Абд эль-Кадер быстро оправился от поражения 14 января (гл.16), и его направляющая рука скоро стала ощущаться на иерусалимском шоссе. 18 и 22 января были обстреляны конвои около деревни Кастель: 4 убитых и 11 раненых. 25 января наблюдатели 8-й роты обнаружили группу из пяти арабов, которые готовили нападение на конвой в районе Кастеля. Немедленно был выслан импровизированный взвод (24 человека), командовал им Яаков Исраэлит. Взвод подошел к Кастелю и атаковал арабов. Тут же он сам был атакован. Выяснилось, что арабов было не 5, а 50. Начался бой, в котором было убито 10 пальмахников, в том числе Яаков и его заместитель. Арабы потеряли 25 человек. Взвод имел радиоаппарат, но он испортился: он только принимал, но не мог передавать. С удивлением и злостью слушали окруженные, как радист докладывает из Кирьят-Анавим в Тель-Авив, что они успешно уничтожают арабов.

Вид дома у Небе-Даниэль и аэрофотоснимок из отчета Теппера

Боеприпасы иссякли, и окруженных ждала верная смерть. Спасли их англичане: три броневика разогнали арабов пулеметным огнем. Узнав, что бой у Кастеля окончился, вышел конвой из Хульды. Однако арабы только отступили, но не рассеялись. Они спустились на несколько километров ниже по шоссе и около деревни Сарис сосредоточенным огнем с ближних дистанций обрушились на конвой. Британские броневики спасли часть машин, остальные были разграблены и сожжены.

Через два дня Игаль Алон опубликовал бюллетень, описывающий бой 25 января. Там говорилось, что "британская армия открыла пулеметный огонь с тыла по нашим бойцам и убила четырех... Многие из экипажей конвоев обязаны своей жизнью героической борьбе защитников транспорта. Бригада (т.е. ПАЛЬМАХ) горда и скорбит". Командир 6-го батальона Цви Замир послал после боя в штаб Алона достаточно трезвый и точный отчет, следовательно, приходится констатировать, что листок Алона был сознательной ложью. Видимо, Алону было стыдно признаться, что арабы снова смогли победить ПАЛЬМАХ, и он предпочел "списать" убитых на счет англичан. Политическое руководство и генеральный штаб Хаганы не получали представления о реальной картине боев. Решения, принимаемые на основе неверной информации вызывали цепную реакцию ошибок и просчетов, приводивших к новым жертвам.

В феврале - марте арабы заметно улучшили технику нападений на конвои. Они начали применять мины и готовили заранее замаскированные позиции. 29 февраля в деревне Бейт-Сурик состоялась координационная встреча представителей арабских деревень с командирами Абд эль-Кадера и иракскими добровольцами. Действия арабов становились все более согласованными и эффективными. Между тем, командование Хаганы не понимало реальной обстановки, его оценки основывались на фантазиях и домыслах. 10 февраля Центральное командование подвело итоги боев за период с 1 января и пришло к следующему "выводу": "Противник не изменит тактические приемы, а именно: засады, беспокоящий огонь с дальних дистанций и пр.".

Эта "оптимистическая" оценка не соответствовала действительности, но вместо того, чтобы признать ошибки, пытались "исправить положение" драматическими действиями, граничащими с истерией. В ночь на первое марта Алон приказал Замиру: "Вывести людей на местность, уничтожать силы противника, разрушать базы (т.е. арабские деревни), парализовать арабский транспорт: убивать бойцов, захватывать оружие (!), нападать на машины с пассажирами". Этот приказ не был выполнен прежде всего потому, что бойцы Замира были измотаны ежедневной борьбой и нервным напряжением. Система конвоев "перемалывала" ПАЛЬМАХ, но он упорно держался за свои "оригинальные приемы". Через несколько дней приказ Алона был отменен.

С начала марта положение на иерусалимском шоссе стало заметно ухудшаться. 18 марта был разгромлен конвой, возвращавшийся из поселения Хар-Тов. Два броневика ушли с поля боя, оставив товарищей; помощь из Кирьят-Анавим (6-й батальон ПАЛЬМАХа) пришла слишком поздно. Штаб ПАЛЬМАХа снова опубликовал бюллетень, в котором ПАЛЬМАХ был представлен героем: "В ходе боя пальмахники убили значительное количество арабов и прорвались к месту, где погибло 8 бойцов Хаганы из Иерусалима. Под концентрированны огнем врага они доставили тела в Иерусалим. Из подразделения, которое участвовало в тяжелом бою, и победило, не пострадал никто".

21 марта поднималась в Иерусалим колонна из 10 грузовиков и шести броневиков сопровождения. 500 арабов, переодетых в английскую форму, атаковали ее у деревни Сарис. Несколько машин было брошено, остальные прорвались в Иерусалим (двое убитых). 22 марта у Баб эль-Вад были атакованы еще две колонны. На этот раз обошлось без жертв с еврейской стороны. 24 марта, в день праздника Пурим, разразилась первая катастрофа. В этот день были атакованы два конвоя. Один на пути в блокированные поселения Атарот и Нэвэ-Яаков - 14 убитых, 11 (все остальные) - ранены, но спасены англичанами. Другая колонна была атакована на пути в Иерусалим. Она известна как "пуримский конвой".

