д-р Авраам Геллер Теодор Герцль

ПРОВОЗВЕСТНИК ГОСУДАРСТВА и СОЗДАТЕЛЬ СИОНИСТСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

          ". . . он пришел к народу гордый и статный,
          И голос его гремел подобно грому,
          И повел он нас вперед на восток
          С возгласом: "Да будет Родина!"
          3. Жаботинский, Надгробное слово, 1904
Единственный портрет, украшающий зал заседаний Кнесета в Иерусалиме — это портрет Теодора Беньямина Зеэва Герцля; и нет человека, который не испытал бы чувства восхищения и не склонил бы перед ним головы в дань глубокого уважения. Этот человек не только вдохнул новую силу в его мечту-видение "еврейское государство", но он также заложил основы и создал сионистское движение, приведшее к национально-политическому возрождению еврейского народа и зажегшее в сердцах его непреодолимую страсть к жизни; и оно привело его, в труде и борьбе, „на восток и вперед", пока мечта не стала явью и образовалось государство Израиль.
С ясностью сродни пророческой, предвидел Герцль историческую важность первого сионистского конгресса и его значение в будущем и в 1897 году он записал в своем дневнике: "В Базеле я заложил фундамент еврейского государства; если бы я заявил об этом сегодня во всеуслышание, ответом был бы мне общий громкий смех, но через пятьдесят лет это признают все". С поразительной точностью, ровно через пятьдесят лет видение, как известно, претворилось в жизнь, и возродилось еврейское государство.
Сионизм Герцля подобен был, по словам Еремии, пламени в крови пророка. И в пламени этом, вспыхнувшем от видения Герцль сжег себя сам, трудясь во Славу Сиона всего лишь семь лет спустя после первого сионистского конгресса; и, несмотря на это, только немногих из великих Израиля во всех поколениях почитают в нашем народе так, как его.
Есть старая еврейская пословица: узник не может вызволить самого себя из тюрьмы; избавление евреям в Египте принес Моисей, который пришел к своему народу извне из чужой среды; точно то же случилось с нашим возрождением: предводитель и создатель нашего движения пришел к нам со стороны и когда "вышел к народу своему и увидел его страдания", поспешил к нему на помощь и посвятил ему свои последние годы. Возрождение своего народа предвидел он заранее, но на землю обетованную и освобожденную ступить не смог. И он тоже остался стоять вдалеке, на своей "горе Нево", зная, что такова будет судьба его, что Бог всегда разрушает те орудия, которыми он пользуется.

ДЕТСКИЕ И ОТРОЧЕСКИЕ ГОДЫ

Второго мая 1860 года. в Будапеште, у Якова и Жаннет Герцль, родился сын Беньямин-Зеэв. Семья Герцль была одной из состоятельных еврейских семей, преклонявшихся перед идолом своего поколения: просвещением и эмансипацией в чьих силах, по их мнению, было искоренить у людей их предвзятые мнения и беспричинную ненависть по отношению к евреям. Хотя родители Герцля не достигли еще совершенной ассимиляции, пропитавшей западную Европу, однако и они считали себя "исповедующими веру Моисея" и только. Когда Теодор в возрасте шести лет стал посещать немецкую школу, в дом был также приглашен учитель иврита, преподавать язык молитв. В пятницу вечером и по праздникам отец брал его в синагогу молиться для того. чтобы мальчик впитал немного от еврейского духа и. таким образом, сохранил связь с еврейским народом. Все, что осталось у него в памяти от еврейской школы, куда его перевели спустя некоторое время, — это "побои, что я получал за то, что не знал подробностей исхода сынов Израиля из Египта", — так писал Герцль через много лет в своей автобиографии. "Сегодня, многие учителя хотели бы наказать меня розгами за то, что я слишком много знаю об исходе евреев из Египта". Рассказ об Исходе произвел на мальчика сильнейшее впечатление; это нашло свое отражение в стихотворении о Мессии, которое он сочинил двенадцатилетним мальчиком: он описал в нем, как явился к нему во сне Мессия, взял его в свои объятия и вознесся с ним к небесам, показал ему Моисея в ярком сиянии и крикнул: "Этого мальчика я ждал". Тотчас после этого он повернулся к нему и сказал: "Пойди и скажи евреям, что скоро приду и буду творить чудеса для своего народа и для всего мира!"
Дедушка Теодора, Шимон, зять симлинского раввина, был известен как пламенный поборник Сиона. Часто, сидя за его столом субботним вечером или во время пасхального седера, слышал от него мальчик рассказы о народе Израиля в его стране, о Храме и его украшениях, о героях еврейского народа и их войнах в прошлом. Эти рассказы, наверно, глубоко врезались в душу ребенка и вызывали у него чувство гордости и уважения к своему народу. Когда он стал уже юношей, дошли до него антисемитская брань и оскорбления врагов Израиля в Австрии и Германии, и переполнилась его душа гневом, и в дневнике появилась следующая запись: "Как же глупы евреи, если они могут переносить такое и не стараться приобрести свою собственную страну",
Когда Теодору исполнилось тринадцать лет. родители устроили ему пышное празднество "Бар-мицва". Утром той торжественной субботы он помолился в синагоге, где его вызвали для исполнения обряда и чтения особой молитвы "Мафтир"; глубоко врезалась ему в память праздничность и величие этой минуты. Дома, во время самого празднества, Теодор произнес взволнованную "речь" и в конце ее поклялся "остаться верным еврейству в любых условиях и обстоятельствах". И действительно, даже в молодости старался он сохранить эту верность. Когда, через два года после „бар-мицва", он услышал из уст одного из учителей реальной гимназии, в которой учился, антисемитское толкование понятия язычники, к которым, по его словам, относятся также и евреи, был молодой Герцль, гордившийся своей принадлежностью еврейству, сильно оскорблен таким объяснением и не вернулся больше в эту школу, и родители перевели его в классичскую гимназию, которая к тому же больше подходила его литературным наклонностям.
Свою особую склонность к литературе Теодор проявил еще будучи четырнадцатилетним мальчиком, когда создал ученический кружок под именем "Мы". В уставе кружка было сказано, что стремление его членов — "обогатить наши знания путем написания маленьких рассказов и сказок... Темы можно брать из истории, из пасхальной легенды или из каждодневных событий, но они всегда должны быть облечены в красивую и приятную форму". Склонность к литературе и любовь, уже с детских лет, "красивой формы" унаследовал Герцль, скорее всего, от своей красавицы-матери, нежной, уравновешенной и удивительно тактичной женщины. От отца он позаимствовал терпение, аристократическую внешность и особое душевное качество преодолевать препятствия и неудачи. "Много моих кораблей дали течь,", — говаривал отец, — и несмотря на это, я опять пускался в море, чтобы бороться с волнами".
"Президентом" кружка "Мы" был избран Герцль и в дни короткого существования этой литературной организации он читал своим друзьям рассказы, сказки, стихи и спектакли собственного произведения. Начиная с седьмого класса гимназии, Герцль, под псевдонимом, публиковал рецензий на книги и театральные спектакли в одной из будапештских газет и даже стал корреспондентом венской газеты. Окончив гимназию, он был совершенно уверен в том, что его будущее — быть писателем; свое призвание он видел в литературной деятельности. Возможно, что только, чтобы отдать должное родителям которые были заинтересованы в том, чтобы он получил "дельную" профессию, записался Теодор, беспредельно преданный родителям, на юридический факультет венского университета. Незадолго до окончания гимназии умерла любимая сестра Теодора, Полина; горе семьи было беспредельным, а мать погрузилась в меланхолию. Для того, чтобы уйти от атмосферы подавленности, которую все чувствовали в Будапеште, семья, чтобы быть поближе к Теодору, в 1878 году переехала в Вену.

