1. Поход Тридцати пяти ("Ламед-hей")

За победой 14 января последовало тяжелое поражение; оба эпизода были тесно связаны между собой. После сражения положение Гуша ухудшилось с потерей значительной части боезапаса. Правда, как мы знаем, какое-то ("немалое") количество трофеев было подобрано на поле боя. Статья в газете "hа-Арец" выражалась еще категоричнее: "Тактические приемы позволили защитникам Гуш-Эциона заполнить свои склады оружием и боеприпасами, которые оставили на поле боя отступающие арабы". Но комментатор сидел в Тель-Авиве, в его статье чувствуется традиция партизанской романтики. К сожалению, действительность была много тяжелее. Нехватка оружия стала одной из важнейших проблем Гуша, который, по-прежнему оставался в блокаде. К счастью после неудачи 14 января арабы в течение четырех месяцев не осмеливались атаковать.

Командование не имело точной картины. Было ясно, что положение в целом тяжелое. Панические телеграммы Наркисса вносили нервозность и не проясняли обстановки. Мы уже видели, что в самом начале боя Узи Наркисс просил обратиться за помощью к английской армии, не надеясь отразить атаку собственными силами. Вечером (19:45) он послал первый отчет в Иерусалим: "Есть двое убитых, Грунер и еще один командир отделения. Поступили сведения, что есть еще много погибших. Высылайте санитарные машины". Через два часа - новая телеграмма: "Нехватка продуктов. Тяжелораненые. Машины срочно!"

Было решено послать в Гуш подкрепление - взвод ПАЛЬМАХа (35 человек). Взвод должен был совершить за одну ночь марш-бросок через арабскую территорию и принести в Гуш боеприпасы и плазму крови. Мы не будем рассказывать здесь всю трагическую историю этого похода, известного как поход Ламед-hей (т.е. поход 35). Отметим только основные факты. В первую ночь взвод заблудился и вернулся в Иерусалим. Но следующую ночь взвод вышел из поселения Хар-Тов по трудному маршруту протяженностью в 29 км. Англичане следили за выходом взвода и, возможно, сообщили о нем арабам. Местный командир Хаганы пытался отменить операцию, но командир отряда (Дани Мас) настоял на выходе. Никаких других командиров не было в этот решающий момент. Проводники не знали маршрута, и, видимо, отряд сбился в пути. Утром следующего дня он был окружен и полностью уничтожен. Не осталось никого, кто мог бы сообщить достоверные подробности. До сих пор все, что говорится и пишется об этом бое, основано на легендах и рассказах арабов (не исключено, что некоторые из рассказов правдивы).

Гибель отряда тяжело отразилась на моральном состоянии ишува. Считалось, что 35 вооруженных пальмахников способны сломить любые арабские силы. Реальность оказалась тяжелой, неприятной и неожиданной. Командование Хаганы очень чутко относилось к моральным факторам, тем более, что только высокая мораль давала надежду победить в войне. Было решено провести "операцию 35": 35 нападений на арабские цели. Число 35 соответствовало числу убитых в походе, оно было определено заранее и, разумеется, диктовалось целями пропаганды, а не оперативными соображениями.

Тем временем в командовании Хаганы продолжались споры. До сих пор ее стратегическая линия была пассивной, "операция 35" знаменовала изменение стратегии. Надо было выбирать между необходимостью поддержания боевого духа и опасностью расширения фронта военных действий. Начальник генштаба Дори послал Бен-Гуриону меморандум, в котором он возражал против налетов на деревни. "Если операция удастся, мы уничтожим деревню, или значительную ее часть. Тогда будут крики, что мы атакуем деревни. Если операция провалится, то не о чем и говорить". Дори предложил ограничиться подрывом мостов вдоль границы с Ливаном и налетами на ближайшие цели.

Мысль Дори продолжала вращаться в прежнем кругу идей. Однако Бен-Гурион уже пришел к иным выводам, и с ним теперь были согласны некоторые командиры Хаганы. Они считали, что "тотальная" война с местными арабами уже неотвратима. Бен-Гурион предвидел и вторжение регулярных арабских армий. В свете этих выводов прежняя фабианская стратегия теряла смысл. Игаль Алон предложил Бен-Гуриону план налета на арабскую деревню Саса, и Бен-Гурион немедленно принял его. Лишь немногие из числа задуманных 35 операций были осуществлены, "Саса" была самой крупной, самой тяжелой, самой опасной, самой эффективной - и самой эффектной из них.

