1. Иерусалим в блокаде

Поражение у Нэбэ-Даниэль резко ухудшило положение Иерусалима. ПАЛЬМАХ (6-й батальон) временно потерял боеспособность, бригада "Эциони" еще не была готова начать боевые действия. В мартовских боях было потеряно большое количество оружия и почти все броневики. Хагана была не в состоянии обеспечивать колонны снабжения - опасность блокады становилась все более реальной. Командир службы разведки в Иерусалиме докладывал в Тель-Авив: "В городе паника в отношении снабжения. Положение может дойти до голодных бунтов".

Было решено провести большую операцию, которая решит обе проблемы сразу. Большой конвой привезет в Иерусалим оружие и гражданское снабжение, вместе с ним в город поднимется 4-й батальон ПАЛЬМАХа и сменит 6-й батальон. В сущности здесь еще не было полного разрыва с "традициями" предыдущего этапа войны ("эпохи фурманов"). Еще не ставили задачу захватить и полностью контролировать дорогу. Пока что только увеличили объем конвоя и сил сопровождения, чтобы иметь возможность отразить крупное нападение арабов. Решение двух разных задач в рамках одной операции всегда вызывает определенные трудности, которые в нашем случае были чрезвычайно усилены недостатком транспорта. В результате операция получилась сложной и громоздкой. Передвижение сил предлагалось осуществить "перекатами", повторно используя те же грузовики. Операция потребовала беспрецедентной по тем временам концентрации сил. Конвой должен был выйти их киббуца Хульда 29 марта 1948 г. Он не дошел даже до главного шоссе. Планируемая операция обернулась страшным поражением. Главной причиной неудачи было неумелое командование.

Концентрация сил

Подразделения ПАЛЬМАХа начали стягиваться в Хульду еще в ходе боя за Нэбэ-Даниэль. Надеялись, что каким-либо образом объявится возможность прорваться к осажденным. После капитуляции в Нэбэ-Даниэль те же силы были переориентированы на новую операцию. Боевую группу должен был организовать Иосиф (Йоселе) Табенкин, на базе частей 4-го и 5-го батальонов. Собрали три неполные роты, всего около 400 человек. Это не были органичные соединения, "ветераны" были перемешаны с новичками, которые совсем недавно прибыли с Кипра, из лагерей нелегальной эмиграции (гл.15). Новички почти не были обучены владению оружием и, разумеется, не имели боевого опыта.

Ури Шалем обучал новобранцев отделения Рафаэля Эйтана (Рафуль). Ури Шалем: "Я получил записку от командира роты: "Ты едешь в Тель-Авив на три дня". Там (в Тель-Авиве) был большой балаган. Говорят, что мы едем в Иерусалим, не вполне понятно зачем. Приходят всякие люди, кто проходил обучение, кто - нет. Читают имена: ты получаешь взвод, ты получаешь отделение. Меня поставили командиром взвода. Я был только на курсах заместителей командиров отделения, взводом никогда не командовал. Мне отрядили командиров отделений и взвод солдат. Никого из них я не знаю. Ротой командует Ури Банер (Бен-Ари). Его я тоже не знаю. Раздают оружие, и опять балаган. Каждый хватает, что хочет". Балаган всегда считался "нормой" в ПАЛЬМАХе, опасным было также пренебрежение к органичности соединений и обучению бойцов.

В распоряжении операции было 27 грузовиков, четыре автобуса и семь броневиков сопровождения. Операцию предполагалось осуществить в два этапа. Прежде всего, рота Зариза займет высоты прохода Баб эль-Вад. Она не позволит арабам атаковать грузовую колонну на пути в Иерусалим и обратно. Затем выйдет конвой, в котором будут находиться пальмахники 4-го батальона и гражданские грузы. Пальмахники "слезут" в Кирьят-Анавим, а "гражданский конвой" продолжит путь в Иерусалим. В пути конвой будет сопровождать рота Стоцкого. На третьем этапе операции грузовики вернутся в Хульду (и оттуда в Тель-Авив), сопровождать их снова будет Стоцкий. Когда они пройдут Баб эль-Вад, рота Зариза в пешем строю придет в Нэвэ-Элан. Этот сложный план был осуществлен лишь в первой его части. Как оказалось, план не предусматривал возможности осложнения ситуации, командование было распределено неправильно, и командиры не имели достаточного опыта. До сих пор, самое бульшее, осуществлялась координация действий двух батальонов. Впервые силы двух батальонов передвигались совместно. Как мы уже знаем, координацию осуществлял Ицхак Рабин. Тем более многозначительно, что когда речь зашла о боевых действиях, командование возложили не на него, а на Шауля Яфе (командир 5-го батальона). Рабина предпочли оставить в тылу.

