В 1945 г. Рабин был назначен заместителем командира 1-го батальона. Отметим основные моменты его послужного списка, начиная с 1941 г.:

- отрезал телефонные кабели в четырех километрах от ливанской границы;
- прошел краткую боевую подготовку в лесах Кармеля;
- окончил курс командиров отделения и курс подрывников;
- был назначен командиром роты;
- содействовал нелегальному переходу границы группами евреев Сирии и Ирака;
- уцелел, когда один из его солдат бросил в него гранату в ходе учений в районе Мертвого Моря;
- стал свидетелем самоубийства. Подчиненный Рабина Ицхак Тавори застрелился в комнате Рабина из пистолета Рабина. Рабин переложил ответственность на командира отделения (Йеhуда Таджар), сообщив британским властям, что самоубийство имело место в комнате Таджара.
- утащил с базы ПАЛЬМАХа 3-х дюймовый миномет и на мотоцикле отвез его на базу своей роты (вопреки нормам конспирации, принятым в ПАЛЬМАХе);

Еще один эпизод этого периода описывает Рабин в своей автобиографии. "Моя рота должна была демонстрировать ведение минометного огня перед высшими командирами Хаганы. Одна мина "откатилась" и не пошла в дело. Я решил, что эту мину я обязан "утащить". В моей роте были минометы, но не было мин. Я был обязан (?) исправить это упущение. От места стрельбы до Хайфы мы шли пешком, мина лежала у меня в ранце, обернутая личными вещами. Из Хайфы рота поехала поездом, а я поехал автобусом с моей "частной миной". Я и мина добрались с миром, англичане нас не застукали, и я сиял от счастья. Через неделю комроты спросил меня: "Взял мину?" Дома и в молодежном движении меня воспитывали в честности, я признался: "Взял ", и объяснил ему свои резоны. "Плохо, очень плохо", - пробормотал он. Через несколько дней я предстал перед военным судом в Хайфе. Получил порицание и наказание: не получу повышения, по крайней мере, в течение года. Я был готов к худшему. А мина? Про нее все забыли. В 1947 г. когда я уже был оперативным офицером ПАЛЬМАХа, мы провели инвентаризацию и оказалось, что "моя" мина составляет весь боезапас всех минометов ишува".

Действительно, целый год Рабин не получал повышения, но затем он одним прыжком перескочил через две ступеньки и стал заместителем командира батальона. У кого-то была короткая память или "особые причины". Рабин был назначен командовать курсом командиров отделений в Джуаре. Тут перед ним встала определенная проблема. Мы уже знаем, что ему не довелось пройти курс офицерского обучения, и военной теорией он тоже не слишком интересовался. Перед началом курса инструкторы и Рабин собрались вместе и "сформировали боевые принципы ПАЛЬМАХа" - так пишет Рабин в своей автобиографии (стр. 26). Он уточняет: "Поощрялась самостоятельная военная мысль, находчивость, оригинальность, экспромт в соответствии с условиями боя". Эти красивые слова драпируют простую истину, которую без труда различит читатель: инструктора курса не имели концепции, которую они могли бы передать курсантам. Импровизации начинающих командиров могут быть эффективны только против еще менее опытного противника. Рабин, благодаря своему невежеству и невежеству своих патронов, начал строить ПАЛЬМАХ на шатком фундаменте непрофессиональности в надежде на "вечное везение". Балаган, отсутствие планирования и профессиональных знаний были унаследованы ЦАХАЛем и, подобно раковой болезни, распространились через него на все израильское общество.

В 1944-45 гг. ПАЛЬМАХ сотрудничал с британскими властями в борьбе с ЭЦЕЛем, который был его конкурентом ("Сезон"). Первой фазой "Сезона" командовал Игаль Алон. Можно предположить, что и Ицхак Рабин так или иначе принимал в нем участие, что-то о нем знал, или хотя бы что-то о нем думал. Но об этом нет ничего в автобиографии Рабина, и его американский биограф тоже умудрился "обойти" этот период. Зато Рабин подробно излагает эпизод бегства заключенных из лагеря в Атлите. Речь идет о нелегальных иммигрантах, задержанных англичанами. 10 октября 1945 г. ПАЛЬМАХ организовал массовый побег интернированных иммигрантов.

Прежде всего, под видом учителей в лагерь были посланы инструктора "боевого спорта". В ночь на 10 октября они напали на арабских полицейских в лагере и связали их. Отряд ПАЛЬМАХа под командованием Нахума Сарига подошел к лагерю. Заместитель Сарига - Ицхак Рабин командовал разрезанием проволочного забора. В лагере были и полицейские-англичане, но они бездействовали. В течение получаса пальмахники "хозяйничали" в лагере, не вызвав никакой тревоги. Часть заключенных вывезли на грузовиках в Ягур, остальные пошли пешком в Бейт-Орен. Рабин охранял колонну. Он сообщает нам романтические подробности: "Я посадил на плечи ребенка. Странное чувство: я несу еврейского ребенка, ошеломленного, подавленного, парализованного страхом. Ребенок, спасенный от уничтожения. Итак, я несу на плечах надежду народа Израиля и вдруг - теплая струйка пробегает по моей спине".

Более сухие, но и более существенные подробности об этой операции сообщил Нахум Сариг. По его словам, при планировании операции ему сказали, что "можно предположить, что английская армия не примет участия в поисках беглецов". Здесь приоткрывается завеса над тайной полной апатии английской охраны. Английская администрация находилась в двойственном положении. Общественное мнение Запада было против арестов евреев, только что спасенных из рук нацистских убийц, но с другой стороны, арабы требовали не допустить их приезда в "Палестину". "Побег" мог бы быть весьма удачным выходом из этой затруднительной ситуации, и, возможно, операция была заранее согласована с англичанами.

