Шимон Бриман
Советский бунт
40 лет назад разразились самые массовые беспорядки в истории СССР
Мифы «оттепели»
Год 1961-й в общественном сознании бывших совграждан часто олицетворяет апогей хрущевского либерализма и «оттепельных» надежд. Так уж повелось, что цифра «1937» заставляет людей вздрагивать и напрягаться, а дата «1961» вызывает в памяти улыбки и транспаранты гагаринской встречи. Год покорения космоса и выпуска новых денег, год провозглашения программы строительства коммунизма и публикации эпохального «Бабьего Яра» Евтушенко – все это прочно закрепило за шестьдесят первой вехой ушедшего столетия репутацию хорошего и оптимистичного времени.
Новейшие исторические исследования, основанные на ранее недоступных документах Генпрокуратуры, КГБ и ЦК КПСС, позволяют совсем по-иному взглянуть на этот «славный» период правления Никиты Сергеевича. Недавно вышедшая монография Владимира Козлова «Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе» развенчивает многочисленные мифы об «оттепельной» свободе и о стабильности советского общества тех лет. Российский ученый, чья книга состоялась благодаря гранту Фонда Гугенхейма (США) и содействию Федеральной архивной службы России, утверждает, что именно 1961-1962 годы поставили рекорды массовых беспорядков и самых раскаленных народных протестов за всю историю СССР.
Выясняется, что огромное количество оппозиционных групп и бунтарей-одиночек додиссидентской эпохи многократно превышает устоявшиеся оценки. Покорение космоса совпало с началом самой мощной в советской истории вспышки стихийных антигосударственных акций, нападений на милицию и местные органы власти. Известные новочеркасские эксцессы 1962 года были лишь верхушкой айсберга – на фоне сотен скрытых властями акций протеста и народных волнений.
Почти всегда массовые беспорядки на «улице» проходили безо всякой связи с идейной оппозицией разрозненных интеллигентских групп. По мнению ученых, здесь сыграл свою роль системоцентристский генотип русского/советского человека. Этот генотип подразумевает, что внутреннее жизненное равновесие члена коллектива достигается лишь через полную гармонию с Системой; следовательно, протестные движения направляются не против Системы как таковой, а против отдельных лиц и категорий «начальников», чьи злоупотребления и перегибы угрожают стабильности Системы.
Даже самые бурные народные волнения хрущевской эпохи, сопровождавшиеся захватом райкомов, сожжением отделений милиции и избиением представителей красной элиты, не поднимали лозунгов борьбы с коммунистическим режимом. По мнению Владимира Козлова, «можно рассматривать СССР тех лет, охваченный волной насилия, стихийных погромов, коллективных драк, безжалостных этнических столкновений как великолепный полигон для изучения спонтанных форм массовых насильственных действий в жестких рамках достаточно жизнеспособного в то время режима».
В российской истории часто случалось так, что массовые беспорядки рождались не в годы «закручивания гаек», а, наоборот, в моменты дарования свобод, либерализации режима и отказа властей от террора. После Февральской революции 1917 года началась такая полоса народного «срывания с тормозов» законности и порядка, которая не могла произойти в жестких рамках царского режима. Аналогичные процессы пришлись на годы правления Хрущева: народ, безропотно подчинявшийся и дрожавший перед сталинским НКВД-МГБ, осмелел и позволил себе протестовать тогда, когда режим «расслабился» и подтаял в лучах «оттепели». Тысячи человек при Сталине сидели за мифический «терроризм», хотя никто не смел и думать о реальных террактах против властей. Но стоило Хрущеву пойти на неизбежное смягчение репрессивных мер, как впервые появился политический террор – взрывы и сожжения партийных зданий, погромы партаппаратчиков и сотрудников ГБ.
Советский бунт опирался на пугачевскую анархичность «поисков правды» и революционную риторику борьбы против кровопийц-начальников за «народную свободу». Сценарий многих беспорядков неуловимо походил на сюжет знаменитого фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин». Действия и речи некоторых участников волнений имитировали поступки большевиков из популярных советских фильмов и романов о борьбе с царизмом (перед штурмом горотдела милиции зачинщики погрома могли запеть «Вихри враждебные»).