ЮНОШЕСКИЕ ИЛЛЮЗИИ И ПЕРВЫЕ СТОЛКНОВЕНИЯ

"В Вене я изучал юриспруденцию", — писал Герцль в своих кратких автобиографических заметках, — "принимал участие во всех студенческих шалостях, носил цветную фуражку одной из студенческих организаций до тех пор, пока последняя не решила в один прекрасный день, что с настоящего времени и в дальнейшем евреи не будут приниматься в ее ряды как полноправные члены. Тем, кто находился уже в ее рядах было, из вежливости, дано разрешение остаться. Я распрощался с молодыми аристократами и начал с полной серьезностью заниматься. В 1884 году я получил степень доктора юридических наук и начал судебную практику у судьи как неоплачиваемый служащий. Работа нашлась для меня в некоторых судах Вены и Зальцбурга. Понятно, что писал я больше для театра, чем для суда... Будучи евреем, я бы никогда не смог занять пост судьи. Поэтому я расстался одновременно и с Зальцбургом и с юриспруденцией".
Поглощенный университетскими занятиями, Герцль не особенно интересовался еврейской проблемой. Он придерживался либеральных взглядов и верил, что веяния прогресса и гуманизма заставят человечество избавиться от ложных идей и от антисемитизма. Также как просвещенные евреи на западе. он считал, что евреям следовало бы ассимилироваться с культурой западных наций: "Хотя бнешне евреи гордятся тем, что они избранный палец, носящий кольцо, однако, это кольцо настолько глубоко врезалось в плоть, что они рады были. когда это кольцо сняли с их пальца. С этого момента их долг — наверстать все упущенное в их развитии", — так писал в те дни Герцль в своем дневнике. „Если народы мира дадут этому наболевшему пальцу возможность, в конце концов, шевелиться свободно, без нажима и без принуждения, как все другие члены в теле человечества, только тогда он преодолеет ощущение давления, которое для него теперь стало лишь смутным напоминанием о прошлом, плоть заполнит впадину, что оставило давящее кольцо, и палец начнет двигаться свободно, быстро и лоовко и приносить пользу человечеству".
Эта наивния. юношеская вера преобладала в те дни среди западных еврекв, удостоившихся эмансипации; они были ослеплены ярким северным сиянием и потому не чувствовали, что холод, скрытый этим сиянием, пронизывает их члены. Хотя эти настроения производили сильное впечатление на Герцля, тем не менее, его здравый смысл заставлял его относиться критически к ним. В те дни он прочел, вышедшую в 1882 году, пропитанную ядом и антисемитизмом книгу немецкого профессора Дюринга „О еврейском вопросе", в которой он заложил начало позорной расистской идеологии. Дюринг развивает идею, из которой следует, что "не в духе нашего времени громить еврейский народ во имя религии: теперь эту роль должна выпол-нить раса; Что касается дров. чтобы разложить костер средневековья, тот самый, что отсырел немного, и пламя не охватывает его, как положено настоящему костру, то нужно подлить туда современной нефти, чтобы разгорелся огонь большим пламенем, и чтобы закипевшая кровь сжигаемых евреев ароматным запахом наполнила прямые носы протестантов..." А после сжигания пойдет грабеж (или наоборот), и господа типа Дюринга и его приятели выстроятся в очередь за награбленным, которого, определенно, хватит и для них. Реальное разрешение вопроса, найденное Дюрингом. — это не что иное как возобновление гетто, то есть. гетто, методически распланированного, как положено новому времени. Слова эти, написанные немецким ученым и писателем за полвека до распространения нацистской чумы, потрясли Герцля до основания и в острой критической заметке, с чувством мрачного отчаяния, он пишет в своем дневнике: "Если такими гнусными словами... мог пользоваться человек такого острого ума и направления, как Дюринг, обладающий широчайшим научным образованием, то чего же можно ожидать от черни, погруженной в невежество..." Сомнения стали пронизывать его юношеские верования, веру в прогресс, могущий на крыльях принести избавление от недуга по имени антисемитизм. Несмотря на это. прошло еще двенадцать лет, прежде чем Герцль совершенно освободился от своих прошлых иллюзий, и в его сердце созрело и налилось силой национальное самосознание, приведшее его к настоящему и единственному заключению, что нет другого разрешения еврейской проблемы, кроме создания еврейского государства.