Было соглашение, или его не было - побег из Атлита не был настоящей военной операцией, но все же Рабин играл в ней определенную роль. Если учесть, что это единственная операция в его жизни, когда он командовал людьми на месте действия, не испугался и не убежал, то можно легко понять, почему он с такой любовью описывает ее в своей книге. Вместе с тем, страшно думать, что "весь славный боевой опыт" Великого Военноначальника и Залога Безопасности Израиля составляет залезание на телеграфный столб и операция в Атлите (см. гл.13, прим.3).

Игаль Алон возглавил ПАЛЬМАХ незадолго до этих событий. Налет на Атлит была первой операцией под его командованием. Поэтому неудивительно, что он превозносил ее до небес. "Власти были потрясены, их честь была растоптана. Эффективность операции встревожила их. Она доказала всем сомневающимся нашу силу. Мы продемонстрировали, какие сложные операции способен выполнить ПАЛЬМАХ". Эти слова написаны в 1957 г., они возвели очередной этаж в небоскребе мифа ПАЛЬМАХа. Между тем, они ни коим образом не подтверждаются документально. Публикация английских документов показала, что именно террористическая деятельность ЭЦЕЛя и ЛЕХИ оказали давление на политику властей мандата. До этого времени еще предстояло пройти два года тяжелой борьбы. Несомненно, что операция в Атлите не выдерживает сравнения, например, с формально схожей операцией в тюрьме Акко, которую произвел ЭЦЕЛЬ для спасения арестованных товарищей (прорыв в тюрьму сопровождался боем с убитыми и ранеными).

Для Рабина операция в Атлите имела и чисто личный аспект. Слух о ней дошел до киббуца Эйн-Харод, где жила Леа, подруга Ицхака. "Наутро пришел местный командир и пожал мне руку. Я была счастлива, потому что моя связь с Ицхаком была признана" (Сл, 51).

Месяц спустя Рабину было поручено подготовить план диверсии на базе английской полиции в Дженине. Отец, Нехемия Рабин, включил сына в бригаду электриков, работавшую на базе. По словам Рабина, он провел в здании полиции три с половиной часа и изучил его досконально. Он вернулся в Афулу, сел на мотоцикл и поехал с докладом к Алону. Опыт вождения у Рабина был небольшой, водительских прав у него не было. Около Хайфы он налетел на грузовик с цементом и оказался в больнице. Рабину сделали операцию, после которой одна нога стала короче на несколько сантиметров.

Казалось бы, физическое ограничение должно было исключить Рабина из списка кандидатов на должность боевого командования, не говоря уже о кражах миномета и мины, которые должны были продемонстрировать его инфантильность. Но у Игаля Алона были свои интересы. Он назначил Рабина командиром 2-го батальона. Шел уже 1947 г., приближалась Война за Независимость. Четверть кадровой армии ишува Алон отдал под командование безответственного человека не имевшего ни теоретической подготовки, ни личного боевого опыта. Алон всегда протежировал Рабину. Кровавую цену его безответственности заплатили другие.

В 1944 г. Элиэзер Лиф приехал в Ягур и уговорил меня вернуться в ряды ПАЛЬМАХа. Он рассказал мне, что в окрестностях Иерусалима создана новая 8-я рота, и что предстоит активная деятельность. Мне было тогда 18 лет, и я уже накопил большой опыт партизанских действий. В ПАЛЬМАХе я надеялся реализовать жажду приключений. Очень скоро я понял, что Лиф обманул меня. Новая рота была создана не для того, чтобы повысить боеспособность ПАЛЬМАХа, а для того, чтобы обеспечить рабочей силой киббуцы Рамат-Рахель и Бейт

hа-Арава, которые находились в аховом положении. Я оказался во "взводе Бейт hа-Арава". Мы работали грузчиками на их заводе, чтобы облегчить финансовое благополучие киббуца. Там я снова увидел как идеал трудового дня заменяется на идеал силы, и понял, что Асаф Кац не является случайным явлением в жизни киббуцев.

Сначала я хотел оставить ПАЛЬМАХ, но потом решил остаться, потому что альтернатива в Ягуре не была привлекательнее. Тем не менее, я отказался быть рабом киббуца. Мое бунтарство сделало меня объектом общественной критики. Еще будучи рядовым, я начал "выбиваться" в сторону.

Ротой командовал Сасон Новик. Это был совершенно уникальный тип. Один из самых интересных людей, которых мне довелось встретить. Он был очень скромен, очень смел и нетривиален. Он знал арабов и их обычаи лучше них самих. У него была уникальная способность к лидерству. Однажды мы совершили переход из Мецады в Эйн-Геди, 20 км по пустыне с тяжелым грузом на плечах. Около Эйн-Геди мы пришли к арыку. Все в этом месте снимали выкладку и набрасывались на воду. Но Новик продолжал шагать, и все шли за ним усталые и страдающие от жажды. Только у родника он позволил нам пить. Лишь немногие командиры имеют такое влияние на подчиненных.

