1. Дом воспитания для пролетарской аристократии

Социалисты еврейского ишува были уверены, что они участвуют в создании нового мира. На Земле Израиля они строили новое общество (социалистическое) и нового человека (сознательного пролетария). Почти все они вышли из среды "буржуазии", и, став социалистами, порвали со своим прошлым и со своим "классом" (самые последовательные порывали и со своим народом). Потом они повзрослели, переженились, у них появились дети. Дети росли, и возник вопрос, как их воспитывать. В сознании пролетарских революционеров мир делился на "старый" и "новый", на "пролетарский" и "прочий". Вся старая система воспитания и обучения считалась порочной ("устарелой", "буржуазной" и т.п.). Своим детям революционеры хотели дать "пролетарское воспитание", но его еще предстояло "изобрести", пока что были известны только самые общие принципы, главным из которых был физический труд. Некогда он превратил обезьяну в человека, теперь он обеспечит превращение человека в пролетария.

В 1924 г. в Тель-Авиве был основан "Дом воспитания для детей пролетариата". Этим было положено начало "пролетарскому течению" в израильской педагогике. Много лет "пролетарское течение" ковало кадры для руководящих элит Израиля. Только в 50-х гг. оно было отменено Бен-Гурионом, который одним из первых увидел опасности, сопряженные с догматическим увлечением марксизмом.

Роза Коhен была в числе основателей "Дома воспитания". Она была председателем Родительского совета и не пропускала ни одного заседания. Революционный пыл отнюдь не погас в Розе, она жаждала создать нечто революционное, небывалое. Как и большинство революционеров, она безоговорочно верила в непогрешимость исповедуемой идеологии и в свое право навязать ее всему остальному человечеству. "Революционный дух" разделялся всем педагогическим коллективам "Дома воспитания".

"Педагоги "Дома воспитания" были исполнены сомнения. Их не удовлетворяли существующие системы образования. Они жаждали произвести революцию в педагогике, привести ее в соответствие с новым типом жизни, который начинал формироваться в стране. Дорога к новому не была известна, и цель не была ясна. Все приходилось начинать сначала. Старое уже оставили, а нового еще не нашли. Ответственность была огромна, и учителя порой не знали, что делать. Но энтузиазм их был велик, и велико было желание создать нечто новое". (Реувен Леви, один из родителей).

Без сомнения, перед нами типичная картина "революционного строительства", начинающегося с разрушения старого мира и переходящего к строительству нового в соответствии с идеологическими догмами. В этот революционно-идеологический эксперимент было брошено целое поколение детей. Не дожидаясь результатов, система "пролетарского образования" была расширена. Абсолютная гегемония социалистического крыла в сионизме привела к тому, что на долгие годы все видные посты в государстве и почти во всех общественных структурах были заняты выпускниками "пролетарского школ". Поэтому культуру политической жизни Израиля нельзя понять, не зная, как и для чего воспитывались "пролетарские дети".

Слайтер следующим образом резюмирует цели пролетарского воспитания: "Дать ишуву рабочих. Не интеллектуалов, не торговцев, но мужчин и женщин, которые окончив обучение, пойдут в киббуцы, создаваемые на просторах страны. Они станут киббуцниками, они будут обрабатывать землю и обеспечивать еврейское присутствие на возможно большей территории. Так будут достигнуты цели лейбористского движения и сионизма (т.е. социалистического сионизма). Школа давала не только основы знания, но и внедряла идеологию, направление и примеры для дальнейшей жизни".

Два основных момента просматриваются в этом описании: идеология и антиинтеллектуализм. В 1935 г. Отдел образования тель-авивского муниципалитета критиковал "Дом воспитания" за низкий уровень обучения. Отделом образования заведовали "правые". Роза Коhен защищала "Дом воспитания" с точки зрения "классовых" позиций. "У рабочих есть право воспитывать детей так, как они этого хотят. Все, что здесь построено и сделано - во всем этом участвовала рука рабочего. Вы не заставите нас посылать наших детей в ваши школы. Мы искали особые пути в педагогике и нашли их. И теперь наши методы будут внедрять во все школы".

Пятьдесят девять лет спустя, в 1994 г., во время церемонии подписания мира с Иорданией Леа Рабин супруга Ицхака Рабина, сына "Красной Розы", обронила заколку. Несколько десятков солдат ЦАХАЛа получили задание "искать заколку", как будто речь шла о "солдатах Его (Ее?) Величества". Искренняя бундовка, социалистка и революционерка Роза Коhен, вероятно, переворачивается в могиле от успеха воспитания, которое она дала своему сыну.

"Особые пути", упоминаемые Розой, были в сущности достаточно просты: в соответствии с представлениями вульгарного марксизма и учением Льва Толстого (который не напрасно был назван зеркалом русской революции) основу воспитания составлял физический труд. Товарищ и ровесник Рабина Ицхак Катин вспоминает, что один из учителей написал гимн школы:

Мы все друзья-рабочие,
Мы трудимся без устали,
Кипит работа в наших руках
C утра и до утра.

