Просто будний день

7 февраля 2001 г.

Воскресенье выдалось дождливым и ветреным. Я ехал на демонстрацию, организованную Надей Матар (движение "Женщины в зеленом"). Шоссе, идущее по горному хребту, было покрыто туманом, на метр вперед ничего не было видно. Медленная езда в таком тумане располагает к размышлениям…

"Интересно, – думал я про себя, – он становится премьер-министром потому, что поднялся на Храмовую гору…" Я предполагаю, что если бы Шарон предвидел, какая суматоха поднимется после его восхождения на Храмовую гору, какие обвинения на него посыплются, он бы не стал этого делать. Но он совершил это восхождение, и события завертелись, как чертово колесо: разозленные арабы начали буянить по всей стране, Барак совершенно потерял политический вес, и Шарон, не ударив пальцем о палец, уверенно идет к решительной победе на выборах. Что-то в этой Горе работает не так, как мы, "обитатели праха", привыкли…

Из тумана неожиданно показывается перекресток Тапуах. "В Иерусалим", – говорю я мокрым людям, ждущим попутки, которые сразу столпились возле машины. Теперь спереди сидит девушка, которая, видимо, проходит альтернативную армейскую службу. Как только девушка села, она сразу открыла том Мишны и не прекращала изучения Торы всю дорогу. Сзади сидят два парня, оба с огромными сумками, погруженные в себя. По радио сообщают, что возле Бейт Эля стреляли по автомобилю, водитель чудом не пострадал. Через несколько минут мы будем проезжать возле места происшествия. Возможно, террористы еще там… В этом тумане нет никаких шансов заметить на обочине дороги притаившегося врага. Мои пассажиры тоже слышали этот репортаж. Я глянул на их лица. Доедут ли они до Иерусалима невредимыми? Никто не открыл рта, никто не предложил остановиться и подождать или, может быть, вернуться. "У меня тут в машине сидит спецназ еврейского народа", – подумал я про себя.

Иерусалим. Надя провела основательную работу. Уже 36 недель она организует здесь демонстрации, напротив канцелярии главы правительства. На этот раз она задумала завершить демонстрацию шествием памяти жертв Осло. Вчера левые устроили такое шествие памяти Эмиля Гринцвейга. Пресса налетела на него, как на богатую добычу. А здесь проходит мероприятие памяти сотен убитых, которых и по именам-то никто не помнит…

Надя начинает раздавать присутствующим маленькие плакаты с именами людей, убитых в терактах с момента подписания ословских соглашений, произнося при этом их имена вслух. Люди стоят под проливным дождем и принимают от нее плакаты. Очень скоро выясняется, что погибших гораздо больше, чем рук, готовых держать плакаты с их именами. Каждый из присутствующих берет по два плаката, но и этого недостаточно. Надя еще не закончила вынимать из ящика плакаты памяти жертв Осло 93-го года. Кто будет держать имена убитых в 94-м, 95-м, 96-м, 97-м, 98-м, 99-м, 2000-м, 2001-м?

Начинаем придумывать разные патенты. Кто-то достает липкую ленту и начинает увешивать все свое тело плакатами. Люди помогают друг другу приклеить плакаты на спину и на грудь.

Участвовать в самом шествии мне не доведется – я должен еще попасть в Кармей Цур. Я слышал речь Рути Гилис на похоронах ее мужа в пятницу, и я обязан ее навестить. Когда ежедневно кто-то погибает, сердце может очерстветь, и я дал себе слово быть на всех похоронах.

Рути говорила. "Видимо, наше пребывание здесь настолько важно, что понадобилась такая страшная жертва, чтобы мы продолжали здесь жить" (цитата с поминок). Я был потрясен. Сидит вдова, только что потерявшая самое дорогое – своего супруга; вокруг нее – куча маленьких детей, которые остались сиротами без отца; и она держит речь – прямо из сердца, речь, сильнее которой я не слышал в жизни. "Спецназ", – вспомнил я. – "Спецназ еврейского народа…" Я собирался быть там четверть часа, чтобы формально исполнить собственное обещание. Задержался гораздо дольше – слушал и слушал, не мог уйти…

Снова в туман. Автомобиль плывет в тумане к югу от Гуш Эциона, к южной части Хевронского нагорья.

Около двух месяцев назад я читал лекцию в поселении Отниэль. Организаторы, опасаясь, чтобы я не заблудился ночью в дороге и не попал по ошибке в Самуа, предложили послать за мной машину, ". Прибыл милый водитель из Отниэля, по имени Элиягу – Элиягу Бен-Ами. Я сел в его "Мицубиши" и тут же почувствовал особую атмосферу. Это был человек с большой белой кипой на голове, этакого бреславского фасона, с пышной бородой. Магнитофон проигрывал песни на слова из святых текстов, машину наполняли звуки, очищающие душу. "До того, как я стал соблюдать заповеди, я был офицером конной полиции", – рассказывал он. "Может, тогда мы и встречались?" – пошутил я. "Нет, нет, – сказал он смущенно, – я ушел еще до того, как ты начал устраивать беспорядки".

Что-то в этом человеке пленило мое сердце. Такой простой. Прямой и простой.

А сегодня из Кармей Цура я еду в Отниэль навестить вдову Элиягу Бен Ами. Он вел машину, в которой ехала Рина Дидовски, и они оба были убиты. За два дня до гибели он еще успел позвонить мне и попросить бланки вступления в Ликуд. Я хотел рассказать его жене Мазаль о той поездке, о том, что он говорил мне по пути, о впечатлении, которое произвел на меня. Но я был заграницей, когда Мазаль сидела "шиву" – первую неделю траура, поэтому сейчас мне придется сделать от Кармей Цура еще получасовой крюк.

С того момента, как я был здесь прошлый раз, все дороги изменились. Карты теперь не точны. Один неверный поворот – и я очередная еврейская жертва. Дети бросают в меня камни. Это их национальный спорт, бросать в евреев камни. Вот указатель – "Бейт Хагай", выплывает из тумана. "Может, заехать проведать Хаима Дидовского?" – говорю я сам себе. Но нет времени. Продолжаю ехать в Отниэль.

Из Отниэля я спустился к перекрестку Шокет. Проезжаю блокпост ЦАХАЛа, поворачиваю на шоссе Беер Шева – Тель Авив. Теперь вокруг меня – совсем другой мир. Здесь, в долине, никто не думает про "спецназ". На шоссе – оживленное движение, деловито снуют автомобили, по обочинам расклеены предвыборные плакаты… Еще один "простой будний день".

Разговор о политике в больнице Тель а-Шомер

22 августа 2001 г.

Вечером 5 августа на шоссе 55 между поселками Альфей Менаше и Карней Шомрон, напротив поселения Азун, арабы совершили очередной теракт – была обстреляна машина семьи Блумберг. Тхия Блумберг, мать пятерых детей, сорокалетняя медсестра из поселка Карней Шомрон была убита. Ее четырнадцатилетняя дочь Ципи и муж Шимон (Стив) получили тяжелые ранения. Они до сих пор находятся в больнице и нуждаются в дополнительном уходе. Их друзья и соседи – жители Карней Шомрона организовали постоянные дежурства у постели раненых.

Вчера Далия определила меня дежурить в дневную смену. «Ты заступаешь в двенадцать часов, и заканчиваешь в четыре – сказала она. – Тебя сменит Филипп».

Я слегка заплутал в закоулках Тель а-Шомера. Как истинный израильтянин, который сначала включает прибор, а затем читает инструкцию по эксплуатации, так и я – сначала поехал, а потом уже начал вспоминать, как Далия объясняла мне дорогу. Обращаться за помощью к прохожим мне не хотелось: наклейка на моей машине – «Убить Арафата сейчас» – могла вызвать самую различную реакцию...

Задыхаясь от быстрой ходьбы, я вошел в палату, чтобы сменить Давида, который, впрочем, не выказал никаких признаков нетерпения. Я готовил себя к тяжкому зрелищу и старался сдержать рвавшийся наружу ужас. Стив улыбнулся мне тем, что осталось от его рта, и поднял руку, чтобы пожать мою. Я, как слон в посудной лавке, сильно пожал руку Стива и тут же отпустил, когда увидел, что боль пронзила все его тело.

«Надо же быть таким идиотом…», – отругал я себя. Давид улыбнулся, отвел меня в сторону и объяснил, что нужно делать. «У тебя была трудная смена», – сказал Стив Давиду, когда тот подошел к нему, чтобы попрощаться. «Наоборот, – возразил Давид. – Нам удалось добиться нескольких важных достижений». Давид, который возил Стива на рентген, успел завезти его к парализованной дочке Ципи, которая лежала в соседнем отделении. «Каждое движение для Стива – сущий кошмар, но это было ему очень важно», – сказал мне Давид.

Я никогда не разговаривал со Стивом, если не считать обычных приветствий, которыми обмениваются все соседи. Однако гибель его жены Тхии, тяжелое ранение их дочери Ципи и самого Стива, как будто объединило нас всех в одну большую семью.

На соседней кровати лежал парализованный мужчина. Рядом с ним стояла филиппинка, которая переворачивала ему страницы газеты… «Стиву не нужна филиппинка», – подумал я.

Тело Стива в самом центре пересекал длинный шов. Хирургам пришлось удалить часть его органов, изрешеченных арабскими пулями. Одна пуля разорвала ему губу и размозжила верхний ряд зубов. Язык ему пришили заново. Его руки были покрыты швами и шрамами, а ноги пока не слушались.

Удивительно, как он умудрялся говорить так четко. «Ну, что скажешь? – спросил Стив, когда мы остались вдвоем. «В такое время и самый умный замолчит», – ответил я с грустной улыбкой. «Но это нечестно, – тут же одернул я себя. – Ведь я пишу статьи, читаю лекции, и этот человек хочет узнать мое мнение. Ему совсем не поможет, если я буду демонстрировать здесь свою грусть…»

«И все же, я скажу, – продолжил я с улыбкой. – Видимо, не такой уж я умный… Знаешь, после убийства Тхии все поселение было в шоке. А я как-то сидел со своей женой Ципи и сказал ей что-то, и она тут же попросила меня написать об этом в газете, чтобы это услышали все, но я пока этого не сделал. Я хочу, чтобы ты послушал, о чем идет речь. Никто не может объяснить, почему Господь выбрал Тхию – доброго ангела нашего поселения, никто не может понять, почему Ципи и ты, почему такая семья была так наказана, никто не может этого объяснить, и лучше уж пусть не пробует… Но если взглянуть на происшедшее с точки зрения беспристрастной истории, то станет ясно, что жертва, которую вы принесли и продолжите приносить всю жизнь, спасла народ Израиля…»

«Ты имеешь в виду, что мы искупили его грехи?» – спросил Стив.

«Нет, нет, что ты! – решительно возразил я. – Я ничего не понимаю в искуплении грехов, я не раввин и не проповедник, и говорю сейчас о самой простой реальности – ты и Тхия спасли меня и Ципи, и весь народ Израиля».