У Новика вышел "ляп" на ротном стрельбище около монастыря Хогла - он не смог организовать "слик" (тайник) для оружия. Полицейские в Йерихоне услышали нашу стрельбу, и пять конных арабов-полицейских нагрянули к нам на всем скаку. Таким образом, Новик внезапно оказался перед проблемой. У него была рота ПАЛЬМАХа: 150 человек, и на всех 5 ружей. Против них были 5 верховых полицейских, вооруженных и подвижных. Они превосходили нас по военной мощи. Новик не растерялся. Он собрал всю роту в плотную колонну, и мы вышли маршем на базу. Полицейские не осмелились приблизиться и конфисковать наше оружие. Но затем полицейские арестовали пять человек с мишенями и отстрелянными гильзами. Состоялся суд, и они сидели в тюрьме до конца мандата. Это были первые арестанты ПАЛЬМАХа. Командир батальона Пинхас Вайнштейн не уволил Новика, но на нем "поставили галочку". Никто не интересовался фактами, ведь высшие офицеры ПАЛЬМАХа знали все теоретически и не интересовались низменной действительностью.

Спустя некоторое время произошло следующий инцидент. Группа молодежи движения "Гордония" совершила поход в Мецаду. На них напали два арабских грабителя, они убили девушку по имени Циля Коhен, и ранили еще одного парня. Командовал походом Бен-Ами Фахтер (в последствии командир 21-го батальона Хаганы). У него был револьвер, единственное оружие всей группы. Ребята забились в пещеру, а Фахтер вел переговоры с грабителями. Собрали деньги и положили их на бугорок на "нейтральной полосе". Арабы забрали добычу и ушли восвояси. Было проведено расследование, и поведение Фахтера признали безукоризненным. Тем не менее, было ощущение промаха и было решено уничтожить этих грабителей и еще кое-кого из этой банды. Из состава 2-го батальона была выбрана отборная группа из пяти человек. Командовать группой должен был Новик, но Вайнштейн отстранил его и взял командование на себя. Я был пятым в группе. До Эйн-Геди нас сопровождало подразделение из 16 человек под командованием Одеда Месера. Дальше мы пошли одни. У нас было два автомата (томиган), револьвер, ножи и гранаты, по две фляги на каждого и сухой паек. Нам было приказано убить шесть арабов и не трогать женщин и детей. Для связи у нас было 4 почтовых голубя. Грабителей нам не удалось найти, зато мы сумели уцелеть в тяжелейших условиях. Случилось внезапное наводнение, и только в самый последний момент нам повезло найти пещеру, где мы укрылись. Одед и все остальные были уверены, что мы погибнем. Но мы вернулись дикарями из пустыни - раненые и ободранные. Мы получили "бонус": обед в гостинице киббуца "Калия", где обычно отдыхал Бен-Гурион. После этой операции Новик навсегда оставил ПАЛЬМАХ. Я полагаю, что это было большая потеря для всех нас.

Меня послали на курс командиров отделения. Командовал этим курсом Йоселе Табенкин. Мое отделение было размещено в киббуце Шамир, командовал нами некий Хитрон, омерзительный тип. Он вел нас ночами по арабским полям. Мы заметили ему, что крестьяне не топчут посевы, на что он нагло ответил, что арабы сами виноваты, что мы портим им поля. Мы прошли курс одиночного бойца, расчета и технику ночного налета. Уровень учебы был очень низкий. Потом я прошел курс разведки и сбора тактической информации. Учил нас Зерубавэль Арбэль, который основал "школу" разведчиков ПАЛЬМАХа. Нас учили проводить наблюдения, составлять "досье" на деревни и фотографировать объекты. После этого я некоторое время был инструктором фотографии в ПАЛЬМАХе. Позже я окончил курс подрывников в каменоломнях Биньяминии. Мы взрывали там массу динамита. По окончании курса, я был инструктором подрывного дела в Наане и Кфар-Менахем. После всех этих курсов я овладел всей тактической премудростью ПАЛЬМАХа, накопленной к началу Еврейского Сопротивления (т.е. к совместным действиям с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ против англичан). Как я сейчас понимаю, премудрость эта была мизерной.

Будучи командиром отделения разведчиков, я участвовал во многих походах. Расскажу об одном из них. Взвод, которым командовал Шайка Габиш (в последствии генерал), вышел в пятидневной поход из Гуш-Эцион в Маале hа-Хамиша и оттуда в Наан. Шли только ночами. По этому маршруту в январе 1948 г. могла бы идти "группа 35" (Ламед-hей, гл.17) в

Гуш-Эцион. Вместо этого они выбрали кружной маршрут от Хар-Тов и погибли, не дойдя до цели несколько километров (гл.17). На вторую ночь, около арабской деревни Нахалин мы наткнулись на арабов. Послышались выстрелы. Шайка перепугался и приказал залечь. Мы переждали какое-то время, Шайка, видимо, был в состоянии шока и не мог встать на ноги. Я шепнул ему, что надо встать и идти, иначе мы до рассвета не придем в Кирьят-Анавим, и тогда действительно станет опасно. Габиш дрожащим голосом приказал мне оставить идею. Я почувствовал, что он не функционирует, и что оставаться на месте становится опасно.