"Пуримский конвой"

20 грузовиков и 2 броневика вышли из Тель-Авива 23 марта. В пять утра колонна могла выйти в путь, но она получила приказ дожидаться дополнительных машин. В семь часов приехали еще 10 грузовиков и 5 броневиков. Не известно точное время выхода колонны, но известно, что она достигла Баб эль-Вад в 14:15. Английские солдаты предостерегли командира: "Арабы приготовили засаду около деревни Сарис!" Командир приказал продолжить движение. Около могилы шейха Али шоссе было завалено камнями. Броневик, снабженный специальным "плугом", прорвал заслон, но одна из машин подорвалась на мине, развалилась пополам и загородила шоссе. С окрестных холмов стреляли арабы, они сидели в замаскированных позициях, и ответный огонь не был эффективен. Один из броневиков был поврежден. Несколько машин перевернулось. Головной броневик поехал за помощью в Кирьят-Анавим. Он вернулся с двумя броневиками под командованием Цви Замира. Большинство машин вернулось в Тель-Авив, несколько машин все же прорвались. Бой продолжался семь часов. Четыре человека было убито, 11- ранено, 14 машин было уничтожено. Конвой спасли англичане. Они дали патроны защитникам и сами стреляли в арабов. В докладе командира конвоя сказано: "Отношение армии образцовое. Приготовили нам еду. Офицер предоставил свою комнату девушкам".

25 марта большая колонна поднялась в Иерусалим. Тем не менее, "пуримский конвой" был переломной точкой в борьбе: впервые часть колонны не смогла прорваться в Иерусалим. Яаков Игес: "После этого конвоя отчаяние овладело людьми. Они перестали верить в возможность снабжения Иерусалима. Наши ряды пустели, а подкрепление не приходило. Отчаяние уничтожало все". Но кризис был еще впереди. 29 марта разразились две катастрофы. В Западной Галилее был разгромлен конвой, шедший в блокированный киббуц Йехиам. В двух километрах к югу от Бейт-Лехема был окружен конвой, возвращавшийся из Гуш-Эциона. По ошибке этот конвой называют "конвой Нэбэ-Даниэль".

После поражений середины-конца марта кольцо блокады начало сжиматься вокруг Иерусалима. Но еще тяжелее было положение в изолированных поселениях вокруг города и особенно в Гуш-Эционе. "Объективные данные" мы уже привели выше, и они не могли существенно измениться к лучшему. Здесь мы остановимся подробнее на "моральном факторе", который особенно важен и проблематичен у подразделений, длительное время находящихся в блокаде или окружении. К сожалению, и в этом отношении положение было не из блестящих. Бойцы Гуша, в значительной части, были лишены мотивации. Их привезли из Тель-Авива и Хайфы, пообещав, что они пробудут здесь 2-3 недели. Были трения между обеими группами, и между ними и поселенцами. Тель-авивцы утверждали, что им обещали зарплату в 15 лир в месяц и, что так получают в тель-авивской Хагане; бойцов из Хайфы они прозвали "неграми" и утверждали, что "негры" прикидываются больными, чтобы не ходить на дежурства. "В первый же день они начали спрашивать, когда уедут домой". Командир ответил им: "Никто не возвращается. На всех есть здесь по два метра земли". "Неграм" сказали, что они мобилизованы и включены в ПАЛЬМАХ. Ответ: "Не войдем ни в какой ПАЛЬМАХ и ни в какую партию. Мы пошли в еврейскую армию без партий, воевать за еврейское государство. Мы не будем бен-гурионовским гестапо".

После гибели "35" (гл.17) английская армия согласилась обеспечивать каждую неделю три грузовика из Иерусалима в Гуш, но они могли перевозить только "гражданские" грузы. По счастливой случайности удалось организовать "воздушный мост". В распоряжении ишува были легкие самолеты, в то время как арабы, до вторжения регулярных армии, не имели ни самолетов, ни противовоздушных средств. Еще 14 января, во время боя, пытались по воздуху перебросить в Гуш боеприпасы. Сброшенные ящики раскололись о землю, патроны рассыпались, и пользы от этой операции не было. Затем начали десантирование на парашютах, но все это не решало проблемы. Нужно было организовать взлетную полосу. По счастливой случайности в Гуше был маленький бульдозер, но тракторист убежал в Иерусалим. Официальный командир Гуша Узи Наркисс уехал на месяц в Иерусалим. Фактическим командиром был Теппер, верный своему "неформальному подходу", он взял инициативу в свои руки. Киббуцники привели бульдозер в действие и подготовили маленький аэродром в соответствии со своим пониманием и здравым смыслом. 7 февраля приземлился первый "Остер". По указаниям летчика улучшили аэродром, и воздушный мост начал действовать. Каждым рейсом привозили 100 кг груза, кроме того, стало возможно сменять людей. Но время от времени самолеты "спотыкались" на импровизированной взлетной полосе. Мы увидим, как поврежденный самолет стал одной из причин катастрофы 29 марта.

Три грузовика в неделю, сопровождаемые армией, вместе с самолетами обеспечивали минимальное снабжение Гуша, но накопление сил шло медленными темпами. Опасность была в том, что арабы могли нанести удар в любое время. Теоретически была возможность организовать "самостоятельный" конвой, но в ответ армия могла прекратить обеспечение "недельных грузовиков". Такова была дилемма командования. Игаэль Ядин требовал послать большой конвой. Хаим Герцог, работавший в Отделе безопасности Сохнута, считал, что это слишком опасно. Оба варианта несли зерно риска. Оба оперировали с двумя неизвестными факторами: реакцией англичан и боевой способностью арабов.

