Моше Фейглин

Там, где нет людей...

Глава пятая

В самом конце улицы, ещё пустой, ещё свободной от домов – последней из улиц Карней-Шомрона, мы построили наш дом. Из его окон хорошо видны уделы Эфраима и Менаше и разделяющее их глубокое, пересыхающее летом русло – Нахал Кана. Именно этот завораживающий древний ландшафт прельстил меня обосноваться в таком удалённом и уединённом месте. Я любил смотреть в наползающих сумерках на пустынные дали и гребни гор, меняющие цвета во время заката. В то время вокруг ишува ещё не было заграждения и постоянного освещения, устроенных позднее в целях безопасности. С заходом солнца одинокий дом в конце улицы окутывала мгла, и свету звёзд, вытканных на небесном ковре, не мешал никакой дополнительный внешний источник. Сразу за порогом кухни начиналось дикое поле.

Сегодня, к сожалению, вокруг ишува проложена дорога для патрулирования, прекрасную панораму перерезает электрический кабель, протянутый между прожекторами, и звёздам приходится соперничать со "светом безопасности".

Однажды вечером я сидел задумавшись и смотрел на горы. Наши соседи, муж и жена, прогуливались по улице, используя немногие минуты покоя: скоро пора возвращаться домой и укладывать детей спать. Я пригласил их зайти.

– Ну... что скажешь... что будем делать?

– Заселять, – ответил я.

– Что ты имеешь в виду? – спросил несколько озадаченный сосед.

– Основание новых поселений.

– Но ведь придёт армия и тут же выкинет тебя оттуда.

– Взгляни на эти холмы, – сказал я, – они находятся так близко от нас. Ведь это так просто: пройти 10 минут и заложить новый ишув. Я и ты, и наши семьи основываем новое поселение.

– А что ты будешь делать, когда явится армия?

– Пусть выселяет.

– Так чего ты этим достиг?

– Если в одно и то же время в ста поселениях – пусть даже в пятнадцати! – сделают то же самое, армия с этим не справится.

– Понял. Значит, ей потребуется две недели, чтобы выселить всех. А дальше что?

– А дальше – у каждой ячейки есть две недели, чтобы сорганизоваться и всё начать заново.

– Минуту! Ты имеешь в виду основание настоящих поселений или игру с армией в "полицейские и воры"?

* * *

Нечаянно мой сосед затронул очень важную проблему, касающуюся заселения Иудеи и Самарии. Выражение "хитнахлуйот политийот" (поселения, созданные в политических целях), без конца употребляемое главой правительства, всех в нашей среде раздражало. Я же, напротив, с таким определением был абсолютно согласен. Еврейские поселения всегда создавались, имея перед собой политическую, государственную цель: образование новой реальности. Вместе с тем, я не усматривал никакого противоречия в том, что "политическое" поселение живёт обычной нормальной жизнью. В сущности, все прежние еврейские поселения, которые и определили границы нашего государства, были "политическими" . Никакие экономические соображения не оправдывали основание Тель-Хая или, в 50-х годах, олимовских посёлков в Негеве: предпочтительнее было устроить олим в больших городах с уже существующей к тому времени экономической базой, как поступили позднее с алиёй 70-х и 90-х годов. На языке Рабина под "политическими поселениями" подразумевались лишь те, что за "зелёной чертой" , они считались как бы "незаконными" , потому что выросли на иной идеологической доктрине, нежели поселения "рабочего сионизма" . Отсюда и до утверждения, что поселенцев "всего 2%" и что они не могут претендовать на тот же уровень обеспечения безопасности, что и остальное население страны, – только один шаг. Эти слова приобретали особенно зловещий смысл, поскольку были сказаны главой правительства.

Религиозный сионизм, в недрах которого выросли поколение "кипот сругот" и партия МАФДАЛ, беспрекословно принимал руководящую роль партии МАПАЙ (рабочего сионистского движения) в качестве единственного и неоспоримого носителя истинно сионистской идеи. В этом "историческом союзе" роль МАФДАЛа сводилась к добавлению еврейской приправы в котёл светского сионизма.

Партия "Мизрахи" , предшественница МАФДАЛа, поддержала (на Сионистском конгрессе 1907 г.) идею создания еврейского государства в Уганде – этот факт нынешние лидеры МАФДАЛа предпочли бы стереть из памяти. Залман Шапиро, представитель МАФДАЛа в правительстве национального единства, сформированного перед Шестидневной войной, опасался захвата Иерусалима: "Мы потом оттуда не сможем уйти!" "Мизрахи" приняла сионизм как движение, призванное решить "еврейский вопрос" , а не как движение за претворение в жизнь национальных идей. "Мизрахи" ориентировалась в своем курсе не на теорию Возрождения рава Кука, а на прагматическую концепцию р. Райнеса. Религиозный сионизм и его представитель МАФДАЛ продолжают этот курс и сегодня. Развитие поселений после Шестидневной войны противоречило этому духу (и действительно, корни этого развития – в йешиве "Мерказ ха-Рав" , а не в кулуарах МАФДАЛа). Но и это произошло лишь после того, как было дано "добро" от исторического сионизма, т.е. партии "Авода" . И прекратилось, когда это "добро" было снято.

