ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО АРКАДИЮ РУБИНЧИКУ, «ЧЕЛОВЕКУ ИЗ ОБОЗА»
Ну, что ж, господин Рубинчик, любопытно было с вами
познакомиться. Монолог ваш, записанный Эфраимом Севелой
(«Остановите самолет, я слезу», И-м, «Став», 1978),
произнесен человеком колоритным, остроумным, наблюдательным, не лишенным дара рассказчика.
После полувековой жизни в российском галуте довелось вам, господин Рубинчик, волею судеб побывать на Ближнем Востоке и на Дальнем Западе, мир поглядеть и себя показать.
И коли уж вы, Рубинчик, распахнули передо мной свою
изъязвленную бедами душу, коли бесхитростно разметали по белым страницам потрепанную колоду вашей судьбы, – примите, бедняга, скромную милостыню моего брезгливого сочувствия.
Мне жаль вас, Рубинчик! Мне жаль вас, «человека из обоза», в общем угаре бегства ринувшегося за остальными и попавшего в предательскую ловушку. Мне жаль вас, родившегося евреем и оказавшегося недостойным своего предназначения. Мне жаль вас, такого доверчивого и обманутого всеми на свете. Ну скажите, Рубинчик, – какого черта понесло вас из России? Только не морочьте мне голову: мол, ехали все. Меньше пяти процентов из числа российского еврейства – да это же капля в море! Оставались бы себе в белокаменной, попивали бы с соседом вашим, Колей Мухиным, водочку, днем бы делали гешефт, вечером
подхалтуривали, а по ночам слушали бы через стенку хрипатую «Спидолу». Так нет – засвербило его, болезного, защекотало – да на историческую родину сдуру и забросило!
Я видел, Рубинчик, таких, как вы, в Израиле. Их немало. Им плохо. Их стоит пожалеть. Не всем же быть твердыми духом. Да и дух-то – удел немногих. И однако рубинчиков в Израиле среди новых репатриантов – меньшинство. Глубинная мудрость, хранящаяся в тайниках еврейской души, вера в Провидение, тяга к восстановлению национального очага, невозможность продолжать «жить по лжи» поддерживают многих в нашу тяжкую переломную пору, придают сил «поколению пустыни» достойно дожить свой век на земле отцов, оставив на ней крепкое и счастливое потомство,
лишенное рабских галутных качеств.
Я видел, Рубинчик, таких, как вы, в России. Каждому такому рубинчику я дал бы прочесть вашу исповедь. Боже упаси вас, рубинчики, трогаться с насиженного места! «Каким надо быть ослом, чтобы уйти от такой кормушки, оставить теплое комфортабельное стойло», – говорит один из вас, обжегшийся, – и он прав. По-своему прав, по-плебейски, животной, скотской, потребительской правотой – но разве вы с ним не из одного стада? Не устраивайте, Боже сохрани, демонстраций и голодовок, не грозите самосожжением ваших жен, не смешите людей! Предоставьте быть героями узникам Сиона. Не рыпайтесь! Пусть печальная судьба Аркадия Рубинчика послужит вам грозным предостережением.
Однако вернемся к вам, Рубинчик. Поторяю: мне жаль вас. Но чем лучше я вас узнавал, чем обстоятельней с вами знакомился – тем активнее эту жалость вытесняли совершенно другие чувства.
И первое из них – брезгливость.
Право, Рубинчик, – ну можно ли быть таким желчным! Все-то вам не нравится, всем вы недовольны, во всем видите только отрицательные стороны. Несколько добрых слов вы находите только для России – о Коле Мухине да о русских бабах. В Израиле же: бюрократия, грязь, хамство; эмигранты – хапуги; сабры – воры, «бывшие евреи»; похороны дороги; литературы нет; гонораров не платят; в самолетах кормят отвратно; рынки воняют; «еврей обирает еврея»; бардов переквалифицируют в счетоводы... Обильно сдобрив отдельные правдивые факты ядовитой подливой тенденции, вы, Рубинчик, преподнесли нам ложь. В Америке: люди гибнут за металл; человек человеку – волк; хулиганство и бандитизм, – словом, полный набор страстей со страниц советской прессы...
И – ни единого светлого мазка, если не считать трогательной и на самом деле вполне символичной сценки с участием израильского президента и потерпевшего аварию мотоциклиста. Но вас, Рубинчик, хватило только на то, чтобы эту сценку подметить (чувствуется, чувствуется – покрутились в «Дворянском гнезде»!). Осмыслить же ее – не под силам
местечковой натуре.
Да помилуйте, Рубинчик, Никита Хрущев – и тот справедливо назвал бы вас «дегтемазом». «Скажите, вам не показалось, слушая меня, что Аркадий Рубинчик – самый обыкновенный коммунальный склочник, желчный человек с плохим пищеварением?» – спрашиваете вы. Показалось, Рубинчик, показалось. Уповайте на бесплатное медицинское обслуживание в СССР, да на вынужденную лагерную диету – должно помочь.