ПРОЦЕСС ДРЕЙФУСА И ПРОЗРЕНИЕ

Решающим событием, приведшим к крутому повороту в жизни Герцля и этим, изменившим весь ход еврейской истории, явился процесс Дрейфуса. Начиная с 1891 года, Герцль был парижским корреспондентом большой венской либеральной газеты "Нойе фрае прессе" "Neue Freie Presse". В ней он постоянно публиковал, кроме фельетонов, заметки о парламентской жизни во Франции, такой, какой она представлялась в палате депутатов в бурбонском дворце (Palais Bourbon) в Париже, в этой колыбели европейского прогресса, на чьем знамени, еще в дни великой революции, были начертаны слова: "свобода, равенство, братство", которая была первой страной, предоставившей ев. реям в 1791 году гражданское равенство, Герцль не раз слышал крики: "Еврейская свинья". Даже в бурбонском дворце произносились подстрекательские речи против евреев. А ведь французские евреи были первыми в Европе, провозгласившими с восторгом еще двести лет тому назад о своей патриотической преданности Франции: "Франция, что первой избавила вас от позора Иуды, — она наш Израиль, горы ее — наш Сион, реки ее — Иордан наш: Будем пить живую воду из источников..:" И вот, несмотря на принесенные французскими евреями жертвы во имя этой иллюзорной родины, росло и усиливалось подстрекательство против евреев и в 1894 году достигло своей кульминации в гнусной клевете против капитана Дрейфуса.
Дрейфус родился в ассимилированной эльзасской семье; воспитывали его во французском национальном духе, как всех детей Франции. Когда в войне 1870 года Эльзас был завоеван прусской армией и затем присоединен к Германии, семья Дрейфус предпочла переехать в Париж, дабы не оставаться под немецкой властью. Молодой Альфред Дрейфус поступил в военную академик/, окончил ее с отличием, был произведен в капитаны и, таким образом, получил назначение в генеральный штаб армии. Несмотря на его верность и преданность, подстрекательство против него никогда не прекращалось. В один прекрасный день агенты французской тайной разведки нашли, якобы, в корзине для бумаг в германском посольстве в Париже, сопроводительное письмо, написанное французским офицером, передававшим немцам военные планы французского генштаба. Этот документ был опубликован под французским именем "Бордеро" (Bordereau). Во время допроса Дрейфуса его почерк был изучен и нашли, что есть какое-то сходство между ним я почерком "Бордеро"; несмотря на то, что нашлись специалисты-графологи. опровергшие мнение обвинителей, Дрейфус был отдан под суд. На основании судебного разбирательства, проходившего при закрытых дверях, где судьям было показано "секретное досье", к которому защита не была допущена, Дрейфус был признан виновным. Он был лишен всех воинских званий, приговорен к пожизненному заключению и выслан на остров Дьявола (на территории французской Гвинеи). Дрейфус крикнул судьям: "Вы осудили невинного человека, я не сделал ничего дурного! Да здравствует Франция!" Мир не слышал его крика. Во время военной церемонии, состоявшейся в сердце Парижа, в присутствии тысяч подкупленных людей, сломали над головой приговоренного его саблю и сорвали все военные знаки отличия с его мундира. Дрейфус еще раз повторил от всего сердца: "Клянусь, что вы обвинили совершенно невинного человека. Да здравствует Франция!" Однако ответом толпы было: "Еврей-предатель: Смерть предателю! Смерть евреям!" Дрейфус был сослан на остров Дьявола и жил там жизнью дикаря. Через несколько лет передовые круги Франции воспротивились извращению происшедшего судебного разбирательства и некоторые из знаменитых писателей встали на сторону несчастного и потребовали пересмотра его дела (Эмиль Золя Клемансо и другие. Действовать было очень трудно и только лишь через двенадцать лет (1906), когда обнаружились клеветники и фальсификаторы, Дрейфус был оправдан и честь его восстановлена. Извращение судебного разбирательства дела Дрейфуса потрясло Герцля до глубины души. Он увидел в этом скандале "больше, чем просто извращение судебной процедуры. Есть в этом желание большинства во Франции обвинить еврея и в этом одном еврее — обвинить всех евреев; "смерть евреям" — кричала толпа, когда срывали орденские ленточки с мундира обвиненного... И где же это происходило? Во Франции. Во Франции республиканской современной, культурной, через сто лет после провозглашения декларации о правах человека! Итак, нация, или, по крайней мере, большая часть ее, не хочет больше человеческих прав для евреев... " Наивная вера Герцля в прогресс человечества, который должен был искоренить антисемитизм из сердца масс, совершенно пошатнулась, глаза его широко открылись, чтобы видеть горькую историческую правду. Герцль заявил во весь голос: "Процесс Дрейфуса превратил меня в сиониста".