Для поселенцев, обживающих каменистые холмы Самарии, формула "сионизм = МАПАЙ" не утратила своего смысла, хотя бы на уровне подсознания. Изо всех сил старались они соответствовать старой модели и даже превзойти её – стать святее Папы Римского. Не блестящий Жаботинский, не крестьянин-хареди из Кфар-Хасидим – нет! – образцом для подражания, даже внешне, остался небрежно одетый мапайник в рубахе навыпуск.

Но несмотря на все старания, эти люди "дубона и узи" ничего не получили в ответ, кроме пренебрежения и насмешки.

По мнению пишущего эти строки, основатели первых поселений за "зелёной чертой" (во время правления блока МААРАХ) никогда бы не решились на этот шаг, не будь у них твёрдой уверенности в том, что внутри партии Авода (преемницы МАПАЙ) есть много сторонников идеи заселения Страны. На Алона, Галили, даже Переса ещё продолжал действовать хмель сионистской мечты, которая вдохновляла их в начале пути, и зараза постсионизма ещё не проникла в сознание руководящей гвардии правящей партии.

Ничто, в том числе и сказанное выше, не может умалить героической самоотверженности поселенцев, ничто не в состоянии поставить под сомнение их искреннюю любовь к Эрец Исраэль, их веру и стойкость в преодолении трудностей, с которыми пришлось им столкнуться. Всем ясно, что, не обладай они этими качествами, в Иудее и Самарии не было бы построено ни одного еврейского дома.

И тем не менее, в 70-х годах расклад сил был иным: религиозные сионисты хотели заселять Эрец Исраэль, правительство МААРАХа хотело тоже, а чтобы как-то решить возникающие при этом внутренние и внешние политические проблемы, оставалось лишь поиграть в "полицейские и воры" .

Так возникли Кдумим и Кирьят-Арба и стали новой реальностью.

Но то было в 70-е годы.

В Израиле 90-х годов шла совсем другая игра.

Правительство Аводы не хотело.

Наоборот, оно вело с поселенцами войну на уничтожение. В таких условиях "кипот сругот" на новые поселения не отваживались.

На этом фоне вдруг появляется молодой парень и, претендуя на абсолютную свободу от всех прежних комплексов, пытается сдвинуть с места давно припаркованную машину поселенческой деятельности.

Я тогда многого не понимал, но сейчас знаю: первое и неизбежное столкновение должно было произойти у меня (и произошло!) с поселенческим руководством – задолго до того, как фрегаты вышли в открытое море. И в этом столкновении я, естественно, должен был проиграть.

* * *

– Я совершенно определённо имею в виду, – ответил я на вопрос соседа, – политическую борьбу. Надо создать затруднительную, проблемную и даже безвыходную ситуацию для органов, ответственных за соблюдение порядка. Ближайшая цель – не возведение домов и благоустройство садиков и двориков, но активное сопротивление. И – переворот в психологии: вместо того чтобы скучиваться за проволочным заграждением, выйти на простор. Вслед за этим придёт и строительство новых поселений, в этом у меня нет никакого сомнения.

Но сейчас не это главное. Я хочу превратить поселенчество в политическое оружие. Количество поселений сегодня важной роли не играет, 130 или 140 – разницы нет: Осло угрожает всем! Поезд, летит под откос! Для предотвращения катастрофы каждая палатка приобретает колоссальное значение.

– Положим. Только, в сущности, чего ты достиг? Рабин передаст тебя под власть Арафата вместе с твоими смехотворными "поселениями" . И хорошо посмеётся.

– Тебе представляется, что Рабин будет способен вести переговоры о судьбе территории, где он уже не совсем хозяин, которая, практически, управляется самостоятельно? – задал я риторический вопрос. – И Арафат станет вообще с ним разговаривать? Ведь средства информации всех стран будут ежедневно сообщать о новых поселениях, и Рабину придётся оправдываться перед всем миром. Не забудь, что CNN не делает различия между убогой палаткой и городом Ариэль – и то и другое "незаконные поселения" .

А Рабин – не такой уж большой умник, к тому же человек раздражительный, пребывающий в состоянии постоянного напряжения, он и пяти минут ждать не будет. Даже если эту палатку поставят любители отдыха на природе, он пошлёт против них целый батальон. Так что не бойся – армия прибудет.

– Ещё как прибудет...

Соседи ушли. Я занялся обычными делами, но, как и в истории с флагами, словно комар жужжал у меня над ухом, не давал покоя и действовал на нервы: я не мог допустить, чтобы такая великолепная идея осталась достоянием чистой теории!

Я оформил её в виде чёткого, подробного документа и стал думать о том, что следует предпринять дальше. На этот раз речь шла не о частном поступке (водружении флага над личной машиной), но об общих и полностью согласованных действиях десятков поселений Иудеи и Самарии. У меня не было стремления и претензий возглавить этот процесс. Я полагал, что существующая организация примет мою идею, и стал искать к ней пути. Я был абсолютно несведущ в тайнах её внутренней политики, и мне были неизвестны взгляды людей, входящих в её руководство. Я размножил и разослал свой план всем видным деятелям поселенческого движения и Совета поселений – всем, чьи имена я слышал. Проверил по телефонам, что письма доставлены. Ответ не пришёл ниоткуда.