Конвой Шахбица

В середине марта было решено послать в Гуш самостоятельный конвой. Командиром был назначен Боаз Шахбиц, ветеран еврейской бригады. План Шахбица был построен на дисциплине, скорости и внезапности. Прежде всего, он присоединился к "еженедельному" конвою и ознакомился с дорогой. Шахбиц не получил раций, но он нашел сигнальные флажки и обучил экипажи системе сигналов. Застрявшие машины Шахбиц предполагал взрывать, не останавливая движения. За три дня до выхода все машины собрались в киббуце Рамат-Рахель, и Шахбиц "закрыл киббуц": контролировались даже телефонные разговоры. Вдруг пришла жена одного из бойцов и в простоте душевной спросила: "Здесь колонна на Гуш?" Отрицательный ответ не удовлетворил ее: "В штабе мне сказали, что мой муж здесь, и что он хочет встретиться со мной". Шахбиц прогнал ее. Даже много лет спустя он дрожал от гнева: "Весь Иерусалим знал, только я один, как идиот, отрицал все. Это была катастрофа. Я был уверен, что арабы уже все знают и приготовили нам теплую встречу". К счастью, он ошибся.

21 марта конвой вышел в путь. В Гуш сообщили по радио, сколько машин будет в конвое, и для каждой приготовили отдельную разгрузочную площадку. 12 грузовиков вышли из Иерусалима в 4:30. Они везли 100 связок колючей проволоки, 400 железных колышков, 200 столбов и прочие материалы для укреплений. В конвое было два броневика (один - с "плугом" для прорыва завалов). На выходе из Иерусалима им повстречался английский патруль. Офицер сделал знак остановиться. Шахбиц продолжал движение, и англичане не реагировали. Конвой вошел в Бейт-Лехем. Жители приветственно махали руками. Они не могли представить себе, что перед ними еврейские машины. На входе в Гуш самолет сбросил вымпел: две последние машины остановились. Шахбиц послал техника. Починка заняла 10 минут. Шахбиц презирал себя: он "пожалел" машины вопреки собственным принципам. В 8:37 конвой прибыл в Гуш.

Тут выяснилось, что на разгрузочных площадках "крутится" много любопытных. Шахбиц безжалостно прогнал их. Кое-кто работал слишком осторожно, и Шахбиц начал кричать: "У меня есть жена, и я хочу вернуться домой. При вашем темпе не все увидят своих жен!" Когда разгрузка закончилась, один из командиров Гуша предложил взять в Иерусалим поврежденный самолет и четыре коровы. "Сколько времени уйдет на погрузку?" - "Около часа". - "Мои солдаты боятся коров. Я возвращаюсь без самолета и без коров". - "Как ты смеешь?!" - "Можешь подать жалобу!"

На этом диалог иссяк. В 9:13 пустые машины оставили Гуш. Шахбиц видел арабов, занятых сооружением завалов, но он опередил их. В 10:00 все машины уже были в Иерусалиме. В дневнике одного из бойцов Гуша записано: "Организация была великолепна. Ветераны бригады говорят, что чувствуется опыт британской армии". В тот же день "Остеры" привезли три 3-дюмовых миномета, два 2-дюмовых и два пулемета. "Кто мог предвидеть, что наша военная сила так вырастет?" - продолжает дневник. Новости в Иерусалиме были менее радостны: "Армия отказывается сопровождать наши машины". Скоро выяснилось, что арабы со своей стороны тоже учли уроки "молниеносного конвоя" Шахбица.

Итак, снабжение по шоссе прервалось. Узи Наркисс и представитель поселений требовали послать новый самостоятельный конвой. "Необходимо послать большой конвой уже на этой неделе. Там нечего есть". Шалтиэль послал за Шахбицем. "Ты едешь в Гуш. Немедленно явись в штаб". Шахбиц: "Я пришел, но командира района не было в штабе". Секретарша сказала, что он на вечеринке на улице Керен hа-Каемет. Шахбиц пошел туда. "Комната полна людей. Шалтиэль расхаживает во фраке среди пальмахников в коротких штанах. Хозяйка дома раздает напитки, и все говорят о колонне в Гуш. Ужас охватил меня. Я забился в угол. "Так они готовят конвой?" Ощущение было, что меня посылают на верную смерть. Непрофессионализм Шалтиэля, его помощников и всех этих пальмахников сводил меня с ума. "Ну, Боаз! ты у нас специалист по Гушу. Что ты скажешь?" - "Мой успех был в скорости и внезапности. Теперь они разгадали этот трюк. Ни в коем случае не повторяй снова. Арабы будут тебя ждать. Выезжай ночью, тогда, может быть, у тебя еще будет шанс. Стоит попробовать проехать по другой дороге". Подошел один из командиров ПАЛЬМАХа. "Ты поедешь в первой машине рядом с водителем" - "Зачем?" - "Потому что ты знаешь дорогу". - "Твои люди были в Гуше?" - "Ясное дело!" - "Тогда они знают ее лучше меня". - "Не хочешь, не надо" - "Но я готов дать пару советов". - "Мы понимаем дело лучше тебя". - "Ни одна ваша машина не вернется". - "Ох, уж эти британские офицеры! Вечно вы со своим пессимизмом!" К сожалению, я оказался прав".

Было известно, что арабы улучшили систему контроля над шоссе. Из штаба бригады "Эциони" (Иерусалим) докладывали Игаэлю Ядину, что напротив Брехот-Шломо находится постоянный заслон. "Арабы останавливают и проверяют все машины. В пяти км находится еще один заслон. Солдаты (по-видимому, английские дезертиры) сообщают по радио о результатах проверок. При каждом заслоне находится до 100 вооруженных арабов под командованием иракских офицеров". Можно было понять, что следующий конвой в Гуш-Эцион, тем более с перерывом всего в одну неделю, перерастет в серьезную операцию. Тем не менее, никто в генеральном штабе и в иерусалимском командовании не проверил необходимости конвоя. Положились на доклады из Гуша и Узи Наркисса, который к тому времени уже покинул Гуш.