Колонна выходит из Хульды

По плану конвой должен был выйти 29 марта, но он задержался, ожидая дополнительных грузовиков и бойцов. Только 30 числа все машины собрались в Хульде. В ночь на 31 марта Зариз на 17 машинах выехал в Баб эль-Вад. Взвод Авраhама Лева охранял колонну. Ехали открыто, с горящими фарами. При выезде одна из машин перевернулась, девять человек были ранены и вернулись в Хульду. Машину оставили на дороге без охраны, ночью арабы сожгли ее. По пути по машинам стреляли, один боец был ранен. Рота (250) человек заняла позиции на холмах, и машины вернулись в Хульду. Амос Хорев немедленно запросил "добро" на выход конвоя, но Ядин и Алон задержали колонну, чтобы успеть получить подкрепление. Хорев настаивал, что ехать при свете дня слишком опасно.

Только в 10:30 утра 31 марта конвой двинулся в путь. Трехкилометровая дорога связывала киббуц с главным шоссе. В "досье" генерального штаба значилось, что дорогу заасфальтировали, воспоминания Банера создают впечатление, что асфальта не было. В любом случае несомненно, что сильные дожди, прошедшие в ночь на 31 марта серьезно повредили дорогу. Она была полна грязи, намытой потоками воды с окрестных холмов. Именно на этой грязи перевернулся ночью грузовик Зариза, но этому не придали тогда значения. Первым вышел авангард: три броневика под командованием Авраhама Лева (рота Стоцкого). Они успели дойти до перекрестка и там остановились, по причине, которая будет объяснена ниже.

За ними вышло "командное звено" из трех броневиков. Там находился командира конвоя Шауль Яфе, а также, в качестве "попутчика", Йосеф Табенкин, командир 4-го батальона. За ними начала движение основная колонна, в которой были "перемешаны" грузовики, автобусы с солдатами роты Банера (4-й батальон) и броневики сопровождения Стоцкого. Солдаты Стоцкого сидели также на грузовиках. Большая 10-тонная машина с грузом сахара проломила асфальт (если он был) и увязла. Другая машина, пыталась помочь ей, но тоже увязла в грязи. Грузовики хотели обогнуть несчастную пару, но и сами застряли на узкой дороге. Разумеется, все это случилось в самом неудачном месте: на спуске в балку, перед мостом.

Колонна застряла. Солдаты Стоцкого начали вытаскивать машины руками, послали за трактором в киббуц. Командир колонны Шауль Яфе остановил движение и пошел руководить "спасением" машин. Авангард Лева остался стоять на перекрестке. По шоссе ехал арабский автобус. Солдаты Лева остановили его и расстреляли в упор. Водитель был убит, пассажиры разбежались. Когда беглецы достигли (арабской) деревни Хульда, арабы начали созывать "ополчение". По английским отчетам на первом этапе колонну атаковало около 300 арабов.

Киббуц Хульда и арабская деревня с тем же именем были соседями и между ними был заключен "локальный мирный договор", поэтому до сих пор в этом районе не было нападений на еврейский транспорт. Расстрел ни в чем не повинного автобуса раскалил атмосферу. С точки зрения арабов он требовал кровной мести.

Мы оставили конвой Хульды в следующем состоянии: авангард Лева находится на выходе на главное шоссе, он ждет остальных. В полукилометре от них стоят три броневика командного звена. Далее растянулась колонна грузовиков; ее "хвост" еще не вышел из Хульды. Люди Стоцкого толкают застрявшие грузовики. Люди Банера сидят в автобусах. С северо-востока, из деревни Хульда начинается арабская атака.

"Идеальный конвой" действовал, как конвой Шахбица (гл. 17): главным его оружием была скорость и внезапность. Конвой должен был успеть приехать, разгрузиться и вернуться, прежде чем арабы организуют ополчение и завалят дорогу камнями. Если конвой все же встречал завал, то в ход шел своеобразный "плуг" (железный треугольник), укрепленный на одном из броневиков. Через бойницы высовывали шесты с зарядами взрывчатки и подрывали завалы, слишком тяжелые для "плуга". Только в самих крайних случаях бойцы выходили из броневиков.

Грузовики конвоя ехали с интервалами в 100 м, (6 секунд при скорости 60 км/час). Конвой в 40 единиц растягивался в движении на 4 км. Силы сопровождения были разбросаны по конвою и не было возможности сконцентрировать их в критической точке боя. Грузовики вытянутого в линию конвоя проходили один за другим сквозь шквал огня арабской засады. Поэтому остановившийся (по какой бы то ни было причине) грузовик, считался "потерянным", его бросали и ехали дальше.