Искаженное сознание «протестного электората» порождало таких фольклорных персонажей, как «Эйзенхауэр-освободитель», «Америка-спасительница»: если власти ругают Запад, то оттуда наверняка может прийти послабление для трудящегося человека. В листовках, анонимных письмах и даже татуировках проскальзывают наивные упования на помощь Америки. Известны случаи, когда обвиняемые кричали прямо в зале суда в момент оглашения приговора: «Долой советскую власть, да здравствует Эйзенхауэр!».
Накопленный за годы сталинской диктатуры потенциал народного недовольства выплеснулся при Никите Сергеевиче. Миллионы людей в СССР встретили в 1961 году хрущевскую программу коммунистического строительства, имея за плечами зэковский опыт сталинских лагерей. В стране оказались огромные массы обиженных, чьи исковерканные судьбы были на совести того самого режима, который милостиво решился на либерализацию и возведение очередной красивой утопии.
Хрущев в ловушке
Реабилитация невинно осужденных считается одной из самых главных заслуг Хрущева. В этой связи существует расхожий стереотип о том, что после 1956 года – в эпоху «Большого Реабилитанса», восторжествовала законность и толерантность. На самом деле маховик политических репрессий продолжал вращаться, хотя и с меньшими оборотами. Малоизвестный факт: только за 1956-1960 годы были репрессированы по политическим обвинениям 4676 (!) человек. Все они получили тюремные сроки по кровавой сталинской статье 58-10 УК РСФСР (впоследствии ст. 70 УК – антисоветская агитация и пропаганда, распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй), а также по аналогичным статьям уголовных кодексов союзных республик.
Как и при Сталине, срок «за политику» можно было схлопотать благодаря анекдоту (в прокурорских обвинениях оттепельной поры упомянуты пьяная ругань в электричке против Хрущева, партии и правительства, антисоветские надписи на заборах и в туалетах, матерные анонимные письма на имя вождей и тому подобные «политические преступления»).
Но не эти репрессивные меры вызывали растущий протест населения СССР. Катализатором недовольства стали растущие экономические трудности, обнажившаяся пропасть между обещаниями партийной элиты, живущей в роскоши, и реальной нищетой подавляющего большинства трудящихся страны. В декабре 1956 года пленум ЦК снизил нормы выработки в промышленности, заигрывая с рабочими. Но уже в 1961 году за короткий срок были пересмотрены нормы выработки в сторону их увеличения; одновременно были подняты цены на основные продукты питания. К этому можно добавить и то, что денежная реформа 1961 года, ставшая сама по себе психологической трудностью, привела к округления цен в государственных магазинах и на рынках в сторону удорожания товаров. Массовое недовольство вызывалось и повальным дефицитом – на фоне пропагандистского изобилия, спецраспределителей и помощи Кубе, Египту и странам соцлагеря.
Фактически в 1961 году Хрущев попал в ловушку, оказавшись в политическом цугцванге: сохранение старых (низких) цен грозило народными волнениями из-за нехватки продуктов. А экономически оправданная мера – повышение закупочных и розничных цен, означала конец популистской политики постоянного снижения цен, принесшей Сталину немалые политические дивиденды в городах. Когда «забота» о народе обернулась обманутыми надеждами миллионов людей, последовала закономерная и резкая вспышка возмущения.
Поистине взрывной характер имела волна антисоветских листовок и критических писем анонимного происхождения. За 1960-1962 годы в СССР было распространено 34600 подобных документов, в том числе 23213 листовок – абсолютный рекорд за всю историю Советского Союза. Сильнейшим ударом для властей стало то, что среди обнаруженных органами ГБ авторов этих листовок и воззваний почти 35 процентов составляли рабочие, а 50 процентов авторов были моложе 30 лет. Правящая элита почувствовала, что идеологическая опора режима – рабочие и молодежь, склоняются к оппозиционным настроениям и действиям.
За 1961 год КГБ провел аресты членов 47 подпольных антисоветских групп в больших и малых городах страны – такое количество «подпольщиков» и «сетей заговорщиков» энкавэдисты разоблачали только в самые пиковые годы сталинских репрессий. А уже в первом полугодии 1962-го органы госбезопасности вскрыли 60 таких групп!