У конвоя были два командира - хозяйственный и военный. Взаимоотношения и подчинение не были точно определены. Организовать колонну Игаэль Ядин поручил Мишаэлю Шахаму, а командовать - Цви Замиру. Командир отделения водителей Аhарон Гилад записал в дневнике: "Командир - Шахам, ответственый за конвой - Замир". Оперативный офицер 6-го батальона Раанана: "Не было понятно, кто командует конвоем".

Шахам прибыл в Иерусалим 25 марта. Давид Шалтиэль сообщил ему, что англичане не окажут помощи колонне. По сведеньям разведки, арабы знали о конвое. Они планировали пропустить его в Гуш и атаковать на обратном пути. Это должно было дать им время для созыва общего ополчения. План Шахама, в общих чертах, был построен на скорости и неожиданности, по опыту предыдущего конвоя. Машины должны были выйти из Иерусалима в 4:00 и вернуться через 2 часа. По оценке Шахама, арабы не успеют организовать атаку, и помощь англичан не потребуется. Для осуществления плана требовалось решительность, твердая дисциплина и "железная рука" командира. Все эти качества были слабой стороной ПАЛЬМАХа и Хаганы (и ЦАХАЛа до сих пор).

Уже 23 марта Замир был назначен командиром сил обеспечения, но до 26 числа он был занят эвакуацией машин "пуримского конвоя". Шахам хотел, чтобы все люди конвоя спали в лагере Шнеллер в Иерусалиме, но Замир считал, что там нет достаточно хороших условий. Поколебавшись, Шахам разрешил пальмахникам спать на их базе в Кирьят-Анавим при условии, что они приедут в Шнеллер до четырех утра. До последней минуты чинили машины и радиоаппаратуру. Связистка Тамар Хафт доложила, что ее рация не может передавать. Рацию не удалось исправить.

В 4:00 (по другой версии в 4:30) броневики и машины стояли в лагере Шнеллер. Водители ждали в кабинах. Солдаты иерусалимской роты Хаганы сидели в бронированных автобусах. Все ждали пальмахников Замира, но их не было. Шахам: "Я предполагал, что они опаздывают. Потом позвонил в Кирьят-Анавим. В секретариате никто не отвечал, потом сказали, что не знают, где спят пальмахники". Пальмахники проснулись в 6, позавтракали и приехали в Шнеллер в 7:30. Замир признает, что опоздал, но считает, что приехал раньше, чем в 7:30. Яаков Игес считает, что пальмахники выехали в 5:00. В 6:05 самолет произвел разведку дороги и доложил: "Конвоя не видно". В 7:00 летчик нашел ее в Шнеллере. 8:00 было из Иерусалима известили Гуш: "Конвой вышел". Согласно плану в 6:00 он уже должен был вернуться.

Иерусалимская разведка докладывала, что арабы стекаются в Бейт-Лехем, но Зариз и Шахам не отменили операцию. Заместитель командира "фурманов" Моше Аран пытался удержать Шахама в Иерусалиме: "Ты свое уже сделал, конвой вышел в путь. Нелогично и неразумно, чтобы офицер в таком высоком чине присоединился к конвою". Шахам ответил: "Не этично посылать других рисковать жизнью, а самому оставаться в безопасном тылу".

В киббуце Рамат-Рахель конвой оставил четыре броневика. Отрядом командовали Менахем Русак и Маккаби Моцри. По плану они должны были патрулировать до Бейт-Лехема и в случае необходимости прийти на помощь конвою на обратном пути. При въезде в Бейт-Лехем был заслон и при нем вооруженные арабы. Увидев большую колонну, они разбежались. В монастыре Мар-Элиас, к югу от Гуша сидел Камал Арикат, заместитель Абд эль-Кадера. Он видел конвой и немедленно начал созывать ополчение. В Бейт-Лехем стекались арабы из Иерусалима, Хеврона и окрестных деревень. Точное количество арабов неизвестно, но, наверняка, их было несколько тысяч. Англичане докладывали, что завалы воздвигнуты с интервалами в каждые 100 м. У арабов было время подготовиться.

Была суббота. Киббуцники Гуша с утра ждали конвой. В религиозных киббуцах начали субботнюю молитву в 5:00. В киббуце Рвидим ночью устроили (запоздалую) пуримскую вечеринку. В 6:00 все были готовы начать работать. В 9:00 конвой был в центре Гуша. Началась разгрузка. Все свидетельствуют, что машины были разгружены за 19 минут. Но только в 11:30 конвой вышел в обратный путь. Что задержало его? В Гуше находился легкий самолет, который порвал крыло при посадке. Шахбиц отказался взять его в Иерусалим. Игаэль Ядин дал распоряжение эвакуировать самолет. Загрузка заняла полтора часа. Кроме того, киббуцники хотели эвакуировать племенного быка. Бык заупрямился, и эта операция тоже заняла около часа. Но и вне этих обстоятельств первоначальный план операции начал изменяться по ходу дела.

Отряд броневиков Теппера должен был оставаться на шоссе и патрулировать в Бейт-Лехем и обратно, чтоб разгонять арабов. Теппер: "Цви Замир приказал мне войти в Гуш. Я был против, но, в конце концов, подчинился". Замир объяснил позднее: "Арабские машины ездили по шоссе, и я хотел, чтобы они продолжали ездить, тогда шоссе останется открытым". Это были аргументы, принятые в начале войны. Вряд ли они соответствовали тактической обстановке, когда грузовики подвозили арабам подкрепления из Хеврона.