В один из вечеров в клубе ишува Карней-Шомрон выступали член Совета поселений рав Йоэль Бин-Нун и Председатель Совета Ури Ариэль. Выступавшие подчеркнули серьёзность создавшегося положения, но ни о каких конкретных действиях разговора не было. Я вкратце изложил суть своего предложения и спросил рава Бин-Нуна, почему он не ответил на моё письмо. Рав сказал, что ничего не получал, уточнил свой адрес и обещал, по получении письма, обдумать моё предложение. Но и на этот раз я не получил ответа – ни письменного, ни по телефону. Так прошло несколько месяцев.

В канун Рош ха-Шана (осенью 1994 года) я вывесил свой заново разработанный план на доске объявлений у нас в квартале – несколько страниц на иврите. Говоря по правде, я сомневался, что наша англоязычная публика станет его читать. Затем отправился в синагогу на праздничную молитву и забыл об этом. Но на следующий день ко мне пришли рав Берглас и ещё один человек и задали несколько уточняющих вопросов. Рав попросил разрешения затронуть эту тему в его сегодняшней речи (" драша" ) и предложил собрать всех заинтересованных у меня вечером, по окончании праздника. Ясно, что я был согласен.

Как говорится, слухом земля полнится: пришли не только жители квартала Неве Ализа, но и из других частей Карней-Шомрона. Мой дом был слишком мал, чтобы вместить всех желающих, и мы расположились снаружи. Было решено отправить делегацию из четырёх человек в Иерусалим в Муниципальный совет Иудеи и Самарии (Совет поселений). В делегацию вошли рав Берглас, представитель академических кругов д-р Дани Фельзенштейн (чтобы произвести впечатление), Шмуэль Сакет и я.

Ури Ариэль встретил нас приветливо, терпеливо выслушал разъяснения, своё молчание объяснил занятостью и тем, что буквально завален всякими предложениями и просто не в состоянии отвечать всем. Наш план он не отверг, но сказал, что не видит путей к его осуществлению. "У нас большие финансовые трудности и недостаток в людях. У нас нет людей!" И повторил: "У нас нет людей!"

"Там, где нет людей, постарайся быть человеком" , – всплыло в моей памяти, и я едва не сказал ему об этом. Но атмосфера была вполне товарищеской и я сдержался. В ответ на моё возражение, что для осуществления плана требуется не так уж много людей и совсем незначительное материальное оснащение, Ури произнёс слова, до сих пор звучащие у меня в ушах: "Готовьте дело!" – то есть продумайте и изложите всё до мельчайших деталей... тогда увидим.

Это был довольно хитроумный способ послать нас ко всем чертям. С улыбкой на устах.

Ури, очевидно, считал, что отфутболивание дела назад "для детальной обработки" приведёт к тому, что эти "нудники" сами всё бросят.

Нас как-то не очень насторожило тогда, что Ури Ариэль, стоящий во главе организации, якобы нас представляющей и существующей на деньги налогоплательщиков, имеющий в своём распоряжении аппарат, которому он выплачивает зарплату, – аппарат, чья работа, среди прочего, в том и состоит, чтобы "готовить дела" и разрабатывать детальные планы, когда случается в них нужда, – именно сейчас, когда опасность грозит всему поселенческому движению и Совет поселений должен оправдать своё существование и назначение, он, Ури Ариэль, предпочитает передать такое важное дело в руки группы добровольцев.

Такое наше простодушие, пожалуй, выглядит странно, но нас переполняла энергия и мы не были настолько мелочны, чтобы сводить счёты. Да, старое руководство погрязло в ежедневных заботах и уже не верит в существование людей, готовых к активным действиям, но мы им докажем, что такая готовность есть, и тогда они, конечно, возглавят борьбу.

Вернулись домой и принялись за дело.

* * *

Главную и действительную помощь оказал мне Шмуэль Сакет. Разница наших характеров и среды, в которой мы выросли и сформировались, может служить темой отдельного социологического исследования. Шмуэль – "оле хадаш" из Америки, в стране около 3-х лет. Иврит его, с сильным англосаксонским акцентом, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Общителен, жизнерадостен, всегда имеет в запасе сочный еврейский анекдот. Прожив всю жизнь в Нью-Йорке, он "нью-йоркец" до мозга костей. Может изобразить вам негра, пуэрториканца, итальянца или еврейскую бабушку... Он весь большой, крупный, но ходит энергично, легко, и его цицит развеваются во все стороны. Видеокассеты "мыльных опер" мирно соседствуют в его доме на полках с книгами по иудаизму.

У Шмуэля за плечами большой стаж борца: вся его юность прошла в борьбе за освобождение узников Сиона и за свободный выезд евреев из Советского Союза. Он знал прекрасно технику гражданской борьбы с властью в демократическом государстве, и его опыт нам пригодился. Несмотря на несколько неаккуратную внешность, Шмуэль на редкость собран и прилежен. Умеет сосредоточиться на главном, с большими организаторскими способностями, предусматривает всё до мелочей. Когда, перед той или иной операцией, я "входил в штопор" и приставал к нему с множеством технических вопросов, он был терпелив, не терял самообладания, контролировал ситуацию и посмеивался надо мной.