Таков был урок пяти месяцев "войны" на дорогах 1947-1948 гг. Когда неопытные командиры задерживали выход конвоя или "разворачивали" его в пути - это кончалось несчастием. Кто были эти неопытные командиры? Как ни странно - командиры рот и батальонов. Все эти месяцы конвоями командовали командиры отделений и взводов. Командиры рот (тем более - батальонов) были тогда на положении "командующих армиями". Они не участвовали в боях. Многие из них ни разу не находились под огнем противника. В "обычных армиях" трудно представить себе положение, когда командир роты имеет меньший боевой опыт, чем командир взвода. ПАЛЬМАХ, в этом отношении, отличался от обычных армий, в ПАЛЬМАХе весны 1948 г. это было нормой. В середине марта был отдан приказ: "Командование конвоем - в соответствии с величиной конвоя". Формально приказ выглядел логичным. На практике он отдал командование в руки "генералов, не нюхавших пороху". К несчастью, в это же время, арабы усовершенствовали технику нападения на конвои. Сочетание этих факторов привело к серии "несчастий" мартовских конвоев.

Вернемся на дорогу из киббуца Хульда. Все главные принципы конвоя уже были нарушены. Одна застрявшая машина "заклинила" весь конвой. Силы сопровождения были разбросаны и лишены командования. "Высшие командиры" (Яфе и Табенкин) не имели боевого опыта.

По плану бойцы Банера (4-й батальон) считались "пассажирами" конвоя. Яфе отдал им следующий приказ: "Если начнется стрельба, вы остаетесь в машинах. Стоцкий решит все проблемы". Этот приказ был приемлемым, если бы конвой двигался. Но сейчас машины застряли, и начиналась арабская атака на неподвижную цель. Обстановка изменилась, но никто не менял приказов.

Ури Шалем (командир отделения роты Банера): "Связной Банера перебегал от машины к машине с приказом: не выходить из машин. Колонна застряла. Я вышел из броневика и спросил у Банера: "Что мы делаем?" Он велел мне вернуться в броневик согласно указаниям. Я не такой уж большой военный гений, но приказ показался мне очень странным. Я вернулся на свое место, как и многие другие. Тем временем бой разгорался. Появился кто-то из командиров и позвал меня с двумя бойцами, троих бойцов он послал в другое место. Мы толкали машины. Под огнем. Балаган был жуткий. Командиры не понимали обстановку. Мы все толкаем машины, а вокруг нарастает бой. Уже есть раненые. Я созвал сколько-то бойцов, мы заняли позицию к северу от дороги и вступили в перестрелку".

Ами Ливне, командир отделения роты Банера: "Когда дело стало не очень приятным, я вышел из броневика. Кругом выстрелы, нет настоящего укрытия. Шауль Яфе расхаживает между машинами. Он говорит мне: "Возьми несколько парней. Оседлай западную горку. Кажется дорога перекрыта; еще не решили что делать". С пятью бойцами Ливне занял холмик к юго-западу от дороги и отразил наступление арабов. Потом он был ранен в шею и эвакуирован.

Дневник Хадасы Авигдори: "Соединения разбросаны по машинам; люди оторваны от своих командиров и от товарищей. Во время боя они не знали, что делать. Каждый из командиров хотел чем-нибудь помочь и поучаствовать в командовании боем. Отсюда масса противоречивых приказов. Каждый командир имел на руках пулемет или, по крайней мере, 2-дюймовый миномет. Все они бегали взад-вперед вдоль колонны и выкрикивали противоречивые приказы водителям и бойцам.

К атакующим присоединились дополнительные силы с запада из Рамлы и с востока, из Рамаллы. У арабов были и броневики. Один броневик зеленого цвета принадлежал добровольцам из Ирака, остальные были трофеями, захваченными у евреев в конвое Нэбэ-Даниэль. На бортах трофейных броневиков еще были надписи на иврите, и бойцы не всегда успевали сразу сообразить, кому они принадлежат.

Авраhам Лев встретил арабские броневики на перекрестке. Бронебойные пули повредили два арабских броневика; арабы отступили. Лев связался по радио с Яфе и запросил инструкций. Яфе не дал указаний. Позднее Авраhам Лев скажет, что он мог бы пойти в контратаку и прогнать всех арабов, но Табенкин запретил ему атаковать. Обратим внимание, что Лев получил указание от Табенкина, а не от Яфе. Яфе сосредоточился на эвакуации застрявших машин, а командованием боем передал Табенкину. Картина боя была приблизительно следующая.