«Объясни, почему», – попросил Стив.

«Год назад народ Израиля собирался отдать арабам Храмовую гору, Иерусалим, уничтожить все поселения, разрушить все. Тогда мы с Иегудой Эционом и Гилелем Вайсом проводили акцию протеста возле Львиных ворот. Мы стояли втроем, было невозможно найти кого-то, кто присоединился бы к нам. Как человек, имеющий опыт в проведении акций протеста, я говорю тебе: Барак без проблем мог реализовать свой умысел, он не столкнулся бы с настоящим сопротивлением, народ Израиля был парализован. Мы держали в руках плакат, на котором было написано: «Без горы – нет ни Храма, ни дома». И мы знаем, что это действительно так. То есть, если бы Арафат сделал самую простую вещь, которую все от него ожидали, если бы он просто взял все то, что Барак был готов ему дать, то у нас действительно не осталось бы дома. Нигде. В том числе, и в Тель-Авиве. Государство Израиль вступило бы в фазу ускоренного распада, а единый арабский фронт простирался бы от Ирака до пригородов Кфар Сабы. Совершенно очевидно, что отступление из Иерусалима, Иудеи и Самарии быстро привело бы нас к концу. Господь увидел, что мы не в состоянии остановить это, и заменил тотальную Катастрофу, которая ожидала нас всех, на частную Катастрофу семьи Блумберг и других жертв минувшего года. Своими телами вы остановили всеобщее самоубийство. Почему именно вы? У меня нет ответа, и мы никогда его не узнаем, но мне абсолютно ясно, что вы спасли нас. Ты для меня – солдат, который выиграл бой, и теперь, тяжело раненный, лежит в больнице. Ты не должен благодарить меня – это я должен сказать тебе спасибо».

Вместо ответа Стив попросил посмотреть, не принесли ли еду.

Я принес Стиву обед. Вложил несколько ложек картофельного пюре и перемолотого мяса между размозженной губой и пришитым языком.

«Ты можешь попросить, чтобы спинку кровати чуть-чуть приподняли? – спросил Стив. – Мне так трудно есть».

«Врачи не разрешают, Стив…»

«Приподнять на пятнадцать градусов – все, что я прошу…»

«Ох уж эти мне англосаксы, – подумал я. – Лежит, весь разбитый и израненный, и говорит о градусах и процентах».

«Знаешь, – неожиданно сказал Стив. – Тут, на входе в больницу есть мемориальная доска памяти Рабина. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас».

Я громко рассмеялся. И вложил Стиву в рот еще немножко пюре. «Я просто спешил, и не заметил эту доску, – сказал я. – Сейчас есть новая наклейка – «Все из-за тебя, хавер[26]», – может быть, стоит приклеить ее туда…»

«Сколько я уже съел?» – поинтересовался Стив.

Ему было важно выполнять все предписания и делать все для того, чтобы выздороветь. Он видел только дно тарелки снаружи, и я рассказал ему, сколько пюре еще осталось.

Это продолжалось довольно долго. Стив устал и попросил медсестер немного изменить позу, в которой он лежал до сих пор. «У меня тут есть Мишна», – сказал Стив и указал глазами на маленькую полку над кроватью. Там, рядом с фотографией детей, лежали личные вещи Стива. – «Ты можешь почитать мне? Я прервал учебу в день теракта и хочу наверстать упущенное. У меня есть таблица, по которой можно узнать, какую главу следует читать сегодня[27]».

«В какой день был теракт?» – спросил я Стива.

«Восемнадцатого ава».

«Секундочку… – сказал я. – Значит, ты остановился на «Кидушин», раздел 1:8». Я начал читать дальше, и дошел до конца главы, до десятого комментария. «Всякий, выполняющий одну заповедь, будет вознагражден, и продлятся дни его, и унаследует он землю».

Про себя я плакал, но вслух продолжал ровным голосом читать Мишну.

«Я хочу немножко поспать, – сказал Стив. – Разбуди меня через двадцать минут. Я не хочу спать долго».

Филипп явился на смену раньше времени.

«До свидания», – сказал мне Стив.

«Спасибо», – ответил я и вышел.

Письмо жителям Гуш Катифа

10 мая 2005 г.

Вы сами не знаете, как вы сильны.

Вы просто не понимаете, насколько вы непобедимы.

Вам кажется, что вы – меньшинство, а против вас мобилизован гигантский, хорошо подмазанный злодейский механизм, который невозможно остановить.

Но то, что вы видите отсюда, совершенно противоположно тому, что видят оттуда злоумышленники, задумавшие изгнать вас с вашей земли.

И в данном случае они видят гораздо более точно.

Они прекрасно видят, что все их усилия стереть с лица земли даже мелкие одинокие форпосты не имеют полного успеха. Как только армия оставляет это место, туда снова приходят люди, и форпост поднимается, как феникс из пепла. Как же им удастся выселить целые цветущие поселки? У них нет об этом ни малейшего понятия.

Они знают, что если массы народа начнут стекаться к вам, как это произошло в День Независимости, как это произошло в день создания живой человеческой цепочки от Иерусалима до Гуш Катифа, то они с этим ничего не смогут поделать.

Поэтому они действуют другими способами. Они надеются, что вы выселите себя сами, выполните за них работу.

Они пытаются довести вас до отчаяния, пытаются вас соблазнить, пытаются вас запугать.

Заявление, что противящиеся выселению будут наказаны тремя годами тюремного заключения, не более чем очередной виток этой бессовестной игры. На первом этапе вас пытались взять отчаянием. Быстро, быстро, двери закрываются, всё, собственно, уже закончено, бороться больше не за что… Вы с честью выдержали это нелегкое испытание.

Следующим витком было соблазнение деньгами. Возьмите деньги, большие деньги, позже вам будет гораздо тяжелее их получить, а сейчас их приносят вам на блюдечке с золотой каемочкой. И у посланца на голове кипа, и он пишет вам письма, пропитанные ядом, на вид ничем не отличимым от меда… Попробуйте… Щелк! И вы в мышеловке.

А сейчас начался виток запугивания. Три года тюрьмы, пять лет тюрьмы…

Знайте – такой образ действий лучше всего свидетельствует о жутком страхе, охватившем злоумышленников. Они смотрят на вас, они видят вашу твердость, они знают, что если так продолжится и дальше, то у них нет никаких шансов, и они начинают паниковать. Тот, кто угрожает тремя годами тюрьмы женщине, протестующей против изгнания ее детей из родного дома, расписывается в собственной растерянности. Они в панике, в сильной панике.

Вы наверняка задаете себе вопрос: что нужно делать в такой ситуации? Так знайте - вы делаете именно то, что необходимо делать, и наилучшим образом. С присущим вам хладнокровием, великой верой и непревзойденным самопожертвованием – просто не обращайте внимания. Не давайте ввергнуть в вас в отчаяние дешевыми трюками, призванным показать, что, якобы, "уже все кончено". Не давайте вас соблазнить пачками купюр. Не бойтесь угроз тюремного заключения. Просто продолжайте свою обыденную жизнь и не опускайте рук.

Вы не одиноки в этой борьбе. За вами – весь еврейский народ, он вас поддерживает, более того – он держится благодаря вам.

За вами стоит и Ликуд. У того, кто устроил вам выселение, нет сегодня партии, нет никакой общественной поддержки. Только левая пресса на его стороне.

По логике событий рано или поздно найдется человек, который возобновит борьбу по примеру "Зо арцейну", которая перенесет арену борьбы из Гуш Катифа в центр страны. Но не это сейчас важно.

Сейчас вы должны просто держаться.

Они уже сильно нервничают: они знают, что вы не сдадитесь.

История семьи как часть истории страны

Май 2005 г.

Давиду было шесть лет, когда произошло рукопожатие Рабина и Арафата. Давид едва ли понял тогда, что произошло, но запомнил выражение беспомощности на лице своего отца Йегуды.

Родители Давида, Йегуда и Тамар, поженились, когда Йегуде было двадцать два года и у него за спиной была служба в армии и учеба в ешиват-эсдер. Тамар как раз получила тогда ученую степень бакалавра в Бар-Иланском университете. Супруги обосновались в солидном поселке в двадцати пяти минутах езды от Иерусалима. В то время у власти стоял премьер-министр Шамир и казалось, что Ликуд будет править вечно. Конечно, левые оказывали давление, но будущее еврейских поселков в Иудее, Самарии и Газе выглядело безоблачным. Правительственная реклама призывала израильтян покупать  дома за "зеленой чертой". Основной лозунг в этой рекламе был: "Место в сердце страны".

Все было замечательно. Давид был первенцем Йегуды и Тамар, потом у них родились еще девочка и два мальчика. В это время Шамир под давлением левых отправился на Мадридскую конференцию. Уже в Мадриде стало ясно, что Арафат возвращается на сцену. Когда израильтяне это осознали, они  забрали бразды правления страной у Шамира, политическая стратегия  которого заключалась в постоянном отступлении с боем. Они передали эти бразды Рабину, начальнику Генштаба в Шестидневной войне, который воспринимался как "Мистер Безопасность" и к тому же обещал достичь мира в течение шести месяцев.

С этого момента спокойная жизнь Йегуды и Тамар рухнула. Рабин, а за ним и Перес, и Нетаниягу, отдавали место в сердце страны Арафату, вооружали до зубов его аппарат убийц, предоставляли врагу международную легитимацию и широкую экономическую поддержку, одновременно подавляя голоса протеста, зазвучавшие в израильском обществе.

Все это, возможно, можно было бы перенести, если бы не нестерпимая потеря чувства национальной справедливости. Мы вдруг перестали быть в этом фильме "хорошими", а наши враги "плохими". "Война идет не между евреями и арабами", – сказал Рабин. – "А между сторонниками мира из обоих народов и противниками мира из обоих народов".

Йегуда и Тамар родились вскоре после Шестидневной войны и впитали в себя тогдашнее ощущение победы. Они помнили операцию в Энтеббе и бомбежку иракского ядерного реактора. Для них Государство Израиль олицетворяло справедливость, готовность бороться за нее и способность ее достичь. Внезапно все переменилось – Йегуду и Тамар оторвали от их справедливого государства и объявили врагами государства и народа. Израильский премьер-министр поставил поселенцев в один лагерь с Хамасом и Хизбаллой ("и те, и эти выступают против соглашений Осло"). Вдруг выяснилось, что поселенцы более не авангард сионизма, а его враги.

Йегуда начал участвовать в различных акциях протеста. Эти акции не приводили ни к каким изменениям, но, по крайней мере, помогали частично избавиться от накипевшего внутри. Когда движение "Зо Арцейну" перекрыло дороги в стране, маленькому Давиду только исполнилось семь лет. Мать оставила его тогда присматривать за братьями, поскольку должна была поехать и привезти домой вышедшего из тюрьмы отца (его арестовали за участие в демонстрации).