Деревня Саса расположена в центре арабского района на важном перекрестке дорог. Через деревню проходил путь частей "Армии спасения" из Ливана. В самой деревне располагался постоянный гарнизон - около 100 солдат этой армии. Население деревни насчитывало 1500 человек, из них, по крайней мере, 300 имели оружие: винтовки и стэны. В окружающих деревнях также было много оружия, и там тоже были солдаты "Армии спасения". Ближайшая база ПАЛЬМАХа находилась в Эйн-Зейтим: 9 км по прямой, вдвое больше по дорогам. Никому не могло прийти в голову, что ПАЛЬМАХ отважится на вылазку на такое расстояние: 36 км за одну ночь, в центр вражеского района.

Исполнение предлагалось возложить на 3-й батальон ПАЛЬМАХа. Командовать операцией должен был заместитель командира батальона Моше Кельман. Кельман рассказывает: "Однажды утром Алон появился в штабе батальона, похлопал меня по плечу, обнял, похвалил за былые дела и дал в подарок новенький револьвер Кольт. Я понял, что затевается что-то серьезное. Командир ПАЛЬМАХа не станет так утруждать себя из-за пустяков".

Узнав об операции, Кельман спросил: "Отчего это вдруг - Саса?" - "Инициатива в руках арабов. Мы мечемся, как затравленные мыши", - ответил Алон. - "Пришло время нанести удар по их тылу. Они будут вынуждены заняться охраной деревень и ослабят натиск на нас". - "Логично, но этого можно добиться операцией в Эйн-Зейтун, или Кадите", - возразил Кельман. - "Зачем идти в Сасу? Это сумасшествие, оно может кончиться катастрофой". - "Саса контролирует дороги "Армии спасения". - "Вокруг пространство на десятки километров, что помешает "Армии спасения" обойти Сасу справа или слева?" Наконец на стол была выложена настоящая причина: "После того, что случилось с "группой 35", мораль упала. Начинают шептаться, что мы послали их на верную смерть. По карте мы нашли арабскую деревню, далекую от базы ПАЛЬМАХа. Мы должны доказать себе и другим, что ПАЛЬМАХ в состоянии произвести глубокую вылазку и благополучно вернуться. Кто, если не ты, сможет выполнить это задание?"

Спустя много лет Кельман объяснил: "Приказ есть приказ. Кроме того - мы были очень молоды и полны безмерной уверенности в себе. Мне тогда было 23, моим солдатам 18-19. Если бы нам было по 40, государство Израиль не был бы создано. Мы любили страну и чувствовали, что делаем историю. Все знали, что им придется воевать, и принимали это, как должное".

Оставалось еще одно препятствие: Кельман не был знаком с местностью. Тут Алон выложил неотразимую приманку: он предложил Кельману воздушную рекогносцировку. Кельман отроду не летал на самолете, такую возможность он не мог упустить. С ближайшим конвоем Кельман выехал в Тель-Авив (по дороге конвой четыре раза вел бой). Из Тель-Авива он отправился на аэродром (Сде-Дов) и занял место в "Остере" рядом с пилотом. Позади сидел фотограф с "Лейкой", заряженной пленкой на 36 кадров. На коленях у них были карты масштаба 1:20.000.

"Остер" оторвался от земли. С минарета Хасан-Бек (на границе с Яффо) раздались выстрелы. Пилот повернул к морю, набрал высоту и полетел на север. Шел дождь, сильный ветер бросал самолетик из стороны в сторону, и летчик размышлял в слух: не лучше ли вернуться домой? Кельман не согласился. Потом начался спор, над какими деревнями они летят. Кельман взял на себя роль штурмана: он приказывал летчику, куда лететь, и отмечал путь по карте. По счастью он не ошибся. "Остер" пролетел над Сасой. Феллахи принимали их за англичан и приветственно махали руками. Фотограф "щелкал". Самолет пролетел несколько раз от Эйн-Зейтун до Сасы и обратно. Кельман изучил маршрут сверху. На обратном пути пилот решил "показать класс": около Кейсарии он перешел на бреющий полет. Шасси самолета скользнули по песку дюн, летчик побледнел, но поднял самолет и долетел до аэродрома. В Тель-Авиве Кельман отправился в отель и проспал три часа. За это время проявили и отпечатали снимки. Результаты "аэрофотосъемки" были превосходны. На следующий день Кельман вернулся в штаб батальона.

