственном поведении или в поисках козла отпущения. Первый случай - самоубийственное поведение евреев в галуте – был проанализирован Шмуэлем Тригано и Элиан Амадо Леви-Валенси. Мы хотим показать, как этот феномен проявляется на коллективном уровне, а также его динамику начиная с 1967 г.

Поворотным пунктом была Шестидневная война. Это момент появления антисионизма, как современной и оправданной формы антисемитизма. На заднем плане – Запад, который в процессе деколонизации вынужден видеть ужасы своего колониального прошлого, увязая во вьетнамской войне. Именно в этот исторический момент, когда пробуждается политическое сознание целого поколения, которое сегодня находится у власти, становится возможным говорить о колониализме применительно к израильскому обществу.

Наряду с классическим нарративом о евреях угнетаемых другими нациями, эмоциональная сила которого была усилена Катастрофой, появился новый нарратив, основанный на парадигме оккупации и колониального господства, который мог служить ключом к расшифровке всего израильско-палестинского противостояния.

Колониальный образ Израиля как оккупационной силы начал преследовать новые поколения. Он казался обоснованным тем фактом, что Израиль находился теперь в господствующем положении по отношению к бедному и экономически неразвитому населению.

С этого момента та часть общества, которая в силу своего образования и культуры прислушивалась к Западу и питалась его идеологией, которая через «милуим» постоянно вступала в контакт с палестинским населением, начинала проникаться комплексом колониальной вины, который терзал Запад. Вместе с культурным влиянием поступают готовыми строительными блоками, идеи, которые будоражат западную молодежь, в частности мотив колониальной вины и нео-колониальной эксплуатации зависимых стран.

Перенос этой модели в местную реальность происходит в этой части общества и особенно в этой возрастной группе практически естественно. Конечно, нужно будет дождаться, пока под эту модель подведут теоретическую основу и пока это новое поколение возьмет в 1990-е годы в руки бразды социального, информационного и политического правления, чтобы эти идеи стали доминирующими. Но с этого самого момента процесс усвоения западного взгляда на Израиль начинается, опираясь на идеи «первородного греха» и «изгнания» палестинцев в 1948 и «оккупации палестинских территорий» в 1967.

Вина как двигатель ненависти к себе является, таким образом, первым признаком формирующегося синдрома. Именно ей питаются симптомы сомнения, усталости, близорукости, апатии и беспричинной ненависти, обозначенные выше.

Это чувство вины, которое достигнет своей высшей степени в период первой Ливанской войны, естественно, очень трудно нести. Ему необходим выход, какая-то искупительная жертва. Это явление хорошо известно антропологам. Что такое искупительная жертва? Это существо достаточно близкое, чтобы перенос вины был действенным, но и не совсем тождественное, чтобы он вообще мог произойти. Это другое «я», другое лицо самого себя. Но эта близость сама по себе проблематична: когда перенос совершился, она становится питательной средой для ненависти благодаря риску заражения, который она в себе несет, возвращая чувство вины на себя. Она предполагает изгнание из общества искупительной жертвы и полного разграничения между «они» и «мы».

В случае с Израилем заслуга этого другого «я» в том, что он появляется и фокусирует на себе перенос вины в тот самый момент, когда приходит в движение механизм формирования ненависти к себе. Поворотное событие в современной истории Израиля, Шестидневная война, вызывает к жизни одновременно комплекс вины и анти-комплекс возвращения Израиля к своему библейскому очагу – Иудее и Самарии. Ответом на чувство вины одних становится чувство освобожденности других, возрождение пионерского порыва и подчеркивание значения земли, следствием чего является рождение нового персонажа: «митнахель».

Он-то и представляет собой естественную кандидатуру для проецирования ненависти к себе, идеальное другое «я». Он настолько близок образу пионеров эпохи «Ишува», но одновременно и достаточно отличен от него своей внутренней мотивацией, своей верой, которую он не боится обнаружить своей кипой и бахромой талита, чтобы перенос произошел полностью обосновано.

С этого момента, обе составляющие синдрома ненависти к себе, чувство вины и перенос, налицо. Они являются психологической основой израильских идеологических дебатов, длящихся уже четверть века.

Идеологическая полярность, основанная на биноме «поселенец/митнахель», очевидная для поколений 1967 года и последующих (поколения первой Ливанской войны и первой интифады), не была разделительным принципом предыдущих поколений, у которых разногласия определялись взглядами на строящееся государство.