В поте лица будем есть свой хлеб.
С песней и весельем начнем работать.
Пойдем слесарничать, пойдем сапожничать,
Пойдем работать в саду".

Таков был текст, и его пели на мотив русской народной песни. Впоследствии этот учитель стал "главным офицером культуры" ЦАХАЛа, и получил возможность проводить идеи пролетарского воспитания за государственный счет.

Зоник Шахам один из учеников Дома воспитания пишет: "Наши родители полагали, что Дом воспитания приготовит нас стать будущим поколением социалистического сионизма. Наш первый выпуск несет на своих плечах весь народ. Мула Коhен, Моше Нецер, Бен-Ами Фахтер, Хаим Гури, Ицхак Рабин, Мука Лимон, Миха Пери. Кажый из них, без сомнения, несет с собой духовные ценности, полученные в школе. Учителя подчеркивали, что, прежде всего, важно быть трудящимся человеком. Два раза в неделю полдня посвящались труду. Один раз в поле или в слесарной мастерской, другой - на кухне".

В создании Дома Воспитания Роза Коhен участвовала и как общественный деятель, и как мать, отрядив своего сына быть подопытным кроликом исторического эксперимента.

2. Ицхак Рабин в начальной школе

В 1928 г., в возрасте шести лет Ицхак Рабин пошел в первый класс. Занятия продолжались долго, даже в первом классе ученики возвращались домой только в четыре часа. Для семьи партийных функционеров это было удобно: у них оставалось больше времени на построение нового мира.

Рассказывает Ицхак Катин: "Дом Рабиных был пуст. Моя мать рассказывала, что Рабин приходил к нам есть. Розу я встречал несколько раз в Тель-Авиве и в киббуце Тель-Йосеф, где мы жили. Они обычно гостили у нас. Роза воздвигала стену между собой и прочими людьми. В ней не было ни капли теплоты, даже по отношению к маленьким детям. Она держалась как сверхчеловек".

Нимало не считаясь с душевными потребностями своего шестилетнего сына, Роза бросила его в "холодную воду" экспериментальной школы. "Я нашел убогий барак в виде буквы "П" посреди пустыря. Вдали возвышались деревья, и арабы проводили верблюдов. У моей матери не было досуга подготовить мне "мягкую посадку", а, может быть, она полагала, что я справлюсь собственными силами. Так или иначе, я стоял потерянный, вместе с еще одним мальчиком, и нам хотелось плакать. Но мы стеснялись" (П.сп, 15).

Учителем Рабина был Шмуэль Навон. На родительском собрании он изложил принципы своей новой "методы" (Амос Барзилай, hа-Арец, 2.09.1994): "У нас в школе пролетарское образование, мы не будем учить детей читать. Мы применяем другую систему. Прежде всего, я хочу приучить их работать, чтобы были настоящими людьми. Мы обращаемся к вам, родителям: не учите детей читать. Все придет само собой. Я полагаю, что через два-три месяца мы снова встретимся, и дети уже будут читать". Родители преисполнились энтузиазма. Люди третьей алии, они были идеалистами и мечтали о построении нового общества. Им импонировало участие в педагогическом эксперименте, им нравилось, что их маленькие дети внесут свой вклад в "халуцианство". Прошло несколько месяцев, подходил праздник Песах. У Навона были добрые вести. "Система оправдала себя!" Дети научились читать сами, собственными силами. Тут робко поднялась родительская рука - Роза Коhен! "Мне не ловко признаться, но за несколько недель я поняла, что твоя система не очень работает, и тогда я сама научила ребенка читать". Оторопевший учитель еще искал ответа, как вдруг поднялась еще одна рука: Двора Нецер. "Честно говоря, я тоже... На Хануку я увидела, что Моше не умеет читать, и начала учить его дома". Еще и еще руки... Нет сомнения, педагогический эксперимент провалился".

Как кажется, действительная картина была еще менее приятна. До конца 3-го класса Ицхак Рабин не научился читать и писать. Только летом 1931 г., когда ему было уже девять лет, Роза научила его этому искусству (От.д, 43). При этом Роза сама не отличалась блестящим знанием иврита. Может быть, этим отчасти объясняется бедность и примитивность лексики премьер-министра 1992 г. Все эти годы учитель Навон продолжал "воспитывать" детей, несмотря на провал его нелепого эксперимента.

Право на эксперименты, риск и ошибки революционер-преобразователь считает своей естественной привилегией. "Тварь я смердящая, или право имею?" О жертвах они не задумываются. Так оправдывал Ленин политику "военного коммунизма", так оправдывали эксперимент учителя Навона. Соглашения Осло являются таким же экспериментом для Рабина и прочих наследников социалистов. Они убеждены в своем праве на эксперимент и в заранее гарантированном успехе. Бодрая комсомольская песня 30-х гг. прекрасно отражает эту атмосферу: "Нам ли стоять на месте?! В своих дерзаниях всегда мы правы!" (вставка переводчика).

