Шимон Бриман
Крах политкорректности
Страшилка-1917
Миллионы людей были шокированы не только событиями 11 сентября, но и тем, что гибель двух небоскребов-близнецов была якобы предсказана еще Нострадамусом в 16 веке. На фоне повальной вспышки интереса к наследию знаменитого астролога меркнут голоса специалистов, утверждающих, что Нострадамус ничего такого не писал. Трудно сказать, какие картины и видения проносились в голове средневекового еврея-выкреста. Зато я точно знаю, кто первый в двадцатом веке изобразил на бумаге жуткое зрелище горящего Манхеттена с руинами небоскребов.
Автором этой фантазии стал не арабский террорист-мечтатель, а талантливый американский художник Джозеф Пеннелл. В конце 19 века он окончил художественный колледж в Филадельфии и Академию изящных искусств в Пенсильвании. Затем последовала работа по оформлению более ста книг, эскизно-плакатная текучка по изготовлению видов гигантских объектов (Панамского канала, Ниагарского водопада и других). Хорошим источником заработка стала для художника Первая Мировая война. Выгодной халтурой были заказы на пропагандистские плакаты.
Дело в том, что в апреле 1917 года президентом Вудро Вильсоном был создан Комитет общественной информации, призванный скоординировать агитационные усилия правительства. Писатели, журналисты, фотографы, рекламщики и артисты получали шикарные гонорары за то, что стимулировали «военный сантимент» населения. Многие творцы впоследствии жалели, что Америка вступила в войну так поздно – только весной 1917 года. Джо Крил, работавший в Комитете, позже назвал его «целенаправленным предприятием по продаже войны, самым крупным мировым приключением в рекламном деле». Джозеф Пеннелл активно трудился в отделе художественной рекламы этого Комитета. Через много лет он так охарактеризует отношение правительства к искусству во время войны: «Когда Соединенные Штаты желают сделать свои интересы общественными чаяниями, они находят, что искусство является лучшим посредником для этого».
Комитет общественной информации занимался до наивности откровенной пропагандой военных действий. Девственно чистые американские мозги промывались решительно и беззастенчиво. Белый дом хотел вести победоносную войну, получая на нее дополнительное финансирование в виде всенародных займов. На фоне сентиментальных и прямолинейных плакатов типа «Будь патриотичен», достойных кисти Остапа Бендера и его «мальчика», иногда рождались и подлинные шедевры агитационного искусства. Одним из них стал пророческий плакат Джозефа Пеннелла. Известный каждому американцу вид на Манхеттен изуродован взрывами и столбами огня. Горит даже пьедестал статуи Свободы. В небе летят вражеские самолеты. На крупном плане видны дымящиеся небоскребы делового сердца Нью-Йорка. Ровно в центре многоэтажного Манхеттена зияет провал – в том самом месте, где через 84 года будут лежать остатки башен-близнецов. Под картиной рифмованный призыв: «Чтобы свобода не исчезла с Земли, покупайте облигации свободы».
Страшилка 1917 года, которая сбылась в наши дни, не имела тогда ни малейшей связи с реальностью. В Первую Мировую войну эмбриональная авиация не совершала трансатлантических рейсов. Даже в годы Второй Мировой у немецких самолетов не хватило бы мощностей для бомбового удара по Нью-Йорку и благополучного возвращения на базы Северной Франции. Да и у японских ВВС не было никаких сил для налетов на атлантическое побережье США. Только в бредовой (или пророческой) фантазии художника могла родиться картина полыхающего Манхеттена и небоскребных руин. Так и хочется сделать вывод, тешащий самолюбие творцов: талантливый мастер способен влиять на материальную действительность, привнося в жизнь видения из духовных миров.
Плакатная война
Деятельность вильсоновского Комитета общественной информации через 25 лет негативно отразилась на освещении американскими СМИ нацистского геноцида евреев. Новое поколение журналистов смотрело на антигерманский пафос своих старших коллег как на пример предвзятости и ангажированности. Эталоном военных репортеров 1940-х годов стала холодная отстраненность в передаче новостей – прообраз будущей политкорректности конца двадцатого века. Сообщать о депортациях и массовых расстрелах означало уподобляться «бульварной прессе», повторять агитационные трюки времен Первой Мировой. Плакатный жанр в США и Великобритании окончательно отделился от журналистики. Всем было ясно, что военные плакаты не сообщают «правды» о бовых действиях, а лишь выполняют прикладные функции пропаганды.
И гитлеровцы, и западные союзники пытались влиять на общественное сознание. Художественная разница между воюющими сторонами заключалась в том, что немецкие плакаты обладали большей торжественностью, энергией подавления и личным культом фюрера. Американо-английская наглядная агитация, напротив, обращалась к базовым ценностям западной демократии. Ни в Третьем рейхе, ни в сталинском СССР не мог появиться скромный плакат, на котором простой рабочий вольно произносит речь из глубины зала ( надпись на плакате: «Спаси свободу слова. Покупай военные облигации»). Практически никогда на подобных картинах не помещались портреты Черчилля или Рузвельта. Художники США взывали к предпринимательскому духу своего народа (стодолларовая купюра в ногах у белоголового орлана и призыв: «Победа – теперь ты можешь инвестировать в нее! Займ Победы»).
Чтобы сделать солдата из цивильного призывника, чтобы объяснить его родителям в штате Айова, для чего их сына отправляют в далекую и непонятную Европу, правительству США нужно было дать своим гражданам зримый образ противника и наглядно растолковать причины войны. Сразу после национальной травмы Перл-Харбора в декабре 1941 года родился плакат с кулаком американского матроса и лозунгом: «Отомсти 7 декабря». Был объявлен федеральный конкурс военного плаката по теме «Это – враг». На конкурсе победили плакаты с немецким генералом-вешателем и с целящимся японцем. Обратим внимание на характерную особенность: в условиях тотальной войны никого не беспокоило отсутствие политкорректности в плакатах по отношению к немцам и японцам. Эренбурговское «Убей немца!» эмоционально совпадало с ненавистью американского летчика, бросающего бомбы на Японские острова (плакат «Следующую! Шестой военный займ»).
Новое «бремя белых»?
В годы Второй Мировой противники не уставали повторять, что в их лице цивилизация сражается против варварства. Немцы призывали спасать великую культуры германской расы от разлагающейся Англии, джазового гангстеризма иудаизированной Америки и большевизма Советов. Союзники в ответ на это сводили нацизм к дикому язычеству, не желая признавать того, что гитлеризм является «цветком Зла» в оранжерее европейской культуры, что он вызревал на давних традициях христианства, на прекрасной музыке и на передовой университетской науке. По сути дела, война немцев с англосаксами была кровавой ссорой внутри одной семьи – битвой равных.
Абсолютно иным было отношение стран Запада к Третьему миру. «Бремя белого человека», воспетое Редьярдом Киплингом еше в 1899 году, означало простую вещь: у европейцев есть своя особая миссия в отсталых районах земногошара. Белый человек хорош не столько тем, что он белый, а потому, что на его плечах лежит огромная цивилизаторская роль передачи всему остальному миру ценностей демократии и технического прогресса. В первой половине 20 века превосходство Европы над туземцами Африки и Азии казалось логичным и неоспоримым. Европа была уверена во всеобщей пользе железных дорог, телефонной связи, школьного образования и норм санитарии. От молодых ребят, воспитанных на западной культуре, зависело, насколько гуманным будет отношение колониальных войск и властей к местному населению. Мудрый Редьярд понимал «бремя белых» как тяжелую, но почетную обязанность европейца остаться человеком даже в джунглях Кении и в горах Кашмира.
2001
|
|