Анализ динамики формирования синдрома должен стать здесь меж-поколенческим и принимать во внимание цикл обновления поколений и их взаимодействие. Сильно упрощая можно видеть три больших поколения в современной истории Израиля. Понятие поколения определяется здесь на основе содержания исторического опыта, а не только по биологическому принципу.

* Первое поколение – то, что пришло к власти в 1930-40-е годы. Это поколение основателей государства: Давида Бен-Гуриона и Гольды Меир, Менахема Бегина и Ицхака Шамира. Благодаря своему историческому опыту, своему боевому прошлому и, нередко, духовным корням, это поколение нечувствительно к новому синдрому. Для него победа 1967 г. это прежде всего победа над врагами Израиля, а не начало колониальной эры. Иудея-Самария и Газа – это продолжение Ишува.

* Второе поколение приходит к власти в 1960-70-е годы. Это поколение Моше Даяна и Ицхака Рабина, Шимона Переса и Ариэля Шарона. В момент обретения независимости этому поколению было 25 лет. Оно наделено таким образом некоторым иммунитетом, но обычно лишено иммунитета духовного.

* Третье поколение занимает руководящие позиции (в средствах информации, университетах, органах правосудия и т.п.) в 1990-2000-е годы. Это поколение как правило не имеет ни духовного, ни исторического иммунитета предыдущих поколений. Сознание этого поколения формируется в оппозиции первой Ливанской войне. Оно полностью открыто синдрому ненависти к себе и станет движущей силой распространения нового колониального нарратива. Столкновение с бессмысленной для него действительностью вызывает большое искушение покинуть страну. Многие так и поступают. Но психологически есть и другой способ решения этой экзистенциальной проблемы – найти источник зла в своем чудовищном двойнике, благо искать его долго не нужно, это – «митнахель». С этого момента политические установки поколения будут формироваться на основе систематического оспаривания прав Израиля на свою землю. Окончательно они оформятся в 1990-е годы, когда наберет силу пост-сионистское движение и требование «Израиля – государства для всех граждан»

Смена власти в 1977 г. обеспечит этому поколению его политический взлет. Вместе с этим идеология третьего поколения начинает распространяться в среде второго поколения. До сих пор та часть его, которая поддерживала партию Авода, могла еще отождествлять себя с новым образом пионера-первопроходца. Потеря власти вызовет исторический разрыв между элитой Аводы и «митнахлим», которым она не простит тесный союз с Ликудом. Именно начиная с 1977 г. намечается процесс постепенной переориентации второго поколения на проблематику третьего. Процесс это растянется на четверть века. Предвестником его можно считать Шимона Переса, участвующего вместе с Шалом Ахшав в демонстрациях против Ливанской войны. Политический центр тяжести этого второго поколения воплощается в образе Ицхака Рабина, который примет взгляды третьего поколения только к моменту Осло.

Влияние пост-сионистской риторики, распространенной лишь в немногих университетских кругах в 1980-е годы, становится широким в 1990-е. За несколько лет, отделяющих шок произведенный первой интифадой, от подписания договоров в Осло политический план предлагаемый этим идеологическим движением, уже достигшим интеллектуальной зрелости, пользуется влиянием в масштабах целого поколения. Не имея пока доступа к власти, это третье поколение уже достигло профессиональной зрелости и начинает занимать места в идеологическом аппарате государства (образование, правосудие, средства массовой информации). Теперь их идеи будут быстро распространяться в интеллектуальной среде, в частности в университетах, т.е. среди дипломированных специалистов, которые вскоре займут влиятельные посты в обществе на всех уровнях - в администрации, в мире бизнеса, в средствах массовой информации и в органах правосудия. Влияние его будет таким образом увеличиваться пока не станет в 1990-е годы доминирующим.

Без этого увеличения идеологического влияния целого поколения Осло было бы невозможным. Осло – это логическое завершение интеллектуальной гегемонии постепенно завоеванной третьим поколением, питавшимся колониальным нарративом, заимствованным им в западном комплексе вины и импортированным в Израиль.

Обращение Рабина в Осло – это и есть переход второго поколения на идеологические принципы третьего. Характерная поначалу для сторонников партии Авода, эта тенденция распространится затем и на ту часть третьего поколения, которая до сих пор была невосприимчива к интеллектуальному влиянию колониального нарратива. Процесс этот был ускорен убийством Рабина, которое подстегнуло желание светской части правого лагеря отмежеваться от «митнахлим». Ашкеназская интеллектуальная элита Ликуда, воспитанная в западных традициях, т.е. подверженная тем же экзистенциальным сомнениям, постепенно оказывается охваченной тем, что через десять лет станет синдромом Кадимы. Если отдельные личности еще сопротивляются подводному течению, основная масса, восприимчивая к новым идеям, может оправдать свое “aggiornamento” (итал.- обновление) тем, что изменились политические, демографические и военные условия конфликта.