В то время Ариэль Шарон лежал в палатке протеста и держал голодовку против политики правительства. После убийства Рабина все протесты прекратились. У вставшего во главе правительства Переса появилась возможность абсолютно беспрепятственно отдать террористам все города в Иудее, Самарии и Газе, и он использовал эту возможность в полной мере.

Потом были выборы, на которых победил Нетаниягу, после чего продолжил ровно тот же курс. Через три года правления Нетаниягу сменил Эхуд Барак. Как и во времена победы Рабина над Шамиром, израильтяне хотели премьер-министра, который пообещал бы им все, что можно. Рабин, маститый и решительный генерал, обещал мир в течение шести месяцев и победил Шамира. Генерал Барак, во многом схожий с Рабиным, обещал мир в течение трех месяцев и победил Нетаниягу. Ни Шамир, ни Нетаниягу не  пытались предложить альтернативу обещаниям мира со стороны левых. Нерешительность обоих лидеров Ликуда была очевидной и их поражение было лишь вопросом времени.

Унизительное бегство армии из Ливана по приказу Барака поставило весь израильский север, вплоть до Хадеры, в зону досягаемости для ракет Хизбаллы. Свое обещание о мире Барак попытался выполнить путем передачи Иерусалима врагу, но усилившийся терроризм помешал ему. Все это с неизбежностью привело к поражению Барака.

Наступление террористов достигло своей вершины в 2000 году, после восхождения Шарона на Храмовую Гору. Йегуда был в полном отчаянии. Арабский террор свирепствовал: взрывы автобусов и невиданные прежде ужасы вошли в повседневность израильской жизни. Жизнь евреев Иудеи, Самарии и Газы стала опасной, как никогда: уезжая на работу утром, люди не могли с уверенностью сказать, вернутся ли они вечером домой живыми. В некоторых маленьких поселках почти 10% мужского населения было убито.

Во время выборов 2001 года Йегуда стоял на перекрестках и раздавал материалы в поддержку генерала Шарона. Он не был ликудником – просто Шарон был для него спасательным кругом в море кризиса. Да и за кого еще можно было голосовать? За Барака?! Общественность, которая уже осознала, что такое мир, обещанный левыми, бежала от всего, что источало запах Осло. Люди хотели кого-нибудь, кто достигнет настоящего, а не воображаемого мира, кто проведет небольшую военную кампанию и положит конец этому ужасу. Генерал Шарон уверенно победил и стал премьер-министром.

В первые годы после рукопожатия Рабина и Арафата Йегуда боролся за возврат к тому Израилю, который он потерял. Он все еще помнил чувство победы, ощущение принадлежности к справедливой стране, ощущение солидарности в обществе, вне зависимости от политических взглядов. Он был полным энтузиазма сионистом и хотел вернуться к "доброму старому сионизму", который он знал прежде.

Но он был интеллектуально честен, и когда Нетаниягу продолжил процесс Осло, Йегуда осознал, что проблема состоит не в том, находится ли у власти Ликуд или Авода. В это время в его поселке начал  появляться еженедельник "Лехатхила". Идеи, опубликованные в "Лехатхиле", казались Йегуде абсолютно наивными. В "Лехатхиле" писали о том, что классический сионизм переживает кризис и нужно создать верящее руководство страной. Йегуда не считал, что это возможно в нынешних условиях, но он также осознал отсутствие другого решения. Он присоединился к "Еврейскому руководству", и вместо стремления к потерянному прошлому он начал мечтать и продвигать вперед новый Израиль, который со временем заменит нынешний, терпящий неудачу.

Тем временем маленький Давид вырос в симпатичного, полного сил юношу. В домашней теплице вырос дикорастущий цветок. Давид и его друзья носили большие кипы и отращивали длинные вьющиеся пейсы – подсознательный протест против аккуратной вязаной кипы, спрятанной за пальмаховского вида чубом у его отца. И хотя Йегуда никогда не менял своего внешнего вида, ему понравилась эта мода "молодежи холмов".

В Иудее, Самарии и Газе потихоньку начал витать новый дух. Йегуда не мог объяснить его, но этот дух ему нравился. Он перестал держаться за сионизм старого типа и осознал, что его сын выражает гораздо более адекватный взгляд на вещи.

Сын Йегуды, Давид никогда не жил в атмосфере победы. Государство практически не существовало для него. Оно не защищало его от арабов, которые постоянно забрасывали камнями его школьный автобус. Оно не спасло отца Ури, его лучшего друга, ставшего жертвой теракта. Оно выпустило из тюрьмы террористов, устроивших взрыв, в котором Шмуэлю, сидящему за ним в классе, оторвало ноги.

Бронированный автобус, бетонные укрепления, мешки с песком стали для Давида рутиной повседневной жизни. Государство не только не решало эту проблему, которую оно, на самом деле, само и создало, но и преследовало тех, кто пытался защищать себя.

Йегуда и Тамар объяснили Давиду, что корень проблемы не в государстве, а в правительстве. «Мы любим государство, а правительство сменится», – говорили они. Но Давид так и не сумел разобраться в этих нюансах. Для него государство не выражало справедливость – ее выражали родители и друзья. Учителя и поселок олицетворяли для него отечество, а  государство, армия и полиция были для него чем-то чужим и полным противоречий – иногда они защищают, но чаще – преследуют. Власти казались ему чем-то жалким: даже защищая своих граждан, они не уверены в собственной правоте. Каждый раз когда власти не трусят и не убегают, они оправдываются.

С этим двойственным отношением Давид и его друзья росли в течение всего десятилетия Осло. Когда Шарон решил уничтожить целые поселки и изгнать их жителей, Давиду и его друзьям было 16 лет. Их жизненный опыт уже впитал острый конфликт между ценностями семьи и отсутствием ценностей у государства. Воспитание, полученное от родителей, прививало им богобоязненность, любовь к стране и народу, сдержанность, дух первопроходства, самопожертвование. В противоположность этому государство источало бессилие, нигилизмом и преступное самоустранение.

Давид  с друзьями выросли с чувством морального превосходства над государством и его институтами, к которым родители Давида еще сохранили некую долю уважения. У Давида и его друзей подобное уважение не исчезало, поскольку не могло и возникнуть. Йегуда не верил, что придет день, когда он предпочтет вернуть свое офицерское удостоверение командиру элитного подразделения, в котором он служил. "Я пошел в армию для  того, чтобы защищать евреев, а не депортировать их, – объяснил он. – Еще наступит день, когда израильская армия вернется к своему прежнему  состоянию, и тогда я буду рад снова служить в ней".

На прошлой неделе Давид и его друзья сели на дорогу посреди большого  шоссе. Когда полицейские стали их бить, они рассмеялись полицейским  в лицо – они уже видели гораздо более опасные вещи. Когда офицер  полиции объявил, что те, кто не уйдут с дороги, будут арестованы, Давид  с друзьями обступили офицера, и каждый требовал, чтобы его арестовали первым. Давид выиграл – первым арестовали его.

Когда арестованных бросили в тюремную камеру, они громко пели. Когда полиция потребовала от них назвать свои имена, дать отпечатки пальцев и выйти на свободу под ограничительные условия, они рассмеялись и  отказались сотрудничать. Страх перед системой и ее силовыми органами  растворился в их чувстве морального превосходства. Угроза ареста и суда полностью потеряла свой сдерживающий эффект. Система обнаружила, что она беспомощна перед лицом действительности, которой она никак не ожидала.

Однако вся сила акции по перекрытию дорог стала понятной лишь два дня  спустя. Давида с друзьями привезли в суд для продления ареста. "Мы готовы отпустить их, – объяснил измученный представитель полиции изумленному  судье, – но никто из этих несовершеннолетних не желает назвать себя и подписаться под обязательством не участвовать более в подобных акциях".

Потрясенный судья посмотрел на радостных подростков, сидящих напротив  него. "Где их родители? – возмутился он. – Что же это за родители, которые так безответственно обращаются со своими детьми?"  Йегуда, сидевший в задних рядах в зале суда, украдкой бросил взгляд на своего сына, который явно был одним из лидеров арестованных. Тамар с трудом сдерживала слезы. Как матери ей было нелегко в этой ситуации удержаться от того, чтобы встать и обнять своего сына.

Но Давид представлял себя уже в будущем, в освобожденном еврейском Израиле. Йегуда и Тамар следовали за маленьким Давидом, который мчался вперед и уже перенесся из нынешней "просвещенной диктатуры" к сознанию, основанному на настоящей свободе.

Йегуде и Тамар сегодня около сорока, их сыну Давиду шестнадцать. Они вместе в этой борьбе, и никто не может противостоять им. Они уже победили.

Самая большая опасность в борьбе за Гуш Катиф

27 декабря 2004 г.

Более десяти лет назад, в 1994 году накануне праздника Рош а-шана я повесил листок на доске объявлений в своем районе Неве-Ализа . Этот листок содержал простую программу, как предотвратить реализацию готовящихся ословских соглашений. Я был частным лицом, не знал никого в руководстве Совета поселений, и единственным местом, где я мог опубликовать свои идеи, была местная доска объявлений.

Арафат и компания еще сидели в Тунисе. Никто в Израиле еще не воспринимал всерьез идею, что Рабин на самом деле приведет его сюда и удостоит рукопожатия. После того, как многие годы Арафата бойкотировали, даже американцы были в шоке от этой идеи. Сам Арафат испытывал сильное давление с арабской стороны, во всем царила атмосфера подозрительности. Идеи Осло казались еще очень хрупкими, нереализуемыми.

Программа, изложенная в моем объявлении, базировалась на том, чтобы заполнить множеством еврейских поселков земли, фигурировавшие в соглашении – те самые земли, которые правительство собиралось передать "палестинцам". Существенное изменение демографической ситуации в регионе, очевидно, расстроило бы планы тех, кто подготавливал тайное соглашение. Если каждый поселок построит форпост на прилегающей к нему местности и будет заселять его снова всякий раз, когда власти будут его разрушать, то продолжать государственную политику отдачи "территорий" станет невозможно. Программа подробно описывала, как можно реализовать этот план просто и с максимальным эффектом.

Уже на следующий день, в праздник ко мне обратился раввин нашего района и попросил объяснить ему мою идею. По окончании праздника в моем доме собралось множество соседей, и назавтра, в пост Гедалии, мы организовали делегацию из раввинов, профессоров и разных уважаемых людей, жителей нашего района, в Иерусалим на встречу с представителями Совета поселений, официального руководства поселенцев. Это был, на наш взгляд, естественный и наиболее подходящий адрес для того, чтобы начать претворять нашу программу в жизнь.

Не буду утомлять читателя всеми подробностями. С ними можно ознакомиться (и обязательно нужно, особенно тем, кто намерен бороться сегодня) в моей книге "Там, где нет людей…" Отмечу лишь следующие факты:

Совет поселений одобрил нашу программу и поддержал ее.