Я – полная противоположность Шмуэлю. Худой, внешне аккуратный, но на самом деле страшный балаганщик. Один из тех, кто ненавидит вдаваться в детали, видит лес, но натыкается на деревья и набивает себе шишки. Уроженец страны, офицер, иврит – мой родной язык, и израильские реалии и культура для меня естественны и привычны. Когда, проходя "тиронут" (курс молодого бойца), я за 30 секунд обегал вокруг здания ШЕКЕМа, Шмуэль дрался с неграми в нью-йоркском метро или забрасывал яйцами агентство Аэрофлота. Когда во время Ливанской войны я провожал своих товарищей в последний путь, Шмуэль сидел на шоссе против здания советского посольства.

Свои показания в суде Шмуэль Сакет начал со следующего рассказа:

"Мне было 14 лет, и я участвовал в демонстрациях в защиту советских евреев. Однажды меня арестовали. Когда мой отец пришёл в полицейский участок, чтобы забрать меня оттуда, он весь сиял. Полицейский не мог удержаться, чтобы не спросить: “Каждый день сюда приходят десятки родителей, чтобы вызволить своих детей, но я впервые встречаю отца, который выглядит при этом счастливым. Вы можете мне это объяснить?” И отец ответил: “Мне никогда не забыть укоров совести, которые испытывали мы с товарищем, когда во время Второй мировой войны не вышли на демонстрацию против нашего правительства здесь, в Америке. Мы знали, что происходило тогда в Европе, знали и молчали! А сын мой не молчит, когда где-то, в другой части света, евреям приходится плохо, – и я этому рад”" .

Шмуэль и я представляли собой, по-видимому, редкое сочетание двух сумасшедших. Мы никогда не определяли чётко сферу обязанностей каждого, но с первой минуты было ясно, что я отвечаю за замысел, Шмуэль – за его воплощение. Я – лицо нашего дела, его руководство, Шмуэль – его руки и ноги, хотя это отнюдь не означает, что ему не приходилось заниматься идеологическими аспектами нашей деятельности.

* * *

Мы наивно полагали, что, если все поселения проявят готовность действовать по нашему плану, Совет сам захочет взять бразды правления в свои руки. Не знали только, с чего начать. Мы оба не были знакомы с людьми, составляющими основное ядро поселенческого движения, потому что примкнули к нему, когда главные поселения уже были созданы. Мы не знали даже имён. И потому поступили следующим образом: из телефонного справочника выписали в алфавитном порядке названия всех 130 поселений Иудеи и Самарии и рядом с каждым оставили пустое место. И однажды вечером собрали в бомбоубежище нашего квартала 20 человек соседей и прикрепили к одной из стен таблицу с перечнем поселений. Мы надеялись выявить людей, знакомых кому-нибудь из присутствующих, – чтобы наладить с ними связь. Эти "связные" , в свою очередь, должны будут доводить содержание наших указаний до всех жителей своего ишува. "По цепочке" . Один другому. В каждом ишуве.

* * *

Из всех поселенцев Иудеи и Самарии жители квартала Неве Ализа менее всего подходили для этой цели, потому что были "олим хадашим" – на иврите изъяснялись с трудом и их круг знакомств в Израиле был очень ограничен. Но этот "недостаток" возмещался с лихвой добрыми намерениями и энтузиазмом. Американская ментальность не позволяла им так просто смириться с попранием их основных гражданских прав, среди которых было и право протестовать против властей и, если потребуется, устроить им "жёлтую жизнь" . Большинство из них учились в университетах как раз в разгар бурных студенческих выступлений против войны во Вьетнаме, против коррумпированных государственных структур, в защиту права на протест, с требованием к правительству считаться с общественным мнением не один раз в четыре года, а всегда. Всё это было в крови у "американцев" , потому и не могли они принять всеобъемлющее господство власти с естественностью привыкших к тому израильтян.

Тем, кто не жил в условиях развитых демократий, трудно согласиться с последним утверждением, но само понимание гражданами Израиля сути демократического правления поверхностно и почти примитивно. И очень далеко от того истинного смысла, которое имеет это понятие в развитых странах. Практически, израильский избиратель раз в 4 года назначает над собой диктатора, имеющего право и силу поступать в это время, как ему заблагорассудится, конечно при условии, что это не противоречит букве закона. (А если, к тому же, и элита на его стороне, он может, не колеблясь, преступить закон – как это в действительности и произошло.) Он может и вовсе не считаться с общественным мнением: главная его забота – всегда иметь прикрытие со стороны закона против возможных комиссий расследования. К чести большинства из тех, кто возглавлял израильское правительство в прошлом, следует сказать, что они не воспользовались той силой, которую вложило в их руки столь ущербное понимание демократии. Ицхак Рабин и его правительство резко отличались в этом вопросе от своих предшественников (кроме, конечно, Бен-Гуриона, но условия, в которых он действовал, несравнимы с нынешними).

Долгое время нас упрекали в том, что действия "Зо арцейну" были антидемократичны. Во время дискуссии с пресс-секретарём партии МЕРЕЦ Йоси Газитом, в присутствии сотен членов молодёжной организации "Ха-шомер ха-цаир" , последний утверждал, что перекрытие дорог – шаг антидемократический. Я не мог понять, как немолодой уже человек способен нести такую чушь. "Только в условиях демократии это и возможно" , – объяснил я ему, и до сих пор не знаю, кто был удивлён больше: Газит, вдруг понявший свою ошибку, или я, ожидавший, что дискуссия будет вестись на ином уровне.