С этого момента может начинаться работа по переведению в политическую плоскость процесса идеологической консолидации третьего поколения. Эта консолидация очевидна на уровне правящей верхушки, которая склоняет один и тот же набор идей: дипломатический прагматизм, раздел территории Израиля, отмежевание государства от всякого религиозного содержания, экономический либерализм. У нее тем более нет причин противиться, поскольку в конечном итоге она сталкивается с подобной угрозой внутри общества – демографический перевес в пользу религиозного лагеря.

Развязывание Палестинской администрацией вооруженной интифады в сентябре 2000 г. ускорит это процесс. Независимо от всех политических передряг она проложит дорогу формированию правительства Национального единства. Для того чтобы полное согласие, объединяющее правящую верхушку страны, нашло реальное выражение в политике, необходим теперь один лишь шаг: идеологическое обращение последнего исторического лидера Ликуда, с триумфом победившего на выборах в январе 2003 г. С обнародованием Ариэлем Шароном плана размежевания это будет свершившимся фактом и сделает возможным образование двадцатью месяцами позже партии, которая объединит Ариэля Шарона и Шимона Переса.

3. Что делать?

3.1. Борьба с Кадимой как синдромом саморазрушения общества предполагает прежде всего определение области распространения недуга и выявление частей общества, остававшихся до сих невосприимчивыми к комплексу колониальной вины.

Четыре социальных слоя обладают изначально некоторым иммунитетом против синдрома Кадимы.

* Прежде всего, это религиозные сионисты или «оранжевые», которым в силу своего экзистенциального выбора (тесной связи с иудаизмом и землей Израиля) идеологически чужда проблематика ненависти к себе.
* Русскоговорящее население – случай специфический. Это ашкеназы по своей культуре и люди в основном светские, но они – иммигранты, и поэтому находятся в структурной оппозиции к истеблишменту. Их образование, уровень которого выше среднего по стране, теоретически должно делать им близким образ мысли правящих кругов, но совершенно не соответствует его доминирующей модели и пост-сионистской идеологии. Особенность иммигрантов из бывшего Советского Союза в том, что они совершенно нечувствительны к западному комплексу колониальной вины. Речи израильских пацифистов об «оккупированных территориях» и «справедливых чаяниях палестинского народа» слишком напоминают им деревянный язык «Правды» советской эпохи, чтобы заслуживать доверия. Они совершенно закрыты для проблематики ненависти к себе и отождествляют себя обычно с теми политическими образованиями и личностями, которые олицетворяют твердость в вопросах безопасности и отказ от территориальных уступок.
* Сефарды-традиционалисты. Они тоже обладают некоторым иммунитетом против комплекса колониальной вины. Во-первых, они испытали на себе последствия деколонизации. Во-вторых, они достаточно мало были подвержены интеллектуальным веяниям из Европы, так как в отличие от представителей других еврейских общин реже имели доступ к высшему образованию.
* Наконец, харедим тоже совершенно в стороне от этой проблематики, благодаря своей отстраненности в отношении к Государству и слабому влиянию на них западного образа мысли.

Эти четыре группы населения составляют примерно две трети еврейского населения Израиля. Примечательно то, что они совершенно безразличны к той идеологической конфронтации между сторонниками партии Авода и ревизионистами, которая определяла политическую жизнь Ишува до 1948 г., а затем Государства Израиль.

Эта конфронтация между двумя полюсами светских ашкеназов-старожилов была доминирующей линией в политике, культуре и экономике на протяжении десятилетий, тогда как общество постоянно менялось, а его поначалу второстепенные части становились со временем преобладающими.

Вместе эти явления – Алия (возвращение на землю Израиля), Тшува (возвращение к иудаизму) и различия в приросте светского и религиозного населения – спровоцировали социальный сдвиг, делающий предыдущую политическую структуру устаревшей.

Это и объясняет образование партии Кадима, в котором отразилось стремление старой ашкеназской элиты объединиться, забыв старые идеологические споры, собрать силы, чтобы вместе противостоять общему внутреннему противнику.