Стало ясно, что конвой "застрял". Командир головного броневика Моше Шимони предложил Замиру начать возвращение отдельными группами, ему было отвечено: "Все в порядке. Вместе мы будем достаточно сильны и отразим любого врага". Мы вышли с опозданием в два с половиной часа. За это время арабы успели приготовить завалы. Я предложил остаться в Гуше и прорываться ночью, но меня не послушали".

В 11:30 конвой вошел в Иерусалим. "Змея" из 50 машин текла по узкому и извилистому шоссе. Впереди шел отряд броневиков Теппера, за ними ехали бронированные автобусы, возвращавшие бойцов иерусалимской Хаганы. Оружие они передали своей "смене" в Гуше. В хвосте колонны были броневики с обоими командирами. Там же было почти все тяжелое оружие конвоя и единственная рация, способная держать связь с самолетами. У выхода на главное шоссе они встретили английский патруль на броневиках. Англичане насчитали на дороге 17 охраняемых завалов. Офицер предложил вернуть колонну в Гуш. Замир и Шахам не приняли предложение.

В 11:55 раздались выстрелы - первый завал. Его прорвали. За ним еще пять. Седьмой завал был серьезнее. Теперь впереди шел броневик Гурвица с "плугом", его шины уже были пробиты пулями. Разворачиваясь перед заслоном, он застрял на обочине, и мотор его заглох. Пока его пытались завести, кто-то из бойцов выпустил шальную очередь из автомата. Пули запрыгали от стенки к стенке. 14 человек было в броневике, и большинство было ранено этой шальной очередью. Водитель был ранен в глаз, скоро прибавились новые раны от пуль арабов. Теппер послал разведывательный броневик Шимони на помощь Гурвицу. Из шести бойцов Шимони четверо получили ранения, и броневик отступил. Так же безрезультатно кончились и другие попытки. Броневик Гурвица был блокирован огнем.

Командиры конвоя Шахам и Замир находились в конце колонны. Когда начался бой, они еще находились у выхода на главное шоссе. Замир отдал по радио приказ Тепперу: "Колонна разворачивается и возвращается". Теппер ответил: "Колонна не разворачивается и не возвращается". Но Шахам и Замир вернулись в Гуш, и с ними пять броневиков, пять грузовых машин, 35 бойцов и почти все тяжелое оружие конвоя. Командиры вернулись в числе первых. Аhарон Гилади писал в последствии: "Это было дезертирство. Этому нет объяснения. Это сговор командиров против солдат". Мы уже видели выше, что Шахам был готов разделить опасности со своими солдатами, но теперь его поведение изменилось. Как и Замир, Шахам не имел опыта боев в конвое. Возможно, он растерялся. И все же факт остается фактом: командные броневики вернулись первыми, не прикрыв безоружные машины и не выйдя на помощь авангарду.

Теппер: "Приказ Замира был лишен логики. Никогда не давали такого приказа. Колонна не могла развернуться на шоссе под огнем. В автобусах сидели безоружные люди. Автобусы стали бы братскими могилами. Я не мог принять этот приказ. И никто никогда не обвинял меня в невыполнении этого приказа".

Теппер считает, что следовало перебросить силы сопровождения в авангард и попытаться прорвать заслон. Если бы колонна продолжала продвигаться к Иерусалиму, она могла бы получить помощь от броневиков Русака, стоявших в Рамат-Рахель. Теперь они были слишком далеко. По приказу Замира Русак вывел свои четыре броневика, но они почти тут же вернулись обратно. Теппер утверждает, что экипажи сознательно "сожгли" моторы, чтобы не идти в бой.

В Иерусалиме вначале не поняли, что происходит на шоссе. Они уже знали, что идет тяжелый бой, но считали, что речь идет о неприятной заминке, потому что априори считалось, что арабы не в состоянии остановить колонну. Из Иерусалима давали советы: "Если нельзя очистить завалы взрывчаткой, то следует бросить поврежденные машины (т.е. предполагалось, что какой-то проход существует). Сказать ребятам, чтобы не слишком горячились. Броневик-прорыватель должен идти вперед любой ценой". В 12:30 в Иерусалиме получили радиограмму (неизвестно от Замира или от Шахама): "Посылайте гоев (англичан), конвой застрял между завалами". Через 5 минут Шалтиэль ответил на имя Шахама: "Армия отказывается помогать. Необходимо пробить дорогу в одном из направлений". Шалтиэль лучше других научился оценивать потенциальную силу арабов, но и он "проснулся" слишком поздно.

Ни из Гуша, ни из Иерусалима не могли повлиять на происходящее на шоссе. Поврежденные и брошенные машины перекрыли дорогу, безоружные бойцы иерусалимской Хаганы не могли отступать в Гуш при свете дня, без прикрытия, под арабским огнем. Они сконцентрировались у авангардного отряда Теппера. Там, на обочине дороги стоял каменный дом, которым пользовались феллахи в сезон работы на виноградниках. Теппер решил укрепиться в нем. Свои броневики он поставил перед домом в качестве прикрытия. Бойцы взорвали железную дверь и внесли раненых. Этот дом был большой удачей для людей конвоя. В нем они провели следующие 30 часов, полных надежды и отчаяния. С точки зрения Теппера, его решение не было вполне спонтанным. Еще по дороге в Гуш он указал на другой подобный дом и сказал, что в случае нужды, можно будет занять его. Эти слова доказывают зрелость Теппера как тактического командира. Сказанное запомнилось и косвенным образом дало имя всему конвою. Дом, на который указал Теппер назывался "Нэбэ-Даниэль". Так стали назвать конвой 27 марта, хотя в действительности Теппер занял другой дом.