Возраст 6-10 лет является решающим для формирования интеллекта ребенка. Потерянное часто уже невозможно наверстать. Рахель, сестра Ицхака, вспоминает: "В первые школьные годы Ицхак проявлял лишь ограниченные способности к формальному (т.е. теоретическому) учению. Зато он интересовался спортом, особенно футболом. Он любил работать в саду и ухаживать за ослицей в живом уголке".

Моше Нецер, одноклассник Рабина, рассказывает: "Мы сходили с ума по футболу. Мы удирали на стадион смотреть на легендарных футболистов. Рабин никогда не убегал один, но за компанию - был готов". В 1994 г. состоялся "Мондиаль" (мировой чемпионат по футболу). Сообщалось, что Рабин до поздней ночи не отрывался от экрана телевизора. "Последние игры "Мондиаля" он не пропустил" - писала о нем журналистка Аснат Пелед (Едиот Ахронот, 01.09.94г). Пока глава правительства Израиля и министр обороны (а также министр по делам религии, министр внутренних дел и пр.) до поздней ночи смотрел телевизор, его арабские противники планировали дипломатическую войну против Израиля.

Рабин говорит, что дом его двоюродного деда в Иерусалиме оказал на него большое влияние. Там была богатая библиотека, и Рабин вместе с троюродным братом занимались ею. Рабин говорит, что он нашел там массу документов о сионизме в Гомеле, истории страны и прочее. Это может быть и правдой, а может быть и поздним домыслом. Более правдоподобным (и более существенным) является следующее свидетельство (От.д, 41-47): "Я читал в основном Жюль Верна, Майн-Рида, Сенкевича - приключенческую литературу - и вместе с ними романтическую книгу Дизраэли "Воспоминания дома Давидова" из истории еврейского народа. Позднее я потребовал (и получил) у родителей в подарок на день рождения книги историка Греца, и я прочел их с удовольствием. Почему-то именно его версия истории еврейского народа запомнилась мне больше всего". Покупку книг Греца Рабин относит к десятилетнему возрасту - возможно, это ошибка, если учесть, что он научился читать только в девять с половиной лет. При этом он еще находил время на чтение Жюль Верна и Майн-Рида после работы в саду, ослицы, футбола и пр. Впрочем, эти воспоминания были написаны в возрасте 45 лет, и могут иметь целью дополнить определенный имидж. Это может объяснить многочисленные неточности и несоответствия.

3. Неуверенность в сердце

Уже в 1928 г. в "Палестине" была интифада. Ицхак учился тогда в первом классе, и однажды, когда он возвращался из школы с товарищами, арабские дети забросали их камнями. Сначала они пытались защищаться, но затем убежали (Сл.,30). В 1929 г. события приняли более серьезный оборот "Родителей обычно не было дома. Мать была занята своими делами, а отец командовал какой-то позицией. Неделями мы не видели родителей. В элементарных вещах мы полагались на помощь соседей. В эти дни нам трудно было помыться, потому что ванная комната превратилась в склад оружия. Мы мылись во дворе под краном. Так я прошел эти "события". Ты ребенок, ты дома, родителей нет, и ты не знаешь, что происходит". (От.д., 29).

Скрытый страх и одиночество отчетливо слышны в словах уже взрослого Рабина, поэтому можно с полным доверием отнестись к выводу Слайтера (стр.30): "Ребенок был потрясен, и в сердце его навсегда поселилась неуверенность в себе". Эта неуверенность даст себя знать в бою 20 апреля 1948 г., когда Рабин убежит с поля боя, и в очевидном стремлении "командовать издалека", держась подальше от линии огня и крови ("места, где убивают и погибают", по определению Моше Даяна). Но эта же неуверенность присутствовала и в драках - обычных, неизбежных и необходимых в детском возрасте. Ицхак Катин вспоминает, что в 4-м классе его начали задирать Рабин и его приятель Шем-Тов. "Я взял палку и пошел на них. Они убежали, как от огня. На лице Рабина можно был прочесть страх. Я удивился, почему двое убегают от одного. Я это хорошо запомнил.

Итак, Рабин в детстве не осмеливался драться со своими сверстниками - арабами или евреями. Зато он был "герой" со слабыми. Его одноклассница рассказывает (Сл.,30): "Он бил нас. В то время присутствие девочек стесняло его". Мальчики в этом возрасте часто досаждают девочкам, это нормально: так они стараются обратить на себя внимание. Бить девочек - это поведение более редкое и менее естественное, оно указывает на какие-то скрытые комплексы. Это может быть реакцией на тиранизм матери и отсутствие материнской ласки и защиты. Аффект, вызванный матерью, переноситься на девочек, "виноватых" принадлежностью к тому же полу. Но и в этом случае должен присутствовать элемент скрытой агрессивности и трусости, направляющий насилие на физически более слабый объект (Оценка клинического психолога, Нета Дор-Шав, университет Бар-Илан).