В ответ на повышение цен 1961-1962 годов начались забастовки на заводах и фабриках – впервые за многие десятилетия советской власти. Три случая коллективного отказа от выхода на работу среди рыболовов Приморья были пресечены мерами уголовного преследования. Так, были наказаны трехлетними тюремными сроками Пукман, Ивлев и Семеренко – инициаторы забастовки на плавучем заводе «Чернышевский». Когда им сообщили о снижении сдельного заработка за 100 ящиков крабов с 11 рублей до 9 рублей 70 копеек, молодые рыболовы сагитировали 70 своих товарищей прекратить работу, наполнявшую валютой «закрома Родины». Похожие случаи имели место во многих городах. Например, на ткацкой фабрике в Гори рабочие остановили станки, получив в декабре 1961 года повышенные нормы выработки продукции по сниженным тарифам. В ночь на 31 декабря 1961 года в Чите были расклеены листовки: «Болтун Хрущев, где твое изобилие?» После очередного резкого повышения цен в июне 1962 года листовки с протестами захлестнули десятки областных и даже районных центров Союза. В первые же дни после сообщения о подорожании продуктов и товаров сообщения о народных волнениях, анонимных листовках и общем недовольстве потекли в ЦК КПСС из Ленинграда, Выборга, Новосибирска, Тбилиси, Грозного, Донецка, Днепропетровска, Павлова Посада, Загорска. Даже в Москве на улице Горького появились листовки: «Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра». По российской глубинке пошла гулять целая анонимная брошюра «Объединяйтесь вокруг Христа – большевики повысили цены» (здесь надо подчеркнуть, что столь непопулярные ценовые новшества властей сопровождались еще и параллельным закрытием 30 процентов оставшихся церквей и монастырей, а также увеличением в 47 раз налогового бремени православной церкви).
За 101-м километром
Кризис начала 1960-х годов проявлялся как в очевидных «антисоветских акциях», во всенародном ворчании, спонтанных забастовках, так и в неявных формах – всплеске преступности, «хулиганизации» страны. Полукриминальное поведение стало специфической формой выживания, извращенным способом снятия социального стресса, вызванного войной, репрессиями, недоеданием и массовыми миграциями. Можно говорить о целой волне «хулиганского сопротивления», которое стало частью беспрецедентной вспышки бунтов и волнений 1961-1962 годов. Только за год после космического полета Юрия Гагарина почти миллион (!) человек был отправлен за решетку (рост на 50 процентов по сравнению с 1960 годом). Двухсоттысячное число осужденных за злостное хулиганство (а в это понятие входили и массовые беспорядки недовольных политикой Хрущева) на 200 процентов превышало уровень 1960 года.
Особо конфликтная ситуация сложилась в небольших городах провинциальной России – за 101-м километром от Москвы. Именно в эти бесперспективные города попадали высланные из столицы «тунеядцы и проститутки», бывшие политзэки и оттрубившие свой срок уголовники. Снабжение таких городов было отвратительным; обозленность на власть была здесь ярче и конкретнее. Люди знали городских начальников, милиционеров и гэбистов в лицо и подолгу помнили обиды. Классическим примером жестоких массовых беспорядков «за 101-м километром» стали события 1961 года в Муроме и Александрове Владимирской области.
26 июня 1961 года муромский заводской мастер Костиков хорошо выпил и в порыве русской удали попытался на ходу запрыгнуть в грузовик. Сорвавшись на повороте, Костиков разбил голову об асфальт. Проезжавший мимо начальник горотдела милиции заметил непорядок, приказав отправить Костикова в камеру для пьяных, а не в больницу. Утром Костиков скончался. По Мурому пошел слух: мол, Костикова избивали в милиции, и теперь надо отомстить «лягавым».
Поджигателем беспорядков стал 45-летний маляр Михаил Панибратцев, чья молодость была исковеркана лагерным сроком по статье 58-7 (подрыв госпромышленности, совершенный в контрреволюционных целях путем использования госпредприятий или противодействия их нормальной деятельности). При Сталине Мише впаяли 10 лет просто так; власти сломали ему жизнь и даже не извинились в годы хрущевского «реабилитанса». Утром 29 июня Панибратцев изготовил на заводе, где они работали вместе с покойным Костиковым, плакат с надписью о том, что начальник Муромского ГОМа (горотдела милиции) – садист и убийца. 30 июня похоронная процессия с плакатом двинулась по центру города мимо здания милиции. Панибратцев первым выскочил из колонны и бросил два камня в окна ГОМа с криком: «Бей гадов!»