Мы уже говорили, что дом был большой удачей для Теппера. На самом деле это была удача, о которой было почти невозможно мечтать. В конвое не было ни еды, ни воды. В течение всех 30 часов блокады люди ничего не ели, но они, по крайней мере, не страдали от жажды. В подвале дома нашли воду! Оказалось, что там есть цистерна, пополняемая из труб иродианского водовода, по которым еще текла вода.

В блокированном броневике Гурвица

Судьба авангардного броневика Гурвица показывает, что ждало бы людей конвоя, не попадись им этот дом. Лишь 200 метров отделяло подбитый броневик от дома, но прорваться к нему было невозможно. Время от времени Гурвиц высовывал голову наружу. Он видел неподалеку машины конвоя, делал им знаки и говорил своим людям, что их вот-вот спасут. Но броневики не подходили. Бронебойные пули прошивали стенки из самодельной "брони". Бойцы вели ответный огонь. Почти все уже были ранены. В броневике не знали о том, что Теппер строит круговую оборону вокруг дома. Бойцы думали, что все люди конвоя убиты или отступили. Гурвиц сказал: "Шансы спастись невелики. Когда стемнеет, попробуем просочиться из броневика". Все отлично знали, что надежды спастись почти нет.

Историю этого боя мы знаем со слов Яакова Игеса, одного из трех бойцов, оставшихся в живых. Санитар Яаков Дрор хорошо знал местность. Он предложил своим друзьям (Яаков Игес и Исраэль Керен-Цви) попытаться убежать. Их раны были относительно легкими. "Остальные не могли идти. Двое были без сознания. Гурвиц не хотел оставить своих людей, но он одобрил идею". Открыли дверь броневика, но арабы усилили огонь и бросили две зажигательные бутылки. Одна подожгла мотор, другая задела колесо. Огонь начал распространяться и подобрался к запасу взрывчатки (20 кг). Трое легкораненых решили прорываться любой ценой. Первым выпрыгнул Дрор, за ним Керен-Цви и последним Игес. Позади них взорвался броневик. Игес видел, как арабы пляшут от радости вокруг трупов его товарищей.

На троих у них был один стэн и несколько гранат. Дрор ушел один. Он пришел в Эйн-Цурим. Керен-Цви и Игес пошли другой дорогой. Они проходили через арабские деревни, где не было живой души. Все жители ушли на шоссе. Игес и Керен-Цви вышли на главное шоссе и пошли между подбитыми машинами. Так они пришли в Кфар-Эцион.

Весь день до темноты арабы атаковали, а Теппер организовывал оборону. Уцелевшие люди конвоя пробирались к дому. Водитель Иона Голани: "У входа - груда оружия и сумок с патронами. Внутри полутьма и масса тел. Все лежат, сбившись в кучу. Я подошел и лег вместе с ними". В доме были две комнаты и лестница на крышу. Только вечером обнаружили подвал и только назавтра - воду в подвале. У большинства не было оружия. Одну из двух комнат отвели раненым. Санитар Моше Коhен и девушки организовали перевязочный пункт. Отделение Хаганы построило позиции на крыше. Установили пулемет и вели огонь по атакующим. Водители, студенты (из состава Хаганы) и киббуцники из Гуша занимали позиции вне дома. Вечером броневики разместились цепью и создали первый пояс обороны вокруг дома.

"Ребята! (йа, джам’а!) идите резать их! Там есть красивые девки! Кто будет героем и придет первым - получит девку!" - кричали друг другу арабы. Иные кричали на иврите: "Где ваши мамы? Где Бен-Гурион? Пусть придут спасать вас! Сейчас мы начнем вас резать!" Крики продолжались часами. Ури Финкельфельд подполз к арабской позиции и бросил гранату. Крики прекратились.

Арабы разграбили брошенные машины и сожгли их. Положение осажденных было, в сущности, безнадежным. Поддерживалась связь, и в генеральном штабе в Тель-Авиве записывали радиограммы: "Из колонны просят срочно два самолета и армию (английскую). Если не придут немедленно, некого будет эвакуировать в Иерусалим. Армия - наша последняя надежда". У Хаганы не было готовых авиабомб. Наркисс, Хорев и один из летчиков нашли обрезки труб, наполнили их взрывчаткой (по 20 кг) и приспособили взрыватели. Этими импровизированными "бомбами" легкие самолеты пытались помочь осажденным. "Бомбардировки" улучшили моральное положение осажденных, но причинили лишь самые малые потери арабам.

Тут и там принимались попытки организовать какую-нибудь помощь. Замир собирался атаковать на шоссе, но его броневики были повреждены, а командир Гуша не дал ему своих броневиков. Бойцы Гуша обстреляли арабские машины на шоссе. В Тель-Авиве Рабин срочно готовил боевую группу в неопределенной надежде как-то пробиться к осажденным. Хотя конвой в Гуш проводился по требованию генерального штаба, не приготовили серьезных резервов на случай неудачи, точно так же, как никто не подумал об авиабомбах. Строились планы послать из Гуша пеший отряд. Расстояние от Гуша до осажденного дома по дороге было всего 10 км, но их предстояло пройти в оба конца по вражеской территории. Игаль Алон прилетел в Гуш на самолете. Он приказал Замиру не выходить из Гуша: "Все дороги перекрыты". Алон принял командование над всеми силами, для осажденных это не изменило ничего. Авраhам Тамир, командовавший подразделением иерусалимской Хаганы в Гуше, сказал потом: "Можно было выйти на помощь колонне, если бы командование было организованным".