Отсутствие родителей, одиночество объяснялось не только экстремальными ситуациями, оно было нормой дома Рабиных. "Вечер за вечером мы проводили дома одни, без родителей. Бывали дни, когда единственная наша встреча была за завтраком. Часто мы вообще не видели родителей. Мы жили в одиночестве (От.д, 31). В 1976 г. Рабин сказал Слайтеру, что он не любил родительский дом: "Каждый из нас жил своей жизнью, вращался в своих кругах, в одиночестве". Когда Роза и/или Нехемия приходили домой, "дом превращался в центр общественной деятельности родителей. Проводились "открытые" заседания (партийные) и "закрытые" (Хагана). Заседания сопровождались спорами и криками, временами приходили соседи и спрашивали, как дети могут жить в таком шуме" (От.д., 37-38).

К концу третьего класса учитель Навон оставил школу, и его место занял Элиэзер Смоли, который был воспитателем Рабина до середины 7-го класса. (Это тот самый Смоли, который составил биографию Розы Коhен, кроме того, он писал рассказы). Рабин писал, что Смоли сильно повлиял на него и привил ему "понимание пейзажа страны, природы, сельского хозяйства и общественной жизни. Он добился этого, как хороший воспитатель: не беседами и лекциями, но в ходе прогулок, создававших незабываемые впечатления. Я помню, как он вечерами читал нам свой рассказ "Люди первых дней". Он учил нас не так, как учат сегодня "сионизму", но на примерах живых людей и реальных действий" (От.д., 39).

Как это подчас бывает, Рабин сообщил нам важную информацию, не понимая ее значения. В начале своего развития человеческий мозг способен усваивать только конкретные образы, только постепенно в нем развивается способность к абстрактному мышлению. Современная система образования следует ходу естественного развития, стимулируя по мере возможности развитие абстрактного мышления. Если верить свидетельству Рабина, его до 7-го класса учили по схеме конкретного мышления; вне всякого сомнения, это должно было приостановить или, по крайней мере, затруднить развитие интеллекта. Сейчас такая система преподавания применяется только в школах для детей с ограниченными умственными способностями. "Революционеры пролетарской педагогики", видимо, считали эту систему идеальной. Невозможно оценить вред, нанесенный их "подопечным", но еще больший вред они нанесли всему еврейскому народу, потому что их ученики по идеологическим соображениям считались "пролетарской элитой". Они были своего рода аристократией и впоследствии составили правящий слой Израиля - согласно догмам идеологии и семейным связям, часто безотносительно к их реальным способностям.

Одноклассница Рабина, Ада Тамир, пришла в "Дом воспитания", проучившись несколько лет в начальной школе при гимназии "Герцлия". Она рассказывает: "В мой первый школьный день я обнаружила, что школа - это несколько бараков с облупившейся штукатуркой. Не было звонка, зовущего на уроки, и продолжительность перемены определялась желанием учителя. Когда ему хотелось начать урок, он выходил во двор и криками собирал своих учеников. Классная комната тоже была совсем иной, чем я привыкла видеть в гимназии. Класс был полон чучелами всяких животных, дети слонялись по бараку, кто стоял, кто сидел, кое-кто лежал на столах. Посередине комнаты стоял человек - это был Элиэзер Смоли - с всклокоченными волосами, и с метлой в руке. В потолке была дыра, оттуда капала вода. Смоли "работал метлой" и заодно учил нас второй главе пророка Исайи. В первые минуты я не вполне понимала, где я нахожусь: в школе или в сумасшедшем доме. Человек с метлой посмотрел на меня, провел рукой по волосам и сказал: "Дети! Это - Ада. Организуйте ей место".

Нерия Цизлин вспоминает: "В четвертом классе нас учили читать с помощью игр. Рядом со школой был парк (Ган Меир), и мы любили забираться на деревья. Смоли водил нас туда играть. По ходу игры мы сидели на деревьях, а Смоли стоял внизу и задавал нам вопросы. Мы отвечали, не слезая с ветвей".

Рабин и его сверстники при всякой возможности вспоминают педагогический образ Смоли. Они до сих пор не понимают, что он был орудием в руках идеологов ишува, ему было предназначено произвести промывку мозгов будущих "аристократов", чтобы навсегда лишить их возможности критиковать "основоположников". Идеология побеждала естественные человеческие чувства. В 1933 г. Рабин был в 6-м классе, в этом году был убит Хаим Арлозоров, "восходящая звезда" социалистического сионизма. Вожди МАПАЙ обвинили в убийстве сторонников Жаботинского. Отец Нерии, был ревизионистом. Он сказал своим домашним: "Берл Каценельсон и вся его кампания стряпают кровавый навет". Нерия разрывалась между атмосферой школы и дома. По наивности она искала помощи у "чуткого воспитателя". Смоли сухо ответил ей: "Я весьма сожалею, что тебе тяжело... Ты можешь оставить школу". Смоли почитал Каценельсона.

