Пальмахники в Иудейской пустыне. Тяжелые и опасные походы широко практиковались в ПАЛЬМАХе. Они развивали людей физически, придавали им выносливость и уверенность в своих силах. Кроме того, они сплачивали ПАЛЬМАХ как коллектив и давали определенные практические навыки командования, ориентации на местности и пр. Но эти походы не могли заменить военного обучения необходимого регулярной армии.

В 1940 г. Рабин окончил школу "Кадури" и присоединился к группе товарищей, которые собирались основать киббуц Рамат-Йоханан. В то же время его отец, Нехемия Рабин, оформлял его студентом в университет Беркли (Калифорния) на специальность

инженера-гидролога. Уже год как мировая война бушевала в Европе и Африке. Франция капитулировала, немецкие самолеты действовали с вишистской территории Сирии и Ливана. В марте 1941 г. Роммель начал наступление из Ливии в долину Нила. Молодежь ишува записывалась добровольцами в английскую армию, они хотели принять личное участие в борьбе с нацистами. Рабину было 18 лет; он и его отец думали об учебе в Калифорнии. Возможно, оба Рабина: отец и сын - не понимали значения исторических событий, которые разворачивались перед ними, возможно, они не чувствовали личной ответственности за судьбу своего народа. Точного ответа мы не узнаем никогда.

Несколько месяцев Рабин провел в рутинной работе в поле, но затем местный командир Хаганы вызвал его к себе, рассказал ему о военном положении в мире и на Ближнем Востоке. Он предложил ему вступить в части особого назначения. Рабин: "Я согласился без колебаний. Попросил уточнить цели подразделения и мою будущую роль, но мне в этом было отказано. Командир намекнул на тренировки, особые задания - все в тумане. Я с волнением поблагодарил за то, что он остановил свой выбор на мне. Командир сказал, что мне предстоят дополнительные беседы с разными лицами, от их результатов зависит, возьмут ли меня. Он не назвал имен этих людей. Таинственность усилила мое волнение" (П.сп.). Романтическая атмосфера конспирации импонировала инфантильной натуре Рабина, местный командир, скорее всего, не знал более того, что сказал, но он тоже участвовал в игре в конспирацию и напустил на себя важность.

"Разными лицами" было одно лицо, точнее говоря, Моше Даян, который искал добровольцев во 2-ю роту ПАЛЬМАХа. Даян: "Умеешь стрелять из ружья?". Рабин: "Да!" - "Случалось тебе бросать гранату? - Да! - Умеешь стрелять из пулемета? - Нет. - Умеешь водить машину? - Нет. - Ездить на мотоцикле? - Нет". "Хорошо! Ты подходишь нам" - резюмировал Даян (Сл.,42).

Многие парни 18 лет подходили под "критерий Даяна", т.е. умели бросать гранату и не умели водить машину. В крайнем случае, бросать гранату и стрелять из ружья можно научиться за считанные дни. Какие еще качества были важны Даяну? Слегка поинтересовавшись прошлым кандидата, он мог бы узнать, что Рабин не отличался отвагой и не проявлял интереса к военному делу. Видимо, выбор был сделан на основе совсем других критериев. Матерью Рабина была "Красная Роза", вокруг имени которой уже сложились посмертные легенды, его отцом был партийный функционер "правильной партии", и, наконец, сам Рабин был в группе подготовки к жизни в киббуце. Согласно этим "данным", Рабин был "халуц" (пролетарий-сионист) и относился к "пролетарской элите" ишува. Предполагалось, что храбрость и способности во всех областях автоматически присущи всякому "пролетарию". С этого догматического рассуждения началась военная карьера Ицхака Рабина. В 1992 г., та же схоластика, помноженная на десятки тысяч избирательных бюллетеней, даст ему пост главы правительства Государства Израиль.

Даян искал добровольцев, потому что по соглашению с англичанами начал создаваться ПАЛЬМАХ. Молодые новобранцы еще не успели пройти самой элементарной военной подготовки, а английское командование уже потребовало от ПАЛЬМАХа участия в операциях против Ливана и Сирии. В начале июня 1941 г. две австралийские бригады должны были занять вишистские территории. Каждой их них придали одно "палестинское соединение". "Палестинцы" должны были: (1) служить проводниками для авангардных австралийских частей; (2) производить диверсии в тылу противника. Главный штаб Хаганы выделил для этой цели роты Алона и Даяна, в роте Даяна был Ицхак Рабин.