Операция была возложена на 11-ю роту. Ей уже приходилось осуществлять вылазки и налеты, но все это не могло равняться с походом на Сасу. Командиры имели относительно хорошую подготовку, их даже обучали некоторым основам регулярных военных действий. Три взвода участвовали в операции: два взвода (65 человек) должны были идти на Сасу, третий взвод занял позицию в роще на горе Мерон, на планируемом маршруте отхода. Предполагалось, что отход будет самой опасной частью операции, и взвод должен был обеспечить прикрытие и помощь отходящим силам. Рота получила три рации: одна в атакующих взводах, одна во взводе прикрытия и одна в КП в тылу. Командиры имели стэны, рядовые - английские винтовки. Кроме того, имелось два ручных пулемета брэн и 2-дюймовый миномет. Фельдшер приготовил четыре пары носилок. Все участники похода получили паек шоколада и коньяка на случай, если они не успеют вернуться к утру. Два разведчика, хорошо знакомые с местностью, должны были вести отряд.

По снимкам "аэроразведки" и по карте был изготовлен макет местности. Обычно, для этой цели используется ящик с песком, но на этот раз макет был сделан из мыла. Из тюков соломы соорудили макет деревни. Чертежники изготовили подробные карты, которые не посрамили бы и регулярную армию. Перед походом солдаты отдохнули и получили "царский" обед, несмотря на обычный для базы ПАЛЬМАХа режим экономии.

Игаль Алон обратился к солдатам с речью. Он сказал: "Глаза всего еврейского народа устремлены на вас". Он приказал им во что бы то ни стало вернуться на базу. Никто не знал тогда, насколько трудно будет выполнить этот приказ.

Однако были и "проколы". Не хватало амуниции. Из остатков старых штанов девушки сшили патронташи. Но и их не хватило. Пытались сотворить из проволоки подобие военной амуниции. Гранаты пришлось затыкать за пояс или за обмотки на ногах. Старые ботинки начали разваливаться уже в начале похода. Предполагалось, что участников похода оденут в форму английских десантников, но ее не достали. Погода была скверная. Но настроение было превосходное. На построении перед выходом в путь девушки плясали и пели, их глаза смеялись, но были красны от слез.

В 7 часов вечера колонна вышла из Эйн-Зейтим. 65 человек, во главе командир Кельман и два проводника из Цфата. 20 человек несли рюкзаки с взрывчаткой по 10 кг в каждом. Замыкал колонну заместитель Кельмана. Кельман: "Дорога оказалась много тяжелее, чем предполагали. Местность покрыта камнями, дикой растительностью, скалами и расщелинами. На земле липкая грязь, холод пронизывает до костей, туман и слякоть". Натан Шахам: "Мы шли без шума. Мы знали, что если нас обнаружат, нам придется вступить в бой, и мы застрянем в арабском районе до света дня. Нас будет ждать тогда серия отчаянных боев, и арабы без труда приведут большие силы". Дан Маклер, фельдшер: "Хлещет дождь. Ботинки, подкованные гвоздями, тонут в тяжелой грязи, оставляя глубокие следы. Вдруг движение прекращается. У кого-то начались спазмы ног. Я спешу к нему, пытаюсь делать массаж. Продолжаем движение. Снова остановка. Парень падает на колени, он не в состоянии идти. Ему дают сопровождающего (один из двух проводников) и он возвращается на базу". 63 человека продолжают ночной поход.

Они обходят деревни Далита и Сафсаф. С высоты 800м (Эйн-Зейтим), спускаются в долину (600м) и вновь поднимаются на высоту 800м, обходя деревню Саса с севера. По дороге колонна встречает арабов. "Ман hадда (кто это)?" Пальмахники продолжают путь, не отвечая. Арабы не могли предположить, что евреи совершают поход в самом сердце арабского района, они не подняли тревоги. Отряд пришел в назначенную точку в 11 часов ночи, опередив план на целый час. Наконец, можно было отдохнуть. Бойцы ели шоколад и пили коньяк. Кельман, разведчик и командиры взводов вышли на рекогносцировку в направлении деревни. На улицах не было ни души. Собаки не лаяли. Дождь и ветер загнали всех по домам.