В 1934 г. начали сгущаться тучи над евреями Германии, начиналась волна "немецкой алии". Социалистические партии были озабочены. До сих пор масса "олим" шла из Восточной Европы, в основном это была молодежь, прошедшая через руки левых партий. Из Германии начал прибывать совершенно иной "человеческий материал": среди "немцев" было много правых. Социалистические лидеры сионизма стремились срочно "исправить" положение". Смоли был послан в Германию - обучать молодежь социалистической версии сионизма, "иначе (как говорили тогда) они сразу же становятся ревизионистами". Дети не хотели отпускать любимого учителя. Смоли объяснил им: "Меня просил Каценельсон. Разве я могу отказать ему?"

Ицхак Рабин много раз отмечал, что он многим обязан Элиэзеру Смоли, с ним связаны приятные воспоминания о школьных годах, и он сформировал личность Рабина-подростка. Впоследствии их пути снова пересеклись в довольно своеобразной ситуации. Это было в 70-х годах, когда Рабин был главой правительства. Смоли жил тогда в Тель-Авиве на ул. Арлозорова. Ицхак Катин (о котором мы уже упоминали) навещал его. Он заметил, что Смоли очень нужен телефон. Катин попросил Рабина об этой услуге; просьба была передана через супругу премьер-министра. Через некоторое время состоялась встреча выпускников. Леа Рабин передала ответ своего мужа: в этом районе нет свободных линий.

Этот не очень приятный эпизод можно, конечно, отнести на счет общеизвестной душевной черствости Рабина. Но, возможно, вопрос глубже. Смоли воспитывал детей в социалистических принципах честности и равенства. Сейчас он попросил "личной услуги", привилегии. Рабин "поставил его на место". Однако вся карьера Рабина покоилась на лжи и использовании личных связей, без них он не стал бы главой правительства. В ответе Рабина старому учителю можно увидеть замаскированное признание: "Все проповедуемые тобой идеалы были лицемерием".

Вернемся в 1934 год. Подходил к концу последний учебный год в Доме воспитания. Надо было думать о продолжении учебы. Кое-кто из учеников хотел перейти в престижную школу, это было нелегко. Вспоминает Амнон Барзилай: "Социальное развитие (учеников) было на высоком уровне, но в гимназии требовали успехов в учебе. Некоторые прошли приемные экзамены, другим пришлось остаться на второй год".

Но Рабин не пошел в гимназию. Роза решила, что он должен продолжить путь "пролетарского образования" (так же поступили и многие другие "сознательные социалисты"). Элиэзер Смоли: "Перед Розой стояла очень серьезная проблема, особенно трудная для члена Гистадрута трудящихся, проживающего в городе. В деревне вопрос решался относительно легко и естественно: окончив 7-й класс, ребенок начинает работать вместе с родителями. Но что делать горожанам? Начать подготовку к созданию киббуца они еще не могут по физическим причинам. Оставалось послать их в гимназию. Но это означало бы выкорчевать все, что было посажено в их душе Домом воспитания, превратить их в книжных червей, снова воспитывать их в безвоздушном пространстве слов. Неужто и в Стране Израиля мы будем растить оторванных интеллигентов в добавление к тем, кого присылает нам Галут в немалом числе? Если так, то чего мы добились рабочим воспитанием? Чем мы будем отличаться от наших собственных родителей? Неужели мы дадим нашим детям то, от чего мы сами убегали? Неужели мы остановим революцию уже во втором поколении? К тому же мы уже видим, как наши братья в Америке вступили на путь депролетаризации, и эта весть вопиет до небес".

Мы прервем здесь монолог Смоли, исполненный в традициях высокого риторского искусства. Нам кажется, что он очень хорошо передает духовную атмосферу тех лет; разумеется, речь идет о людях "третьей алии", которые считали своей обязанностью быть всегда и во всем революционерами (т.е. непременно ломать старое). Родители-революционеры натолкнулись на некоторую проблему (позже мы увидим, как решила ее Роза для себя и для других). Необходимо было найти место подросшим детям. В деревне они могли бы включиться в работу семейной фермы, в городе - войти в семейное "дело" отца, стать рабочими или служащими. Но что делать сыну партийных функционеров? Родители хотели бы, чтобы он пошел по их стопам, но количество "стульев" в партийных органах ограничено, и все они уже заняты. Куда пристроить ребенка? Родителям конца 30-х гг. "повезло". Открылись новые вакансии: дети пошли в ПАЛЬМАХ. Там они не конкурировали (до поры до времени) с поколением родителей и одновременно обеспечивали идеологическую надежность вооруженной силы ишува. Разумеется, это соображение не было осознанно, но оно, может быть, объясняет огромную концентрацию идальгос в высшем командном составе ПАЛЬМАХа.