Израильская левая выработала для собственного потребления и собственную теорию демократии и, демонизировав своих политических противников, пичкала себя тем варевом, которое сама же и сварила, ибо все средства информации были в её руках. Так возник в стане левых стереотип мышления, свойственный "харедим" , подобный закрытой сфере, в которой и создаётся, и потребляется особое мировоззрение, надёжно защищённое от проникновения иных влияний.

Государственные радио и телевидение, крупные книгоиздательства, академическая элита, денежные и торговые тузы – все они крепко-накрепко связаны с левым лагерем.

Для людей, которые придерживаются правых взглядов, туда хода нет, а те, кто всё-таки сумел пробиться, обладают ничтожным влиянием или вынуждены скрывать свои взгляды. Узкое понимание демократии неглупыми людьми отчётливо проявляется, когда судьба сталкивает их с иным мировоззрением. Я убеждён, что названный мною пресс-секретарь МЕРЕЦа не выдвинул бы столь смехотворное утверждение, если бы мои доводы, такие, в сущности, простые, он бы не слышал впервые.

Правый лагерь, открытый, незащищённый, непрестанно подвергающийся жестоким нападкам со всех сторон, вынужденный постоянно защищаться от критических стрел левого лагеря, далеко не всегда, к сожалению, успешно с этим справляется (редкое исключение составляют те, чья идеология покоится на крепком еврейском фундаменте). Особенно ясно это обнаружилось с приходом к власти правительства Рабина, когда на страну обрушился постсионизм со всей своей разрушительной силой.

В представлении израильтян с их примитивным пониманием демократии, любой закон или решение, принятые большинством голосов с соблюдением необходимых формальностей, – правильны и "кашерны" , поэтому им следует подчиняться. Так механизм, предназначенный регулировать течение нормальной жизни граждан, превратился в священную корову. Истина же в том, что закон и мораль отнюдь не тождественны. Решение большинства совсем не всегда справедливо, и нет ничего глупее и банальнее утверждения, что "большинство всегда право" . Но, как говорил ещё Черчилль, мы не располагаем лучшим образом правления, чем демократия, – несмотря на все её изъяны. Однако от принятия данного постулата и до превращения демократии в своего рода религию – дистанция огромного размера. Тот, кто этого не понимает, стоит перед опасностью смещения нравственных норм – как это уже не раз случалось в эпохи, предшествовавшие возникновению тоталитарных режимов.

В странах с давними демократическими традициями научились справляться с этой проблемой: существуют пути противодействия власти, когда последняя намеревается использовать во вред обществу силу, данную ей законом. Созданы различные модели борьбы и разработаны оценочные критерии, превратившие её в неотъемлемую составляющую демократического режима – также и в тех случаях, когда эта борьба формально выходит за рамки закона.

Такое понимание демократии было очень далеко от того, как её мыслили в Израиле, когда мы начинали нашу борьбу.

* * *

Итак, вечером, после ужина, вместо того чтобы развалиться в кресле и смотреть телевизор, наши соседи собрались в бомбоубежище. Мы не ожидали многого от этой встречи, просто не видели никакого иного пути налаживания связи с другими поселениями. К нашему удивлению и радости, почти не оказалось ишува, где не нашёлся бы человек, знакомый кому-то из присутствующих. Этих будущих связных следовало ознакомить в общих чертах с программой действий и пригласить на съезд в Ариэль, где каждый получит детально разработанный план. После этого они соберут жителей своего ишува, объяснят им цель и ход кампании, и те создадут местное активное ядро.

Так ненамеренно, в обход существующих организационных структур, был практически создан "скелет" будущего абсолютно независимого движения, которое самим фактом своего существования представляло определённую угрозу поселенческому истеблишменту. Но тогда мы и представить не могли, что наступили кому-то на мозоль.

* * *

Люди с радостью откликнулись на призыв Совета поселений (как это было представлено) к проведению активных действий. Съезд в Ариэле был назначен на 3.12.93, и мы с полной отдачей занялись тем, чтобы он прошёл успешно. До сих пор, до съездов "Зо арцейну" , подобные собрания проводились крайне безалаберно, никогда не начинались вовремя. Людей, часто совершенно случайных, созывали со всех концов страны, и никто потом не мог себе толком объяснить, чего он там искал. Мы решили, что на этот раз всё будет совершенно иначе. Так оно и было.

На съезд в Ариэле прибыли представители почти всех поселений Иудеи и Самарии, и каждому была вручена папка с детально разработанным планом, снабжённым дополнительными подробными инструкциями. Перед собравшимися, один за другим, выступили члены Совета поселений, председатель местного совета Эльканы Нисан Сломянский, член кнессета Моше Пелед, раввины и многие другие представители правого лагеря. Речи следовали за речами, и мне досталось очень мало времени – лишь на то, чтобы ознакомить присутствующих с характером и целью операции. Я смирился с этим и радовался, что удалось создать единый фронт в поддержку нашего плана.