Отряд снова поднялся на ноги и начал движение. Естественные террасы достигали порой двухметровой высоты. Бойцы скользили на мокрых и крутых скалах. Камни скатывались вниз, но никто не услышал их шума. Подошли к деревне вплотную. Навстречу им вышел часовой. "Ман hадда?" Он не получил ответа и исчез. Кельман разделил отряд на взводы и отвел каждому по улице. Улицы шли параллельно и солдаты не мешали друг другу. Тут в одном из домов открылась дверь, и местный житель вышел на улицу. "Эш hадда? (что это?)" Ильгин, командир ударной группы, ответил ему, на смеси иврита и арабского: "hадда эш! (это огонь!)" Вряд ли араб успел оценить каламбур, Ильгин уложил его на месте. Выстрел был сигналом к атаке, и теперь все происходило очень быстро. Каждый взвод был заранее разделен на боевые группы. Во главе шел штурмовой расчет, за ним шло пять расчетов, в каждом солдат прикрытия, носильщик взрывчатки и подрывник. Пальмахники овладели двумя улицами и начали закладывать взрывчатку.

Натан Шахам: "Деревня проснулась. Из всех окон слышен сухой лай автоматов. Стрельба бессмысленная, неприцельная. Ты видишь огонь выстрелов в каждом окне, и ты знаешь, что огонь ведут по тебе. Ты удивляешься, как это они не попадают в тебя, и бежишь дальше в глубину вражеской деревни. Автоматный бой на близких дистанциях - это серьезный разговор с судьбой. Я начал укладывать заряд под дом. Надо мной стоит мой прикрывающий и бьет очередями по окнам. Он стоит во весь рост и стреляет, как учили его на последних командирских курсах. Перед тем как мы бросились в атаку, он успел прошептать мне: "Это концерт нашего оркестра в новом переложении".

Уложили все заряды, и связные доложили Кельману, что все готово. По плану следовало дать сигнал трубой, но сигнальщик (Исраэль Хольц), обессиленный походом, лежал в несколько метрах от деревни. "Хо-ль-ц!" - заревел Кельман. Ему ответил слабый голос. "С-и-г-н-а-л!" - закричал вновь Кельман. Слабенький звук вышел из трубы. Подрывники услышали его или скорее рев Кельмана. Они выдернули предохранители и начали отступать в укрытия. 100 секунд до взрыва.

Один из подрывников доложил: "Вместе с чекой вышел взрыватель, взрыва не будет". Командир (Заир) рванулся к дому, схватил рюкзак с зарядом и перенес его вплотную к другому. Он успел вернуться в укрытие. В другом взводе случилось почти такая же история - подрывник Моше Дойч успел вернуться, но кто-то принял его за араба и выстрелом пробил ему легкие. Товарищи оттащили его в укрытие, и тут раздались взрывы. Две улицы были разрушены.

Когда утих грохот первой волны взрывов, Кельман послал резервное отделение в боковую улицу, и наскоро обстрелял из миномета южную часть деревни, чтобы создать впечатление, будто и там действуют евреи. Был дан сигнал к отступлению. Все "дело" заняло восемь минут. Двое были ранены: Моше Дойч и Шмуэль Лифшиц - камень, отброшенный взрывом ударил его в ногу.

Маклер: "Мы положили раненых на носилки. Из деревни нас поливали огнем. С трудом мы спустились с террас на шоссе. Там я сказал Кельману: "Надо остановиться и перевязать раненых при свете". "Это опасно" - ответил он, но, в конце концов, согласился. Ребята встали вокруг. При свете спичек я осмотрел раны. Я ничего не мог сделать, только затянуть повязки и перекрыть артерии. У меня не было средств от боли. Кельман торопил меня". Тот минимум, что сделал Маклер, спас раненным жизнь.