4. "Черная дыра": школа в киббуце "Гиват hа-Шлоша"

Как мы уже говорили, Роза нашла выход из положения: она основала новую школу, специально для своего сына и его однокашников. Смоли продолжает: "Роза была членом "Педагогического совета Гистадрута", она предложила основополагающие идеи нового учебного учреждения. Это будет школа в деревне, построенная на полеводстве и ремесле, общественной жизни и продолжении занятий (последний момент в списке!). Сначала это будет школа на два года, потом еще на два. Там дети закончат свое образование, приобретут профессию и выйдут в трудовую жизнь - цельные и талантливые личности (заметим: все пролетарии талантливы!), для которых труд представляет положительную ценность, а не тягостную необходимость. В труде они обретут свое счастье. Школа будет построена в киббуце "Гиват hа-Шлоша" (около Петах-Тиквы). Дети будут вдыхать воздух обновленной страны и будут жить среди людей, которые день за днем превращают в действительность учение о трудовой жизни. Так они научатся идти по их стопам" (См., 62-63).

Ицхак Рабин провел в "Гиват hа-Шлоша" только два года из четырех, запланированных Розой. На эти два года приходится критический возраст развития личности (13-15 лет) - тем более интересно, что и как пишет Рабин об этих годах. В поздней книге "Офицерский билет" этому периоду посвящено лаконичное сообщение, будто взятое из анкеты: "Два года в районной школе Гиват hа-Шлоша".

Более ранняя книга не столь суха, в ней можно уловить интереснейшие нотки, которые могут пролить свет и на личность автора, и на его отношение к родителям. "Создание новой школы вдали от города доставило огромное удовлетворение моей матери. "Квуцат hа-Кинерет" она оставила по необходимости и мечтала вернуться, если не сама, то, по крайней мере, чтобы вернулись ее дети. Я и сестра будем жить в деревне, так она хотела".

Сестра Рабина действительно живет в киббуце Манара (на границе с Ливаном); Рабин предпочел военную карьеру, до этого он хотел быть инженером. Видимо, догматический идеал его матери - быть ПРОСТЫМ РАБОЧИМ - не слишком привлекал его. В новой школе Рабин жил в интернате, это "доставляло удовлетворение матери", но вряд ли нравилось ему. Мы уже видели, что и раньше Рабину не хватало семейного тепла и чувства спокойствия среди родных. Теперь тираническая рука его матери и вовсе оторвала его от дома. Догматически мыслящая Роза, вероятно, видела перед собой абстрактную "пролетарскую молодежь", ей некогда было заниматься "конкретным" сыном с его индивидуальными и не типичными (как ей казалось) потребностями. Для Розы общий эксперимент был важнее собственного сына. Можно считать это явление воплощением высшей степени идеализма или полной безответственностью, противоречащей материнскому инстинкту - во всяком случае, нет сомнения, что тиранизм и догматизм Розы Коhен сформировали характер будущего начальника генерального штаба и главы государства.

О жизни Рабина в Гиват hа-Шлоша известно мало. Можно предположить, что условия жизни были тяжелыми. Вряд ли он мог часто приезжать домой - тем более, что с 1936 г. началось "арабское восстание", и дороги стали опасны. Слайтер пишет (стр. 37), что в Гиват hа-Шлоша Рабин научился стрелять из револьвера и получил какое-то военное обучение. Это вполне вероятно. Рабин не передает нам никаких военных впечатлений или переживаний об этом периоде. Его описание сухо и следует по избитой колее перечисления социалистических идеалов: "Районная школа воспитывала в духе труда и коллективизма и, само собой разумеется, дала дополнительное образование". (От.д.,17). Как мы немедленно увидим, образование это было не слишком глубоким.

5. Средняя школа "Кадури"

Смоли поведал нам, что в "Гиват hа-Шлоша" Ицхак Рабин должен был учиться два раза по два года. Но в 1937 г. что-то "испортилось" в этой программе. Может быть, причиной стала болезнь Розы (рак и сердечная недостаточность). Дни ее были уже сочтены, возможно, у нее уже не было сил "курировать" пролетарскую школу, а может быть, она на этот раз сжалилась над своим сыном и начала относиться к нему, как полагается матери, для которой ребенок - это плод ее чрева, а не объект воплощения в жизнь высоких идей.

Так или иначе, последние два года своей школьной жизни Ицхак Рабин провел в сельскохозяйственной школе "Кадури" (около горы Тавор). "Внутренний режим" в "Кадури" не был похож на разгильдяйскую анархию Навона и Смоли (о Гиват hа-Шлоша нет достоверных сведений). Можно представить себе, что образцом для него послужили интернаты английских "публичных школ". (Так по традиции назывались школы для детей аристократов, где выращивалось следующее поколение правящей элиты). В течение года ученикам давали три отпуска, в остальное время у них почти не было связи с родителями. Рабин рассказывает (Агнат Пелед, Едиот Ахронот, 02.09.94): "Там был установлен режим, какой, я надеюсь, существует сегодня в ЦАХАЛе (в 1994 г. Рабин занимал пост министра обороны, он мог бы знать, каков режим в ЦАХАЛе). Летом нас будили в четверть шестого, криками и ударами молотка в дверь. Зимой побудка откладывалась на полчаса. За 40 минут мы были обязаны умыться, уложить вещи и заправить постели. В 6 часов полагалось явиться в класс или на работу. До 8 работали или учились, в 8 завтракали. Через полчаса возвращались к учению или работе. В 11:30 умывались и шли обедать. В 13 часов вновь учились или работали до 5 часов вечера. В 5 часов умывались и отдыхали. В 6 ужинали. С 7 до 9 готовили уроки. Затем вновь умывались и готовили постели ко сну. В 9:30 гасили свет".