Совет поселений взял реализацию программы под свой контроль и не сделал ничего для ее осуществления.

Когда мы начали реализовывать программу самостоятельно, Совет поселений постарался всевозможными путями помешать нам и разрушить наши планы.

У той малости, которой нам удалось все-таки добиться, несмотря на настойчивое сопротивление Совета поселений (шесть форпостов), был, тем не менее, потенциал остановить в те дни Осло, если бы можно было продолжить действовать в этом направлении.

Примерно через год, летом 1995 г., когда мы решили снова действовать (организовали акцию перекрытия дорог), нами были сделаны соответствующие выводы. Мы позаботились о том, чтобы у нас не было никаких связей с Советом поселений, чтобы мы никак от него не зависели, и акция получилась даже более успешной, чем ожидалось.

Так родилось движение "Зо арцейну" ("Это наша страна").

 

* * *

Что подвигло меня сегодня извлечь из памяти давно забытые, болезненные события? Ведь большинство лидеров Совета поселений за это время сменилось. Да и тогда, и сейчас большинство из них составляют вполне добропорядочные и доброжелательные люди. Еще совсем недавно, всего полгода назад, Совет поселений организовал широкомасштабную акцию "Лицом к лицу", акцию убеждения рядовых ликудников во вреде и аморальности "программы размежевания". Результатом этой акции стал провал плана Шарона на внутриликудовском референдуме. Тогда я написал статью под заголовком "Честь и хвала Совету поселений". Зачем же я сейчас начинаю выяснять отношения с Советом поселений? Неужели нам только не хватает внутренних распрей?

Мне не нужны распри, и я их не ищу. Но самая большая опасность в борьбе за Гуш Катиф сейчас таится именно в Совете поселений, и эти добрые люди совершенно этого не понимают.

Всевышний оказал нам милость, когда дал Шарону победить на голосовании в Центре Ликуда и ввести в правительство партию Авода. Реально из-за этого ничего не изменилось – у Шарона и так была полная поддержка всех левых сил, обеспечивших "зеленый свет" всем его разрушительным шагам. Но ментально это помогло поселенцам, испытывающим иллюзорные надежды, "опуститься на землю", увидеть действительность такой, какая она есть. Поселенцы знают, что Переса "любовь не победит"[28]. Стало понятно, что надо начинать борьбу. На этом фоне появилось заявление Пинхаса Валлерштейна[29] о неповиновении аморальному закону, была инициирована кампания ношения оранжевой звезды. Валлерштейн не изобрел колесо. Он просто сдернул завесу с очевидных истин, которые долгое время старались игнорировать, но пришло время, когда они вырвались наружу. Честь и хвала ему за это. Проблема лишь в том, что если национально настроенное общество станет воспринимать Валлерштейна и руководство Совета поселений в качестве руководителей борьбы, то эти руководители в любую минуту смогут снова "перекрыть кислород" сопротивлению, как они сделали это по отношению к движению "Зо арцейну" в начале его пути.

И они, несомненно, это сделают.

Так же, как в свое время они спустили на тормозах операцию "Махпиль" движения "Зо арцейну", хотя не они были инициаторами этой идеи и не они претворяли ее в жизнь.

Так же, как совсем недавно они выхолостили идею "оранжевой звезды", хотя не они ее придумали и не они организовывали ее реализацию.

Точно так же руководство Совета поселений поступит с любой настоящей акцией борьбы, которая будет связана в сознании масс с Советом поселений.

Нет, они не меньшие идеалисты, чем мы, и я вовсе не хочу кого-то лично обидеть. Дело здесь не в личностях. Все гораздо глубже. Речь идет о старой гвардии религиозного сионизма. Это элита старейших поселений, которая в семидесятые годы черпала в своей вере силы быть первыми во всех начинаниях сионизма. Но для них вера никогда не служила источником легитимации, они шли за светским сионизмом, никогда не собирались вести сионизм за собой. Для этих прекрасных людей источником права на последнее возвращение в Сион является идея светского сионизма, а не иудаизм. При основании поселения возле Себастии они были всего-навсего такими же как Игаль Алон[30], только с кипой и цицит. Старая элита религиозного сионизма думала, что Шимон Перес просто переутомился, но они побегут вперед и своим примером заставят его встрепенуться, вернуться к прежним идеалам (Перес действительно приезжал в поселения и хлопал их по плечу, и даже раздобыл генератор для поселения Офра).

Нужно понять, что бежать к еврейскому народу и убеждать его – это как раз то, что им пристало, но сражаться лоб в лоб с идеологией светского классического сионизма, на которой они сами стоят – абсолютно для них невозможно.

Так что же сейчас осталось от ростков настоящей борьбы? Ее полностью выхолостили три "вето", наложенных Советом поселений:

- запрет отказываться от выполнения преступных приказов,

- запрет применять силу и

- запрет нашивать на одежду оранжевые звезды.

Общественная энергия была перенаправлена на бессмысленные демонстрации вокруг здания Кнессета[31]. Люди приезжают, толкаются в палаточных городках, отчаиваются и уезжают домой…

Совет поселений хочет устроить тут "оранжевую революцию", как в Киеве. Но в Киеве была четкая альтернатива, которую видели и которой целенаправленно добивались демонстранты. А Совет поселений видит спасителя отечества в Биби[32]…

В Киеве демонстранты были готовы к настоящей борьбе. Совет поселений не готов ни на что, кроме демонстраций. Акции Совета поселений напоминают ребенка, который кричит на коленях своего отца. Максимум, чего он может добиться – это раздражение родителя…

Повторю еще раз: не ищите здесь никаких личных нападок. Люди, о которых я говорю, настоящие идеалисты. Среди них есть те, кто рисковал своей жизнью ради государства. Я говорю о глубоком мировоззренческом кризисе. Так же, как невозможно вытащить себя за волосы из болота, так и Совет поселений не может возглавить борьбу. Протест – да. Борьбу – нет.

Если кто-то в Гуш Катифе или в любом другом месте намерен бороться по-настоящему, он обязан помнить "Зо арцейну". Он должен отбросить любую зависимость, особенно ментальную, от Совета поселений, и объяснить это всем, кто идет по его стопам.

Умереть – или взять вершину

22 августа 2005г.

Сколько статьей я планировал, находясь в поселке Шират а-Ям… Как многому мы научились за эти несколько недель. Сделали важные выводы относительно рухнувших концепций. Относительно местного руководства, которое сражалось за сохранение своих руководящих функций, а не за Гуш Катиф. О духовных руководителях, которые послали своих учеников совершать это злодейство! Как много сейчас нужно анализировать заново… Кто настоящий враг? Откуда ожидать нападения? Стоит ли вообще сейчас призываться на военную службу? И каково наше отношение к этому государству, которое нас уничтожает?..

Но после того как четверо полицейских схватили меня и швырнули в автобус, после того, как я бросил прощальный взгляд на солнце, опускающееся за Шират а-Ям, я благословил Всевышнего – Справедливого Судью, как положено делать в момент горя, разорвал одежду в знак скорби, подавил слезы – и все. Я не буду сейчас никого обвинять. Потому что сейчас нужно двигаться вперед, сейчас необходимо собрать всю огромную энергию, которая растеклась во все стороны, и сконцентрировать ее на достижение одной-единственной цели: захватить вершину. Взять в свои руки руководство страной.

Не умереть с честью, а взять вершину и стать тем, кто отдает армии приказы.

Потому что сейчас все ясно. Чудовище показало себя во всей красе. Я ошибался и вводил в заблуждение других, говоря, что "размежевания" не будет, потому что мы этого не допустим. Я ошибся, простите меня. С израильской диктатурой невозможно бороться без применения насилия. Невозможно бороться с террором, не применяя террор. А так как не в нашей природе действовать насильственными методами, то мы допустим чтобы с нами совершили все, что хочет диктатор. И если мы не захватим вершину, будет еще много "размежеваний"!

Я ни в коем случае не призываю отказаться от борьбы! Нужно драться зубами и когтями за каждый форпост, за каждый дом. Но это всего лишь отступление с боем. Злодеи, которые распоряжаются нашими деньгами и нашими детьми, служащими в армии, злодеи с беспилотными самолетами сверху и всей современной военной мощью внизу, злодеи со своим ЯСАМом, МАГАВом, ШАБАКом и полицией, злодеи – с блестящей армией, тренируемой на изгнание собственного народа, со всем государственным механизмом, который они себе подчинили – злодеи в этой игре всегда будут побеждать.

У нас нет выбора. Нам предстоит либо самоуничтожиться, либо взять в руки управление страной. Умереть или взять вершину.

И сейчас это гораздо реальнее, чем когда бы то ни было.

Мы должны собрать воедино всю нашу энергию, которая уходит на удрученность, на боль, на гнев. Мы должны собрать всю нашу прекрасную молодежь, всех нравственно  здоровых членов общества, и направить  их на работу со ста тридцатью семью тысячами членов Ликуда. Эти 137.000 человек в скором будущем изберут следующего руководителя государства Израиль. Именно такое количество членов Ликуда имеют право голоса на праймериз, согласно уточненным партийным спискам избирателей. Шарон всячески старается затянуть дело, но праймериз в любом случае состоятся в самом ближайшем будущем. Если каждый удрученный молодой человек, если каждый изгнанник, каждая обезумевшая мать, все-все мы сейчас поймем, что Ликуд - это и есть настоящее поле сражения, поле сражения за  руководство страной, если вместо того, чтобы держать быка за хвост, мы схватим его за рога, если мы придем к каждому из этих 137.000 ликудников, как мы приходили накануне внутриликудовского референдума, со всей нашей удесятерившейся душевной мощью – если мы сделаем это, то результат будет стратегическим.

Я уже научен горьким опытом.

Я уже не обещаю победу, хоть я и уверен, что в конце концов и она придет. Стратегический результат на политической арене – это полный переворот в тенденциях. Вы думали, что уничтожили самую верную часть народа, похоронили ее в песках Катифа – а она восстала, как феникс из пепла, и намерена освободить от вас страну! Стратегический результат даже в том случае, если мы пока не победим (и еще раз подчеркну, что победить вполне реально) означает, что наша молодежь больше не бегает по оврагам, играя с армией в кошки-мышки. Она берет на себя ответственность руководителей. Стратегический результат – это полное изменение израильского самосознания.

Это наша ближайшая задача. Присоединиться к "Еврейскому руководству". Получить инструкцию, папку с заданием, список адресов – и не оставлять в покое "своего" ликудника, пока не убедишь его проголосовать за руководство, у которого есть Бог.

Это наша ближайшая задача. Умереть – или взять вершину.

Под непосредственным командованием свыше

27 июля 2005 г.