От киббуца до балки растянулись грузовики. Трактор киббуца и бойцы вытаскивали грузовики из грязи, и они возвращались по одному назад, в Хульду. Из киббуца вышла группа под командованием Амоса Хорева; они установили на холме два 3-дюймовых миномета. Всего было выпущено около 30 мин. Один из минометов вышел из строя на третьем выстреле. Другой не имел прицельного устройства, и стрельбу вели на глазок.

С севера грузовики были прикрыты рощей, с юга колонну с дальних дистанций обстреливали арабские снайперы и пулеметы. Этот огонь не мог быть слишком эффективным, но психологическое действие на необстрелянных людей, отступающих по вязкой грязи, было велико. Основной натиск арабов шел из деревни Хульда. Его сдерживали люди Банера, оседлавшие холмик между дорогой и деревней.

Далее в направлении главного шоссе стояли три броневика командного звена и на самом перекрестке находились броневики и люди Авраhама Лева. У перекрестка находился небольшой холм, занятый отделением Хаима Голдиса (рота Стоцкого). В течение нескольких часов оно сдерживало огнем арабов, пришедших из Рамле и соседних деревень.

Вальтер Яакоби (рядовой роты Банера): "В полдень мы слезли с грузовиков и начали вытаскивать застрявшие машины. Потом по нам открыли достаточно эффективный огонь из арабской Хульды. Ури (Банер) приказал идти в направление деревни и занять позиции. Он не знал нас. Он сказал: "Ты, ты и ты - бегите туда". По дороге один получил царапину от пули. Все разволновались: есть раненый! Ури бежал впереди всех. Я был слаб; после 20 метров выдохся и остался позади. Нашел ложбинку и залег. Потом пополз в направлении деревни, но при таком темпе у меня не было шансов добраться. Немного полз и помногу лежал".

Цви Раам обучал в Хульде отделение новобранцев ПАЛЬМАХа. Он в одиночку вышел к конвою и по дороге встретил Яфе. "Шауль просил меня занять холм к югу от дороги, чтобы арабы не могли перехватить путь к отступлению. Я вернулся в Хульду, взял моих людей и вернулся с ними на дорогу. Они еще ни разу не были в бою. Один из них схлопотал пулю и начал страшно кричать. Я сказал ему, что пристрелю, если он не прекратит. Послал двоих отвести его в Хульду, а с остальными я оседлал холм. Но в моем секторе не было боя. По нам не стреляли. Издалека мы видели бегущих арабов и слышали выстрелы". К вечеру Цви вернулся в Хульду. По дороге они подобрали своего раненого, он лежал мертвый. Оба сопровождающих бросили его и удрали.

Фельдшер Авраhам Клар находился во главе колонны рядом с КП Табенкина. "Большинство бойцов сидели в машинах и часами ничего не делали. Если кто-нибудь проявлял инициативу, он делал все по собственному разумению. Выхватывали из машин еще отделение и еще отделение, и так организовывались боевые группы, которые не знали, что делают соседи. Я тоже не получал приказов. Бегал от одного раненого к другому. Когда подбиралась группа, я находил сопровождающих и посылал всех вместе в Хульду".

Впоследствии Табенкин сказал, что он решил оставить машины и вывести людей, и что Яфе согласился с его мнением. Эти слова не вполне увязываются с тем, что мы знаем о ходе боя. Мы уже видели, что в течение многих часов вытаскивали и заводили машины, и почти все они вернулись в Хульду. Можно предположить, что пассивная и необстрелянная масса сама собой неорганизованно отступала в Хульду. Кардинальным было решение отвести части, участвующие в бою.

Отступление под огнем считается одним из самих сложных и опасных маневров. Оно требует высокой степени координации огня и движения, иногда приходится приносить в жертву заслоны и арьергарды. Часто для отступления выбирают ночное время, чтобы уменьшить эффективность огня противника. Конвой Хульды отступал при свете дня. Ни командиры, ни бойцы конвоя Хульды не были готовы к такому маневру.

При отступлении под огнем почти неизбежна деморализация частей. Очень важно принять их в тылу и в кратчайший срок вернуть им боевой дух. Естественной тыловой базой операции был киббуц Хульда, но там не осталось ни одного командира высокого ранга, все они "вертелись" на поле боя, выполняя функции командиров отделений или даже рядовых солдат. Боем в целом не руководил никто. "Линия" Иерусалим/Тель-Авив имела особое командование. Единственной операцией на линии в этот день был конвой Хульды. Было бы естественно предположить, что командир линии (Ицхак Рабин) или кто-нибудь из его представителей будет находиться на "театре военных действий" на всякий непредвиденный случай. Так это принято в нормальных армиях. Но не таков был обычай ПАЛЬМАХа в 1948 г. Высшие командиры сидели в Тель-Авиве и не горели желанием участвовать в боях. Как правило, командованию не приходилось вмешиваться в действия конвоев. Но здесь, в Хульде, такая необходимость возникла, а командиры были в тылу.