Отход от Сасы с двумя ранеными остается одним из самых тяжелых походов в истории ЦАХАЛа. Кельман: "До сих пор мы были боевой частью. Бой разорвал боевые рамки. Рота превратилась в десятки единиц. Каждый хотел добраться домой, добраться во что бы то ни стало! Тяжесть операции мы почувствовали только теперь: жуткая усталость, беспредельное нервное напряжение, опухшие ноги, холод - и смерть витает над головой.

Дан Маклер: "Дождь не прекращался. Раненые промокли. Одеяла не помогали. Всё пропитано водой. Одеяла свисают с носилок и волочатся по грязи. Из опасения встречи с арабами, мы снова оставляем шоссе и продолжаем идти по липкой грязи. Рядом с носилками идет отделение: часть тащит носилки, часть несет охранение. Усталых носильщиков сменяют. Вдруг ремень соскальзывает с плеча, и раненый сползает в грязь. Он стонет от боли. У меня нет морфия. Кто в те дни слышал о морфии? Строгий приказ: идти с максимальной скоростью. Люди устали, выжаты, перепачканы, а командир гонит и гонит. Я прохожу вдоль колонны и раздаю таблетки допинга. Опасаюсь, что до рассвета мы не успеем добраться до базы. Люди ободрены, а я только молюсь, чтобы мы успели дойти. Что будет с нами, когда через несколько часов таблетки перестанут действовать?"

15 человек, под командованием Йосефа Хотер-Ишайя, заняли в полночь позиции в роще к северу от горы Мерон. Отделение должно было ждать до рассвета: если отряд не придет, и не будет дополнительных указаний, Йосеф вернется в Эйн-Зейтим. Антенна рации запуталась в ветвях дерева и сломалась. Йосеф ждал до рассвета и, в соответствии с планом, вернулся на базу.

Рассвет застал отступающих в двух километрах от рощи. Маклер: "Уже разлился вокруг дневной свет. Усталость вытеснила осторожность. Командиры приказывают очистить оружие, быть готовыми к любой неожиданности. Наконец, дано разрешение пить. Мы набрасываемся на лужи грязной воды". Два километра до рощи отряд прошел за полтора часа. Они надеялись, что отделение Йосефа Хотер-Ишай выйдет им навстречу, но роща была пуста.

Кельман изменил порядок движения. Отряд спустился на шоссе, перестроился в три колонны и начал форсированный марш. Теперь по шоссе двигалась военная колонна: регулярная часть совершает учебный переход с двумя носилками. Арабы видели их, но приняли за англичан.

Кельман по радио связался с тыловым КП и приказал отделению прикрытия выйти навстречу. Немедленно поставили заслоны на шоссе Цфат-Мерон, заложили мины и оборудовали позицию для станкового пулемета. Отделение прикрытия встретило отступающих, взяло на себя охранение, помогло нести раненых и груз. После встречи темп марша был еще более ускорен.

Кельман: "Когда наступил день, мы были уже неподалеку от Эйн-Зейтим. Это уже "наш" участок шоссе. Подобие улыбки расплывается на губах, и вдруг вдоль дороги - поле цикламенов. Солдаты, как маленькие дети, разбежались по полю, набрали охапки цветов. Девушки выходят нам на встречу, смеются и пляшут, парни с посеревшими лицами и с цветами в руках падают на землю в смертельной усталости".

Но для командиров операция еще не кончилась. Кельман приказал разобрать заслоны на шоссе и перевести отряд из Эйн-Зейтим. Но прежде, чем успели выйти из ворот киббуца, подъехал английский броневик, и офицер спросил: "Вас атаковали сегодня ночью?" "Да! - ответил Кельман, - из деревни Далита. Двое ранены по пути к позициям". Он попросил перевезти раненых на броневике в больницу. Офицер согласился, и английский фельдшер сопровождал раненых до Цфата. Но прежде офицер-джентльмен бросил взгляд на одежду бойцов, спрятал улыбку под усами и сказал: "Я верю каждому слову, только откуда эта красная земля на одежде? Далита ведь стоит на меловой горе!" На этом "расследование" окончилось, и перед тем, как оставить киббуц, офицер предложил: "В следующий раз сообщите нам, и мы эвакуируем весь ваш ишув". "Thank you, very much!" - вежливо ответили ему, - "Мы обдумаем это предложение".