Я был только командиром отделения, тем не менее, я взял на себя командование. Я встал и приказал всем встать. Все исполнили приказ, Габиш тоже встал. Я без приключений привел группу в Кирьят-Анавим. На третью ночь мы вернулись в Наан. Через несколько дней Габиш пришел в себя и отдал меня под суд за невыполнение приказа. Судил меня комбат Ури Бренер. (Сын писателя Йосефа-Хаима Бренера, "светилы" социалистического сионизма. Убит арабами в Яффо в 1921г). Он прочел мне мораль в духе своего отца с добавками из идей Ицхака Табенкина. Из его слов было понятно, что комбат не имеет представления о том, что такое боевой поход. Бренер грозил изгнать меня из ПАЛЬМАХа. Я понял, что его интересует только верность иерархии идеологического командования и более ничего. Я решил не возражать. Бренер осудил меня на полгода работы на консервном заводе в киббуце Гиват-Бренер (по имени его отца). Я отработал один день и решил, что это не для меня. Я собирался вернуться в Ягур, но тут приехал связной с просьбой вернуться в Наан к исполнению обязанностей. Все было забыто. Этот случай показал мне, что представляет собой ПАЛЬМАХ, и на что он будет способен в час настоящего экзамена боем.

В период "Сезона" я, как и все, участвовал в действиях против ЭЦЕЛя. У нас никто не отказался, и даже не было сомнений - настолько хорошо промыли нам мозги. Мы сторожили двух членов ЭЦЕЛя в лесу, в сторожевой башне около киббуца "Алоним". Днем их допрашивали в киббуце "Мишмар hа-Эмек", а ночью доставляли к нам, и мы их держали порознь в сторожевой башне. Мы, охрана, жили в жестяном бараке у башни. Один из нас все время прятался в кустах с револьвером в руках. Наш командир, как правило, отсутствовал. Со мной в расчете был Янкеле Заhави и Эзра Авгин (во время Войны за Независимость его послали отравить воду в Газе; арабы поймали его и убили). Еще у нас была повариха. Я был там за старшего. Двое сидели в одиночках наверху, а мы внизу играли в "монополь". Пока мы торговались за отели и плантации, один из них перепилил решетку, потихоньку спустился по лестнице и исчез. Меня долгие часы допрашивали в Службе информации. Видимо, они подозревали, что я дал ему бежать из идеологических соображений или за деньги. С тех пор прошло уже 50 лет, и я полагаю сейчас, что действительно имело место "предательство", что один из нас "подбросил" ему пилочку. Но это был не я, и я не знаю, кто это сделал. Может быть, мы это узнаем, когда откроют секретные документы "Сезона". После этого случая мне уже не доверяли операций против "сектантов" и сегодня я только рад этому.

В день побега заключенных из Атлита я был на курсах в Биньяминие. Мы сидели, готовые к действию, если будет нужно. Но ничего не произошло. Восторги командиров ПАЛЬМАХа по поводу этой операции, казались мне смешными. Через две недели мы вышли взрывать железную дорогу в Иерусалим. Хаим Бар-Лев командовал операцией. Я был командиром отделения подрывников. Мы вышли ночью из Кирьят-Анавим. Переход был очень тяжелым, мы шли по крутым горным тропам с взрывчаткой на спине. Мы должны были взорвать дорогу в 24 местах. На мою долю было отведено 12. Заряды мы ставили с интервалом в полкилометра. Успели взорвать два, тут появился грузовой состав их Тель-Авива. Прошел мимо нас и остановился у места второго взрыва. Охрана палила во все стороны. Подрывники забились под мостик. Убедившись, что охрана не заметила нас и не собирается организовать поиск, я попросту игнорировал стрельбу. Мы вышли из нашего убежища, пошли на восток и продолжили "работу". Еще 10 взрывов на протяжении 5 километров. Потом мы вернулись и проверили результаты. Во всех местах мы причинили серьезные повреждения. Все время охранники стреляли из поезда. На условленном месте сбора оказалось, что не хватает девушки по имени Гила Друкер. У Бар-Лева не было выхода, он начал отход без нее.

Мы оторвались от противника. Марш-бросок был и длинный и тяжелый. Почти не было надежды дойти до рассвета. Мы шли ускоренным темпом, время от времени переходили на бег. Гила пришла в Кирьят-Анавим одна на следующий день. До сих пор я не знаю, почему она не пришла на место встречи. В 5-й роте было несколько боевых девиц: Гила Друкер, Рахель Савурай, Тамар Маршак, Авива Рабинович и Браха Полад. Это были смелые девушки, они ходили в походы одни, без ребят, участвовали в операциях. Когда я нашел "Бирманскую дорогу", Рабин послал в Иерусалим пешком роту подкрепления. Их вели разведчицы Гила и Авива.

Когда Рабин проектировал взорвать полицейскую станцию в Дженине (и в результате взорвал собственную ногу), я должен был взорвать полицейскую школу в восточном Иерусалиме. Меня вместе с Гилой послали на разведку. На случай, если англичане "накроют" нас, был заготовлен рассказ, что мы якобы ждем грузовика "Тнувы", чтобы ехать домой. Мы уселись неподалеку от цели и начали наблюдение. Пришли полицейские, задержали нас и повели в полицию в Иерусалиме. Целый день нас допрашивали поодиночке. Они искали противоречий, но мы не "раскололись". Ночью нас посадили на машину и высадили у железнодорожной станции. Пешком мы пришли в киббуц Рамат-Рахель.

Это был первый случай, когда англичане задерживали членов Хаганы. Наш опыт "обобщили", составили инструкции, как вести себя на допросах и как заготовлять "легенды". Мы были "моделью". Без ложной скромности, я берусь предположить, что при всем желании вы не нашли бы у Рабина чего-нибудь, что могло бы быть "моделью для командира".

Диверсией в полицейской школе должен был командовать Бар-Лев. Я опять был командиром подрывников. Бар-Лев пришел к выводу, что операции потребует много жертв, и под его нажимом Алон отменил диверсию. Я не думаю, что для этого были серьезные основания, ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ производили более опасные операции. Я не видел, почему мы должны были рисковать меньше их.