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Искра надежды, вспыхнувшая в сердце Герцля, стала разгораться в большое пламя, грозящее вырваться со всей силой наружу, если его не остановить: "Уже дни и недели оно заполняет мок) душу, вкрадывается в каждый из моих разговоров, выглядывает из-за моего плеча, когда я сижу и занимаюсь своей журналистской работой, ничтожной до иронии, и оно мешает мне, оглушает меня... Оно прекрасно, даже если это только сон. Мне нужно описать его для человечества..." Когда он приступил к тому, чтобы запечатлеть свое видение на бумаге казалось ему, что он узник какой-то сверхъестественной силы: "Как-будто не я пишу, а слова исходят откуда-то близко и ложатся на бумагу сами". Он чувствует силу миссии, возложенной на него: "Я должен обратиться к великим мира сего". Первый к кому он решает обратиться, чтобы поведать о родившейся в его душе надежде на избавление, был барон Морис Гирш. Хотя более естественным было бы обратиться к барону Эдмонду Ротшильду, отцу нового еврейского поселения, однако было известно, что он отмежевается от любых политических действий и даже противится слишком частому упоминанию своего имени. Герцль надеялся больше на Гирша. Последний был одним из самых крупных филантропов своего поколения. Он разбогател от разных промышленных предприятий в Германии. Австрии и других странах и. особенно, от прокладки железных дорог в балканских странах. Он горячо любил свой народ и был отзывчивым человеком; он отдавал много миллионов в распоряжение общества "Альянс" для организации школ в бедных еврейских общинах в восточной Европе. После свирепых российских погромов в начале восьмидесятых годов и участившихся побегов оттуда, барон организовал общество И.К.А., для основания еврейских поселений в Аргентине, где с этой целью он приобрел большие участки земли. После смерти своего единственного сына барон решил завещать весь свой громадный капитал еврейскому народу для основания убежища тысячам гонимых евреев в восточной Европе. Не желая соревноваться с Эдмондом Ротшильдом, который сделался патроном поселения в Эрец Исраэль, Гирш сконцентрировал свои усилия на поселениях в Аргентине. Герцль был заинтересован привлечь его к свозй политической программе, представляющей собой основу еврейского государства, и, базируясь на этом, он обратился к нему письменно и просил встречи "для политического разговора, реальные результаты которого, возможно, увидят свет. когда ни меня, ни Вас не будет уже в живых... Хочу предложить Вам программу новой еврейской политики. До сих пор Вы творили благие дела... Я хочу показать Вам дорогу стать больше, чем просто благотворителем..."
Эта встреча состоялась второго июня 1895 года в Париже. Герцль начал разговор с объяснения своей программы: "Самое большое несчастье еврейского народа заключается в том, что. находясь в течение двух тысяч лет в изгнании, он был лишен общего политического руководства... Мы разъединяемся. Пожертвования выращивают только бедняков. Нигде нельзя найти столько бедности и столько пожертвований, как у езреев.. ." Гирш согласно кивал головой на эти слова, однако, когда Герцль продолжил и сказал, что вместо того, чтобы направлять тысячи евреев в Аргентину, где они живут за счет филантропии Гирша, программа его — направлять массы евреев в их страну по их собственному желанию, то барон прервал его язвительно: "А откуда же Вы возьмете на это деньги? Ротшильд пожертвует пятьсот франков..." Герцль ответил на это: "Я достану десять миллионов в счет национального займа". Ответом Гирша было: "Это все фантазии!" Встреча окончилась ничем. В писме, которое послал Герцль Гиршу после встречи, он добавил подробности о своей программе и в конце письма поставил вопрос о большом значении знамени, которым нужно развевать перед глазами народа, и он замечает: "Вы бы, наверное, спросили с издевкой: "Флаг? А что это такое? Палка и кусок ткани!" „Нет, господин! Со знаменем в руках Вы можете вести народ за собой, куда только пожелаете, даже в страну, что Вы сами выбрали! Во имя знамени живут и умирают; это единственная вещь, ради которой люди готовы умирать массами, если их воспнтывают для этого". Письмо осталось без ответа. Но Герцль не сидел спокойно, сложа руки. Своими самыми сокровенными мыслями он делился с дневником, который начал писать в те дни. На его первой странице записано: "Я занимаюсь уже некоторое время одним предприятием, величина которого не поддается сравнению. Не знаю, удастся ли реализовать его. Оно кажется мне величайшим сном..." В то же время он начинает также записывать свои идеи о „Еврейском государстве". И тогда, когда идеи его начинают облекаться в определенную форму, он целиком отдается своему видению. Мысли рвутся, как лава из вулкана, которую никак не остановить. Он пишет идя, стоя, лежа, на улице, у стола, ночью... Он признается в дневнике: "В те дни боялся, что сойду с ума. Идеи в душе моей гнались одна за другой. Целой человеческой жизни не хватит, чтобы все это осуществить... Я верю, что имя мое будут помнить среди лучших мира сего, А возможно, что и мысль эта уже сама по себе — симптом мании величия?"
Когда Герцль с лихорадочной поспешностью кончил писать свою книгу, то захотел проверить, что за впечатление его заметки о разрешении еврейской проблемы произведут на читателей. Герцль пригласил к себе одного еврея, журналиста по профессии, по имени д-р Шиф и сказал ему: "Послушай-ка. приятель, большие изменения произошли в моей душе. Результат этих перемен — вот эта книга ("Еврейское государство").
которую я писал днем и ночью. Во время работы над ней я был болен от бурных переживаний. Теперь я ее кончил... Одно мне ясно — судба моя сокрыта в ней..."И он с большим волнением, несколько часов кряду, стал читать своему другу из книги. Когда кончил, бросил на него напряженный взгляд, проверяя произведенное впечатление, и действительно, глаза друга наполнились слезами... Обрадовался Герцль на мгновение тому. что увидел; ведь еврейская трагедия должна потрясать сердце каждого достойного человека, и предложенное подробное ее разрешение звучит очень волнующе, разве сам он не плакал, когда писал это? Что удивительного, если его друг. доктор Шиф, тоже зарыдал, услышав им написанное? Однако он быстро понял свою ошибку; причина слез доктора Шифа заключалась совершенно в другом: слова Герцля о "еврейском государстве" вызвали сильное беспокойство Шифа о душевном состоянии друга, и он открыто сказал ему: "Ты болен, мой дорогой, тебе необходим покой, ты бы лучше обратился к врачу..." "Не к врачу я пойду", — ответил Герцль — "а к Эдмонду Ротшильду. чтобы доказать ему, что те миллионы, которые он разбрасывает на пожертвования, идут впустую, если не будет заложен фундамент еврейскому государству". "Не дай тебе бог сделать этого", — воскликнул на это Шиф, — "Ротшильд сочтет тебя сумасшедшим или жуликом..." Несмотря на всю свою уверенность в правильности программы, взволновали Герцля слова Шифа; он подумал про себя: "Если таково впечатление близкого друга от "Еврейского государства", чего :ке можно ожидать от широкой публики в западной Европе?" Однако он быстро пришел в себя, и его внутренняя уверенность полностью вернулась к нему. Свои первые минуты испуга сравнил Герцль в своем дневнике с раскаленным металлом, опущенным в ледяную воду; если металл этот — железо, то оно превращается в сталь... Герцль отдал книгу в печать. и в феврале 1896 года она увидела свет. Пламя, занявшееся в его груди, стало зажигать сердца масс.

"ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО"