Среди участников съезда выделялся молодой парень, тщательно одетый, при галстуке, с непокрытой головой, похожий на молодцов из личной охраны важных лиц. Сразу же по прибытии он попытался взять руководство съездом в свои руки – отдавал указания распорядителям, часть папок, предназначенных для делегатов съезда, передал журналистам (не зная ровно ничего о том, что в них содержится) – словом, всячески хотел создать впечатление, что он здесь главный, – тот, кто созвал и организовал съезд. Когда я заметил ему, что эти папки не для журналистов, он мельком взглянул на меня и продолжал своё дело. Шёл съезд, я не хотел вступать с ним в пререкания и старался успокоить моих ошеломлённых соседей из Неве Ализы, возмущённых поведением молодого карьериста. Его имя Шай Базак. Тогда он подвизался в роли заместителя пресс-секретаря при Совете поселений (есть там и такая должность).

Съезд закончился пением "Ани маамин" и "Хатиквы" , и мы простились друг с другом с чувством уверенности, что наше дело на верном пути. Неясным оставался один момент, возможно, наиболее важный: день начала операции. Нам очень хотелось начать её в Ту би-шват (1994 года), но в Совете поселений нам запретили назначать самим какую-либо дату: "Занимайтесь подготовкой (“готовьте дело”), день мы сами выберем" . Словно речь шла о закупке и завозе строительных материалов или канцелярского оборудования. Главное ведь было подготовить народ, укрепить его дух. Если не сказать, когда приступаем, то даже самые горячие сторонники начнут сомневаться, и вся работа пойдёт насмарку. Была, однако, надежда, что очевидная теперь готовность людей подгонит членов Совета, и они, наконец, назначат день.

Тем временем мы действительно готовились и очень основательно. Рядом с каждым ишувом было обозначено место, которое предстояло заселить, и собрано всё для этого необходимое. Составлен список очерёдности постоянного присутствия на местах в последующие за операцией дни. Нам даже удалось привлечь для этой цели добровольцев из центра страны. Мы рассылали факсы с уточнением подробностей, поддерживали людей в боевом напряжении, в сознании того, что готовится широкомасштабная операция, – и это было истинной правдой. Только в одном нашем квартале десятки жителей вносили добровольную лепту в общее дело – каждый в своей профессиональной сфере (работа на компьютере, организация, графика и пр.). Компьютеры, факсы, канцелярское оборудование и принадлежности – всё это были пожертвования. Но важнее всего была готовность принять участие в работе маленького штаба, который разместился в заброшенном караване на краю посёлка. Денежные расходы покрывались из наших собственных карманов – из официальных источников нам не перепало ни агоры, и это невзирая на то, что во всех печатных объявлениях Совет поселений последовательно называл себя организатором предстоящей операции.

Подготовка к ней шла с головокружительной быстротой. Мы понимали, что плод созрел и, если не сорвать его вовремя, он начнёт гнить. Мы без конца ездили в Иерусалим, стараясь убедить членов Совета назначить наконец день, но ничего не помогало. Мы чувствовали себя словно солдаты, зарядившие пушку и оставившие шнур в чужих руках. Совет поселений обрёк операцию на провал, потому что изначально по самой своей сути был непригоден для этой цели.

Совет поселений Иудеи и Самарии – это нечто вроде "союза городов" , куда входят руководители местных советов. Финансирует их в основном министерство внутренних дел. Естественно, они не могут и даже не должны идти в лобовую атаку против истеблишмента, к которому сами принадлежат. Проблема состояла в том, что Совет отказывался признать это ограничение и считал себя ответственным за организацию движений протеста по всей стране, а не только на административно управляемой им территории. С одной стороны, не могли выступать против самих себя, с другой – не хотелось расстаться с ореолом, окружающим борьбу за Эрец Исраэль, и сопутствующим ей вниманием прессы.

Эта внутренняя западня фактически свела на нет всякие активные действия, заменив их лозунгами и декларациями, не имеющими никаких практических последствий. Органу, главная сила которого проявляется в публичных выступлениях, естественно, необходимы пресс-секретарь и его заместитель (Аарон Домб и Шай Базак) – на зарплате, с прикреплёнными машинами, сотовыми телефонами и прочими благами.

Довольно скоро мы поняли, что пресс-секретарь Аарон Домб очень важная птица, что он обладает в Совете несравненно большим весом, чем номинальный его глава Ури Ариэль. И там, где мы понемногу начинали продвигаться с Ури, пытавшимся нащупать какую-нибудь лазейку, чтобы избежать столкновения интересов (иногда нам даже казалось, что он действительно имеет в виду то, о чём говорит), Домб поворачивал колесо назад. Со временем он сам занял пост генерального секретаря Совета – такой прыжок вверх по служебной лестнице довольно странен в любом нормально функционирующем аппарате, но в этом случае вполне объяснимый.

Тот факт, что во время правления левых в Иудее и Самарии возникли бесчисленные автономные очаги сопротивления, свидетельствует не в пользу Совета: люди искали альтернативный путь борьбы. По существу, для левого правительства Совет поселений был просто находкой, важность которой невозможно переоценить (гораздо важнее, чем "Шалом ахшав" ), поскольку сумел задушить всякое настоящее сопротивление действиям этого правительства.

* * *

По-видимому, Ури Ариэль не предполагал, что "американеры" станут для Совета застрявшей в горле костью: невозможно проглотить, по причинам указанным выше, но так просто и не выплюнешь, нужно объяснить обществу... Решили действовать по хорошо отработанной гистадрутовско-бюрократической схеме: "обсудим на следующей неделе" , чтобы измотать их вконец (кстати, кто они такие, эти "американеры" ? В армии не служили, идеологических основ поселенческого движения не понимают, и вообще – где они были, когда мы основывали поселение в Себастии?).