27 марта 1946 г. корабль "Орд Вингейт" с 243 иммигрантами на борту должен был прибыть в Тель-Авив. Предполагалось провести операцию по молниеносной высадке нелегальных олим. Хагана заняла позиции в Тель-Авиве. В эту ночь погибла Браха Полад. Ее превратили в национальную героиню и миф. Я расскажу здесь подлинную историю ее гибели. Что касается самой операции, то в итоге британский эсминец задержал корабль, и высадка не состоялась.

Браха прошла вместе со мной курс командиров отделения и служила в 8-й роте. Она была смела, красива и глупа. В ту ночь мы командовали соседними позициями: я на улице Хашмонаим, Браха - на улице Марморек. Связь между позициями поддерживали мальчишки на велосипедах. Я заранее перебил фонари на улице, чтобы не было света. Мы поймали нескольких английских сыщиков, которые крутились в районе.

В нашем секторе патрулировал британский броневик: он проезжал, крутил направо-налево прожектор, и офицер кричал: "Руки вверх, открываю огонь". Я и мои ребята уже прошли через это упражнение. Когда свет падал на нас, мы прижимались к земле, броневик не замечал нас и проходил мимо. Браха, услышав приказ офицера, инстинктивно поднялась. В руке она держала автомат стэн. В ослепляющем свете прожектора могло показаться, что она собирается стрелять. Офицер выстрелил первым и убил ее. Связной-велосипедист видел все это и тут же рассказал мне все подробности.

Несколько дней спустя штаб ПАЛЬМАХа опубликовал бюллетень по поводу "ночи Вингейта". Последний абзац гласил: "В этой операции пала Браха Полад. В нашей борьбе пролилась ее кровь. В нашей борьбе мы отомстим за нее. Не в трауре сохраним мы память о ней, но в боевых деяниях. Мы продолжим дело, за которое боролась и пала Браха". Командиры ПАЛЬМАХа были великолепны в риторике. Что же касается боевых деяний, то предпочтительнее соответствующая подготовка. Ее не получила Браха. В самом большом "боевом деянии" этого периода ПАЛЬМАХ "провалился" и снова спас положение "риторическими деяниями". Я имею в виду взрыв моста Алленби, о чем пойдет речь ниже.

В ночь на 17 июля 1946 г. в рамках Еврейского Сопротивления ПАЛЬМАХ взорвал несколько мостов. Самым важным был мост Алленби через Иордан около Иерихона. Его охраняли английские и иорданские солдаты, и операция была проведена под огнем. Военный советник Бен-Гуриона Шалом Эшет сказал, что это единственная операция ПАЛЬМАХа, которая заслуживала бы названия "боя" (Эшет был офицером в британской армии во время Второй мировой войны). Считалось, что у моста Алленби ПАЛЬМАХ доказал свою тактическую зрелость. На этом основании он потребовал права поставлять командиров будущей армией Израиля и строить систему безопасности государства. Со спокойной совестью я могу сказать, что мне принадлежит центральная роль в этой операции, и она оправдала бы мою жизнь, даже если бы я не сделал ничего больше.

В рамках подготовки к операции мы исходили вдоль и поперек маршрут от Рамат-Рахель до Бейт hа-Арава, чтобы изучить возможные пути отхода. Невозможно было совершить этот переход за ночь, поэтому днем надо было или прятаться, или идти на большой риск. В одну из ночей я вел группу из пяти бойцов по вади Хинди. Мы должны были пройти около полицейской станции Нэбэ-Муса. Там служили полицейские-бедуины, чрезвычайно хитрые и смелые. У нас было оружие: разобранные пистолеты, спрятанные во флягах. Я обошел станцию с севера, полицейские не заметили нас. На рассвете мы дошли до перекрестка Йерихо, нам оставалось идти еще 11 километров. Я не сомневался, что часовой на вышке станции Нэбэ-Муса увидит нас, и что полицейские по следам обнаружат наш маршрут. С нами была Тамар, будущая жена (ныне вдова) Хаима Бар-Лева. Бар-Лев командовал взводом в Бейт hа-Арава и должен был командовать взрывом моста Алленби.

В киббуце я доложил Хаиму о нашем походе и посоветовал ему не посылать людей в Иерусалим по тому же маршруту, потому что полицейские наверняка устроят засаду. Я предложил ему послать расчет ночью или сделать очень глубокий обход, чтобы не использовать старый маршрут. Бар-Лев не понял, о чем я говорю. Он, правда, был одним из лучших командиров ПАЛЬМАХа, но и он не чувствовал военных аспектов местности. Это подтвердилось позже, когда он уже стал начальником генштаба и возвел "линию Бар-Лева". Наша подлинная трагедия была в том, что остальные командиры были еще хуже. Тогда, в киббуце Бейт hа-Арава, он не обратил внимание на мое предупреждение и послал расчет в Иерусалим в тот же день, до заката солнца.

Расчет вышел в четыре часа пополудни. Из Нэбэ-Муса просматривался весь киббуц, и полицейские видели группу. Они устроили засаду в точности, как я предполагал: в том самом месте, где я прошел ночью. Они арестовали наших бойцов и послали их на допрос вместе с флягами. Там нашли оружие, и все пятеро были осуждены на длительные сроки. Это был второй случай, когда пальмахники оказались в заключении. Но смотрите, какая разница! Новик действовал правильно, тем не менее, командиры ПАЛЬМАХа блокировали его карьеру, и он оставил ПАЛЬМАХ. Вина Бар-Лева была очевидна, тем не менее, он продолжал подниматься по служебной лестнице и дошел до поста начальника генштаба и министра (и посла в СССР).