Местный командир Хульды записал в дневнике: "Я заходил в барак ПАЛЬМАХа и слушал доклады с поля боя; они вроде были оптимистичны. Появились первые раненые. Один пальмахник взял машину и поехал подбирать раненых. Эта была его частная инициатива. В четыре часа вернулись бойцы. Они ни с кем не говорили и шли прямо в барак. Общая атмосфера тяжелая. Судьба колонны неизвестна. С темнотой появились водители. Они попрятались в лесу. Они кричали: "Нас бросили!". Невозможно было их успокоить. Пальмахники говорят, что Табенкин не знает, что делать с собой и с бойцами. Оружие свалено около барака. Парни наполовину спят. Командир говорит мне: "Ты видишь, в каком мы состоянии; не требуй от нас ничего". Цви Бутник: "Люди были в состоянии шока. Был жуткий балаган. Были раненые, никто не пошел подбирать их".

Рассказывает Симон Резнер: "Отступали при свете дня. Сплошной балаган и самоубийство. Не выносили раненых. Менахем (фамилия неизвестна) служил раньше в морской пехоте, он перебегал с места на место и прикрывал отступление". Йеhошуа Шахар: "Те, кто остался в живых, обязаны своей жизнью Менахему. Бойцы моего отделения возвращались в Хульду, как цыплята без мамы. Они были в шоке и облеплены грязью. Оружие было забито грязью. Мы клали винтовки в чаны с кипятком, женщины и дети киббуца чистили их. С моими людьми я вернулся на дорогу и помогал выносить раненых".

Тем временем начали отходить и части, которые вели бой. Герберт Бергер: "Я не знал иврита, не знал моих командиров. Командиры не сказали нам, куда мы едем, они не говорили нам ничего. В Хульде мы пересели из автобусов в броневики. Арабы атаковали нас. Первый броневик застрял. Все пешком ушли в Хульду. Остались только я и Яаков Атиас. Мы тоже пошли в Хульду. В роще мы встретили людей и видели Табенкина". Атиас рассказывает, что в Хульде его "поймал" Рафаэль Эйтан и усадил на позицию; дал приказ держаться и не позволить арабам подойти к киббуцу.

Штабной броневик заглох, аккумулятор "выдохся", и стартер не мог завести мотор. Яфе поехал на тракторе к броневикам командного звена. Он взял броневик на буксир и пытался вытащить его. Там он был ранен в ногу, и Авраhам Лев решил лично вывести его из боя. Лев передал командование своему заместителю и пошел с Яфе в киббуц. В это время взвод Голдиса оставил свой холм и начал отход. Лев передал раненого Голдису и вернулся к своим броневикам. Яфе приказал Голдису попробовать завести командный броневик, Голдис со своими людьми начал толкать броневик руками.

Видимо, в это время Лев оставил перекресток и вернулся в Хульду вместе со своими броневиками. Ниже мы увидим, что кое-кто остался на перекрестке.

Командное звено - три заглохших броневика - осталось без прикрытия. Голдис с солдатами толкали командный броневик, в двух других броневиках сидели люди и, видимо, мало что знали о происходящем вокруг. Тем временем на перекресток вернулись арабы на трофейных броневиках. На этот раз Лев с его противотанковыми ружьями не встретил их огнем. Арабские броневики повернули на дорогу к киббуцу и подошли к увязшим машинам командного звена. Толкать их стало невозможно. Голдис с остатками взвода укрылся в командном броневике. Все это происходило в 200 метрах от командного пункта Табенкина, который ничего об этом не знал.

Шошана Бекер, в письме своему брату спустя три дня: "Я лежала в 30 метрах от арабских броневиков. У меня была только одна мысль: если мне не удастся вырваться из их рук, я в последнюю минуту должна покончить собой. Все же никогда я занималась спортом, и благодаря этому сумела отступить, перебегая и залегая. Пули свистели вокруг. Мне все было безразлично, и не было воли к жизни. Но раз все отступали, то в силу инерции я шла с потоком".

Мало кто спасся из экипажей отрезанных броневиков. Из командного броневика остались в живых только Яфе и Табенкин: оба оставили его в начале боя. Из другого спаслись двое. Из третьего - никто. В госпитале эти двое рассказали Ами Ливне, что арабы проникли в третий броневик и вырезали там всех. Они из своего броневика забросали арабов гранатами, все, кто мог, выскочили и пустились бежать. Арабы стреляли им вслед. Только они остались в живых.