В назначенное время приезжаем в Иерусалим (поездка занимает полтора часа в один конец):

– Заседание откладывается на среду, т.к. Ури Ариэль должен подскочить в...

Уточняем, связываемся с другими поселениями, приезжаем в среду:

– Сейчас выгорает большое дело: можно заполучить 50 дунамов (!) Подождите.

Ждём.

– Есть нечто, о чём мы не имеем права вам рассказать, но поверьте нам: сейчас не время.

– А когда время?

– Мы вам скажем. Пока держите людей в состоянии готовности, продолжайте детальную разработку (" готовьте дело" ).

Возвращаемся в Карней-Шомрон, продолжаем "готовить дело" ...

– Мы хотим знать поименно, кто будет дежурить в новых пунктах. День за днём.

– Но как же мы сможем сделать такое расписание, если не знаем, когда начало?

– Сделайте альтернативный список на каждый из дней недели...

А между тем, во время всех этих откладываний, они старались потихоньку, не прямо, опорочить наше имя. Если кто-то звонил в Совет и говорил, что тоже хочет принять участие в будущей операции, ему объясняли, что речь идёт о группе американцев, у которых нет опыта, и лучше держаться от них подальше.

Но самой блестящей идеей, придуманной с целью перемолоть нас бюрократическими колёсами, было следующее:

– Ни в коем случае нельзя селиться там, где земля не является государственной собственностью.

– Конечно, – отвечаем, – об этом мы всем писали и объясняли. В каждом поселении прекрасно известно, где и чья земля находится рядом с ним...

– Мы хотим иметь подробные сведения относительно каждого ишува, включая топографические карты (желательно в масштабе 1:20 000) с обозначением мест, предназначенных для заселения, ведущих к нему путей, с указанием альтернативных точек, если первые не будут нами одобрены, и т.д. и т.п.

Эти требования должны были запутать нас окончательно. Но "американеры" не отчаялись, и в одну ночь импровизированный штаб "Зо арцейну" превратился в Земельное управление. Люди на местах недоумевали, когда от них потребовали заполнить разные бланки, сделать замеры, предоставить утверждённые документы и карты. Тем не менее, всё было аккуратно исполнено. И вскоре мы привезли с собой в Иерусалим ящики с папками: для каждого ишува – отдельная папка, в которой была топографическая карта, расписание дежурств, список имеющегося оснащения. Всё это за подписью ответственного за ход операции в данном ишуве.

Так проходило время, и первоначальный энтузиазм людей стал ослабевать. Мы последовательно воздерживались критиковать Совет поселений перед средствами информации, не желая играть на руку левым, и пытались, хотя бы внешне, сохранить единство. Как только Домб понял, насколько оно для нас важно, он не постеснялся играть на нашей "слабости" и угрожал выступить против нас открыто, если посмеем сойти с наезженной борозды.

В конце концов мы решились сжечь за собой мосты. Было просто необходимо задействовать созданную нами систему, чтобы сохранить оставшуюся в людях веру, ситуация в этом плане была критической. Кроме того, мы надеялись доказать Совету, что "это работает" . Мы всё ещё обманывали себя, объясняя их нежелание боязнью провала.

И вот мы, самостоятельно, объявили о дне операции под названием: "Сначала холостыми..." (" Явеш лифней ратов" ), участники которой должны были пройти на места будущих поселений, расставить дорожные указатели, убедиться, что место им знакомо, и разойтись. Конечно, это ещё не была настоящая "мивца" , а только подготовка к ней – проверка на согласованность действий, проводимых одновременно десятками поселений, на качество связи с местами. Это докажет, что есть силы, есть руководство и есть контроль над происходящим.

Проверка прошла успешно. В тот день со мной связался репортёр телевидения Ницан Хен о попросил об интервью. Это было первое интервью в моей жизни, и оно дало мне урок, как следует вести себя с прессой. Первый вопрос Ницана был: "Ну... Домб сейчас кусает себе локти... а?" Я понял, что грязное бельё, по вине Домба, уже вывешено снаружи, что Ницан Хен пытается возбудить мой гнев и спровоцировать на резкие высказывания в адрес Совета поселений. Он ищет хлёсткие заголовки, и мои слова дадут ему для этого пищу.

Я сделал вид, что не понял, закончил интервью и вернулся в штаб. Отовсюду стекались подробные сведения о ходе операции. Всё это тут же вносилось в заранее подготовленные сводные штабные таблицы. К концу дня было зарегистрировано 68 (!) поселений, принявших активное участие в сегодняшней "холостой" операции. То, что мы смогли это сделать, подняло наше настроение и укрепило дух, и лишний раз доказало, что, если бы не бюрократические проволочки, мы сумели бы за один день действительно создать 68 новых поселенческих пунктов и дать начало процессу, который привёл бы в конце к аннулированию "приговора Осло" .

Но очень скоро радость от удачи сменилась чувством горечи: во все ишувы полетели факсы типа того, что был отправлен районным Советом "Матэ Биньямин" :

"Действия “Зо арци” (так в тексте) не были скоординированы с Советом поселений, вследствие чего прошу ничего не предпринимать без полного согласования с Советом поселений. Пинхас Валлерштейн" .