Несколько лет тому назад состоялась встреча ветеранов 8-й роты. Тамар Бар-Лев вдруг открыла рот и начала ругать своего мужа. Слушатели были поражены, а она рассказывала во всех подробностях эту историю. Рассказала, что я предупредил Бар-Лева, и что он пренебрег предупреждением. Присутствующие сидели с открытыми ртами. Большинство даже не поняло, о чем она говорит, потому что в ПАЛЬМАХе никогда не упоминали об этом эпизоде. На собраниях пальмахников еще не случалось, чтобы кто-нибудь вдруг встал и рассказал правду. Я полагаю, что она чувствовала потребность закрыть со мной какой-то личный счет. Для меня ее слова были лишним доказательством, что ПАЛЬМАХ, в конечном счете, был не более чем идеологической милицией.

Но вернемся к мосту Алленби. Он представлял собой стальную ферму на четырех опорах из камня и железобетона, толщиной в 1,2 метра. Ширина его была 6 метров, длина - 35 метров, при ширине реки в 25 метров. С обеих сторон были полицейские станции. На мосту всегда находились двое часовых. Еще два полицейских наблюдали с крыши полицейской станции. Весь гарнизон насчитывал 25 человек, хорошо вооруженных и обученных. Имелись также две сторожевые собаки. В случае необходимости из Иерихона могло очень быстро прибыть подкрепление. Взрыв был возложен на 8-ю роту. В операции принимали участие 5 офицеров. Они не делились информацией с теми, кто не имел офицерских званий. Все пятеро "провалились" на экзамене реальной операции, но, тем не менее, каждый получил свою "пайку славы", и все сделали неплохую карьеру. Один стал начальником генштаба, два - генералами, и два занимают видные посты в гражданской сфере. Поэтому "мост Алленби" - это микрокосм Государства Израиля и огненная надпись на стене. Ее не прочли вовремя, но и сейчас не поздно прочесть ее тем, кто ищет ответа на вопрос: где мы ошиблись?

Командир роты Менахем Русак должен был, по логике вещей, подготовить людей и командовать операцией. Он "командовал" ею с крыши одного из домов киббуца Рамат-Рахель к югу от Иерусалима. Оттуда можно было в лучшем случае увидеть вспышку взрыва. В Войне за Независимость Русак был заместителем командира батальона, затем командиром

5-го батальона и заместителем командира бригады. Он всегда командовал "из далека". Он внес свой "вклад" в поражение на иерусалимском шоссе. В бою у Нэбэ-Даниэль он командовал отрядом броневиков в Рамат-Рахель и не пришел на помощь колонне (гл.18). В день "кровавого конвоя", Русак командовал 5-м батальоном. Не исключено, что его "доблестное командование" стало причиной поражения и бегства Рабина с поля боя (гл.28). Русак продвигался по служебной лестнице ПАЛЬМАХа не по своим военным способностям, а потому что он был представителем партии и киббуцного движения "hа-Киббуц hа-Меухад". Для партии он был важен, для армии - бесполезен.

Хаим Бар-Лев, был непосредственным командиром операции. После того как он отменил диверсию против полицейской школы и отправил в лапы полиции пять бойцов, было нелепо поручать ему командование боевой операцией. В настоящей армии он не получил бы командования. О его роли в "нашей" операции я расскажу ниже. В 1949 г. он из рук вон плохо командовал батальоном ПАЛЬМАХа в Негеве. Во время операции "Хорев" попал в трудное положение "Французский батальон". Бар-Лев не сумел спасти их, и египетские солдаты вырезали много раненных бойцов батальона.

Но самый большой вред Бар-Лев сумел нанести Израилю во время Войны на истощение, когда он создал "линию Бар-Лева", вытянутую в нитку вдоль канала. Все же Бар-Лев - это еще не Рабин, но и он пробрался в самый верхний эшелон армии и тоже принес нам невосполнимый вред. Бар-Лев подтверждает мой тезис, что Рабин - не случайное явление. К сожалению, он есть парадигма нашей культуры, в том числе и культуры военной.

Третий офицер, Узи Наркисс, командовал атакующей группой. Он должен был обеспечить подрывникам свободу действия на определенное время. В его группу входили самые отважные бойцы: Ури Бен-Рацон, Бен-Арье (погиб в 1948 г. в боях за Латрун) и "Яркона" (Элияhу Шиндровский). Это была самая боевая часть всей операции. Наркисса я встретил потом в бою за Гуш-Эцион 14 января 1948 г. Он должен был командовать этим боем, но он не был в состоянии функционировать. В 1967 г. он командовал Центральным фронтом, и снова из рук вон плохо. В числе прочего, он сумел спланировать бой за Гиват hа-Тахмошет настолько "удачно", что иорданские солдаты получили возможность обстреливать наших парашютистов с соседнего холма. Он был отстранен от командования только после тотального провала в Караме (гл.4).

Четвертый офицер, Давид Кляйн, в дальнейшем стал артистом, а в 1946 г. он был моим непосредственным командиром. В ПАЛЬМАХе все знали, что он трус. В бою у моста Алленби он полностью подтвердил эту оценку.