Даян уточняет ситуацию: "Мои солдаты были, в основном, "зелеными" новобранцами. Только один прилично знал арабский язык. Между тем, для совершения диверсий в Сирии они должны были не только говорить по-арабски, но и выглядеть, как арабы. Только один из всех умел водить машину, хотя им предстояло определить проходимость дорог. Лишь очень немногие были знакомы с пулеметом, большинство не имело опыта "живой" стрельбы из винтовки. Пришлось присоединить к ним обученных людей из северных поселений. Стало понятно, что надо обучать людей обращению с ружьем и пулеметом и прикладным военным специальностям, ведь предполагалось, что проводники умеют читать карту, составлять схемы и ориентироваться на местности".

Из сказанного ясно, что ни ПАЛЬМАХ, ни Хагана не были готовы к выполнению своей задачи. Знало ли об этом английское командование? Это нам не известно, но следует иметь в виду, что Хагана находилась в "подполье", англичане не знали ее действительного потенциала; можно предположить, что командование Хаганы ввело их в заблуждение. Так или иначе, отделения ПАЛЬМАХа участвовали в походе австралийских войск, и так родился миф о вкладе ПАЛЬМАХа в борьбу с нацизмом.

Довольно точно известно, что делала группа, куда входил Рабин. В ночь перед началом общего наступления 22 австралийских солдата должны были пересечь ливанскую границу и перерезать телефонные провода. Им было придана группа из четырех "палестинцев". Командиром был Рехавия Берман из киббуца Алоним, вторым солдатом был некий Йоське из того же киббуца. Читатель помнит, конечно, что Даян предлагал "мобилизовать" людей из северных поселений в надежде, что они хоть немного знакомы с тропинками Ливана, но читатель, по всей вероятности, не знает, что киббуц Алоним находится в Изреэльской долине, а не на Ливанской границе. Поэтому киббуцники из Алоним не решали проблемы знания местности. Ее "решил" четвертый палестинец - араб-контрабандист, освобожденный по такому случаю из тюрьмы. Собственно говоря, только он один и был нужен австралийцам, все остальные были излишни; тем не менее, мы увидим, что на долю Рабина выпала все же некоторая боевая задача. Но всему свой черед.

Прежде чем выйти в путь, "палестинцы" получили следующее разъяснение: "Вы не являетесь солдатами. Если вы попадете в плен, Женевская конвенция на вас не распространяется. Впрочем, это не имеет значения. В вашем секторе действуют сенегальцы, они не берут пленных. На обратном пути постарайтесь не встречаться с нашими солдатами. Австралийцы, прежде всего, стреляют, и только потом интересуются, кто там был".

Дальнейший ход операции изложен по автобиографии Рабина. "Нам предстояло пройти 45 километров до цели и обратно - разумеется, пешком. Холод пронизывал до костей. Мы дошли до телефонной линии. Я был самым молодым, и мне поручили взобраться на столб. Я не успел потренироваться на базе. Я снял ботинки, так мы обычно карабкались на столбы. Обрезал первый провод, и тут, к моему удивлению, обнаружил, что провод, кроме всего прочего, поддерживал столб. Столб закачался, и я оказался на земле. Снова залез на столб, обрезал второй провод. Потом залез на второй столб, обрезал провода, и мы закопали их в землю. Отходили мы по более короткому маршруту и очень быстро. Подметки на ботинках были из пробки, они порвались, и только толстые носки защищали мои ноги. На рассвете мы вернулись". Впоследствии Рабин в интервью Слайтеру снова обратился к операции в Ливане. "Никто не принуждал меня. Я вызвался добровольцем и получил большое удовольствие. Должен признать, что мой вклад в военные действия был невелик: много ходьбы, без всякой "войны". Впрочем, залезать на столб было нелегко". (стр. 42).

Оба описания вызывают некоторые вопросы. Пройти за одну ночь 45 километров по горным тропам Ливана (да еще с изорванными подошвами!) - это тяжелое испытание, оно вряд ли доставило бы "удовольствие". В феврале 1948 г. рота ПАЛЬМАХа совершила налет на деревню Саса. За одну ночь она прошла около 40 км, после чего бойцы спали 12 часов подряд. Правда, шли они под дождем и в холод. Это тоже деталь, которая вызывает удивление в рассказе Рабина: в июне в Южном Ливане не слишком холодно, особенно, если нужно быстро идти. Но самое удивительное: расстояние от границы до "объекта" группы Рабина составляет 4 км (!), т.е. 8 км туда и обратно. При марше на местности следует увеличить это расстояние вдвое - итак, мы получим 16-20 км, т.е. около 5 часов ходьбы по горам при достаточно быстром темпе. Это можно считать логичным, и от этого можно было "получить удовольствие" и еще запомнить трудности карабканья на столбы. Судя по всему, уже в первой операции Рабина ложь начинает переплетаться с правдой.