Учитывая все это, можно определить приоритетные направления действия по ликвидации синдрома Кадимы. Работа должна быть сосредоточена в первую очередь на голосах сефардского и русскоговорящего населения, которые голосовали как за Кадиму, так и за Аводу. Голосование этих двух групп определяются скорее не идеологическими привязанностями, а личностью основателя Кадимы и непринятие Ликуда Нетаниягу, который дискредитировал себя анти-социальной экономической политикой. В случае новых выборов трети упомянутых голосов достаточно, чтобы оставить в меньшинстве планы очередных уступок перед насилием Эхуда Ольмерта и сторонников политики выкорчевывания корней.

3.2. Тем не менее, ограничения электорального влияния Кадимы недостаточно для того, чтобы не допустить возрождения этого явления в других формах. С этой точки зрения необходимо сосредоточить усилия на преодолении секторальных различий, которые противопоставляют эти четыре группы населения, обладающие иммунитетом к синдрому Кадимы (сефарды-традиционалисты, русскоговорящее население, «оранжевые» и харедим), и на их объединении в исторический блок, способный составить общенациональную альтернативу пост-сионистским проектам.

Синдром Кадимы как раз и подпитывается растущей секториализацией политической и социальной жизни Израиля. Это явление – следствие процесса разъединения ценностей. То что должно было быть ценностями на общенациональном уровне (еврейский образ жизни, социальная солидарность, целостность земли Израиля, поощрение Алии и помощь в ее интеграции), стало секторальными интересами, защищаемыми различными политическими образованиями: Яадут ха-Тора, Шас, Ихуд Леуми, Исраэль Бейтейну.

Для создания исторического блока «За другой Израиль» необходимо прежде всего показать, что упомянутые ценности, да и многие другие, не только правомерны, но обретают смысл в единстве и связи друг с другом.

Одной работы мысли тут не достаточно. Нужно вывести речь из изоляции, сформулировав мысль таким образом, чтобы она могла быть услышана всем народом, а не какой-то отдельной группой. Движение религиозных сионистов, в силу олицетворяемых им идеалов и своей вовлеченности в социальную жизнь, может сыграть здесь ведущую роль. Оно должно служить связующим звеном между сефардами-традиционалистами и русскоязычным населением, содействуя сближению этих групп, которые обычно воспринимаются как соперники.

Такая работа по созданию общего культурного поля даст возможность сделать каждый сектор более чувствительным к устремлениям других. Сделать так, чтобы «интерес» одного сектора стал «моральной обязанностью» всех остальных в соответствии с принципом: «Все евреи в ответе друг за друга».

Универсальная задача Израиля состоит в строительстве общества, в его способности создать общество, обладающее единством целей, которое смогло бы быть открытым, творческим и эффективным, сочетая эту открытость и динамизм с такими ценностями как справедливость, ответственность и развитие личности, семьи и общества.

Но универсальность Израиля состоит также в его особенностях, в том, что это микрокосм семидесяти наций и семидесяти языков, в необходимости создать единую общность исходя из этого разнообразия мировоззрений и невероятного человеческого богатства.

Именно потому, что с момента образования Ишува здесь никогда не было такого социально-культурного разнообразия, мы и должны собрать воедино все те четыре силы, те четыре слоя населения, о которых шла речь выше – «оранжевых», сфарадим-масортим, олим и харедим – и сделать это нашей центральной задачей. Это вызов, который жизнь сделала нашему поколению, поколению возвращения. А когда эти части будут собраны воедино, выявится и универсальность израильского опыта и взгляды части молодежи, устремленные на Запад или на Восток, обратятся к нам.

Доказав, что открытость к другому не предполагает уничтожение собственного «я», мы сможем включить законное стремление индивида к материальному и культурному процветанию в общенациональный проект, не дав ему потеряться в фантазиях о человечестве без границ и абстрактном гуманизме. Говоря короче, осознав и строя свою самобытность в ее единстве и разнообразии, мы сможем не только искоренить синдром Кадимы, но и восстановить единство нации на своей земле, на основе своего еврейского призвания.

Др. Ицхак Адда - экономист и исследователь в области социальных наук, преподаватель на кафедре политологии Бар-Иланского Университета. Он возглавляет «Франкоязычный Форум за другой Израиль».

Элиэзер Шаргородский - политолог, преподает историю сионизма в «русскоязычном проекте Открытого Университета» и в «Мидраше Ционит» в Киеве.

Перевод с французского Леонида Вайсфельда

МАОФ, 9.04.2007

Hosting by