Пятый офицер - Гиди Эйлат. Официально его должность называлась "офицер культуры", фактически он был политрук. В военном отношении он не значил ничего, но неплохо подвигался в ПАЛЬМАХе под покровительством Бар-Лева. У моста Алленби он не делал абсолютно ничего. Может быть, предполагалось, что присутствие политрука будет вдохновлять бойцов.

В операции действовали 35 бойцов, разделенные на восемь боевых групп, в том числе две группы подрывников, по семь человек в каждой. Я должен был командовать одной из них. На деле я командовал всеми подрывниками. Вопреки элементарной логике, только указанные пять офицеров-импотентов были посвящены в тайны планирования операции. В киббуце Бейт hа-Арава мы построили макет из тюков прессованной соломы и тренировались на нем. Производилось разведка путей подхода и отступления. Исраэль Коhен (Срулна) пять раз ходил в разведку в окрестностях моста. В 1948 г. Срулна считался одним из самых отважных бойцов бригады "hа-Негев".

В ночь операции мы выехали на грузовике "Компании Мертвого моря", и он довез нас до исходной точки в трех километрах от моста. Вместе с водителем ехала девушка из ПАЛЬМАХа; мы связали их, чтобы в случае необходимости дать им "алиби". Расчет из двух человек охранял их из засады. К мосту отправились пешком остальные семь расчетов. Ударный расчет Наркисса должен был прорваться к мостовым опорам и огнем обеспечить работу подрывников. Подрывники и носильщики шли под командованием Кляйна. Остальные расчеты должны были блокировать дороги и прикрывать нас огнем. Бар-Лев распределил позиции. Свое собственное место он выбрал в очень странном пункте, из которого не было возможности видеть бой и командовать им. Место командира в бою есть его первый и самый главный экзамен, здесь проверяется его смелость и тактическая пригодность. Бар-Лев выбрал себе место вне "радиуса влияния" на "сердце боя". Это означает одно из двух: или он струсил, или он ошибся в понимании боя. В обоих случаях это должно было остановить военную карьеру Бар-Лева, если бы командиры ПАЛЬМАХа разбирались в тактике. Но этого не случилось: командование ПАЛЬМАХа не имело представления о том, как должен функционировать командир. Заметим, мы говорим сейчас только о географии КП, она является определяющим фактором, даже помимо действий командира во время боя. Впрочем, и о ходе боя командование ПАЛЬМАХа было осведомлено только со слов самого Бар-Лева.

Мы быстрым шагом продвигались к цели. Расчеты заслонов и прикрытия начали занимать позиции. Часовой заметил подозрительное движение и закричал по-английски: "Кто там?". Бар-Лев выстрелил в него из пистолета. Попасть в него на таком расстоянии он, разумеется, не мог, зато выстрел разбудил всех. Таким образом, мы потеряли несколько драгоценных минут спокойной работы. Со всех сторон по нам стреляли из винтовок и пулеметов. Выстрел Бар-Лева был нелепой ошибкой, причиной ее мог быть страх или нервное напряжение. Я полагаю, что если бы операцией командовал Меир Хар-Цион, он бы не стал стрелять. Он бы прижался к земле и заставил часового гадать: может быть, ему все только почудилось? Или пробежал шакал? Он мог бы выиграть 1-2 минуты, но и это было бы важно. Потому что тем временем мы, подрывники, уже "работали" внизу, а вся наша работа продолжалась считанные минуты.

Расчет прикрытия открыл огонь. Срулна был у пулемета, снайпер Яаков Левинер стрелял из винтовки, кто-то бросил гранату в позицию, защищенную поясом из мешков с песком. Огонь с позиции прекратился. Впоследствии Бар-Лев сфабриковал отчет, и в нем говорилось, что в подрывников были брошены три гранаты. Это вранье и полная бессмыслица. Любой осколок, задев наши рюкзаки, вызвал бы немедленный взрыв. Спасти нас от трех гранат могло только прямое Божественное Вмешательство. К счастью для нас Вмешательства не потребовалось, потому что не было гранат. Но в ту же ночь пальмахники атаковали мост А-Зив. Там пуля или осколок взорвали груз взрывчатки, 13 пальмахников погибли, и задание не было выполнено.

Как только началась стрельба, носильщики бросились к реке и спрятались в воде метрах в 50 от моста. Это были люди резерва ПАЛЬМАХа, по большей части студенты. Теперь некоторые из них стали уважаемыми профессорами, и они учат народ морали и достойному поведению. А я вспоминаю, как они струсили под огнем. Давид Кляйн закричал: "Я ранен", - и исчез вместе с взрывателем замедленного действия, который он нес в качестве командира. Больше я от него ничего не слышал, да и не рассчитывал услышать, потому что его трусливую натуру я раскусил давно. Что касается его "раны", то она отнюдь не мешала ему в нашем тяжелом отходе. Я думал, что Бар-Лев даст мне указания. От него я тоже ничего не слышал. Однако в отчете сказано: "Командир (т.е. Бар-Лев) полностью владел боем и давал четкие и ясные приказы всем расчетам на протяжении всей операции". Бар-Лев сидел среди заслонов поддержки и не знал, что происходит на главном тактическом участке. Соответственно, он не "владел боем" и не "давал приказов". Наркисс залег после первых выстрелов, он не встал, не атаковал и не захватил мост.