В осажденном доме были командиры чинами выше Теппера, но они не приняли командования. Теппер командовал один. Ядин из Тель-Авива, Шалтиэль из Иерусалима, Замир и Алон из Гуша давали ему по радио советы и указания. Все они имели лишь косвенное отношение к реальному положению. Замир предложил "продержаться до ночи и в темноте попытаться просочиться в Гуш". Он как будто не понимал, что речь идет о более чем двух сотнях людей, частично раненых и безоружных. Алон предложил пальмахникам прорвать окружение. О безоружных "иерусалимцах" он промолчал. Все эти советы слышал не только Теппер, но и все остальные. Нетрудно догадаться, какое впечатление они производили на окруженных. В конце концов, Теппер решил, что он больше не принимает указаний и сломал рацию. За повреждение ценной аппаратуры он был в последствии отдан под суд, который, впрочем, не состоялся.

Когда еврейское командование несколько оправилось от первого шока, оно поняло, что только вмешательство англичан может спасти окруженных. К армии обращались по трем каналам: через друзей-офицеров, через официальных представителей и посредством главного раввина Ицхака Герцога. Рав Герцог обратился к осажденным: "Молитесь и сражайтесь". Больше им ничего и не оставалось делать. Они знали, что спасти их могут только англичане или вмешательство свыше.

Английская армия торопилась (потому что ей было нужно шоссе), но не слишком. Абд эль-Кадер угрожал применением силы, а англичане меньше всего хотели потерь. С другой стороны, они не хотели допустить тотальной резни окруженных - это значило бы признать, что они потеряли контроль над ситуацией. Так сложился "дипломатический треугольник" вокруг осажденного дома.

Английские солдаты медленно продвигались от Бейт-Лехема. Они опасались мин и послали вперед саперный бронетранспортер. Саперы были ирландцы, которые относились к евреям лучше, чем англичане. Недалеко от дома бронетранспортер остановился, и ирландский офицер пошел в дом пешком. Бронетранспортер прикрывал его пулеметным огнем. Теппер не говорил по-английски, но среди студентов нашелся переводчик. Офицер сообщил Тепперу, что англичане, Абд эль-Кадер и представитель Красного Креста ждут его в здании полицейской станции для ведения переговоров. Советы и указания сыпались на Теппера (рация еще работала), но переговоры вел он один. Англичане были посредниками и осуществили эвакуацию.

Теппер вышел из дома с английским офицером и переводчиком. Офицер предложил передвигаться по канаве вдоль дороги, но Теппер пошел по шоссе. Англичанин за ним. В здание полиции офицер не пришел, Теппер полагает возможным, что он был ранен по дороге, или остался в бронетранспортере. Теппер и переводчик продолжали идти, окруженные сотнями арабов. Идти надо было два километра. Постепенно стрельба смолкла. Арабы были поражены смелостью евреев и не понимали смысла их действий. Так дошел Теппер до полицейской станции и начал переговоры с Абд эль-Кадером.

У него не было "сильных карт" на этих переговорах. Только "угроза" стоять до последнего, обращенная к англичанам (которым было нужно шоссе), и "личная смелость", обращенная к рыцарскому чувству чести Абд Эль-Кадера. В Иерусалиме полагали, что события будут развиваться по обычному сценарию: англичане спасут евреев и оставят им оружие, в худшем случае - конфискуют его. Но положение было иным. "Вы оставите все, что у вас есть здесь. Взамен мы возьмем вас в Иерусалим" - сказал Тепперу английский офицер. Теппер потребовал письменного обязательства. "Обещание британского офицера должно удовлетворить Вас". - "У меня есть указание передать оружие армии только в еврейском районе". - "Делайте, что Вам говорят, или мы оставляем вас здесь". Теппер понял, что англичане хотят кончить историю, как можно быстрее. Еще два раза он возвращался в осажденный дом и в Бейт-Лехем - каждый раз под дулами тысяч арабов. В итоге были согласованы все условия, не слишком почетные для проигравших. Теппер торжественно сказал Абд эль-Кадеру: "Наше оружие и наши жизни я передаю в твои руки". Арабские газеты передали его слова следующим образом: "Еврей сказал: "Возьми мое ружье и снеси мне голову". Но речь Теппера было обращена не к газетчикам, а к Абд эль-Кадеру, и произвела требуемое впечатление.

Аhарон Гилад записал в дневнике: "Все вздохнули с облегчением. Мы спасены. Люди начали выходить из дома и сдавать оружие армии". Некоторые портили пулеметы и винтовки. Хадаса Авигдори вспоминает: "На шоссе мы видели несколько англичан, они дрожали от страха и нетерпения. Вокруг все вдруг стало черно: это арабы встали из-за своих укрытий. Туча людей на огромном пространстве. Хорошо, что раньше мы не знали, сколько их здесь. Все вооружены. Частью одеты по-европейски. Все вместе вдруг бросились к дому. Мы смотрим на них, и сердце останавливается в груди. Первая мысль: англичане предали нас и выдали арабам. У часовых вокруг дома пальцы дрожат на спусковых крючках. Нажать или не нажать? Но сразу же стало понятно, что мы обязаны верить. Сквозь щель я видела, как поднимаются люди на грузовики, и как складывают оружие в кучи на дороге".