У здания разразился стихийный митинг. Толпа перевернула милицейскую машину, сделав ее трибуной. 39-летний работник канализации Сергей Денисов стал кричать, что в милиции бьют всех арестованных: «За это работников милиции надо убивать, как гадов. Бей фашистов, бей гадов! Освобождай арестованных!» Рванувшая толпа сожгла дежурное отделение милиции, устроив настоящий погром внутри здания. Когда заместитель начальник Муромского ГОМа капитан Рясин попытался выбраться из горящего офиса в гражданской одежде, то был подвергнут сильным побоям со стороны 28-летнего бессарабского цыгана Степана Мартынова.
Толпа разгромила не только милицию, но и помещение уполномоченного госбезопасности; все 26 арестованных были освобождены после взлома стен КПЗ. Мебель гэбэшного офиса рубили топорами. Все секретные бумаги и личные дела были разбросаны по улице. Были похищены 60 стволов оружия и множество боеприпасов. Пятеро милиционеров и прокурор Мурома были серьезно избиты. Среди главных подстрекательниц к насилию следствие позже назвало имена «ранее судимых женщин, которые систематически пьянствовали и вели развратный образ жизни».
Для подавления беспорядков в город были введены войска, применившие огнестрельное оружие; двое нападавших из толпы были ранены. 11 августа состоялся показательный суд над активистами беспорядков, причем прокурор потребовал смертных приговоров. В итоге суд дал обвиняемым многолетние тюремные сроки.
Во Владимирской области началась пропагандистская кампания осуждения «муромских бунтовщиков». 35-летний рабочий и отец двоих детей Владимир Струнников публично несогласился с приговором и призвал коллег по цеху к забастовке. Его арестовали и экстренно приговорили к семи (!) годам тюрьмы, хотя дело не тянуло даже на мелкое хулиганство. 25 августа в городе Коврове Владимирской области на стенах появились надписи: «Отомстим за муромлян!» и «Долой коммунистический режим. Молодая гвардия».
Но еще до радикальных надписей в Коврове произошли беспорядки в другом городе этой области – в Александрове. Там активное ядро бунтовщиков состояло как из полукриминальных элементов, так и из ранее лояльных режиму людей (среди зачинщиков волнений были кандидаты в члены КПСС, ветераны войны, имевшие медали и ордена). 23 июля 1961 года два солдата в пьяном виде попались на глаза майору Кузнецову – заместителю начальника милиции города Александрова. Солдат скрутили и затащили в помещение ГОМа. Эту сцену увидели сердобольные и тоже выпившие жительницы города (как известно, обиженные «пьяненькие» часто вызывают иррациональную жалость у русских женщин). На женские крики собралась толпа. Послышались возгласы: «Отомстим милиции! Устроим им второй Муром!»
Толпа из 500 человек окружила помещение милиции, куда уже успели приехать военный комендант города, уполномоченный КГБ, местный прокурор и партийное начальство. Хотя солдаты были вскоре отпущены, толпа все больше распалялась. Из массы собравшихся выделились 50 активистов, которые первыми побежали на штурм цитадели ненавистной власти. 12 милиционеров забаррикадировались в здании. Гэбист, прокурор и партийный секретарь лихорадочно названивали в областной центр, требуя присылки войск. Когда толпа, по которой было произведено 364 выстрела, прорвалась в здание, некий Вася Барабанщиков спас жизнь секретаря горкома партии, тайно выведя его из горящего офиса (это позже зачтется Васе на суде).
Охрана городской тюрьмы после долгой перестрелки сумела отбить атаку нападавших (4 активиста были убиты и 11 ранены). Помещение милиции было полностью разгромлено и сожжено. Серьезно избиты были начальник Александровского ГОМа Никифоров, секретарь заводской парторганизации Романов, военный комендант подполковник Черейский, случайно оказавшийся в городе подполковник-пограничник, а также бывшие сотрудники НКВД Бабашкин и Быватов, начальник дружинников Шилов и милиционер Прошман. Для подавления беспорядков прислали две роты солдат без оружия, причем толпе удалось разагитировать прибывших – мол, бьемся за правое дело, мстим за таких же солдатиков, как и вы. Только позже в город вошли вооруженные батальоны генерал-майора Корженко, которые с трудом прекратили волнения.
В конце августа и в октябре 1961 года в Александрове и Владимире состоялись судебные процессы над виновниками беспорядков. Четверо получили смертные приговоры, а девять обвиняемых – по 15 лет тюремного заключения.
