Шимон Бриман
Евреи Русской Думы
Выборы как еврейский праздник
Ровно 95 лет назад – в мае-июне 1906 года, Россия ворвалась в эпоху парламентаризма. 72 дня работы Первой Государственной думы стали и частью еврейской истории. Возникшая на крови погромов 1905 года, эта Дума
породила невиданный ранее взлет еврейского либерализма и впервые подняла «еврейский вопрос» до уровня важнейших проблем Российской империи.
Сейчас, когда парламент навевает лишь скуку, трудно представить, каким чудом выглядела Первая Дума в глазах у подданных Николая Романова. Страна, много веков управлявшаяся без законодательного органа, внезапно вырывает у царя право на обсуждение законов и на участие избираемых депутатов в реформировании империи.
На еврейской улице думские выборы становятся двойным праздником. Миллионы бесправных иудеев, боящиеся каждого городового, вдруг начинают чувствовать себя полноценными гражданами, когда им позволяется опустить бюллетени в избирательную урну. Не сбылись планы правительственных юдофобов, желавших отобрать у евреев право голоса. Весной 1906 года евреи воспринимают первые выборы как зарю новой эры, как очередную победу Мордехая над сановным Аманом.
Сердца тысяч евреев наполняются не только радостью, но и гордостью: в состав 450 парламентариев избраны двенадцать сынов гонимого народа (подобный рекорд, кстати, останется непревзойденным во всех остальных Госдумах). Тот, кому знакомы чувства удивления и, возможно, радости в момент оглашения итогов выборов 1996 года, когда семерка ИБА влетела в кнессет, тот сможет понять оптимизм российских евреев 1906 года и их надежды на лучшее будущее.
Перед началом думской работы произошла встреча еврейских парламентариев (можно ли их вообще так называть, если они были избраны не от евреев, а от всего населения губерний и городов?). Тут же возник вопрос, который вновь встанет через 70 лет перед еврейскими активистами СССР: действовать ли внутри общероссийского освободительного (диссидентского) движения или придерживаться национально-еврейской платформы? Аналогичная проблема хорошо знакома русскоязычным политикам Израиля. Создавать ли отдельную «олимовскую» фракцию кнессета или действовать внутри главных политических партий? Что полезнее для интересов общины?
Среди 12 «наших» депутатов Первой Думы было пять сионистов. Они еще до выборов говорили о необходимости создания в будущей Думе еврейской фракции, доказывая, что у евреев имеются свои интересы в новой России. Но в итоге победила точка зрения одного из основателей кадетской партии Максима Винавера, ассимилятора и либерала. Солидному петербуржскому юристу было бы неловко перед своими русскими коллегами, если бы в Думе евреи замкнулись в национальной фракции. По его совету депутаты-евреи разошлись по двум фракциям – к кадетам (9) и к трудовикам (3).
«Наши» в парламенте
Все депутаты-евреи были людьми с высшим образованием. Леонтий Брамсон, 47-летний публицист и помощник присяжного поверенного от Ковенской губернии, прославился своими расследованиями преступлений должностных лиц царской администрации. Он неоднократно выступал в Думе о введении гражданского равноправия, об отмене смертной казни. В 1917 году трудовик Брамсон и кадет Винавер отклонили предложения стать министрами Временного правительства, мотивируя это таким образом: «Еврею не следует быть русским министром». По-видимому, тогда у российских евреев были иные принципы, чем у поколения Немцова и Кириенко.
Григорий Брук, 37-летний витебский общественный раввин и дипломированный врач, был горячим сторонником сионистской идеи. Брук выступал на четырех Сионистских конгрессах, критиковал «план Уганды», организовывал съезды сионистов России. В Думе Брук не был в числе «говорунов»; вместо этого он направил ряд депутатских запросов, спасая от расправы своих земляков-евреев. После разгона Первой Думы витебские власти отстранят его от должности раввина.
Блестящий оратор Максим Винавер (43), который наравне с Павлом Милюковым считался лидером партии кадетов, сумел за короткий период думской работы выступить с 25(!) речами. Неприкосновенность личности и жилища, свобода собраний, прекращение полицейского произвола – все эти вопросы затрагивались Винавером. Он старался не выпячивать еврейскую тему, не отрывать ее от решения задач русского либерализма, оставаясь вплоть до своих последних дней французской эмиграции сторонником ассимиляции евреев. Ирония судьбы: его дочь Валентина стала в 1914 году членом ЦК всероссийской сионистской студенческой организации «Ха-Хавер».
Доктор права и журналист Григорий Иоллос (47) был редактором «Русских Ведомостей» и работал в финансовой комиссии вместе с доктором философии Нисаном Каценельсоном – депутатом от Курляндской губернии. Последний сопровождал Теодора Герцля в его поездке по России в 1903 году. Доктор медицины Мейлах Червоненкис, избранный от Киевской губернии, работал в бюджетной комиссии Думы. От той же губернии был избран и врач Соломон Френкель. Юрист и екатеринославский депутат Михаил Шефтель (54) работал в аграрной комиссии.