Жесткий распорядок дня не оставлял подросткам времени для постороннего чтения или развития личных увлечений. Физический труд был обязательной частью обучения, но все же не был самоцелью. "Кадури" готовил не к работе в поле, а к "интеллигентным" профессиям: агрономии, механике, ведению отчетности и т.п. Вот список предметов, которые изучались в школе: почвоведение, ботаника, возделывание злаков, плодовые деревья, выращивание овощей, полив, декоративные растения, скот, птица, сельскохозяйственные машины, бухгалтерия. Это было, конечно, больше, чем требовалось "простому" крестьянину, но много меньше, чем давали гимназии или городские школы. Обучение имело четко выраженную прикладную направленность.

Школа "Кадури" считалась престижной. На 25 мест было 350 кандидатов. Четверо пришли из "Гиват hа-Шлоша": Йоханан Гольберг-Нидон в последствии работал в области рекламы; Шауль Бибер, полковник в отставке, заведовал отделом развлечений в ЦАХАЛе; Моше Нецер, командир батальона ПАЛЬМАХ, командующий НАХАЛем, ныне член киббуца Рамат-Йоханан; и - как мы знаем - Ицхак Рабин. Один только Нецер хоть как-то связан с сельским хозяйством, и это достаточно типично для выпускников "Кадури". Игаль Алон тоже окончил "Кадури" за четыре выпуска до Рабина.

На вступительных экзаменах Ицхака ждал неприятный сюрприз. Он "провалился" на математике. При колоссальном конкурсе провал означал немедленный отсев, но Роза сумела организовать для своего сына повторный экзамен. Директор школы Натан Пиат преклонялся перед Розой (см. ниже), а Роза, в свою очередь, решила поступиться "принципами равенства". Она пошла еще дальше и, несмотря на все правила пролетарского образования, взяла для Ицхака репетитора.

Отступление от догмы дало неплохие результаты: Ицхак прошел экзамен и был принят в школу. Безвестный репетитор сыграл большую роль в становлении личности юноши: он привил ему "любовь к занятиям" (Сл.,37). Это, конечно, весьма отрадно, но несколько поздно. В 1937 г. было доказано, что стиль преподавания в "Доме воспитания" и Гиват hа-Шлоша не был удачным для Ицхака, но драгоценные годы были уже безвозвратно потеряны.

Впрочем, и в "Кадури" Рабин не был "блестящим учеником". Он не был "звездой" общества. Шизоидная замкнутость уже начала сказываться в его характере, и она не оставит его до 90-х годов. Рабин был усердным учеником, и его отметки колебались от "почти хорошо" до "очень хорошо". Здесь необходимо дать кое-какие разъяснения. Школа "Кадури" считалась престижной, но "все познается в сравнении". Высокий уровень теоретического преподавания поддерживался в городских школах (гимназиях и др.), в сельскохозяйственных школах уровень был посредственным, их высокий престиж определялся, прежде всего, соображениями идеологии. Следовательно, "Кадури" можно считать "высшим среди средних". Обучение не имело теоретической и интеллектуальной направленности, поэтому и ученик средних способностей при известном прилежании мог быть там среди лучших. Представляется вероятным, что Ицхак Рабин имел все же способности выше средних. Они, безусловно, были заторможены "революционными методами преподавания" и тиранией Розы, но, с другой стороны, безвестный репетитор сумел пробудить в подростке жажду учения (до известных пределов). Однако мышление Рабина навсегда осталось догматическим: этого наследия Розы и Смоли Ицхак Рабин так и не сумел преодолеть. Для того чтобы "прорвать" рамки догматов необходим ум, но в еще большей степени требуется сильный и самостоятельный характер, его же никогда не было у Рабина. Таким останется Рабин до середины 90-х гг.: догматик, который в пределах своих догм рассуждает "выше среднего" и благодаря этому производит сильное впечатление на окружающих его "середнячков".

Моше Нецер вспоминает: "Голова у него работала последовательно, поэтому мы прозвали его "аналитическим мозгом". Это прозвище "прилипло" к Рабину и немало помогло ему в будущей военной и политической карьере. Не следует однако забывать, что те, кто придумал это прозвище, по всей видимости, просто не знали, что такое "анализ" и "аналитический мозг". Все остальные просто повторяли услышанный штамп. Здесь мы видим, как может родиться миф.

6. Атмосфера в школе

Но, как известно, школа это не только занятия (и не только работа). Школа, а тем более школа-интернат, это, прежде всего, коллектив, общество детей и учителей, со своей внутренней атмосферой и логикой поведения. Атмосфера в школе формирует личность человека, очень часто - навсегда.