Остановить поток стремящихся в Гуш Катиф можно было только пулеметами. Ни проволочный забор Кфар Маймона, ни несколько десятков измученных солдат, стоявших против огромной колонны не могли остановить идущих. До Гуш Катифа оставалось лишь несколько часов ходьбы – и программе "размежевания" пришел бы конец.

За три дня событий вокруг Кфар Маймона Совет поселений Иудеи, Самарии и Газы и лидеры религиозного сионизма продемонстрировали как всю свою мощь, так и всю свою беспомощность. Они сумели собрать вместе огромные силы из самых твердых и самых верных идеалам людей, какие только есть в стране – силы, о которых другие израильские лидеры могут только мечтать. В тяжелых и резко меняющихся условиях они сумели решить невообразимые организационно-технические проблемы. Но когда пришло время реализовать весь огромный людской потенциал, сконцентрированный в Кфар Маймоне, оказалось, что они просто не в состоянии сделать это.

Всякий, кто был среди тех десятков тысяч людей, которые, взявшись за руки, плотной колонной стремительно шли к выходу из Кфар Маймона, пережил ощущение, бывающее лишь раз в жизни. Никто из участников марша не мог и вообразить, что эта волна остановится всего лишь через несколько сот метров по своей собственной воле. В тот момент, когда людская река достигла забора вокруг Кфар Маймона, руководители марша проявили всю свою слабость. Вдруг выяснилось, что у них нет никакого ответа на отказ полиции пропустить марш через ворота поселка, нет никакого дальнейшего плана действий, нет никакой готовности продолжить марш тем или иным образом... И дело здесь не в заборе, не в полиции и не в армии. Дело в сознании, в вечном желании легитимации от левых, в привычке получать от них разрешения на все свои действия – от полиции, от СМИ, от армии, от судебной системы, короче, от господина.

"Мы стоим и не двигаемся, – сказал Бенци Либерман изумленным присутствующим, – будем ждать приезда начальника Генерального Штаба и Командующего полицией и будем вести с ними переговоры". "Не дотрагивайтесь до забора, – добавил Эфи Эйтам, – за 30 лет службы в армии я еще не видел такой образцовой дисциплины, как у вас".

Начальник Генерального Штаба и Командующий полицией не приехали. Да и зачем? Пока раб не излечился от своей рабской психологии, он не осмелится ослушаться своего господина.

Бессмысленно предъявлять претензии Совету Поселений. Он сделал все, на что был способен, все лучшее, что он мог. Благодаря этому в Кфар Маймоне прояснился простой факт: силы депортации не в состоянии выдержать психологическое и моральное противостояние с народом, верным Земле Израиля, когда он начинает действовать твердо и решительно.

Нет смысла создавать альтернативный Совету поселений штаб борьбы, который организовал бы еще одну подобную акцию, огромную по масштабу и сложную в плане логистики. Любой такой штаб будет немедленно арестован, и все, что он сможет сделать – это почивать на лаврах в тюрьме Маасиягу. У верящей общественности есть сейчас лишь один выход в борьбе против депортации: вместо того, чтобы выполнять указания какого-то единого командования, каждый должен сам принимать решения для себя. Каждый должен стать командиром над собой и решить, что и как лично он делает. У армии и полиции нет cил гоняться за тысячами маленьких групп, независимо продвигающихся по полям к Гуш Катифу. Если люди в каждом городе и поселке самоорганизуются в такие маленькие группы и двинутся со всех сторон к Гуш Катифу, депортации не будет. Даже тот, кто не сумеет добраться до цели, оттянет на себя огромные военные и полицейские силы. По мере приближения даты депортации все больше и больше людей будет присоединяться к борьбе. Вероятно в какой-то момент возобновятся и перекрытия дорог. Силы депортации не в состоянии противостоять массовым спонтанным протестам подобного рода. И потому депортации не будет.

Три дня запертые в Кфар Маймоне демонстранты пытались убедить солдат не выполнять приказы. Почему же мы сами так беспрекословно подчинились? Верящая общественность уже созрела для того, чтобы не верить в ложь. Теперь дело за малым – осталось только поверить в правду. Всевышний как будто только и ждал, чтобы мы признали господином Его, чтобы начали делать то, что хорошо в Его глазах, а не в глазах израильских СМИ. Окажется ли верная часть народа способна на это, несмотря на свой собственный истеблишмент?

Настало время стать солдатами под непосредственным командованием Всевышнего.

И начать двигаться в Гуш Катиф.

Моше Фейглин. Война идеалов. Часть 2. Настоящее

Поллард

Узник, которого предали. Посещение Йонатана Полларда

22 июля 2004 г.

"Нужно идти друг за другом, затылок в затылок, по этой стороне коридора", – объяснила мне Эстер Поллард, когда мы зашли в тюрьму. "Мы должны все время находиться в объективе фотокамер…"

Мы пошли: Эстер, раввин Песах Лернер – американский раввин Йонатана, Шмуэль Сакет из "Еврейского руководства", который организовал эту встречу, Авив Эзра – израильский консул в Атланте, который согласовывает посещения израильтянами этого места, и я. В общем-то, среди нас был еще один "гость": представитель американской разведки, который должен был присутствовать на встрече, слушать разговор и убедиться, что Йонатан, спустя 20 лет, не передает мне, израильтянину, американские государственные тайны. Нельзя говорить на иврите.

Эстер показывает дорогу. Мудрая, особенная женщина, посвятившая всю свою жизнь человеку, которого мы вскоре увидим.

Когда я увидел Йонатана, стоящего вдалеке за дверями с решеткой и улыбающегося нам навстречу, слезы чуть не брызнули из глаз. Я проглотил эти слезы, похоронил их. Мы тепло пожали друг другу руки.

"Я очень ждал этой встречи", – сказал я ему.

"Я тоже рад тебя видеть, – сказал Йонатан с широкой улыбкой. – Судя по тому, что про тебя пишут, я ожидал увидеть этакого страшного громилу, весом в полтонны", – добавил он со смехом.

"Передай, пожалуйста, благодарность из глубины сердца твоему сыну Габриэлю за письма, которые он мне посылает", – неожиданно обратился Йонатан к Шмуэлю Сакету. "Скажи ему, что я получаю все письма, которые мне приходят. На большинство из них у меня нет права отвечать, но я прочитываю их все, и они для меня очень много значат".

Было понятно сразу, что Йонатан осведомлен о нас и знает о нас все. Он прекрасно ориентировался в деталях, понимал идеологию. Большую часть времени говорил он, а мы слушали, пораженные широтой этого ума.

Я не переставал удивляться этому человеку, с которым мы встретились в федеральной тюрьме Северной Каролины. Аналитический, ясный ум, свободная речь, глубокое мышление… Йонатан был сведущ в малейших деталях и помнил все, до мельчайших подробностей, и в то же время не терял представление о картине в целом. Это был человек веры и человек действия. И все это – после 20 лет предательства со стороны собственных братьев, бросивших его в плену и одиночестве, в физических и душевных страданиях, которых одних было бы достаточно, чтобы сломать обычного человека. Нет сомнения, этот человек был из тех, кто произвел на меня наибольшее впечатление в жизни. Возможно, самый впечатляющий из них.

Йонатан показал нам молитву, которую составил для него раввин Мордехай Элиягу, и попросил, чтобы "Еврейское руководство" распечатало ее и распространило как можно шире. "Рав Элиягу объяснил, что тот, кто будет читать ради нас эту молитву, получит и сам благословение с Небес", – добавила Эстер. "Я хотел бы, чтобы и все члены Центра Ликуда получили текст этой молитвы", – продолжал Йонатан. Мы с радостью приняли на себя эту задачу.

"Израильским политикам представляется, что для того, чтобы преуспеть, нужно показать всем, что у тебя есть хорошие связи в Америке, – объяснил Йонатан. – Среди них есть люди с хорошими намерениями, но ни один израильский политик не рискнет поставить под удар свою репутацию в американских кругах. Поэтому они все ходят по замкнутому кругу, морочат голову израильской общественности красивыми словами, но на деле не предпринимают ничего, чтобы освободить меня. Много слов адресовано израильскому обществу, и ни одного твердого требования не обращено к американцам, чтобы прекратить этот позор".

"Американцы утверждают, – продолжал Йонатан, – что мой шпионаж был нарушением "джентльменского соглашения" между Израилем и США, и этим оправдывают длительное заключение и продолжающееся издевательство. Истина же заключается в том, что немалое число израильтян было поймано на шпионаже в пользу Америки. Один из них, Анжи Кильчиски, или, как его звали в Израиле, Йосеф Барак, был членом Кнессета и даже состоял в прошлом членом комиссии Кнессета по делам внешней политики и безопасности. (Я думаю, что именно так был раскрыт Поллард. М.Ф.) Барака назначил сам Ариэль Шарон! Когда этот человек вернулся в Израиль, по прошествии многих лет, в течение которых он работал на ЦРУ, он не был арестован, и никто даже не пытался побеспокоить его обескураживающими вопросами о его шпионской деятельности, которую он сам публично признавал! Он даже дал интервью радиостанции "Коль Исраэль" и открыто рассказывал о своих поступках!

Йонатан рассказал еще о нескольких серьезных случаях шпионской деятельности Америки в Израиле, в самых высших кругах, которые не вызвали со стороны Израиля никакой существенной реакции.

"112 членов Кнессета поставили свои подписи под требованием моего освобождения, а Шарон упорно отказывается передать это требование президенту Бушу".

"Это продолжение "греха разведчиков": "И стали мы в собственных глазах как кузнечики, и так воспринимали нас и они[33]" – процитировал Йонатан фразу из недельной главы Торы. – Они сами себе кажутся кузнечиками. У них нет Бога, и Америка становится для них неким заменителем Высшей Силы. Они боятся американцев и стыдятся меня. Я сижу уже 20 лет в тюрьме не только потому, что израильтянам нет до меня дела, а просто потому, что нынешнее положение вещей их устраивает. Обвинение против меня было раздуто вне всяких пропорций, попытки опротестовать решение суда были отклонены без всякой видимой причины, но израильское правительство ни разу не выразило Америке свой протест – ни по поводу формы ведения следствия, ни по поводу ужасных условий, в которых меня содержат".

"Все разведчики дружественных государств, раскрытые в Америке, были осуждены на гораздо меньшие сроки, а то и вовсе не были арестованы. Даже шпионы враждебных Америке стран получили гораздо более легкие наказания и уже давно отпущены на свободу. Причина в том, что их государства реально действовали для их освобождения и дали понять Америке, что эти узники не одиноки".

Слова Йонатана меня не удивили. Я всегда чувствовал, что именно израильская сторона задерживает его освобождение, а не американцы. Действительно удивляет именно та ясность, с которой Йонатан объяснил всю подоплеку происходящего.

Йонатан знает лучше любого другого человека, что нужно делать, чтобы добиться его освобождения, и именно поэтому некоторые политики пытаются извратить его облик и представить Полларда в Израиле как беднягу, которого долгие годы заключения лишили душевной стойкости. Мне не довелось встречать человека более стойкого, чем он.