Доктор философии Шмарьягу Левин (39), избранный от Вильно, вошел не только в летопись российского парламентаризма, но и в историю сионистского движения. Левин получил раввинское образование, затем учился в университетах Берлина и Кенигсберга, еще до Герцля начав протосионистскую деятельность среди студентов-евреев. В 1896-1906 годах работал «казенным» раввином, выступал на сионистских конгрессах, громил «план Уганды», считая, что евреи должны возвращаться именно в Эрец Исраэль.
В день открытия Первой Думы кто-то из депутатов-шутников (или антисемитов?) прислал в президиум записку с предложением избрать Шмарьягу Хаимовича Левина председателем Госдумы. Опасаясь гонений после разгона Думы, Левин бежит из России. В 1912-1913 годах он становится одним из основателей хайфского Техниона, борется за преподавние на иврите – против монополии немецкого языка. В 20-х годах переезжает из США в Тель-Авив, где вплоть до смерти в 1935 году работает журналистом и газетным издателем.
Минский присяжный поверенный (адвокат) Шимон Розенбаум (47) оставил заметный след в Думе, активно участвуя в работе комиссии по расследованию незаконных действий должностных лиц.
Гродненский кандидат права Моисей Острогорский (52) разрабатывал законопроекты о неприкосновенности личности и гражданском равенстве. Острогорский был делегирован Думой в июле 1906 года на конгресс в Лондон. Там представители парламентов Британии, Франции и России обсуждали вопрос о создании международного третейского суда для мирного разрешения споров между государствами – прообраза Лиги Наций, ООН и современного международного суда в Гааге. Перед отъездом в Лондон Моисей заявил в Думе: «На служение мирному развитию человечества выступает новая сила – русская нация, в составе всех народов России, впервые объединенных свободой, основанной на праве».
Владимир Якубсон (47), присяжный поверенный из Гродно, раскрыл механизма еврейского погрома в Белостоке. Дума направила его в родную губернию в составе следственной комиссии парламента. Местное жандармское управление дало депутату-сионисту такую характеристику: «Якубсон человек образованный, тонкий, хитрый, осторожный и большой дипломат, очень искусно ведущий дела в отношении устройства демонстаций и митингов».
Говоря о 12 депутатах-евреев, я останавливаюсь в растерянности перед проблемой: прибавлять ли к ним двух «крещенных кадетов» (как острили черносотенцы)? Что делать с выкрестами – московским профессором Михаилом Герценштейном (47) и главой санитарного отдела земской управы Костромской губернии Захарием Френкелем (37)? Во Второй Думе сложится вообще анекдотическая ситуация, когда рядом с четырьмя депутатами-иудеями будут работать пять выкрестов. Питерские депутаты Иосиф и Владимир Гессены напишут в анкетах – «еврей, православный». Через 90 лет то же самое укажет в своей анкете депутат Госдумы от Карачаево-Черкессии Борис Березовский.
Сионизм под сводами Таврического дворца
Еврейская тема стала частью бурных дебатов Первой Думы. Демократическое большинство парламента под влиянием кадетских ораторов уверовало в либеральную концепцию простоты разрешения «еврейского вопроса». Застрельщиком подобных иллюзий был Максим Винавер: «Мы говорим: все граждане равны перед законом, и устраняем всякое неравенство. Это так просто». Его поддержал профессор Кареев: «В вопросах национальности, вероисповедания и пола все до такой степени ясно, что уже простое заявление принципов и отмена ограничений поставит наш вопрос на чисто реальную почву». Одесский депутат профессор Щепкин пошел еще дальше: чтобы сделать еврейский народ равным с другими гражданами, достаточно одного вечера заседаний комиссии.
Думские либералы под сводами Таврического дворца пребывали в уверенности, что для развязывания узла еврейских проблем достаточно простое введение равноправия. После этого в новой и свободной России должен исчезнуть и антисемитизм – якобы спускаемый в народ с высот самодержавного трона. Депутат Рыжков, путая причины и следствия, заявлял, что именно неравноправие евреев вселяет в христианское население «грубые предубеждения и инстинкты, которые разряжаются потом в дикие погромы».
Какова же была позиция думских сионистов? Шмарьягу Левин произносит в парламенте странную речь, внешне напоминающую доводы либералов-ассимиляторов: «Одна статья закона может положить конец всем вековым наслоениям в области еврейского вопроса». Но эти слова идут вразрез с сионистской концепцией, по которой решением еврейского вопроса является жизнь в своем национальном государстве в Эрец Исраэль. В чем же дело?