Йосеф Табенкин стоял на дороге в 200 метрах от отрезанных броневиков и, ничего не зная о происходящем, руководил эвакуацией машин. Табенкин: "Вдруг появился Яфе, хромая на одну ногу. Он сказал: "Ужасно! Мы с Голдисом и его ребятами пытались завести броневик. Два броневика подошли со стороны Рамле. Я вырвался, а остальные окружены. Почти все ранены. Некоторые тяжело". Я стоял перед дилеммой. Кругом огонь. Мы не организованы. У арабов есть преимущество. Связные Банера говорят, что он с трудом удерживает позиции. А в 200 метрах товарищи окружены и нуждаются в помощи. Я понял, что ничего не могу сделать. Я принял тяжелое решение. Не буду пытаться спасти их. Послал связных к Банеру и Стоцкому с приказом отступать. Я взял Яфе и начал двигаться по дороге к холму, где сидел Амос Хорев. Нес Яфе на плечах, потом его тащил Клар. Потом мы оба тащили вместе. Кругом свистели пули. Не раз мы падали на дорогу вместе с раненым. Шауль сказал: "Йоселе, оставь меня, оставь раненых и беги". Я ответил ему: "Я прошу тебя - не мешай".

Авраhам Клар слышал по радио просьбы Голдиса о помощи. "Нам сказали не ходить туда. "Туда нельзя дойти. Там стреляют. Незачем идти туда".

Ури Банер со своими людьми спустился на дорогу. Им удалось завести брошенный броневик, и по пути они подобрали Табенкина, Яфе и Клара. Они приехали в Хульду под вечер. Один солдат сказал, что он потерял на дороге свое ружье. Табенкин вернулся на броневике и разыскал пропажу. Потом Табенкин поднялся на холм к Хореву.

Арабские броневики окружили Голдиса. Голдис был тяжело ранен, и Йорам Тарбес принял на себя командование. У них была радиосвязь. Несколько раз Тарбес просил о помощи, но не получил ее. Биньямин Лифшиц (из отряда Лева) отступал пешком от перекрестка. Он подошел к окруженным. "Там все были ранены за исключением Йорама. Были легкораненые. Я удивился, почему они не пытаются уйти? Я спросил Йорама: "Ты ведь не ранен, почему ты с ними?" Он спросил: "Ты ранен? - Нет". Он сказал: "Проваливай!" Я не собирался продолжать расспросы, ушел и присоединился к людям Стоцкого". Видимо, Йорам не хотел бросить раненых товарищей, так же поступил Зерубавель Гурвиц в Нэбэ-Даниэль. Амос Хорев получил последнюю передачу от Йорама: "Шалом вам, товарищи! Арабы окружили броневик. Я ранен. Взрываю себя и броневик. Отбой!"

Йешаяhу Шахар: "Эфраим вернулся в Хульду, весь покрытый грязью. Он бегал по киббуцу и кричал: " Надо идти помогать! Они сидят в броневике, надо помочь им!" Я поймал его и сказал: "Не вопи". Повел его к связисткам. Спрашиваю: "Что с броневиком?" Связистка отвечает: "Я не знаю". Я говорю Эфраиму: "Слышал? Без паники!" Он не успокоился. Я запер его в комнате. Он кричал там, пока у него были силы. Я вернулся к связисткам. Они были в шоке".

В броневике был запас взрывчатки. Видимо, Йорам поджег запал. Броневик взорвался, но не все погибли сразу. Табенкин: "Мы видели их в бинокль. Мы не вышли спасать их. Я ношу в себе память, что мы оставили раненых на поле боя. Это не чувство вины, это личное. Ты знаешь, что оставил раненых, и на это нет ответа, как нет ответа на смерть". Трое раненых остались лежать на дороге. Арабы добили их. Рафаэль Эйтан пишет, что один из водителей прятался неподалеку. Он видел, как арабы резали трупы, потом облили их бензином и подожгли.

Радио Дамаска привело другую версию: "Местные арабы побоялись приблизиться к броневику. Три иракских офицера подожгли его".

4. После боя

После полудня в Хульду пришли два английских броневика. Офицер доложил начальству, что два броневика, грузовик и трактор горят. Потом он отправился на место боя. Амос Хорев и Гавриэль Раппопорт поехали за ним на тендере. Хорев: "Броневик еще горел. Арабы стояли в 20 метрах от нас. Английский командир обратился ко мне: "Неужели вы не понимаете, что игра проиграна? Почему вы не просите, чтобы Англия спасла вас?" Я ответил: "Мы еще посмотрим, проиграна ли игра". Арабы открыли огонь, броневики и тендер вернулись в Хульду.