"Мне немного знакомо это чувство, – сказал я Йонатану. – Примерно месяц назад газета "Едиот ахронот" опубликовала мою фотографию рядом с портретом Гитлера, да сотрется память о нем…"

Йонатан был поражен. "Они действительно так с тобой поступили?!" Впервые за все время встречи он перестал улыбаться.

"Есть три простые вещи, которые нужно сделать, чтобы добиться моего освобождения, – сказал Йонатан. – Эти действия Израиль предпринимал раз за разом в прошлом, чтобы добиться освобождения пойманного агента. И на протяжении почти 20 лет Израиль отказывается предпринять эти действия ради меня.

Речь идет о следующем:

а) выработка четкой государственной позиции относительно моего случая;

б) официальное признание за мной статуса "пленного";

в) регулярные посещения тюрьмы израильским послом.

Дай мне объяснить. Прежде всего, четкая государственная позиция является необходимым условием любого усилия, направленного на достижение моего освобождения. Это декларация фактов и декларация намерений. Я даже записал важнейшие пункты этой государственной политики. Такая декларация должна включать следующие пункты:

1. Йонатан Поллард являлся официальным израильским агентом, и он честно выполнял указания лиц, назначенных его правительством.

2. Израильское правительство принимает на себя полную ответственность за это мероприятие и уже передало официальные извинения правительству США.

3. Израильское правительство возмущено суровостью приговора и отношением к своему агенту Йонатану Полларду, которые ничем не оправданы, учитывая факты и сопутствующие обстоятельства этого дела. Израильское правительство особенно отмечает недавнее признание тогдашнего министра безопасности Каспера Вайнбергера, который соглашается с тем, что "История с Поллардом была относительно маловажной, она была представлена как гораздо более значимая, чем ее истинное значение".

4. Израильское правительство ожидает от США выполнения всех прежних обязательств освободить господина Полларда.

5. Недавнее решение Кнессета, подписанное 112 членами Кнессета, требующее возвращения господина Полларда в Израиль, подчеркивает тот факт, что правительство Израиля и весь израильский народ воспринимают освобождение господина Полларда как национальный приоритет".

"Во-вторых, – продолжал Поллард, – придание мне статуса "пленного" и действия в соответствии с этим статусом принесут свои плоды. Это даст реальную силу заявлению израильского правительства в 1988 году, что я израильский агент и что правительство полностью за меня отвечает. Это заявление приобретет конкретный смысл, очертив особые обязательства правительства по отношению ко мне и к моей супруге. Статус пленного определит, как полагается ко мне относиться, и какие виды усилий будут предприняты, чтобы добиться моего освобождения, согласно правилам Министерства безопасности. Этот статус также даст послу возможность облегчить мои ежедневные страдания".

"В-третьих, регулярные посещения израильского посла дали бы американцам четко понять, что на этот раз Израиль всерьез намерен добиться моего освобождения. Кроме того, посол – единственное официальное лицо, которое может помочь мне в период заключения. Для этого он должен получить полномочия обусловленные четкой позицией правительства и официальным признанием за мной статуса "пленного".

Вот и все: три простые вещи, которые автоматически делались Израилем для любого своего агента, попавшего в мое положение. Официальная позиция правительства, придание статуса "пленный" и визиты посла. Это все, о чем я прошу".

Поллард отметил также, что в качестве израильского агента он уже фактически имеет статус "пленного", и все, что осталось сделать израильскому правительству, это признать его. Он подверг критике высказывания плохо осведомленных членов Кнессета, что нельзя дать статус "пленного" человеку, находящемуся в заключении в дружественной стране. "Даже Женевская конвенция признает статус "пленного в дружественной стране", – объяснил он.

На мгновение воцарилась тишина. Статус пленного - это все, чего просит этот человек, которого мы предаем уже 20 лет.

"Знаешь, – сказал я Йонатану, – мне хотелось бы объяснить тебе, почему я решил сюда прийти. Прежде всего, мне бы хотелось, чтобы твой образ все время стоял перед моими глазами. "Еврейское руководство" – это значит ответственность за каждого еврея, это означает верность, а не предательство. Второе, что мне нужно было от тебя…"

Слезы подступили к горлу, и долгую минуту я не мог продолжить говорить…

"Во-вторых, я бы хотел тебя попросить молиться за наш успех. На сегодня нет в мире другого еврея, который стольким пожертвовал бы ради детей Творца. Твоя молитва должна быть услышана. Молись за наш успех. Еврейский народ нуждается в этом.

Знаешь, двадцать лет назад, когда тебя выставили из израильского посольства, я был молодым офицером-оптимистом, только что уволившимся из армии и начал строить свою жизнь. Твой арест меня потряс. Государство Израиль, которое я считал еврейским государством, сделало все, чтобы спасти офицера ВВС Авиама Сэлу курировавшего тебя, хотя американцы настоятельно требовали его выдачи. Израильтянина они спасли, а еврея бросили на растерзание. Тогда я понял, что государство Израиль – это государство израильтян. Не государство евреев и, уж конечно, не еврейское государство. Мне кажется, что все пережитое мной с того момента и до создания "Еврейского руководства", началось на деле в эту минуту".

Глаза Йонатана покраснели. Он справился со своими чувствами гораздо лучше, чем я. "Погоди, – попросил Йонатан. – Прежде, чем ты продолжишь, учти, что тебе известна лишь верхняя часть айсберга". Мы говорили еще около часа. Нужно было заканчивать встречу. Мы обнялись. Расставаться было тяжело.

"Знаешь, – сказал я Эстер, когда мы наконец вышли, – история Ионатана отражает в себе, как в зеркале, весь кризис национальной идеи, бегство от самих себя, всю путаницу и трагедию сионизма, трагедию еврейского народа и еврейского государства".

"Точно, – ответила Эстер на хорошем иврите. – Йонатан стал зеркалом всех ценностей и принципов, которые нынешнее руководство забыло или очень старается не обращать на них внимания".

Сказала и вернулась в свою комнатушку в затхлом мотеле, рядом с тюрьмой, где заключен ее муж.

Поллард и "вязаные кипы"

15 июля 2003 г.

Два человека, спасаясь от преследовавших их американских властей, укрылись за надежными стенами израильского посольства. Один из них – израильтянин, полковник израильских ВВС Авиам Сэла, который был куратором Ионатана Полларда. Другой – сам Пол­лард, еврей. Американцы категорически требовали выдачи их обоих. Израильтянина спасли в посольстве, несмотря на американское давление, а еврея вытолкнули за ворота. Вот и вся история.

Освобождение Полларда – не американское дело. Не потому, что американцы не имеют отношения к этой истории, а потому что если бы Израиль в самом деле хотел, чтобы Поллард был на свободе, он бы уже давно был на свободе. В Израиле действует огромное количество американских шпионов. Многие из них пойманы, некоторые продолжают работать с ведома Израиля, а один из них даже побывал членом Кнессета и членом комиссии по иностранным дел и безопасности, пока его не раскрыли, после чего Израиль дал ему возможность покинуть страну. Если бы Израиль действительно хотел освободить Полларда, этого можно было добиться при помощи компрометирующей информации, которой располагает израильская разведка, и еще тысячью других тихих путей. Все ключи к освобождению Полларда находятся в руках Израиля. Почему же Поллард до сих пор в тюрьме? Потому что он еврей, но не израильтянин. Поллард в тюрьме, потому что Израиль – это государство израильтян, а не еврейское государство.

Поллард – не первый случай израильского предательства. Был Рауль Валленберг, который спас десятки тысяч евреев и умер в тюрьме, и Израиль не ударил пальцем о палец, чтобы его спасти. Были арабы-осведомители на "территориях", которых выдали арафатовским убийцам. Была Армия Южного Ливана, заключившая с нами союз, записанный кровью – ее бросили на произвол врага. Были и другие случаи...

В Израиле властвует культура предательства, и это естественно. Ведь если ты не знаешь, кто ты – ты не знаешь и того, кто твои враги и кто твои друзья. Не можешь быть верным, не можешь любить, да и ненавидеть не в состоянии. Как сказал про нас Дахлан? "Вы так себе, страна". Мы так себе, ни рыба ни мясо, по большому счету – ничто.

Поэтому кому есть дело до того, что Валленберг спас "отбросы из гетто", как назвал Вейцман европейское еврейство? Разве между ними и нами есть что-то общее? И кому интересны арабы-осведомители? Сейчас Арафат – наш лучший друг, а они, можно сказать, враги мирного процесса. И кому нужна Армия Южного Ливана? У нее были свои интересы. И кого волнует Поллард, еврей из Америки? И кого обеспокоит, что ребенок из Нецарим подорвался на мине, или что водитель такси, оказавшийся на "территориях", был убит и брошен в колодец? "Не нужно было находиться в опасных местах!" – говорил в свое время Рабин – "Нечего было искать дешевые яйца". И кто из светских будет сострадать религиозной женщине, у которой взорвали дом? (А если ты религиозный, то какое тебе дело до светских?) И кого интересует убитый, носящий русское имя?

И кому есть дело до Полларда?

Забыв, кто мы, мы потеряли способность быть верными чему угодно: евреям, союзникам, всему. Осталась только одна общественная группа, которая исповедует идеологию верности. Это – "вязаные кипы" (религиозные сионисты). Их не выбрали на эту стезю демократическим голосованием – просто они единственные, кто еще не забыл, что евреи в ответе один за другого. Маккавеев тоже не выбирали. Именно "вязаные кипы" представляют сегодня весь еврейский народ, потому, что они – последние, кто остался народом. И они – последняя надежда. Когда они выходят на демонстрации в защиту Полларда, это значит, что народ Израиля еще сохраняет верность. Если в верности клянется глава правительства – его слова ничего не значат. Но если о Полларде помнит ребенок из поселения – это значит, что еврейский народ его не предал.

Единственная группа в израильском обществе, которая чувствует ответственность за судьбу всего еврейского народа – это "вязаные кипы". Поэтому практическая деятельность в защиту Полларда исходит только из этих кругов. И когда они придут к власти – Поллард будет выпущен на свободу.

Моше Фейглин. Война идеалов. Часть 2. Настоящее

Забор безопасности

Заборы от ума

Трагикомедия в пяти действиях

29 июля 2003 г.

Часть 1. Хаймэле, Хаймэле…

История забора началась примерно два года назад, когда один тертый политик неожиданно нашел идею, с помощью которой, как ему казалось, он сможет высоко поднять свою популярность. Хаим Рамон, один из лидеров партии Авода, выдвинул чудесное решение всех наших проблем: «Построим забор – панацею от всех бед!» Остальные левые ухватились за эту находку и завопили во всю глотку: «Забор! Забор!»