После первых выстрелов из всего расчета подрывников только двое сохранили способность к действию: рядовой Гершон Довенбойм (прозванный "Дамбам", погиб в 1948 г.) и я. Вокруг свистели пули. Я подумал про себя: "Букашки ПАЛЬМАХа играют в партизан. Хотят выглядеть героями, иметь самочек. Каковы они под огнем? Да и огонь-то неприцельный!" Может быть через много-много лет так же подумала Тамар Бар-Лев на встрече героев 8-й роты? Тогда я только чувствовал, понять я тогда еще не мог. Культ силы поколения детей вовсе не исключает трусости, он может даже вытекать из нее. Но тогда нам было не до философии. Дамбам был парень рыжий и смелый, родом из Реховота, полон спортивного духа. Я считался патологическим авантюристом. Он спросил: "Теппер, что дальше? - Взрываем мост! - Мы, вдвоем? - Почему нет?" Дамбам: "Вперед!" Я: "Вперед!"

Ни я, ни он не знали плана операции, не знали, что предполагалось делать в нашей ситуации. Сегодня, 48 лет спустя, я почти уверен, что Бар-Лев предполагал прекратить операцию, если мы будем обнаружены, хотя формально шли разговоры о действиях под огнем. Это называется "круговая атака": исполнить приказ, не выполнив задания. В Войне за Независимость было много "круговых атак". Только продумав множество боев, я понял это явление.

Государство Израиль было бы создано и без подрыва моста Алленби, однако вряд ли ПАЛЬМАХ смог бы тогда занять то место, которое он занял в ишуве и в аппарате безопасности. От нас зависело тогда не будущее государства, но будущее ПАЛЬМАХа. Я не думал тогда о еврейском народе, о сионизме и даже не о ПАЛЬМАХе. Мои действия определялись духом авантюризма. У меня была задача, и были препятствия. Нет на свете такого препятствия, которое я не смог бы одолеть! Это норма рыцарского кодекса поведения, норма ответственности. Если бы я заколебался на полминуты, мы бы не взорвали мост.

Нам предстояло уложить 360 кг желатина, разделенного по 25 кг на рюкзак. Работать надо было быстро. Дамбам и я бегали под огнем взад-вперед с рюкзаками и складывали их около двух центральных столбов. Кое-кто из носильщиков вылез из Иордана и помогал нам, остальные продолжали дрожать в воде. Когда груз был уложен, оказалось, что при планировании операции толщина столбов была определена неверно. У нас было 10м подрывного шнура. Нам не хватило 4м, чтобы провести взрыв согласно плану. На размышление у меня был лишь миг. Я решил разобрать наши заряды и сложить их заново в центре. Дамбам и я выполнили это изменение за полторы минуты. У нас был бикфордов шнур, длиной в 60 см. Это давало нам 60 секунд времени. Взрыватель замедленного действия унес с собой Клейн. Я приказал носильщикам вылезти из воды и спасаться. Поджег шнур спичкой, закричал: Взрыв!" - и мы пустились бежать через кусты малины. На бегу мы услышали взрыв.

Во время отхода Бар-Лев пришел в себя и действовал нормально. Мы вернулись к грузовику у Мертвого моря. Нас ждала лодка, и мы должны были переправиться в оазис Эйн-Фешха. Английский патрульный катер не заметил нас. По ходу дела Бар-Лев решил пристать в оазис Руэйр. Это было очень удачное решение, потому что, как выяснилось потом, в Эйн-Фешхе нас ожидали англичане. Весь день мы прятались под деревьями в оазисе, а ночью сделали марш-бросок в Рамат-Рахель. Вел группу я. В конце пути я слегка заблудился. Рассвело, и последние километры мы прошли вместе с арабскими рабочими, которые направлялись в Иерусалим. Все окончилось благополучно. Мы пришли в Рамат-Рахель, и нас развезли по базам.

Бар-Лев составил отчет об операции. "В заключение следует отметить, что все шло в точности по плану. Дух людей высок". По крайней мере, его дух был высок. Несмотря на то, что вся операция прошла не по плану, он считался "героем" этой ночи, и перед ним открылась дорога наверх к посту начальника генерального штаба и в политическую элиту. У его карьеры была своя цена. Мы заплатили за нее созданием армии, которая не будет в состоянии выполнить заданий, поставленных политической реальностью. Мы создавали армию, в которой не будет места здоровой критике, зато расцветет традиция лживых отчетов, армию, которая не будет способна учиться на своих неудачах и исправлять свои недостатки.

Через два дня после операции Алон составил бюллетень, распространяемый в частях ПАЛЬМАХа. "Наше подразделение достигло цели. Пока подрывники занимались своим делом, охрана открыла огонь. Под огневым прикрытием подрывники окончили приготовления и взорвали мост. Был достигнут высокий уровень командования и координации". Шесть лет спустя Алон снова вернулся к описанию боя, и снова его рассказ не соответствовал действительности.

Бой за мост Алленби послужил материалом для весьма "оригинальных" тактических выводов. Начальник центрального командования Хаганы Исраэль Галили утверждал, что ишуву не нужна артиллерия, потому что диверсионные группы ПАЛЬМАХа будут "партизанской артиллерией". Они смогут поразить цели более эффективно, чем артиллерия "консервативных армий". За эту "мудрость" Галили мы заплатили дорогой ценой крови во время Войны за Независимость. Этот вывод свидетельствует, что Галили не был знаком с основами тактики боя. Впоследствии Галили вместе с Алоном стал одним из главных источников военной мудрости Леви Эшколя и Голды Меир. По его совету Рабин был назначен начальником генерального штаба. После Войны Судного дня Галили очень кратко (и честно!) подвел итог своей деятельности: "Фиаско"!