В бою у Хульды пало 22 бойца. Около половины из них покончили с собой в командном броневике. Еще 16 было ранено. С арабской стороны погибло восемь, из них шесть командиров: сирийцы, иракцы и друз. Над братской могилой в киббуце Хульда погибших Ури Банер поклялся отомстить за смерть товарищей.

Атара Дор-Синай: "Мы не могли уснуть. Всю ночь ходили из угла в угол. Слышали крики убиваемых товарищей и вопли арабских убийц. Вот что мы слышали. И сегодня (1985) мне трудно думать об этом. Никто не пришел к нам, не говорил, не спрашивал".

Спустя два дня на рассвете еще один боец вернулся в киббуц. Он попал в плен, арабы привязали его к дереву и, видимо, позабыли там. Он сумел освободиться от веревок и пришел в Хульду. Командирам было неприятно его присутствие и его рассказы. Его переправили дальше, в конце концов, он попал в госпиталь. Ему было около 20 лет, три месяца тому назад он приехал с Кипра. Возможно, он был родом из Польши. Это все, что известно о нем.

Рота в горах

250 человек под командованием Зариза сидели в горах Баб Эль-Вад и ждали прихода конвоя. Элияhу Шахар рассказывает, что грузовики с вооруженными арабами проезжали в сторону Рамле. "По радио мы докладывали обстановку и просили указаний. Ответ был: "Сидеть тихо. Не открываться". Это мешает мне до сегодняшнего дня. Мы могли бы остановить их".

В конце концов, бойцы все же начали стрелять. Наркисс был прикомандирован к роте Зариза, он сообщил Рабину, что арабы готовятся к атаке. Рабин приказал ждать, возможно, он еще не понял, что конвой застрял безнадежно. Арабы начали обстрел из пулеметов и минометов. Наркисс просил разрешения отступить в Нэвэ-Элан. Прилетел самолет и сбросил депешу: "Конвой не придет. Оставайтесь до ночи". Наркисс и Зариз не стали дожидаться темноты.

Ашер Малали прикрывал отход из станкового пулемета Браунинг. Взвод Агмона сдерживал атакующих в рукопашном бою. Один из его бойцов был ранен; фельдшер был в панике и не перевязал его, раненый умер. Шахар: "Арабы прыгали меж деревьев, как олени. Был балаган". Меир Авраhам: "Это был сумасшедший бег. Мы старались спасти как можно больше людей". Ицхак Танхума: "Люди отказывались идти. Просили, чтобы их оставили в покое, чтобы их пристрелили. Я силой гнал их вперед". Зариз с несколькими командирами поднялся на холм и огнем разогнал арабов. Всего было убито четыре араба, Зариз потерял только одного бойца.

Наркисс послал Рабину отчет. Он писал, что действия роты Зариза были неэффективны, потому что рота не достаточно тренировалась. "Подготовка командиров достаточна, но рядовые демонстрируют признаки страха и уклоняются от переноски раненых и других заданий".

5. Лживые отчеты и официальная история

О результатах и ходе операции следовало доложить командованию. Яфе находился в госпитале, Табенкин и Хорев поехали Тель-Авив. Там они представили доклад Рабину (командующий линией Тель-Авив/Иерусалим) и Исраэлю Галили (глава Центрального командования). Оба приняли доклад на веру. Все четверо были товарищами по партии (МАПАМ). Они были заинтересованы в поддержании авторитета партии и командиров ПАЛЬМАХа. Лживый доклад лег в основу официальной историографии. Приведем для примера версию полуофициальной "Истории Войны за Независимость" (изд. "Маарахот", 1975). В ней не упоминается броневик Голдиса и вся история остановки конвоя. Зато там присутствует мифический завал на дороге и не менее мифическая засада.

"Неподалеку от выхода на шоссе конвой наткнулся на засаду и завал. Было решено вернуться в Хульду, но при развороте часть тяжело нагруженных машин увязла. Таким образом, враг получил достаточное время для обстрела колонны, и 17 человек было убито". Отчеты от 1948 г. добавляют фантастические рассказы об арабском автобусе. "Автобус полный вооруженных арабов получил попадания и перевернулся. Только шестеро арабов спаслось из всего автобуса".

Ясно, что при таком изложении событий командиры были ни в чем не виноваты. Это спасло их карьеру, но не изменило базисного факта. Бой у Хульды был тяжелым поражением для ишува. Атакующие арабы были по большей части вооруженным сбродом, феллахами окрестных деревень. Лишь несколько офицеров (в основном иракских) пытались навести какую-то видимость порядка. ПАЛЬМАХ имел под рукой около 150 бойцов только в самом конвое, не считая тех, кто был в Хульде, он имел преимущество в броневиках и в минометах, он был организован в регулярные военные формации, и на месте находились командиры, имевшие боевой опыт. Но все эти преимущества остались на бумаге, ПАЛЬМАХ не сумел реализовать их в ходе боя. Операция провалилась, потери составили почти четверть часть состава.