В самом начале своей книги Герцль подчеркивает, что его целью является не апология евреев, а только выяснение проблемы, этого трагического пережитка средневековья который даже культурным народам, у которых были добрые намерения, не удалось разрешить.
Идея, лежащая в основе его программы, далеко не новая. Произведение его заключает в себе разрешение еврейского вопроса. Этот вопрос существует везде, где есть большое количество евреев, потому что народы тех стран, где находятся евреи, в большей или меньшей степени ненавидят их открыто яли тайно. Еврейский вопрос возникает не по социальным и не по религиозным причинам, хотя иногда эта ненависть принимает такие формы. Это, в сущности, национальная проблема -вопрос существования и судьбы нации в чужой стране. Эмиграция не в силах разрешить этого вопроса. Мы идем, где нас не преследуют, нс с нашим появлением, через некоторое время, это преследование рождается. Мы — одна нация и нам необходимо решить нашу проблему, превратив ее во всемирный политический вопрос и с помощью народов мира разрешить ее. Ассимиляция также не в состоянии разрешить этой проблемы; только немногие могут ужиться среди иноземцев. У еврейского народа сильно желание к существованию. Эмансипация не могла покончить с этим вопросом; она была не в состоянии изжить ненависть к евреям, а враги наши даже усиливают среди нас чувство единства. Мы объединяемся перед лицом внешних врагов.
На вопрос о нашем существовании может прийти только национально-политическое разрешение — создание еврейского государства. Если только у нас будет власть над каким-нибудь куском земли на земном шаре, с выбором какого согласится большинство нашего народа и размеров его будет достаточно для нужд существования, все остнольное мы сделаем сами. Чтобы осуществить этот план, необходимо создать две организации: "Еврейское общество" (Jewish Compeny) и "Союз евреев" (Society of Jews). "Союз" подготовит, пользуясь научными и политическими методами, разрешение вопроса. Он приобретет права, будет вести политические переговоры с правительствами, он будет выступать от имени всего народа и будет представителем государства в его становлении. Он также подготовит конституцию для нового государства. "Еврейское общество" будет заниматься продажей еврейского имущества по месту жительства евреев и будет закупать земли в избранной стране по установленным законам и порядкам. Ему предстоит организовать массовое переселение, В начале поедут бедные и подготовят страну для поселения; за ними пойдут владельцы капиталов, которые разовьют в стране промышленность и торговлю. Поселение будет проводиться в соответствии с Хартией (Charter), то есть открытое поселение по праву признанной государственной автономии и с международной гарантией. Это будет организованный исход еврейских масс из Европы в еврейское государство.
Еврейское государство явится образцом по своим порядкам, согласно достижениям социального прогресса, техники и науки. Электричество будет создано не для того чтобы только денежные божки освещали свои салоны, а оно будет служить решению проблем человечества. В еврейском государстве будет царить полная свобода. Каждый сможет исповеды-вать свою веру или оставаться неверующим. Другим национальностям будут предоставлены равные с нами права. Символом передового и обновленного государства будет белое знамя и на нем — семь золотых звезд. Белый цвет будет символизировать новую ясную жизнь, звезды же — это семь золотых часов нашего дневного труда; во имя труда поднимут евреи знамя и войдут в свою новую страну. Герцль заканчивает свое произведение восторженным провозглашением своего "верю": "Верю и, что поднимется новое и чудесное племя евреев. Маккавеи воскреснут.,. Если евреи захотят только, они будут иметь свое государство. Пробил час нашей свободы на нашей земле а равнодушные пусть умрут там, где они родились. Мир освободится нашим освобождением, обогатится нашим богатством, возвеличится нашим величием. После того, как книга была написана и вышла в свет, миссия Герцля, по его мнению была закончена: "Больше не буду просить слова, только, если меня заставят сделать это... Неужели я опередил время? Неужели страдания евреев еще недостаточны?" Впечатление, которое его брошюра произвела на тех, в чьих сердцах никогда не гасло национальное чувство, было огромным. Давид Вольфсон, из приверженцев Сиона (Ховевей Цион) в Германии, говорит о самом себе, что по прочтении "Еврейского государства" почувствовал, что "будто сделался другим человеком... Широкие горизонты этого видения и его большая вера, которыми дышит каждое предложение, открыли предо мной новый мир". Не было нехватки также и в насмешниках, особенно среди "высшего общества" на западе. Один из таких "приятелей" написал Герцлю: "Слышал, что ты сошел с ума, неужели это правда?" Другой писал: "Я хочу, чтобы была еврейская республика с условием, чтобы во главе ее стал "в шкий Герцль" (намек на „великого герцога" из Бадена, бывшего очень популярным в Германии). Даже некоторые из друзей Герцля спрашивали его, написал ли он эту книгу всерьез или же это только литературная шутка Герцль отвечал всем издевавшимся с большой серьезностью: "Действительно, я написал эту книгу, будучи настроен совершенно серьезно; естественно, что человека, который будет прав через тридцать лет, в первое время будут считать глупцом". Несмотря на это, некоторые из великих в этом поколении евреев на западе, стали на его сторону. Макс Нордау всем сердцем одобрил план Герцля и сказал ему: "Если ты сумасшедший, тогда я тоже такой", С большим восторгом присоединился к нему еврейский писатель из Англии Израиль Зангвиль, а представители студенческих организаций явились к Герцлю и заявили, что отдают себя в его распоряжение и в распоряжение национальной идеи. Вместе с тем, еврейская действительность, с национальной точки зрения, была очень печальной: большая часть западного еврейства оставалась окутанной иллюзиями своего времени — верой в ассимиляцию и напрасными надеждами на то, что эмансипация, раньше или позже, принесет на своих крыльях разрешение наболевшего еврейского вопроса.
В восточной Европе книга Герцля была принята с большим сочувствием, но и здесь тоже с некоторой осторожностью. Газета "Гамелиц" (Заступник), орган "Ховевей Цион", радостно приветствовала Герцля: „Явление Герцль", _ писала она,— "это знамение и чудо для многих, потому что тот, кто говорит, что "кости наши высохли", ошибается, дух наш жив в нас и в нем — надежды Израиля, что сбудутся раньше или позже". Что же касается практической программы Герцля, то у газеты она вызывала сомнения „поскольку не за один день рождается народ..." Нахум Соколов, редактор „Гацфира", тоже почувствовал важность появления Герцля, но выразил опасение что „открытые политические разговоры „новых сионистов" могут дать меч в руки оттоманской партии — притеснителю еврейских селений, а искра способна спалить все гумно..." Эти опасения дошли до Герцля, и он ответил "Гацфира" письмом, где пытался рассеять все опасения, подчеркивая, что вся его программа базируется на соглашении с правительством Турции: "Мы хотим прийти в страну ценой той пользы, какую сможем принести Турции и при ее полном согласии". Он критикует пути. которые избирают для своей деятельности "Ховевим", которые до сих пор пользовались нелегальной инфильтрацией для проникновения в страну, "без того. чтобы мы могли им там гарантировать спокойствие и какую-нибудь оседлость, чтобы они могли жить тихо и мирно перед лицом гонений и преследований; а что касается времени реализации плана, то он знает, что точно также, как и "Рим в один день че строился, так и его план нельзя будет осуществить в месяцы". Он сообщает читателям "Гацфира", что он уже начал закладывать "краеугольный камень в фундамент этого большого дома. этой светлой мечты не только моего сердца, а всего народа".
„Герцль написал "Еврейское государство", как-будто озаренный неземным вдохновением и, согласно записи в его дневнике, что когда писал он, казалось ему, что ощущает какую-то "духовную тягу". Это редкое вдохновение заразило многих его читателей, в чьих сердцах пламенело национальное чувство. Особенно разгорелось воображение среди угнетенных масс русских евреев, их стремление к избавлению росло и крепло с каждым днем. Герцля засыпали потоком писем со всех концов мира с поздравлениями и заявлениями о солидарности с ним. Один призыв тел из уст всех: "Будь рулевым нашего неуправляемого корабля!" Герцль был поражен таким восторженным откликом масс: "Не ожидал такого восторга. Бесконечные собрания и отдельные лица требуют от меня перейти от разговоров к делу. Итак, я должен перейти к действиям... Сегодня еврейское государство уже перестало быть мечтой одиночки, а стало мечтой масс". В те дни Герцль был уверен, что на пользу дела было бы, если бы барон Ротшильд, известный уже своей поддержкой еврейского поселения в Эрец Исраэль, встал бы во главе движения. После разочарования, которое принес ему Гирш. он пытается еще завоевать сердце барона Эдмонда Ротшильда. Восемнадцатого июля 1896 года, через несколько месяцев после опубликования "Еврейского государства", он встретился с бароном в его парижском дворце. Он пытается дать разъяснения барону относительно своей программы, но последний глух к нему. Как уже было сказано, Ротшильд боялся любого политического движения и будучи знаком с гнилым турецким режимом, сильно сомневался, можно ли будет заключить с ними договор. Кроме того, он опасался, что широкое распространение грандиозного плана Герцля, возможно приведет к массовому переселению, "до ста пятидесяти тысяч попрошаек", по его словам, "а у меня нет возможности содержать такое число людей. Может быть Вы, доктор Герцль, можете сделать это?" — спросил барон с издевкой. — "Чего же Вы от меня просите?" "Простите", — ответил Герцль, — "Вы ошибаетесь, я ничего не прошу у Вас. Хотел Вам только дать возможность работать с нами вместе, хотел дать Вам ключевую позицию в большом предприятия... Хотел передать Вам руководство всем делом, а самому отойти от всего. Но если Вы отказываетесь, то мне нужно искать другого пути. Я пойду к народу..." Итак, Герцль решил приступить к организации народных масс. Он стал готовить съезд сионистского конгресса.