Гилад: "Снаружи стояли корреспонденты - английские, шведские и арабские. Было много фотографов. Фотограф из Бейт-Лехема принес аппарат на треноге, умолял: "Только одну фотографию". Мы встали в позу, группа бойцов обнялась, руки на плечах товарищей. Не как побежденные. Ради истории. Всё оружие отдали англичанам, а они передали его арабам. Снаружи, напротив шеренги англичан стоят наши бойцы. Их обыскивают. Мы разобрали личные пистолеты. Тамара Хафт спрятала их на теле и притворилась, что упала в обморок. Ее подняли на грузовик, не обыскав. В пути мы собрали пистолеты - единственное наше оружие на случай, если англичане предадут нас".

В сумеречном свете мы подняли край брезента и взглянули в последний раз на поле боя. На шоссе броневик Гурвица, искореженный взрывом. Вокруг тела Зерубавеля и товарищей, без голов, половые органы заткнуты в рот. Люди падали без сил от этого зрелища, теряли сознание".

Тамар Бунди: "Приехали в Иерусалим, и в лагере "Шнеллер" товарищи устроили нам встречу. Потом с Хадасой Авигдори мы поехали к ее родителям. В автобусе и на улице люди вели себя, как будто ничего не случилось. Это был самый страшный удар, страшнее всего за все эти дни".

Арабы потеряли 60 человек убитыми и около 200 ранеными. Англичане эвакуировали 260 человек, из них 49 легко раненых и 24 раненых тяжело. 15 убитых осталось на поле боя. 10 броневиков, 4 бронированные автобуса, 25 бронированных грузовиков и 150 единиц оружия досталось арабам. Они разделили трофеи между милициями Бейт-Лехема и Бейт-Джалла в соответствии с числом участников. Семь броневиков переправили в Рамлу. Трофейные броневики участвовали в боях за Хульду и Кастель (гл.19, 21)

Давид Шалтиэль пригласил Теппера на беседу. Он хотел представить его к награде, дать ему командование батальоном. "Мне не о чем говорить с этим человеком", - ответил Теппер. На заседание в штабе Шалтиэля один из командиров ПАЛЬМАХа сказал: "Теппер отказался выполнить приказ. Надо наказать его". "Оставьте его в покое", - сказал Шалтиэль - "он герой, он спас вашу честь". Цви Замир вынес Тепперу выговор за отказ следовать указаниям. "Мне не о чем говорить с тобой", - ответил ему Теппер. Спустя много лет Теппер скажет: "Всю мою жизнь я расплачивался за Нэбэ-Даниэль. Долгие годы я служил в ПАЛЬМАХе и ЦАХАЛе и всегда мои "товарищи" и товарищи моих "товарищей" по ПАЛЬМАХу старались "поставить меня на место".

Бой у Нэбэ-Даниэль выходит за рамки простой демонстрации еврейского героизма. Анализируя атмосферу тех дней и ход войны, можно с почти стопроцентной уверенностью сказать, что, гибель 260 пальмахников вселила бы отчаяние и деморализацию в сионистское руководство. Скорее всего, Государство Израиль попросту не было бы создано. Но тогда, в 1948 г. вряд ли кто-либо понимал всю глубину происходившего. Арье Теппер не получил командной должности в ПАЛЬМАХе. Даже роты не дали ему. В конце Войны за Независимость он перешел в подразделение нацменьшинств. Цви Замир продолжал командовать 6-м батальоном. Затем стал генералом и командовал Специальной службой (Мосад). Выйдя в отставку, он получал административные посты в хозяйстве Израиля.

Ahарон Гилад вел дневник боя. Он передал его Хаиму Герцогу (в последствии президент Израиля) и приложил к нему несколько заключений: "Некомпетентное командование, соображения престижа и самоуверенность командиров предопределили поражение. Командиры бросили колонну и вернулись в Гуш, взяв с собой часть тяжелого оружия. Оставшиеся командиры не соответствуют должности; из-за деления на ПАЛЬМАХ, и Хагану командиры перекладывали ответственность друг на друга. Нужно создать единую армию с точно определенными званиями и со знаками различия, которые можно будет видеть, и которые обяжут командиров командовать, а не лежать в укрытиях, как остальные, в надежде, что их не опознают". Это был смертельный приговор всем "принципам" ПАЛЬМАХа, но потребовалось еще несколько месяцев - и еще много жертв! - прежде, чем Бен-Гурион пришел к тем же выводам и сумел (лишь частично!) реализовать их.

Еще до того, как закончилась эвакуация, Шалтиэль написал письмо Бен-Гуриону, Дори, Галили и Ядину. Он отстукал его на машинке сам, чтобы содержание осталось в тайне. Он обвинил их в том, что никто из них не был в Иерусалиме в критические дни конца марта и не видел реального положения. "Каждый конвой - это авантюра. Жалкие количества бойцов и оружия не смогут держать оборону и, тем более, выполнять наступательные задачи.

Поражение у Нэбэ-Даниэль стало известно в Америке и в ООН. Моше Шарет опасался отрицательной реакции и перемен в общественном мнении США. Он искал "приличного объяснения" и предложил Бен-Гуриону "пропагандистскую линию": поражения конвоев Нэбэ-Даниэль и Йехиама произошли вне территории, отведенной евреям решением ООН. Поэтому рано делать вывод о военной слабости евреев.

Однако схоластика Шарета не могла отменить фактов: Иерусалим потерял почти все свои броневики и почти весь запас оружия. "Мне нечем вооружить (новый) взвод" - телеграфировал Шалтиэль. Эпоха "фурманов" кончилась поражением. Система конвоев обанкротилась, но, тем не менее, тактическая линия Хаганы не была изменена, пока не был получен новый сокрушительный удар.