Разгадку этого парадокса мы находим в выступлении другого сиониста – Шимона (Семена) Розенбаума. Последний 6 июня 1906 года делает неожиданное идейное построение: еврейский вопрос вообще не является вопросом еврейского народа! Розенбаум заявляет: «Еврейский вопрос является преимущественно вопросом русского народа; пока русский народ не дал евреям равноправия, до тех пор есть вопрос, насколько он имеет право считать себя равным с другими культурными народами».
В этих словах проявился особый сионистский подход, в корне отличающийся от подхода либерального. Рассмотрим подробнее их различия.
Для либералов (как для русского Кареева, так и для еврея Винавера) решить еврейский вопрос означало приблизить формирование гражданского общества и ввести в жизнь один из важных компонентов гражданского равенства новой России. Для еврейских национальных деятелей решить еврейский вопрос означало распутать сложный клубок внутренних еврейских проблем и болячек – или путем культурно-национальной автономии (бундовцы), или путем создания еврейского государства (сионисты). Причем сионисты рассматривали демократическое общество в России не как самоцель, а как хорошую базу для дальнейшей алии, как благоприятный климат для воспитания свободных граждан будущего еврейского государства.
Таким образом, либералы руководствовались своеобразной политической индукцией, идя от частного и менее важного для них (еврейского) к общероссийской цели. Сионисты же использовали политическую дедукцию, отталкиваясь от всероссийской базы для решения внутренних еврейских задач.
Ассимилированного столичного еврея Максима Винавера можно считать «либералом с еврейскими интересами», в то время как вышедших из самого сердца «Черты оседлости» Шимона Розенбаума и Шмарьягу Левина (Минск и Вильно) можно назвать «евреями с демократическими убеждениями». Самое же поразительное заключается в том, что идейный спор Винавера с Левиным продолжается и сегодня в Израиле в виде дискуссии о еврейском и/или демократическом характере нашего государства.
Теперь становится ясно, что, говоря в парламенте о решении еврейского вопроса, думские сионисты имели в виду не глобально-метафизическое «распутывание» еврейских проблем (которое могло осуществиться, на их взгляд, только в еврейском государстве), а излечение одной из болезней русского общества. Здесь и произошло слияние идей национальных и демократических, поставившее сионистов в общероссийские ряды сторонников свободы и демократии.
Кровь Белостока
Утром 1 июня 1906 года в Белостоке (Гродненская губерния) начался невиданный ранее погром: евреев убивали не столько дикие массы разбушевавшегося сброда, сколько регулярные части полиции и армии, использовавшие пулеметы и артиллерийские орудия. Гродненский депутат Моисей Острогорский получил 2 июня экстренную телеграмму с места побоища: «Провокацией вызван погром евреев, продолжающийся вторые сутки. Полиция участвует в погроме, войска активно содействуют хулиганам. Пытающиеся уехать убиваются на вокзале. На спасающихся за городом во ржи охотятся драгуны. Надежды на прекращение никакой. Жертв много. Под звуки несмолкаемых залпов взываем о спасении».
Белостокский погром взорвал плавный ход думской работы. Весь июнь – последний месяц работы первого парламента Российской империи, прошел под знаком еврейского вопроса и расследования погрома.
Показательно, что первым попросил слова Владимир Набоков – один из лидеров кадетской партии, отец будущего писателя В.В. Набокова: «Дума должна немедленно реагировать на происходящее. Мы знаем, как такие погромы перекатывались в другие города и вызывали леденящие душу ужасы». Поднявшийся вслед за Набоковым сионист Левин заявил, что хочет не жалости, а справедливости к еврейскому населению: «Наши жены, наши дети беззащитны. Дикие массы охотно пользуются безнаказанностью». (До чего же надо было довести Израиль, чтобы эти слова из 1906 года стали вновь актуальными на еврейской земле в 2001 году?).
8 июня в Думу прибыл глава МВД Петр Столыпин, обещавший, но так и не прекративший трехдневный погром в Белостоке. Князь Сергей Урусов бросил тогда ему в лицо: «Опасность не исчезнет, пока на дела управления и на судьбы страны будут оказывать влияние люди, по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики». Максим Винавер впервые сообщил Думе сенсационные подробности о том, что Департамент полиции разместил прямо в своем здании тайную типографию, печатавшую антисемитские листовки. В одной из листовок говорилось: «Жиды хотят нашу матушку Русь сделать царством еврейским или сионским. Долой красные знамена, долой красную жидовскую свободу! Вставай, русский народ, на врага!» Эти материалы рассылались в Белосток, Екатеринослав, Одессу, а виленский полицмейстер Климович даже заказал два сверхплановых транспорта погромной литературы.