НА ПУТИ К ОРГАНИЗАЦИИ НАРОДА

Для того. чтобы не предстать перед народом с пустыми руками, с политической точки зрения, решил Герцль выехать в Константинополь, чтобы "прощупать пульс" у султана, касательно автономного еврейского поселения в Палестине и получить официальную Хартию для этой цели. Взамен этого, Герцль намеревался предложить султану большой заем размером в двадцать миллионов лир, из них два миллиона должны были пойти на покупку Палестины, а восемнадцать миллионов — на экономическое становление Турции. Посредником между Герцлем и султаном был польский дипломат, приближенный к "верховным вратам". Султан хотел поднять себя в мнении европейской публики и потому согласился на визит Герцля, однако, из-за общего его опасения перед национально-настроенными меньшинствами в Турции, отмежевался от плана создания еврейской общины в Эрец Исраэль и даже поостерегся официальной встречи с Герцлем. Он уполномочил посредника ответить Герцлю: "Не могу продать Вам ни одной пяди земли, поскольку она принадлежит не мне, а народу... Евреи могут сберечь свои миллионы для себя. Если будут когда-нибудь делить мою имеприю, возможно, что по. лучите Палестину даром... Пока мы живы — не сможем дать согласия на такой раздел". Герцль, который, будучи журналис-том довольно известным, был личностью желанной для султана, и потому султан послал ему почетную медаль "маджидрия" в ознаменование знакомства, однако, переговоры вести отказался, Несмотря на это, Герцль не пал духом. Он хорошо знал, что "дипломатическое нет" не вечно и потому продолжал надеяться на то, что если постоянно стремишься к цели, то в конце концов достигаешь ее.
Герцль нравился и очаровывал людей, и с самого начала его появления вокруг его личности стали создаваться легенды. Насколько высоко его ценили и как ему верили, можно судить по отношению масс к нему после того, как стало известно о его первой поездке к султану. Когда поезд остановился проездом в Софии, на вокзал, приветствовать его, пришла почти вся еврейская община и вагон, в котором Герцль сидел, забросали весь цветами. Офицеры болгарской армии напуганные этим зрелищем, стали перешептываться между собой: "Это будущий еврейский царь". Такие же сцены повторялись на его обратном пути. Герцля на руках отнесли в синагогу и когда он, приблизившись к святому ларю (Арон га-кодеш), не захотел стать к нему спиной, собравшиеся в синагоге закричали: "Ты для нас такой же святой, как и Арон гакодеш!" Таким было отношение масс народных, однако, Ховевей Цион относились к нему с осторожностью, и это доводило его временами до подавленного состояния; одному из близких своих друзей сказал: "Я кажусь самому себе полководцем, стоящим на поле брани, окруженным преданной армией и должен с револьвером в руке следить за тем, чтобы они не удрали с поля боя". Более серьезное отношение и большую веру в его план, проявили государственные деятели, перед которыми он подробнейше изложил свою программу, Ваденский герцог, почитавший евреев, сказал ему: "У Вас есть прекрасный образованный человеческий материал для построения нового государства. Я верю, что это дело пойдет на пользу всему человечеству". Фердинанд, болгарский царь, с которым он встретился в Карлсбаде, также выразил свое мнение: "Это великая идея. Так о евреях не говорил со мной никто, Я очень сочувствую Вашему плану. Чем я могу Вам помочь ? "
Для распространения своей идеи, Герцлю нужна была газета. Еврейские редакторы „Нойе Фрайе Прессе", где Герцль работал, избегали даже упоминания о сионизме в своей газе. те. Это были ассимилированные евреи, для которых сионистская деятельность Герцля была сплошным огорчением. Для того, чтобы приобрести большую дневную газету, необходим был огромный капитал, а желающих дать эти деньги не было. Тогда Герцль решил основать на свои средства сионистский еженедельник "Ди вельт" (Мир), который должен был служить выражением взглядов этого движения, а также быть вспомогательным органом сионистского конгресса. С согласия своего отца Герцль вкладывает тысячи для основания газеты. И все это вдобавок к тем большим расходам во имя движения, что были у него до сих пор. После большого разочарования, которое ему принесла встреча с бароном Рот-шильдом, Герцль записывает в своем дневнике, что суммы. затраченные им до сих пор, превосходят капиталовложения барона Ротшильда в развитие еврейских поселений, в сравнении с имуществом последнего... Даже в самой работе, связанной с выпуском еженедельника "Ди вельт", Герцль берет на себя большую часть нагрузки: он же редактор, директор, корреспондент, автор статей и писем... На титульном листе первого номера журнала, Герцль заявляет с гордостью: "Ди вельт" — ото же еврейская газета. Большое и великое дело, которому мы преданы — это разрешение еврейского вопроса". На второй странице журнала появилась заметка, объявляющая о скором созыве сионистского конгресса.