Атмосфера в "Кадури" не была товарищеской. Старшие издевались над новичками. Обычными в те годы были "церемонии присяги". Старшеклассники вытащили весь класс Рабина на гору Тавор, уложили их на землю, лицом вниз, головой на восток. Им было приказано молиться солнцу, чтобы оно взошло, а пока что старшеклассники бегали по их спинам. С восходом солнца "веселье" прекратилось. Новички были обязаны отвесить поклон взошедшему светилу и поблагодарить его. После чего все спустились на футбольную площадку и провели матч, который, как всегда, закончился победой "ветеранов". В заключение церемонии все участники спели "гимн Кадури":

Новичок, новичок - ты пустышка
Новичок, новичок - пузырь надутый
Новичок, новичок - ты осел
Новичок, новичок - дыра в мешке.

Вся церемония сознательно, или бессознательно, возрождает языческую культуру, против которой восстал основатель нации Авраhам сын Тераха 4000 лет тому назад. На следующую ночь старшеклассники избили новичков жгутами, скрученными из синих интернатских простыней.

Через три месяца, после начала занятий, скончалась Роза Коhен. Рабин поехал на похороны в сопровождении Моше Нецера. Натан Пиат написал Ицхаку письмо: "Твоя мать входила в число великих женщин Израиля, чьи имена связаны с высокими целями нации... Постарайся найти утешение в занятиях, в профессии, которую ты выбрал, как ради себя самого, так и для общества, которое так любила твоя мать, и которому она посвятила столько дней своей недолгой жизни" ("Сл.", 38). Нелегко представить себе, какие чувства пробудило в Ицхаке это письмо. Разумеется, похвальное слово умершей матери было приятно, с другой стороны, "уход матери" предоставил ему долгожданную (и может быть, уже запоздалую) свободу от ее тирании. В конце концов, профессию, в которой должен был найти утешение осиротевший Ицхак, выбрал не он, она была навязана ему его матерью, равно как и Дом воспитания, и "Гиват hа-Шлоша" и школа "Кадури".

Первый год Рабина в "Кадури" пришелся на второй год "арабского восстания". Несколько раз арабы обстреливали школу. В "Кадури" был послан сержант вспомогательной еврейской полиции Игаль Алон. Он провел военные занятия с учениками. Рабин вспоминает: С военными проблемами я впервые столкнулся в "Кадури".

Один из однокашников Рабина рассказал следующий эпизод: "Цви Крагус, один из инструкторов школы, решил проверить боеготовность учеников. Он нарядился арабом и напал на группу учеников. Ученики обратились в бегство. Одного из них Крагус сумел поймать. Это был Рабин. Крагус раздел его. Одежду он передал Пиату, и весь класс получил порицание за недостаточную бдительность".

В 1938 г. усилилось арабское восстание. Британские власти закрыли "Кадури" за три недели до конца учебного года. Большинство учеников вернулось в свои мошавы, где была горячая пора работы. Рабину некуда было возвращаться - мать скончалась, а отец работал с утра до вечера и заботился о младшей сестре. Рабин последовал совету Алона и поехал в киббуц Геносар: работать и сторожить. Моше Нецер присоединился к Рабину.

Там оба прошли краткий курс военной подготовки. Их обучили стрелять (из ружья и из револьвера) и бросать гранаты. В киббуце они провели полгода. Там сформировались отношения Рабина и Алона, который взял Рабина под свое крыло. Алон был для Рабина учителем и командиром. Возможно, он подсознательно заменял ему родителей, которых не хватало Ицхаку в детские годы. Но, прежде всего, обоих связывала дружба, товарищество (Алон был, естественно, старшим товарищем). Спустя несколько лет крепким чувством товарищества будет пронизана вся верхушка ПАЛЬМАХа. Командные кадры ПАЛЬМАХа выбирались почти исключительно из молодежи, прошедшей "пролетарское воспитание", их воспитывали в элитарном чувстве превосходства над "всеми прочими". В этом узком кругу чувство товарищества и элитарности очень быстро превратилось в мироощущение избранной касты. У них появились все характерные признаки аристократии (кроме развиваемого веками военных и государственных традиций и чувства ответственности). Узкая каста "аристократии" опиралась на более широкий фундамент: "простых пальмахников". Кастовое мироощущение ПАЛЬМАХа имело трагические последствия для ишува, прежде всего, для самих пальмахников, которые заплатили немалой кровью за невежество своих командиров. Но "кастовая спайка" не была разрушена этим - "поколение ПАЛЬМАХа"осталась сплоченной социальной группой, которая до сих пор пользуется огромным влиянием в Израиле (прежде всего, потому, что истинные факты о ПАЛЬМАХе почти не известны).

Летом 1939 г. англичане безжалостно подавили "арабское восстание". (Армия бомбардировала деревни; в городе Шхеме была устроена резня и т.п.). В сентябре началась Вторая мировая война. Алон и Рабин были в это время в киббуце Рамат-Давид. Затем Рабин вернулся в "Кадури" и в 1940 г. окончил школу с отличием. Английский губернатор "Палестины" дал ему премию. Обсуждалась возможность продолжить обучение в университете Беркли (Калифорния).