Тем временем Аарон Домб сообщил средствам информации, что предполагаемая ранее "мивца" отменяется. Люди услышали об этом в передаче новостей и стали звонить нам, чтобы узнать, что произошло. Выяснив, что заявление было сделано без нашего ведома, они были возмущены.

Но постепенно интерес ко всему этому делу начал пропадать. Лишь 15 поселений всё ещё на что-то надеялись и поддерживали с нами связь. Большинство из них были относительно новыми, не зависящими от финансовой поддержки учреждений, некогда основанных движением "Гуш эмуним" , и посему не чувствовали себя чем-либо обязанными Совету.

Я оказался перед серьёзной дилеммой, и мне было очень нелегко.

Если я начну действовать самостоятельно, при поддержке тех 15-ти поселений, сейчас же разгорятся споры, что может привести к расколу; если откажусь совсем – значит, прощай активная борьба и всё, что остаётся, – снова вернуться к митингам, на которые никто не обращает внимания. Груз, давивший мне на плечи, оказался слишком тяжёл, чтобы я мог принять решение в одиночку.

В ту же ночь я поехал к председателю раввинского совета Иудеи и Самарии раву Залману Меламеду, с которым до того никогда не встречался, но полагал, что, в силу занимаемого им положения, он сумеет помочь мне в данном деле лучше, чем кто-либо другой. Я рассказал раву о своих колебаниях. Он выслушал, помолчал и ответил: "Единство, конечно, чрезвычайно важно, – но не за счёт отказа от борьбы. Пригласим сюда членов Совета поселений и всё обсудим вместе. Не станем называть это “галахическим судом” (“дин Тора”), выберем более мягкий вариант – “галахическое обсуждение” (“бирур торани”)" .

Я поблагодарил рава, и через некоторое время мы все собрались в его доме в Бейт-Эле. Ури Ариэль и Зеев Хевер (" Замбиш" ) объяснили, что у них ещё есть возможность добавить в разных местах несколько караванов – тихо, без шума. Сейчас главное – не привлекать внимание, тогда можно добиться определённых практических результатов, как это удалось в своё время Замбишу – главе поселенческого движения "Эмуна" (от "Гуш эмуним" ).

Подобный довод доказывал лишний раз, что эти люди совершенно не осознают своего положения, не понимают ситуации, в которой оказались, и всё ещё воюют на прошлой войне.

Даже если Замбишу удастся в новых условиях основать 10 поселений (ему не удалось ни одного!), без того чтобы кто-нибудь об этом пронюхал, – разве это хоть в какой-то мере сможет повлиять на ход политического процесса? Предотвратит передачу территории Эрец-Исраэль в руки ООП?

Находясь во власти старого сионистского мифа с его лозунгом "ещё дунам и ещё коза" , они воспротивились операции по спасению всего сионистского начинания и оставили поселенчество в целом беззащитным перед грозящей ему ликвидацией. Система "ещё дунам, ещё коза" работала прекрасно, когда мы были на вершине, но сейчас, когда мы катимся вниз по наклонной плоскости, она бесполезна. При возведении здания имеет значение каждый дополнительный кирпич, но если на дом нацелено жерло орудия, не начинают пристраивать ещё этаж, а отправляются рыть окопы и готовиться к обороне.

...На этой встрече было решено провести операцию, через определённое время, объединёнными силами. Шмуэль и я, более не полагающиеся на обещания, настаивали, чтобы был составлен соответствующий документ, скреплённый подписями. Это стоило нам больших усилий, но, тем не менее, такая бумага была составлена. Среди прочего, там было сказано: "Мивца “Зо арцейну” (“Махпиль”) состоится 2.2.94" .

Данный документ от 31.12.93 подписали:

– рав Залман Меламед – председатель раввинского совета Иудеи и и Самарии;

– Ури Ариэль и Нисан Сломянский – от Совета поселений;

– Зеев Хевер – от движения "Эмуна" ;

– Моше Фейглин – от движения "Зо арцейну" .

Указанное время прошло, и снова мы поехали в Иерусалим, в Совет поселений, – уж не знаю, в который раз. Нас попросили подождать. Из-за закрытой двери доносился сердитый, возбуждённый голос Аарона Домба. Спорили на высоких тонах. И я понял, что опять ничего не выйдет. Через час с лишним нас пригласили войти. В комнате находились Ури Ариэль, Аарон Домб, Нисан Сломянский, Шай Базак и их постоянная свита – я так никогда и не понял, чем, собственно, эти люди занимались. Присутствующие сидели, опустив глаза в пол. Заговорил Домб: "Между нами возникли разногласия, и поскольку я признаю, что являюсь главным противником операции, мне и говорить. Я знаю, что Нисану это неприятно, потому он и прячется в углу..." – попытался Домб смягчить юмором надвигающуюся бурю. Ещё несколько слов, и стало ясно, что ему снова удалось оттеснить нас обратно, на наши исходные позиции. Всё остальное, в том числе и подписанное соглашение, значения не имело.

Я намеревался дать ему закончить и лишь затем отвечать, но Шмуэль не мог больше выдержать. Он встал и вышел, – и я, разумеется, вслед за ним.