ПЕРВЫЙ СИОНИСТСКИЙ КОНГРЕСС

Путь к созыву сионистского конгресса был усеян шипами. Центр сопротивления находился в Париже. Барон Ротшильд, как известно, опасался публичности сионистских стремлений. Он тревожился за судьбу своих поселений в Палестине и потому пытался, с помощью Ховевей Цион, отговорить от участия в конгрессе. Приближенные барона намекали с угрозой, что если конгресс состоится, то известный благотворитель сможет прекратить свою деятельность в Палестине. Герцль пытался успокоить разбушевавшиеся страсти, подчеркивая, что его программа вовсе не направлена против турецкого режима. Больше того, отношения между ним и ту. рецкими властями были совершенно нормальными и даже дружественными. "Правители и их советники знакомы с сионистской программой. Я совершенно откровенно разговаривал с турецкими государственными деятелями, и они не нашли в ней ничего плохого. Несмотря на это, они ни за какую цену не соглашаются продать нам Эрец Исраэль как независимое государство, однако, как государство под властью Турции (может, как Египет), можем мы получить землю наших предков". Несмотря ни на какие объяснения, уклонились многие из "Ховевей Цион" от участия в конгрессе, Намечалось провести конгресс в Мюнхене, однако идея эта привела в ужас ассимилянтов из мюнхенской общины и их раввинов-"патриотов". и они заявили решительный протест как против самой программы, так и против конгресса, которые служат "распространению лживых идей об иудействе. Идеи эти. принадлежащие тем, кто называют себя сионистами, противоречат нашему мессианскому назначению и раз-рушают нашу любовь к стране, в которой мы живем..." Герцль яростно атаковал "протестующих", однако, дабы не испортить праздничного открытия конгресса, решено было перенести его на 29-31 августа 1897 года в Базель, в Швейцарию. Для того, чтобы конгресс успешно состоялся, Герцль должен был трудиться без передышки, В течение месяцев он постоянно совещался с сионистскими лидерами в разных странах, дабы обеспечить их пребывание на конгрессе. Он вникал во все детали. Все было готово в своей роскоши и великолепии, и сотни делегатов со всех концов мира прибыли на первый всемирный сионистский конгресс. Восхищению участников во время открытия не было предела. Делегат из России, писатель М. Бен-Ами дал характерное описание чувств, охвативших всех при этом историческом событии. "Внезапно все затихло в зале. Воцарилось торжественное молчание... На сцену поднялся совершенно спокойный Герцль. Я жадно смотрел на него. Что это? Разве это не тот Герцль, которого я уже знаю?.. Этот удивительно яркий образ царского отпрыска с глубоким сосредоточенным взглядом; одновременно грустный и красивый... Один из дома Давидова, что вдруг воскрес во всем своем сказочном великолепии. Весь зал содрогнулся так, будто пред нами свершилось чудо истории... Зал задрожал от радостных криков и рукоплесканий... Казалось, что великий сон нашего народа, длившийся два тысячелетия, свершился теперь, и перед нами стоит Мессия, сын Давида",
Конгресс собрал вместе весь большой лагерь сионистов во всем мире для свершения исхода народа еврейского из Диаспоры. Он создал все орудия, нужные для "создания в Эрец Исраэль родины еврейскому народу" (базельская программа). Совершенно справедливо писал Герцль в те дни: "Если бы нужно было подвести итог базельскому конгрессу одним коротким предложением, я бы сказал: в Базеле я создал Еврейское государство!" Восторженные вести, распространившиеся по всему миру об успехе еврейского сионистского конгресса, укрепили в сердцах народа веру, что час избавления близок, В те дни рассказывали об одном раввине, которому, чтобы охладить его восторги от появления Герцля. сказали, что последний — совсем не религиозный человек. На это раввин ответил радостно: "Счастье мое. что он такой; в противном случае, если бы он был еще и верующим, я бы уже бегал по улицам и объявлял, что он Мессия".
Из всех участников конгресса, самое сильное впечатление произвели на Герцля русские сионисты. Он нашел выражение этому в статье "Евреи России", появившейся в еженедельнике "Ди вельт" от 1897 года. Достаточно нескольких коротких предложений, чтобы получить представление, насколько важна и значительна для него эта часть народа: "Я должен признать, что присутствие русских евреев явилось для меня самым значительным событием на конгрессе... Как же мне было стыдно моих прежних мыслей о том. что мы превосходим их... Они чувствуют себя евреями как нацией... Вместе с тем, они стараются видеть то хорошее, что есть в других народах. Так они остаются несгибаемыми и настоящими.. Я обязан был вспомнить, что за доводы приводили против меня люди в первое время: только русские евреи примут участие в этом деле. Если бы они повторили это сегодня, я бы ответил: нам довольно и этого!"
Герцль не перестал стремиться к своей политической цели — добиваться Хартии, позволяющей евреям селиться в Эрец Исраэль, и, хотя он не добился того. чего просил у султана, двери Константинополя оставались для него незамкнутыми. Во время закрытия второго конгресса в 1898 г.. президиумом была даже получена благодарственная телеграмма от султана, в ответ на посланные ему поздравления. Герцль укрепился в своей надежде, что при помощи легкого давления на Турцию дружественного ей государства, можно будет повлиять на султана и получить у него Хартию. В те годы, самой приближенной к Турции державой, была Германия, и Герцль решил, вооружившись рекомендацией баден-ского герцога, обратиться к германскому кайзеру Вильгельму Второму. После обмена консультациями с приближенными кайзера решено было, что кайзер примет Герцля дважды: в Константинополе и в Иерусалиме, во время своего путешествия по Среднему востоку по приглашению султана. До этого Герцль достиг большого успеха во время массового митинга в Лондоне, где его приветствовали десять тысяч людей, и Солсбери, глава британского правительства, заявил в приветственной речи: "У сионистского движения есть большие шансы на успех. Евреи создадут государство всем на удивление... У еврейского народа, выдержавшего столько бурь в течение двух тысяч лет, хватит духу осуществить эту идею". У Герцля нет времени на отдых и нет времени для своей семьи; он спешит выехать в Константинополь, согласно приглашению Вильгельма. На приеме у Кайзера, Герцль описывает перед ним свою про. грамму и заканчивает: "Мне кажется все дело очень естествен-ным и простым". Кайзер, слушавший его очень внимательно, заметил: "Мне тоже так кажется. Короче, что нужно требовать от султана?" Ответом Герцля было: "Общество, обладающее Хартией и находящееся под германским покровительством". "Хорошо", — ответил кайзер, пожал на прощание руку Герцлю и закончил, — "До встречи в Иерусалиме!"