2. "Как будто" командир

После "участия в боях в Ливане" Рабин тренировался около киббуца Бейт-Орен (Кармель). Затем закончил первый в ПАЛЬМАХе курс командиров отделения в киббуце Алоним, курсом командовал его будущий патрон Игаль Алон. Рабин получил направление командиром взвода и обучал "арабское отделение" умению ориентироваться на местности и владеть пистолетом. Командовал отделением все тот же Игаль Алон.

Затем Рабин "демобилизовался" и вернулся к физической работе в составе группы подготовки киббуца. Летом 1942 г. Рабин вновь был "призван". В учебном лагере возле киббуца Мишмар hа-Эмек английские инструкторы учили "палестинцев" тактике "малой войны". Англичане готовились к возможному отступлению, и им желательно было иметь партизанские группы в тылу немцев.

Затем Рабин был назначен командиром разведывательного взвода 3-й роты. Он и его подчиненные патрулировали вдоль границы с Ливаном и выбирали объекты для будущих диверсий. Они также помогали группам нелегальных еврейских иммигрантов из Сирии и Ирака перейти границу.

Взводом разведчиков Рабин командовал недолго, но достаточно, чтобы получить очередную "галочку" в папке личного дела. Затем он был откомандирован на курсы командиров взвода в Кфар-Виткин. Однако Рабин дважды болел тифом, его жизнь была в опасности, и все время он провел на больничной койке. Выздоровев, он получил очередную галочку, "как будто" он окончил программу, и даже был послан на курсы повышения квалификации. В марте 1943 г. Рабин уже командовал взводом ротного оружия. Взвод состоял из расчетов 3-х дюймового миномета и станкового пулемета Шварцлуза, он считался элитарным подразделением.

За первые 20 месяцев в ПАЛЬМАХе Рабин совершил стремительное восхождение по иерархической лестнице, несмотря на то, что его знания и практический опыт оставались ничтожными - однако считалось, что он их "как бы" имел. Традиция быть "как будто" специалистом весьма характерна для Израиля, она может объяснить почти непостижимую политическую и военную карьеру Ицхака Рабина.

Я вызвался добровольцем. В марте-апреле мы начали обучение. В течение трех недель нас учили обращаться с несколькими видами оружия и действовать самостоятельно, а также в составе расчета и отделения. Потом я участвовал в ротных учениях в роще Бен-Шемен. Англичане поставляли нам взрывчатку, британский майор командовал учениями. Почти открыто мы использовали оружие, украденное в австралийских частях. Полиция не знала всех "тонкостей" и однажды окружила наш лагерь. Мы спрятали оружие в грузовике с овощами и поехали в Мишмар hа-Эмек. Машина застряла на грунтовой дороге и британские полицейские, ничего не подозревая, помогли нам.

В Мишмар hа-Эмек мы немного тренировались в диверсиях и в прикладном спорте. Уровень обучения был низок, тренировки не готовили к боям. Мне помог личный опыт в Ягуре. Без подобного опыта нельзя было стать бойцом. Большую часть времени мы проводили в тени деревьев в рассуждениях о будущем ПАЛЬМАХа. Интеллектуальный уровень этих бесед был равен нулю, но они сформировали роту. Корпоративная спайка была для ПАЛЬМАХа важнее военной подготовки.

Потом "наверху" связали ПАЛЬМАХ с киббуцами. Я мог вернуться в дикие джунгли Микве-Исраэль, или работать на полях киббуца Эйн-Харод. В последнем случае я бы удостоился счастья быть неподалеку от самого Бога (т.е. Ицхака Табенкина). Обе возможности не улыбались мне. Я вернулся в Ягур. Там всем заведовала Хума Хайот, любовница Табенкина. Я начал работать в киббуце.

В Ягуре я до некоторой степени присоединился к группе, охранявшей поля. Члены этой группы были старше меня. Атаманом был Асаф Кац. Компания жила отдельно, коммуной внутри коммуны. У них были ружья и револьверы (нелегальные), они скакали на конях, дрались с арабами, состязались с ними в борьбе и стрельбе в цель, охраняли поля и исполняли самые трудные работы: косили клевер, стоговали солому и т.д. Только отличное выполнение тяжелых работ давало право принадлежать к этой группе.