Начиная с первых «радостных» дней Осло, каждый разумный человек должен был понять, что от любой идеи, исходящей от кругов, поддерживающих этот процесс, следует бежать на край света. Но у нас так не принято. Архитекторы Осло оказались не на своем законном месте – у позорного столба – а наоборот, в неподобающих им креслах коммен­таторов, судей, исследователей и исполнителей…

Правые почувствовали себя неловко. Было понятно, что вовсе не безопасность являлась причиной возникновения у левых идеи забора, а желание перехватить инициативу в борьбе с поселенческим движением (разумеется, под прикрытием разговоров о безопасности). Этот разделительный забор имеет такое же отношение к безопасности Израиля, как и "разделительный забор" на ливанской границе – к безопасности жителей севера страны от фугасов Хизбаллы. Как "линия Бар-Лева" – к безопасности форпостов в районе Суэцкого канала, как "линия Мажино" – к безопасности Франции от танков Гудериана, как Великая Китайская стена – к безопасности от татаро-монгольского вторжения. Нет ничего более губительного для безопасности, чем такая идиотская позиция. Даже начальник генштаба Яалон сначала не смог удержаться и заявил, что с точки зрения безопасности страны было бы правильнее вложить средства в другие мероприятия. Сейчас начальник генштаба уже сменил пластинку (как это часто бывает у генералов) и говорит то, что хотят услышать от него левые. Не беспокойтесь, генералы поддерживали и Осло. Если вы хотите знать, что нужно делать для безопасности – спросите пять генералов и сделайте наоборот.

"Разделительный забор" строится по совершенно невозможному маршруту – гористому и запутанному, большей частью параллельному "зеленой черте". Его истинная стоимость оценивается в миллиарды шекелей (по понятным причинам никто не сообщает точные цифры, но сегодня говорят, что потребуется не менее 7 миллиардов только на строительство). Забор "проглотит большую часть регулярной армии для его обороны и функционирования, а также хорошую долю боевых сил резерва…Средства, необходимые для установки и содержания этого сооружения, огромны и большая их часть будет изъята, по всей видимости, из бюджета системы безопасности; эти расходы весьма существенно опустошат государственную казну" – это слова офицера запаса, полковника Моше Лешема, из его докладной записки "Разделительный забор – опасная иллюзия". Армия будет занята охраной забора вместо обороны Израиля и не найдет людей, чтобы поддержать наше присутствие там, где это необходимо – в гнездах террора.

Лидеры правого лагеря задумались: что делать? И пресса, и левые, и генералы – все против нас. Как мы будем с ними бороться? Думали, думали и наконец остановились на распространенном трусливом решении: "Скажем, что мы "за", но внесем поправки". (Вам это ничего не напоминает?) Что же это были за поправки? "Мы за забор оборонного характера, но против забора политического характера". Дальше всех пошел Михаэль Эйтан, который предложил вместо обнесения забором еврейской территории обнести забором арабские поселения; однако это предложение даже не стали серьезно обсуждать. Так или иначе, было решено строить забор примерно по "зеленой черте". Громадные средства тратятся на забор, а не на хлеб для голодных, лекарства для больных, образование для детей и, что самое важное, не на безопасность израильских граждан. Единственные, кто получил какую-то выгоду с этого забора – это поселенцы, которые остались за его пределами. Их безопасность возросла, но мы не будем разбирать сейчас этот аспект. Преимущества жизни не за колючей проволокой заслуживают отдельного обсуждения. Большинство руководителей поселений, за исключением Даниэлы Вайс (главы местного совета в поселке Кдумим), до сих пор их не оценили

 

Часть 2. Центр Ликуда, Совет поселений и другие несчастья

Глава местного совета поселка Алфей Менаше, расположенного на границе "зеленой черты", не постеснялся отречься от Совета Поселений: он – член Центра Ликуда, его не оставят "за забором". Он знал, как организовать лобби в окружении Шарона и протолкнуть вполне естественное требование: «Подвинь малость забор и пусти меня вовнутрь». Шарон вспомнил, что речь идет о заборе оборонного характера, и кроме того, Алфей Менаше – это совсем близко. И добавил к линии забора маленькую петельку, да так аккуратно, что никто и не почувствовал.

Увидели главы поселений Западной Самарии, что получил Алфей Менаше, и поспешили тоже послать своих людей – надавить, чтобы и их пустили в гетто. Подумал Шарон: действительно, невозможно же разрушить Ариэль и Иммануэль, нет денег платить их жителям компенсацию; впустим их внутрь забора, а малые поселения по ту сторону хребта – Ицхар, Итамар, Элон Море – этих бородатых поселенцев, от которых одни неприятности, выбросим на съедение волкам. Да и сколько их там?!

Так забор в районе Западной Самарии начал приобретать форму гармошки. Он поднимается и спускается, карабкается на холм и возвращается обратно – соответственно звонкам, которые получил Шарон от разных членов Центра Ликуда и из Совета Поселений за считанные дни до утверждения трассы. Шарон, как известно, настоящий виртуоз. Оставить вне забора Калькилию и включить внутрь него Иммануэль, расположенный 15-ю километрами восточнее, непросто; оставить снаружи населенную арабами Масху и включить Ариэль, который восточнее ее на 20 километров – уж совсем проблематично. Но не беспокойтесь – вся проблема здесь в деньгах, а у нас, у Ликуда, как известно, большинство в комиссии по распределению бюджета. Так в чем проблема?

Так были выброшены коту под хвост порядка миллиарда шекелей, и строительство забора стало двигаться семимильными шагами – на большей части трассы параллельно "зеленой черте", за исключением области Западной Самарии.

Часть 3. Комиссия по распределению бюджета

Первоначальное утверждение затрат прошло с легкостью, как и ожидалось. Первое время после выборов лишь одного косого взгляда Шарона хватало, чтобы объяснить каждому члену Кнессета от Ликуда, как голосовать. Однако со времени выборов в Ликуде произошло несколько вещей. Группа "Еврейское руководство" в Ликуде отказалась сойти со сцены. В политике обычно исчезают те партии и группировки, которым не удается присосаться к государственной кормушке и провести своих представителей в парламент. Ведь на самом деле редко кто стремится в Кнессет по идеологическим соображениям. Так все и ожидали, что после того, как несколькими трюками Шарону удалось задвинуть Фейглина на 40-е место в ликудовском списке, и после того, как Верховный суд вообще запретил Фейглину баллотироваться, "все эти фейглины" исчезнут из политической жизни. Но произошло обратное. "Еврейское руководство" усилило свое влияние в Центре Ликуда, сосредоточило вокруг себя другие группировки, преподало Шарону урок на знаменитом "заседании свистков" и сумело провалить его законопроект. Увидев такое, члены Кнессета от Ликуда осмелились начать думать самостоятельно. Шарон не вечен, а голоса членов Центра еще понадобятся им на будущих внутрипартийных выборах. В итоге телефонные звонки ликудовским членам финансовой комиссии Кнессета от "Еврейского руководства" достигли своей цели – комиссия не утвердила просьбу правительства об ассигновании "жалких" 750 млн. шекелей на строительство забора.

Часть 4. Сын мой, сын мой, злой мальчишка…

Увидел Шарон, что игра с комиссией по бюджету становится азартной, и выбросил снова свой главный козырь – Биньямина Нетаниягу. Нетаниягу, как известно, большой идеалист. Примерно год назад «Форум за сохранение идеологических ценностей Ликуда»  собрал Центр партии и провел резолюцию, отвергающую идею создания "палестинского" государства как противоречащую уставу Ликуда. (В этом также была немалая заслуга "Еврейского руководства"). В тот момент Нетаниягу казалось, что это прекрасная возможность свалить Шарона, и из "чисто идеологических соображений" он эту резолюцию поддержал. Однако по мере приближения к внутрипартийным выборам положение Шарона крепло – еврейский народ устал от передряг и искал спасения за его широкой спиной. Нетаниягу сделал из этого ошибочный вывод, что народ за "палестинское государство", и поклялся себе больше не устраивать лобовых атак на Шарона. "Подожду, пока старик не сойдет со сцены – думал он, –  а пока что надо потерпеть".

Так возник союз между двумя вечными противниками: Шарон поддерживает Нетаниягу в его экономических предприятиях, а Нетаниягу обеспечивает Шарону все остальное…

Когда Шарон вынес на утверждение кабинета министров "Дорожную карту", все содрогнулись. Чтобы Арик, спаситель отечества, всерьез намеревался создать "палестинское государство"?! Было ясно, что Дани Наве, Цахи Ханегби и Лимор Ливнат проголосуют против. Ципи Ливни поговаривала о том, что собирается проголосовать против, и Нетаниягу – идеалист с прошлогоднего заседания Центра – разумеется, будет против. Если бы еще кто-нибудь вроде Гидеона Эзры воздержался, то этого было бы достаточно,  чтобы предложение провалилось. Однако Шарон открыл заседание кабинета министров драматическим сообщением: Нетаниягу не придет и просил передать, что он воздерживается. После этого начали подсчет голосов: Цахи, Лимор и Наве также воздержались, Ливни и прочие "праведники" поддержали предложение – и "Дорожная карта" приобрела очертания свершившегося факта.

За освобождение террористов Нетаниягу уже голосовал без всякого стеснения. Убеждения – вещь важная, но шанс получить в будущем кресло премьер-министра важнее. Однако посмотрите, как уступчивость и мягкость этого виртуоза в политике превращается в жесткую непреклонность в том, что касается его экономической программы! Какой боевой дух горит в этом борце, когда он выходит на поединок со стариками, инвалидами, детьми, матерями-одиночками! Тут уж он не поддается никакому давлению. Знает Нетаниягу, что через год-два, когда перед ним снова замаячит кресло главы правительства, он должен будет представить результаты. "Выходите на работу, – скрежещет он зубами инвалидам. – У меня нет в бюджете денег!"

Как вы думаете, кого мобилизовал Шарон, чтобы убедить членов финансовой комиссии Кнессета закопать еще 3/4 млрд. шекелей в фундамент забора? Вы угадали – Биньямина Нетаниягу. Он им популярно объяснил, что это важно для экономики (забор – это вам не какие-нибудь инвалиды). И бюджет был утвержден.

Часть 5. Какое дело Бушу?

Чем так уж мешает Бушу то, что мы отхватили забором в свою пользу тут или там кусочек земли? Ведь в остальном забор идет более-менее по "зеленой черте". Почему же Буш вдруг начинает давить на нас, чтобы мы прекратили строительство?

Дело в том, что израильтянам обязательно нужны палестинцы, чтобы "заключать с ними мир". У них просто нет другой цели в жизни. Разочаровал их Арафат – нашли себе Абу Мазена. За спиной ковбоя из Белого дома стоят сторонники Израиля из республиканского большинства в Конгрессе. Они подсказывают ему, что стоит поискать более творческие решения – наподобие тех, которые Буш применил в отношении сыновей Саддама Хусейна, Узая и Кусая. Однако Шарон убедил Буша, что лучший выход – это делать ставку на Абу-Мазена. Спросите глав Шабака, Моссада и прочих ветеранов Осло – они объяснят вам популярно, до чего идея сотрудничества с Абу Мазеном умна.