Массовые волнения во Владимирской области не вдохновили подпольных «антисоветчиков» на написание листовок. Но интерес у оппозиционных групп к событиям в Муроме и Александрове безусловно был. В Государственном архиве РФ остались подробные документы Отдела Генпрокуратуры по надзору за органами госбезопасности, которые свидетельствуют: «Участник одной из московских подпольных групп, студент вечернего отделения философского факультета МГУ Э.С. Кузнецов, узнав о волнениях в Муроме и Александрове, специально ездил в эти города, чтобы выяснить, не носили ли эти беспорядки политического характера». Подробности поездки остались неизвестными, но сама подпольная группа была разгромлена в феврале 1962 года (Кузнецов и Осипов получили по семь лет, Бокштейн – пять лет лишения свободы).
Брежневская тишина
Все беспорядки хрущевской эпохи подавлялись жестко и безо всякого либерализма. Приговоры штамповались направо и налево, что озлобляло людей и расширяло ряды недовольных «Никитой». Свержение Хрущева в 1964 года было воспринято многими как приход к власти новых лидеров, которые будут более мягко относиться к «народу», дадут людям послабления. В итоге так и получилось: именно брежневский период сопровождался снисходительным отношением к человеческим слабостям трудящихся масс – хищениям, припискам, пьянству.
В июле-августе 1966 года были приняты постановления Верховного Совета и Совмина СССР о борьбе с хулиганством, а также о праве лишения прописки в Москве, Московской области и в Ленинграде нищих, безработных, бездомных, тунеядцев, проституток, фарцовщиков, участников «религиозных собраний и уличных шествий, проводимых с нарушением установленных правил» (под эти определения можно было запихнуть всех недовольных).
Брежневская эра была «застойной» еще и по причине общего успокоения народа, резкого снижения волнений и акций протеста. При Хрущеве в 1957-1964 годах имели место 11 случаев особо массовых беспорядков с участием более 300 человек в каждом, а за 18 брежневских лет – 9 случаев. При Никите Сергеевиче за массовые беспорядки ежегодно отправлялось в тюрьму 35 человек, а при Леониде Ильиче – только 10 человек в год. Эти волнения даже подавлялись по-разному: 264 убитых и раненых при Хрущеве и 71 – при Брежневе.
Одним из самых загадочных и малоизвестных событий конца 1960-х годов стал еврейский погром в Тирасполе (1967). Возможно, он совпал с итогами Шестидневной войны. Во всяком случае, прокурорские документы дают крайне скупую информацию об этих антиеврейских беспорядках в Модлавии. Известно лишь, что группа русских и украинских студентов педагогического института, приехавшие в Тирасполь из сельской местности, начала избивать евреев прямо в стенах вуза и на улицах города. Молдавская прокуратура, сообщая в Москву о беспорядках, попыталась замазать суть инцидента: «Проявлений национализма установлено не было». Вместо евреев в документах упомянуты «избиваемые городские парни», и лишь стараниями московских прокуроров удалось докопаться до истины.
Юрий Андропов, возглавивший в том же году КГБ, нашел новые средства для того, чтобы помешать оппозиционерам-одиночкам и подпольным группам использовать массовые беспорядки для «антисоветской агитации и пропаганды». Власть доводит до совершенства практику профилактирования недовольных. Именно при Брежневе, а не в хрущевские годы начинается истинный либерализм режима: во много раз уменьшается число осужденных за антисоветскую болтовню и бытовое ворчание. Вместо озлобленного борца, имеющего опыт лагерей, предпочтительнее было иметь запуганного человека, над которым висел дамоклов меч наказания за прошлое и нынешнее инакомыслие.
КГБ принципиально меняет свой подход. За 1967 год к уголовной ответственности за «антисоветчину» привлечено всего 96 человек, тогда как профилактировано вызовами и собеседованиями в органах – 12 тысяч ! Именно в этом историческом году 50-летия советской власти резко расширяется агентура КГБ. За год было завербовано 24952 новых агентов во всех слоях общества, что составило 15 процентов всей гэбэшной агентуры (в итоге получилось, что на каждого из «профилактированных» приходилось по два новых агента). Вот с таким арсеналом страна вступала в 1970-е годы, ставшие классической диссидентской эпохой оппозиционного движения.
2000
|
|