ГЕРЦЛЬ В ИЕРУСАЛИМЕ

На маленьком и старом пароходе отплыл Герцль и сопровождающие его люди в Эрец Исраэль. В Яффо он слышал орудийный салют в честь кайзера Германии. Первым делом он решил посетить Микве Исраэль и Ришон ле-Цион, поскольку назавтра, он должен был следовать этой дорогой в Иерусалим. При посредстве английского священника Гехлера, одного из первых его поклонников, сообщил Герцль свите кайзера, что назавтра, в честь кайзера, он явится в Микве Исраэль. Таким образом, когда назавтра проезжал кайзер верхом на лошади, в сопровождении большого почетного эскорта, он разглядел Герцля в толпе у въезда в Микве, остановился, ко всеобщему смятению, протянул ему в приветствии руку со словами: "Как поживаете, доктор Герцль?" "Спасибо, Ваше Величество! Я путешествую по стране. Как прошла поездка Вашего Величества до сих пор?" "Жарко очень", — ответил кайзер, — "но у страны хорошее будущее". "Однако, пока она больна", — заметил Герцль. После обмена еще несколькими замечаниями о нуждах страны, кайзер еще раз протянул руку в прощании. Эта сцена беседы кайзера с Герцлем потрясла окружающих и один из учеников Микве описал это событие в дневнике: "Кайзер и его свита приближаются... Вдруг кайзер натягивает поводья и поворачивает к воротам... Он здоровается с Герцлем. Мы оборвали наши разговоры и начали дрожать. Герцль приподнял шляпу и приветствовал кайзера... Не смогу описать чувств, охвативших наши сердца. Помню только одно: чувство мое было, что это великий час... После того, как процессия проехала, во дворе школы все еще стояла группа наших учителей и среди них Герцль. Директор наш, известный своим отрицательным отношением к сионизму, поднял бокал вина и воскликнул: "За сионизм и за победу Герцля! Да здравствует сионизм!"
Официальная встреча была назначена в Иерусалиме, куда Герцль и выехал. Город Давида произвел на него сильнейшее впечатление: "Я смотрю в окно и вижу, как прекрасен Иерусалим. Он красив в тоске своей, и он, с нашим возвращением сюда, может стать опять одним из прекраснейших городов мира... Если Иерусалим будет нашим, ... то. первым делом. почистим его..." Иерусалим, отстроенный и великолепный, с большой любовью изобразил он в "Алтнойланд".
Второго ноября 1898 года в Иерусалиме, Герцль и возглавляемая им сионистская делегация были приняты кайзером. Герцль произнес перед ним одну из своих лучших речей: "По. сланцы еврейского народа явились отдать почести кайзеру Германии в стране, которая раньше была страной наших отцов. а теперь принадлежит она не нам. Много поколений сменились с тех пор, ...однако мечта до сих пор живет и расцветает в сотнях тысяч сердец... Мы совершенно уверены, что осуществление сионистской программы принесет много добра также и Турции... "Кайзер выслушал все с большим интересом, однако обнадеживающего ответа, которого так ждал Герцль, не по. ступило. Советники кайзера охладили его пыл. Канцлер Билов находясь под влиянием ассимилированных еврейских кругов, очень подозрительно относился к сионизму. Также далекое от сочувствия отношение еврейских банкиров, которые воздерживались от прямых переговоров с Герцлем относительно мобилизации капитала в счет займа Турции, было известно немецкой правящей верхушке. Таким образом, кайзеру удалось увернуться от положительного ответа вообще, и его равнодушие произвело на членов сионистской делегации удручающее впечатление. Но не на Герцля; вера его осталась крепка и он обнадежил своих товарищей: "Вот видите, поэтому я ваш предводитель. Не потому, что я умнее или лучше вас, а потому. что не падаю духом. Поэтому я всегда вижу свое преимущество. В положениях более тяжелых не оставляла меня сила духа. Наоборот, ее только прибавлялось". Из потерпевшего неудачу обращения к Германии был Герцлем сделан вывод: если Германия не хочет помочь — придется обратиться к Англии. Последней предстоит быть архимедовой точкой "сионистского рычага" в национальном возрождении евреев. Он также намеревался создать в Англии основные орудия по ма-териализации движения. После многих усилий Герцль основывает сионистский банк, хотя и не таких размеров, каких бы желал. Большие еврейские банки и даже друзья, обладающие некоторыми средствами, разочаровали его, однако он не отчаивается. Из своего собственного, начинающего скудеть капитала, он тратит тысячи фунтов в акциях на все растущие огромные расходы и не обращает внимания на то, что он ставит под угрозу будущее своей семьи, имея перед глазами только будущее своего народа. Беспредельная преданность души и тела сионизму приводит к тому, что его положение в венской газете, от работы в которой зависит его существование, становится шатким. В душе его шевелятся опасения: что будет с его семьей, если его уволят из-за пренебрежительного отношения к работе в газете. Почти все свое время он отдает движению.




  

TopList Rambler's Top100 Rambler




Наши баннеры: rjews Дизайн: © Studio Har Moria