США идею Шарона приняли и начали проводить ее в жизнь, как они это умеют – без обиняков. Весь "мирный процесс" на Ближнем Востоке, с которым так связан сейчас рейтинг президента Буша, зависит теперь от Абу Мазена (этого «цыпленка», как определил его Шарон). И этот "цыпленок" приходит к Бушу и говорит: забор для меня губителен. Вот Буш и потребовал от Шарона, чтобы строительство забора было прекращено.

Почему же забор губителен для Мазена? Ведь он возвращает Израиль в границы 67 года и претворяет в жизнь идею "палестинского государства"? Неужели Мазен так глуп? Бери сейчас, что дают – в конце концов Израиль уступит все до последнего метра, как в свое время уступил в Ливане Хизбалле.

Чтобы это понять, мы должны на минутку перенестись в виртуальный кинотеатр, где показывают вестерн "Семья Адамс и бандиты с большой дороги". Просим внимания.

Сцена первая.

Семья Адамс поселилась где-то там на западе и заложила прекрасную ферму. Все члены семьи работают в поте лица, глава семейства управляет хозяйством твердой рукой, урожай велик, птички поют, все прекрасно.

 

Сцена вторая.

Музыка меняется. Скачет банда разбойников, солнечный свет заслоняет пыль из-под  копыт их коней. Они налетают, грабят, крушат, убивают, насилуют и обещают вернуться.

 

Сцена третья.

Удрученные, оставшиеся в живых члены семьи держат совет. Глава семейства предлагает грабителям половину фермы в обмен на тишину и спокойствие. Но зачем грабителям ферма? Они умеют не хозяйничать, а только грабить. Взамен на свое предложение семья Адамс получает еще один налет, грабеж и убийства...

 

Сцена четвертая.

...Несчастная семья с горечью решает построить "разделительный забор".

 

Сцена пятая.

Вернемся к настоящим событиям. Нет такого понятия "палестинский народ", и у лжепалестинцев нет никакого желания получить собственное государство. Есть арабы, оказавшиеся в Палестине, к которым и сейчас подходит проклятие, данное их предку Ишмаэлю в Торе: "И будет он дикарем-разбойником, рука его будет занесена на всех, а рука всех – на него" (Берешит, 16:12). Нету вещи более смешной для них, чем брать на себя ответственность за что бы то ни было – государство ли, ферму ли. Поэтому, когда Израиль начал навязывать им (именно так – навязывать) создание собственного государства против их желания, они побежали жаловаться американцам. Арабы стали угрожать поджечь весь регион, так же, как после переговоров Барака и Арафата, когда Барак предлагал Арафату взять все, что можно, и создать палестинское государство.

 

* * *

Тут мы закончим описывать прошлое. В момент написания этих строк Шарон в Америке, и уже просочились слухи, что он приостановит строительство забора. Логично предположить, что арабы разворуют те отрезки забора, которые уже построены, если только Арафат не издаст особый президентский декрет, запрещающий под страхом смерти разворовывать забор, так как его детали могут послужить стратегическим сырьем для новой модели ракет "Касам".

Но может произойти и обратное – встрепенется Хаимке из Аводы и генерал Узи Даян из какого-то там совета, и генерал Ами Аялон из некой организации… Можно предположить, что и "архитектор Осло" Рон Пундак проснется и объяснит всем, что забор сделали не так, как предлагал он, и от этого все неприятности; телеведущая Геула Эвен наморщит лоб в прямом интервью с лощеным депутатом Кнессета от Ликуда, и все вернется к началу. Возможно, на этом этапе забор начнут строить заново внутри "зеленой черты", чтобы теперь уж никто не придрался, откажутся от половины территории, чтобы после еще нескольких закопанных миллиардов обнаружить, что проблема не в трассе... Просто разбойники не управляют фермами.

Новая траектория

4 июля 2004 г.

Постановления БАГАЦа и Гаагского суда вновь привлекли общественное внимание к строительству нашего "разделительного забора".

Трудно сказать, сколько подкопов на данный момент ведется под этот "неприступный забор", на сотнях километров его протяжения.

Трудно сказать, сколько времени понадобится арабам, чтобы установить батареи ракет "касам", "катюши" и зенитные установки в Калькилии, Туль-Кареме, Рамалле и Шхеме, что принудит ЦАХАЛ вновь занять местности, заселенные арабами, и регулярно проводить операции в жилых кварталах. Это окончательно лишит "разделительный забор" какого бы то ни было смысла. На данный момент понятно только одно: граждане Израиля заворожены новым божком, они в плену у этой бессмысленной идеи.

Естественно, что генералы и политики радостно пляшут вокруг этого нового золотого тельца. Меньшинство из них осознает, а большинство неосознанно чувствуют, что "разделительный забор" на самом деле физически отделяет еврейский народ от сердца его родины, от просторов, по которым ходили наши прославленные предки, от танахической Земли Израиля, которая не дает нам забыть, кто мы такие. "Нам необходимо освободиться от этих проклятых "территорий"!" – объяснил однажды Йоси Сарид. Освободиться от проклятых Шхема, Хеврона и Иерусалима, которые не дают нам избавиться окончательно от нашего "еврейства" и стать совсем, совсем нормальными. Такими, как все.

Вначале Ликуд был против забора. Представители национального лагеря отдавали себе отчет, что строительство забора служит только политическим интересам продолжателей процесса Осло, а вовсе не обеспечивает безопасность израильского общества. Под выражением "политическое значение забора" скрывается основа противостояния правых и левых в Израиле. Забором пытаются прикрыть отсутствие обещанного «мира в обмен на территории». Но противостояние правых и левых связано не с темой "мира" или "безопасности", а с нашим национальным самосознанием. И постольку, поскольку правый лагерь не готов последовательно признать это, правые позволяют левым перетянуть игру на свое поле, туда, где руки правых связаны. Им позволено оперировать исключительно поверхностными и популистскими лозунгами "мира", "безопасности" и "экономического процветания", но не касаться сути проблемы. Вы не найдете ни одного министра от Ликуда, который был бы готов выйти на бой, лоб в лоб, со всей израильской прессой, генералитетом и всевозможными общественными организациями, которые в один голос предлагают израильскому обществу забор в качестве панацеи от всех бед.

Достаточно взглянуть на тех, кто инициировал идею забора и дает ей ход, чтобы понять, для чего он нужен на самом деле. Все они – люди Осло. Узи Даян – это то официальное лицо, которое дало кровавому соглашению Осло легитимацию с точки зрения "безопасности". Если в прошлом инициаторы ословских соглашений пытались оторвать нас от наших физических и духовных корней при помощи процесса, цинично называемого "мирным", то сейчас, когда этот процесс лопнул, похоронив под собой тысячи израильтян, той же самой цели они пытаются добиться, выдвигая лозунг "безопасность". Отказ от национального самосознания во имя безопасности!

Помогает ли аспирин против рака? Да, бывают редкие случаи, когда компания агрессивно настроенных арабских парней останавливается и отказывается от своих намерений, натолкнувшись на это сооружение. Но очевидно, что вред от забора в десятки раз превышает пользу от него. Он пожирает огромные средства – миллиарды шекелей, которые могли бы пойти на социальные нужды и на развитие экономики[34]. А главное, он в корне меняет отношение к безопасности страны: как страус прячет голову под крыло, так и мы учимся "не замечать" опасности, вместо того, чтобы на нее реагировать. (Цену такого подхода уже оплачивает Сдерот, на который падают ракеты, а муниципалитету предлагают выделить еще одну машину скорой помощи). В стратегическом плане забор представляет собой ложную цель, которая отвлекает как силы безопасности, так и политиков от поиска действительных причин террора.

Таким образом, забор наносит колоссальный вред и безопасности и экономике страны.

Мы отдаем себе отчет, что наша статья не остановит безумный хоровод вокруг этого идола. Ни политик Хаим Рамон, ни генерал Узи Даян, ни репортер Дан Маргалит не возьмут на себя ответственность за это сумасшествие и его фатальные последствия, когда реальность взорвется нам в лицо. Те, кто навязали нам Осло и не сделали никаких выводов, когда стало понятно, к чему оно привело, сейчас насильно заталкивают нам в глотку это новое «лекарство», и когда оно нас отравит, ответственными будут кто угодно, но не они.

Наше понимание причин и следствий не остановит строительство забора. Но мы верим, что действительность подтвердит нашу правоту. БАГАЦ, арабы, международные леворадикальные силы, а более всего – террор рано или поздно сделают очевидной бессмысленность этого сооружения. Торговцы разнесут это сооружение по кусочкам и заработают большие деньги на миллионах тонн подержанного забора в хорошем состоянии. А впрочем, арабы из окрестностей разворуют его раньше.

Помните, как в начале процесса Осло нам обещали расцвет "экономики мира"?

[26] Хавер (иврит.) – товарищ. После смерти Рабина были в моде наклейки «Шалом, хавер», как цитата из речи Била Клинтона, посвященной Рабину. В ответ на резко увеличившийся в результате договора  Осло террор была выпущена наклейка «Все из-за тебя, хавер» .

[27] В последние годы у соблюдающих традиции евреев распространена практика разбирать каждый день один раздел Мишны, заканчивая цикл за год.

[28] Перес – в тот момент  лидер партии Авода. "У нас есть любовь и она победит" – лозунг защитников Гуш Катифа, примерно за полгода до изгнания.

[29] Пинхас Валлерштейн - бывший председатель совета поселений, руководитель  поселений области Биньямин.

[30] Игаль Алон – генерал, один из отцов-основателей светского социалистического сионизма.

[31]Уже после написания статьи Совет поселений превратил активное оранжевое движение сопротивления в бессмысленно-пассивную трехдневную демонстрацию в поселке Кфар Маймон, а после парализовал любое сопротивление в Гуш-Катифе.

[32] Бывший председатель партии Ликуд Биби Нетаниягу хоть и высказывался против выселения Гуш Катифа, но до последнего момента не выходил из правительства и воздерживался голосовать против.

[33] Цитата из книги "Числа" ( раздел "Шлах" 13:33), где разведчики говорят о великанах, населяющих земли Ханаана.

[34] Согласно официальным данным, приведенным министром обороны Мофазом во время его выступления в Центре Рупина возле Хадеры 22 июня 2004 года, общая стоимость забора составляет на сегодня 9 миллиардов шекелей, а стоимость содержания забора равна 85 миллионам шекелей в год. Для сравнения: социальные государственные пособия пенсионерам за последние два года были урезаны на 1.5 миллиарда шекелей (из доклада директора "Битуах Леуми", Игаля Бен-Шалома, в Междисциплинарном Центре в Герцлии, 20 апреля 2004 ).