Прет, Рубинчик, прет из вас местечко. Но не то, милое нашему сердцу и памяти, тихое и замордованное, распрямившееся на переломе веков и заложившее на земле Палестины основы нашей новой государственности, а современное, обрусевшее, пустившее корни и в пьяных славянских столицах, – наглое, хамское, самоуверенное, требовательное к другим и весьма снисходительное к себе.
Это оно, то самое местечко, Рубинчик, помноженное на типично советскую агрессивность, диктует вам злобные выпады против целых групп новых репатриантов, выпады, за которые и на судебный иск по обвинению в клевете можно нарваться, и просто на пощечину.
«Возьмите тот же Израиль. Кого там пригрели? Кто там из наших ходит в патриотах, стучит кулаком в грудь, гневно бичует тех, у кого недостает такого патриотизма?.. Да это те же, что и в СССР до последнего дня, пока им не дали пинка под зад, ходили в советских патриотах, властям зад лизали, причмокивая от наслаждения, и дружно голосовали на казенных митингах против происков мирового сионизма вообще и израильских агрессоров в частности... Они нашли новый зад, да так и впились в него губами. В особенности журналистская братия... На такую падаль в этом мире большой спрос. Дерьмо нынче в цене». От подобных
перлов, Рубинчик, изрядно пованивает примитивным стуком,
состряпанной по соцзаказу огульной ябедой.
Добрых два десятка героев вашего рассказа, встреченные вами на эмигрантских перекрестках, легко узнаются под прозрачными масками, вымышленными именами. И хотя в послесловии к книге содержится просьба не искать в ней примет людей знакомых, многие читатели узнают в вашем доносе и бывшую узницу Сиона, «девицу в перезрелом возрасте», приехавшую в Израиль устраивать свою личную жизнь, и «профессиональную вдову», и
сироту, живущего на выручку от торговли отцовской памятью, и других, оболганных и оскорбленных вами.
Брезгливость, охватившая меня при чтении этих страниц выашего откровения, сродни разве что омерзению, испытанному мной при знакомстве с опусами небезызвестного Солодаря. На месте Анатолия Софронова я бы срочно перепечатал ваши мемуары – похоже, что они специально для «Огонька» и написаны.
Да за что вас сажать, Рубинчик! Вы же – настоящий советский человек! Не случайно, клеймя проклятых капиталистов, вы проговариваетесь: «Все же Ленин – это Ленин». Орден товарищу Рубинчику! В партию его! В Верховный Совет! В Союз советских писателей!..
Но его судьба в России уже определена: ждет Рубинчика лагерь...
Загадочный мы все же народ, русские евреи! Двойственный народ. И господин Рубинчик – типичный его представитель. Ведь на какие перлы способен! Пишет, например, об израильской привычке ковырять в носу – и уж неважно, существует таковая или нет, – сочинено смешно и талантливо. Рассказывает об авторе былин для
старушек-сказительниц – одно удовольствие читать.
Но стоит только вспомнить Рубинчику о том, как его судьба обидела, – немедленно просыпается в нем приобретенная в галуте достоевщинка. Тут уж и юмор изменяет Рубинчику, и чувство меры, и свойственная обычно евреям терпимость. Остается плебей в чистом и неприглядном виде, злобный, мстительный, несправедливый и тенденциозный. Так появляются на страницах исповеди милые и добрые арабы, разнимающие потерявших человеческий облик евреев-драчунов. Так появляются бывшие агенты КГБ в штате западных радиостанций – не что иное как очередной донос: подтекст стучит трусливо, как анонимщик. Так
прорывается затаенное, местечковое: «Свобода начинается после первых ста тысяч долларов». Так взвивается к небесам визгливый голос потребительской бездуховности: «Скуля от восторга, мы бросились в объятья к Израилю и вышли из этих объятий, словно нас ведром помоев окатили».
Ну что вам сказать, Рубинчик... Мне жаль вас, обманутого всем и всеми на свете, и прежде всего – самим собой.
Мне жаль всех рубинчиков – уже приехавших сдуру в Израиль и тех, кто еще только собирает чемоданы; тех, кто,
разочаровавшись в стране предков, летит из Лода к черту на кулички и тех, кто, замыкая порочный круг, виноватым псом приползает на советский порог, чтобы принять от хозяина заслуженное наказание.
Дай вам всем Бог умереть от старости в собственных постелях, рубинчики!
А писателю Севеле, познакомившему нас с вами, – большое спасибо за достоверность и убедительность вашего
малосимпатичного и трагического образа. Жаль только, что, не сумев подняться над своим героем, он отождествил себя с ним, внушив тем самым читателям соответствующее отношение и к себе, на что, возможно, вовсе не рассчитывал.