Дума направила в Белосток следственную комиссию из трех депутатов, которые вернулись с докладом 20 июня 1906 года. Главным стало выступление Владимира Якубсона. Он заявил, что кровавый погром в Белостоке – это заведомо организованное преступление правительственных агентов, сил полиции и армии. Солдат местного гарнизона накануне погрома мучали бесконечными караулами, нарядами, якобы нужными для борьбы с революционерами. А присылаемые из Департамента полиции листовки окончательно убедили военных, что все бунтовщики – это евреи.
Перед солдатами была устроена симуляциа «белостокской революции». Работала такая схема: полиция сообщает утром 1 июня офицерам гарнизона, что в доме еврея Заблудовского засели революционеры. Сорвавшиеся «с цепи» солдаты, желая разом покончить с причиной своих мучений и нарядов, бросаются вместе с полицией обстреливать этот дом. Выбегает отец с ребенком и его тут же убивают. По приказу офицера закалывают сына, находящегося под матерью. В погребе другого дома прячутся евреи. Старик находит на полу единственный кусок хлеба – в мышеловке, произносит над ним благословение. Утром солдаты на глазах старика убивают всю семью. «И вот это – гнездо революционеров, семья, которая творила молитву!» - восклицал Якубсон.
Резкие слова Якубсона попытался сгладить Винавер, заявивший о своей вере в «исполненный истинной человечности русский народ». 8 июля 1906 года депутаты увидели замок на дверях Таврического дворца. Дума была распущена царским манифестом. Никто из виновников погрома так и не был наказан.
Маген-давид над Думой
Жизнь первого парламента России была оборвана еще на взлете. Обсуждение еврейской темы заняло не менее 10 процентов объема думской работы – столько же, сколько аграрный и рабочий вопросы. Ни по одному из пунктов повестки дня Думы не было проявлено такой спешки, как при обсуждении погрома в Белостоке – депутаты нарушили свой же регламент, желая скорее заслушать доклад следственной комиссии.
Имена арестованных евреев каждый день звучали в десятках депутатских запросов. Запрос номер 66 – против смертного приговора Грундбергу, Рубинштейну и Шейнбергу; запрос 89-й – о высылке из Витебска без суда в Сибирь Берки Фогельзона; запрос 142-й – против смертных приговоров Хилю Кимельману, Мойше Пудловскому и Арону Файбисяку.
Бесконечная череда еврейских имен и дебатов по еврейскому вопросу привела к тому, что в массовом сознании «простых» россиян даже сложился стереотип «объевреенной Думы», усиленно поддерживаемый властями. В учебнике истории для юнкерских училищ (даю бесплатную наводку Никите Михалкову для «Сибирского цирюльника-2») целая страница была позднее отдана карикатуре – стилизованный жид с пейсами и крючковатым носом заявляет с трибуны Первой Думы: «Надо истребить самое имя России».
Одна из газет пустила «утку» о том, что Дума по предложению Моисея Острогорского решила отдыхать в субботу, а работать в воскресенье. Депутат Поярков был завален гневными письмами избирателей: «Зачем в угоду жидам отказались праздновать воскресенье и устроили шабаш?» Белыми июньскими ночами питерским антисемитам казалось, что над Думой парит маген-давид.
Со стороны миллионов русских крестьян и горожан то была здоровая ксенофобия – реакция на вторжение презираемых чужаков в высшие эшелоны власти и политики. Через 20 лет многократно усиленный еврейский рывок в «красную элиту» породит вспышку антисемитизма конца 1920 – начала 1930 гг.
Курский земледелец и вологодский маслобойщик не понимали, почему в Думу от православной Москвы избран выкрест Герценштейн, а столицу империи представляет иудей Винавер. Главный доклад по международным вопросам делал Моисей Острогорский, доклад по бюджету – Григорий Иоллос, а профессиональный либерал Максим Винавер просто не сходил с думской трибуны. Среди 12 депутатов-евреев именно несионисты и ассимиляторы старались особо активно станцевать на чужой свадьбе русской истории.
Главный доклад по аграрной реформе делал тот же Герценштейн. Блеск золотого пенсне на типично иудейском носу доводил до истерики депутатов-консерваторов: они не могли спокойно внимать идеям выкреста о гармонизации отношений русских помещиков с крестьянами. Через 10 дней после роспуска Думы Герценштейн был застрелен и похоронен на православном кладбище города Териоки (ныне Зеленогорск). А Григорию Иоллосу не простили, вероятно, его попытку 23-миллионного сокращения бюджетных расходов на полицию – он был застрелен в 1907 году.
Кровавая гримаса русско-еврейского романа: трупы двух депутатов-евреев открыли летопись политических убийств парламента России.
Первая Дума, сверкнув на небосводе 95 лет назад, не успела сделать практических шагов в разрешении злополучного «еврейского вопроса». Но именно эта Дума впервые поставила еврейскую проблематику (и еврейскую боль) на уровень вопросов общегосударственного значения.
2001
|
|