Неудачи Хаганы в войне за дороги имели не только военный аспект. Уже мартовские поражения на иерусалимском шоссе привели к крайне опасному изменению позиции США в отношении "палестинского вопроса". Политическая компания ишува стояла перед катастрофой (гл.1).

Поэтому поражение под Хульдой побудило Бен-Гуриона отказаться от традиционной оборонительной тактики и перейти в наступление. Так родилась идея операции "Нахшон" (гл.20-21). Может показаться, что ложные отчеты сыграли в целом положительную роль, заставив ишув взять инициативу в свои руки. В действительности это неверно. Ложь осталась ложью, поражение осталось поражением. Доклады создали неверное представлении о концентрации арабских усилий в районе Хульды; в соответствии с этим строилось распределение сил операции Нахшон, и она лишь чудом избегла катастрофы.

Табенкин и Хорев, стряпая свое донесение, не думали ни о дипломатии, ни о стратегической инициативе. Их интересовало спасти свою репутацию в глазах начальства. В ночь на 1 апреля Табенкин спал в Тель-Авиве, в штабе 4-го батальона. Его разбудили и сообщили ему новое назначение: с завтрашнего дня он командует сектором в операции Нахшон. Вряд ли Бен-Гурион согласился бы на это назначение, если бы ему была известна правда о бое у Хульды.

Ответственность командиров

Прежде всего, следует иметь ввиду, что значительная часть участников боя не прошла боевого крещения. Неопытный командир часто перестает исполнять командирские функции и начинает действовать как простой солдат (в лучшем случае). Этот тип поведения четко прослеживается у командиров высшего ранга в бою у Хульды, из-за него были дезорганизованы боевые формации, из-за него бой был лишен руководства. Приятным исключением был Арье Банер.

Можно, разумеется, выдвинуть логичный аргумент: командиры действовали, как минометчики или водители трактора в силу обстоятельств, поскольку не было других, кто умел бы это делать. Это в общем верно, но это же является самым большим обвинением для них как для командиров: "кадры" нужно было готовить заранее. Бой у Хульды не был первым случаем, когда еврейский конвой был разгромлен в пути, но уроки прошлого не были учтены, более того, правда о причинах неудач замалчивалась. Отчеты не отражали действительности, в точности, как и отчет о бое Хульды. Их целью было скрыть неудачи командиров. Результатом были новые ненужные жертвы и новые поражения.

Арье Теппер выдвигает другое обвинение. Он давно уже "махнул рукой" на "высших командиров ПАЛЬМАХа". По его мнению, ошибка начинается с рокового приказа Ядина поручить командование конвоев неопытным в военном отношении командирам рот и батальонов. Это решение было чисто формальным, оно не считалось с действительностью. Следовало, по меньшей мере, обязать этих командиров накопить реальный опыт под началом низовых командиров. Тогда конвой Хульда смог бы избежать главных ошибок. Еще правильнее было бы повысить низовых командиров в ранге, но Теппер признает, что в обстановке тех лет (как, впрочем, и сегодня) подобное решение не было возможным по политическим и партийным соображениям.

Теппер считает, что следовало с самого начала бросить застрявший грузовик с сахаром и продолжать путь. Никакая арабская сила (в 1948 г.) не могла бы остановить конвой с 150 бойцами ПАЛЬМАХа, если только этот конвой выдерживал основные "правила игры", сформулированные в ходе пяти месяцев боев: движение и огонь. Ни Яфе, ни Табенкин не знали этого правила. Они не участвовали в конвоях, а штабы не производил тактических обобщений на основе накопленного опыта.

Пресловутый приказ Ядина оскорбил низовых командиров, их вина, по мнению Теппера, состоит в том, что они "ушли в сторону", подчинились приказу Ядина. Теппер считает, что Авраhам Лев и Хаим Голдис должны были взять командование в свои руки и вести конвой вперед, не считаясь с мнением "начальства". Теппер признает, что предлагаемое им решение граничит с бунтом. Он сам, по крайней мере, дважды взял на себя командование "при живом командире", и структура не простила ему нарушения субординации (он, правда, может утешаться тем, что выиграл бой). Теппер признает, что его поведение было исключением из правила и даже нарушением правил. Он свидетельствует о себе (1994 г.): "Я был неформальным командиром. Я всегда был неформален. Я был единственным неформальным элементом на весь ПАЛЬМАХ, если бы я был в тот день в Хульде, я бы повел конвой вперед. Так должны были поступить Лев и Голдис".