В этом смысле Кац и его команда были замкнутой сектой. Кац был смел до безумия, знал наизусть ТАНАХ, знал русскую поэзию, играл на аккордеоне и губной гармошке, ловил змей руками. Он был "первым парнем" и имел необычайный успех у девушек. Кац был сыном легендарного "шомера", все остальные были потомками галутных евреев Восточной Европы. Кац был для них воплощением ницшеанского "сверхчеловека", жизненная сила била в нем ключом. Культ силы расцветал параллельно в еврейском ишуве и в нацистской Германии. Почему-то исследователи еще не обратили на это внимание. Одним из членов команды был пальмахник из 1-й роты поэт Хаим Гури.

Отцы моего поколения были халуцами. Они приехали, чтобы создать в стране новый тип человека и общества. В действительности создавалось нечто совсем иное, но отцы делали вид, что не замечают этого. Внутренняя идеология поколения детей диктовалась реакцией на манипулятивную идеологию родителей. Для Каца и его товарищей важен был не трудовой день, воспетый некогда Гордоном, но сила: сила в работе, сила в сексе, сила в отношениях с арабами. Каждое утро в коммуне соревновались в подвешивании итальянского карабина на эректированный член. Тогда я не понимал этих символов. Сегодня мне ясно, что я видел, как культура отцов переплавляется в культуру детей. Дети ненавидели лицемерие родителей и усвоили культ силы, прикрытый идеологией социализма и риторикой сионистского патриотизма. Я полагаю, что суть ПАЛЬМАХа и "израильского сабры" невозможно понять, не осознав этого перехода.

Идеал трудящегося человека был заменен идеалом мужской силы. С годами все больше увеличивался разрыв между официальной идеологией и нормами действительного поведения. Уже можно было увидеть огненные буквы предостережения, говорившие о будущем ПАЛЬМАХа и всех политических и культурных элит Израиля. Но никто не читал этих букв. Киббуц не признал этой эволюции, Израиль не признал этой эволюции. Культура (т.е. бескультурье) ПАЛЬМАХа стала нормой в Израиле. Даже профессора считают своим долгом пресмыкаться перед неучами с пальмаховским прошлым (наподобие Рабина).

Уже тогда мне начала претить атмосфера коллективизма и культа силы. Я предпочитал пасти овец. Порой по три недели я не уходил с пастбища и не возвращался домой. У меня было много времени, и я пытался проникнуть в корни того,

что я видел перед собой. Тогда мне это было еще не по силам, и только спустя много лет я созрел для понимания этого исторического процесса.

Я тогда был членом другой группы, в которой были парни из разных киббуцев. Группа была менее сплоченной, чем компания Каца. Во главе ее стоял Шломо Милер. В мае 1947 г. он погиб при налете на арабскую деревню Феджа (гл.1). Этой операцией командовал Ицхак Рабин - как всегда, на достаточном расстоянии от поля боя. Мы исходили всю страну. Ребята искали приключений. Мы заходили в арабские деревни, затевали ссоры с арабами. Заодно Милер собирал кое-какие сведения и передавал их в разведслужбу, так начали собирать "досье" на арабские деревни. Может быть, из-за этого опыта Милера поставили командовать налетом в Федже, но нападение на вооруженную банду не было похоже на визит в арабские деревни, да и время уже было не то.

Среди нас выделялся Йонатан Гилади из киббуца Рамат-Рахель. В 50-х гг. он был офицером в ЦАХАЛе. Однажды он сбился с пути и по ошибке пересек иорданскую границу. С ним в джипе были Алекс Бная и Одед Месер, который командовал тогда Южным округом. Иорданские легионеры открыли огонь. Бная был ранен и выпал из джипа. Йонатан вышел, поднял его и уложил на джип. В этот момент он был ранен. Месер дал газ и уехал, оставив раненного Йонатана. Через некоторое время легионеры подбросили его расчлененный труп на израильскую территорию. Йонатан оставил после себя вдову. После его смерти она родила ему сына. Я женат на сестре Йонатана.

Я всегда говорил его вдове и сестре, что нельзя молчать. Но они хранили верность круговой поруке и мифам ПАЛЬМАХа, они предпочли молчать. У меня есть "счет крови" с Месером, и он еще не закрыт. Я говорил об этой истории с простыми командирами и с самым высоким начальством. Никто не отрицал факта, но все убегали от него, как от огня. Так я понял: если ты занял высокую позицию в иерархии ПАЛЬМАХа, тебе уже ничто не грозит, даже если ты настоящая мразь.