Поход продолжался 17 часов. В 9 часов утра его участники вернулись на базу и проспали 24 часа без перерыва. На следующий день Кельман поехал в Тель-Авив. В Рош-Пина, в ожидании конвоя, он зашел в кафе. Его одежда по-прежнему была испачкана грязью Сасы. Английский капитан подошел к нему: "Я так понимаю, что позавчера Вы были в Сасе. Разумеется, Вас интересует результаты. Извольте: 60 человек убито, 15 ранено. Как солдат солдату - Вам полагается орден. Точная работа. Я служу в полиции, мой район кончается у шоссе на Сафсаф. Сделайте мне одолжение: действуйте вне моего района, и мы останемся друзьями".

Операции серии "35" своим названием связаны с концепцией возмездия, но они были спланированы принципиально иначе. Они были направлены против тыловых объектов противника, которые не имели никакого отношения к трагедии в горах Иудеи, но зато имели определенное стратегическое значение. Можно сказать, что операция "35" обозначила начало отказа от фабианской стратегии, но это еще не было осознано. Тактика операции осталась прежней: вылазки и диверсионные удары. Такие приемы не могут быть повторяемы без конца, потому что противник тоже усваивает опыт боев, и риск операций в тылу противника непрерывно возрастает. В принципе операции такого типа являются "одноразовыми".

Одноразовые действия против тыловых объектов дают эффект ограниченный во времени. Как правило, они оправданы в том случае, если они согласованы с потребностями регулярной армии. Таким был подрыв системы водоснабжения в Сицилии в 1942 г. Он (возможно!) оттянул десант на остров Мальту; пока что была пройдена критическая фаза сражения, и десант так и не был осуществлен. Альтернативой могут быть объекты исключительной важности. В качестве примера можно привести бомбардировку плотин в бассейне Рура в мае 1943 г. Для целей этой операции были разработаны специальные бомбы, и в течение длительного времени лучшие экипажи английской авиации занимались специальными тренировками. Прорыв плотин на время парализовал домны Рура. По влиянию на ход войны эту операцию сравнивают с победой у Сталинграда.

Особо интересна крупная операция Вингейта в Бирме 1943 г. "Колонны дальнего вторжения" (так называемые "чиндиты") прошли через джунгли в тыл японской армии и взорвали несколько важных мостов. Мосты были разрушены до основания, чего не могла сделать авиация в 1943 г. (В 1944 г. были разработаны специальные бомбы, способные выполнить такую задачу). В погоне за чиндитами японская армия упустила сухой сезон, и таким образом были спасены силы союзников в Бирме и Южном Китае.

Налет на Сасу имеет еще одно специфическое свойство. Операция была построена на преодолении физических трудностей пути. Часто это производит ошеломляющее действие на противника. Иногда операции подобного характера совершают целые армии: армии Ганнибала и Бонапарта вторглись в Италию через Альпы. Германская армия форсировала под огнем реку Мез в 1940 г. Египетская армия форсировала Суэцкий канал в 1973 г. В налете на Сасу к естественным преградам добавился эффект действия в "сердце" вражеской территории. Такие действия всегда овеяны ореолом романтики, если, конечно, они кончаются удачно. Подобные операции обычно возлагаются на элитарные подразделения. Редким исключением является операция Вингейта. Он использовал войска "второго сорта": других ему просто не дали. За полгода усиленных тренировок он превратил их в элитарные соединения.

Существование элитарных соединений, способных выполнить исключительные по трудности задания, безусловно, важно, но его не следует переоценивать. Современную войну решает масса. Высокий уровень элитарных соединений не обязательно свидетельствует о достаточном профессиональном уровне всей армии. Более того, здесь даже существует определенная опасность, поскольку вне самых узких армейских кругов обычно известна только мифологическая слава отчаянных операций, но не общий уровень армейской подготовки.

Вернемся в 1948 г. Операция "35" была только первым и достаточно важным шагом на пути к изменению стратегического курса Хаганы. Понадобились поражения конца марта, которые привели ишув на грань военного и политического поражения, чтобы действительно начали менять стратегию ведения войны, да и то не полностью.

Арабы тоже учли уроки январских боев и изменили стратегическую линию. Осознав, что прямые нападения на еврейские поселения не дадут им победы, они перенесли центр тяжести на блокаду дорог и, прежде всего, иерусалимского шоссе. Там отныне решалась судьба Иерусалима и всего ишува.