Шимон Бриман
«Давай займемся сексом!», -
ответил мне Роман Виктюк на вопрос о ближайших творческих планах
Блистательный режиссер-новатор вновь посетил наши ближневосточные края. Роман Виктюк в Израиле – значит скучно не будет. Так и получилось: привезенные «Мастер и Маргарита» вызвали полярную реакцию зрителей.
Как всегда, испытали испуг любители консервативно-привычного театра. Но таких было меньшинство. Три четверти переполненных залов составляли те, кто живо откликается на гибкую пластику и «сумасшедшинку» Виктюка. Напрасно опасался мой друг, не пошедший на спектакль («А вдруг у Виктюка Маргарита окажется мужчиной?»). Булгаковские герои позволили талантливому режиссеру экспериментировать над собой.
Мы беседуем с Романом Виктюком в одной из комнат хайфского «Аудиториума» за час до начала последнего спектакля нынешних израильских гастролей. Роман обаятелен и непосредственен. Эту живость порой окатывают волны такой серьезности и такой глубины, что становится непонятным, как вообще Роман решается впускать кого-то во внутренний мир своих переживаний и междучувствий. Мы говорим об абсурде, о Булгакове, о превратностях любви и о судьбах Израиля и России.
- Роман, вас не задело недавнее «футбольное буйство» в центре Москвы? Как вы оцениваете нынешних москвичей? Может, их и на этот раз квартирный вопрос испортил?
- Это был самый настоящий погром! Бесчинствовали в самом сердце Москвы. Это зверье прошло прямо под моими окнами, круша все на своем пути. Я увидел зомбированную толпу, способную на все, холодную, рациональную, подчиняющуюся приказам вожаков. Абсурд, который стал реальностью! В Италии мне сказал журналист газеты «Република»: «Вы в России не имеете традиций театра абсурда – вы не прошли через Ионеско и Беккета». Да у нас вся история – живой театр абсурда. Вот во Львове, где я родился, десятки лет присягали и устраивали партийные церемонии у могилы Неизвестного солдата. А когда стали ее ремонтировать, обнаружили мундиры вермахта. Оказалось, что все советские торжества проводились на немецком кладбище. Или взять памятник Ленину в том же городе: постамент сложен из надгробных плит с еврейского, украинского и русского кладбищ. Это ли не абсурд?
- Какие пьесы вам предлагают сейчас авторы? Что привлекает ваше режиссерское внимание?
- Идет поток пьес. Я читаю почти каждый день. Недавно познакомился с пьесой «Анна Каренина-2» - события происходят после поезда; Анна-инвалид, Вронский-паралитик и так далее. Читаю и чувствую: ну нет музыки и все! А когда читали с актерами пьесу Валентина Красногорова, мы реагировали совершенно иначе. До этого ребята познакомились с текстом Артура Шницлера, запрещенного в СССР драматурга. Сравнив эти пьесы, все сказали: «А у Валентина-то художественнее!»
- Так какие же ваши ближайшие творческие планы?
- «Давай займемся сексом!» Валентина Красногорова. Под этим литературным псевдонимом скрывается ваш земляк-израильтянин Валентин Файнберг, заместитель мэра Хайфы. В его пьесе есть особые тональности. Из шифра и междутекстия слышны созвучные мне нотки. Я вздрагиваю. Возникает музыкальный отклик, любовный импульс и магическая связь, которую не передать словами.
- Вы не находите название пьесы слишком провокационным?
- На самом деле, пьеса посвящена человеческой невостребованности в сексе и любви. В разных частях мира путают любовь и секс. Потребность в любви и способность любить находятся в конфликте. У Файнберга я нашел многое для своего театра. Будет огромная кровать на рельсах, перемещающаяся по сцене, мир роскошных и безумных подвенечных платьев. Перед зрителями возникнет театральный сексозримый механизм.
- На какой стадии подготовки находится сейчас эта пьеса?
- Мы уже провели первые репетиции. Сначала мы репетировали пластически – без текста, чтобы актеры почувствовали материал слой за слоем. И у нас получилось. Хочу сказать, что пьеса Валентина Красногорова, на мой взгляд, является одной из лучших пьес современности.
- Когда можно ожидать премьеру?
- Я думаю закончить репетиции в июле-августе, а уже в октябре будем играть. Очень надеюсь привезти спектакль к вам в Израиль.
- Говоря о сегодняшней вашей булгаковской постановке, возникает вопрос: почему, собственно, акцент на Иване Бездомном, на его снах?
- Я считаю, что Бездомный – это единственный человек, который смог уцелеть при Сталине и пережить его. Сон избирателен, у каждого он свой. Мне было интересно посмотреть на сюжет «Мастера и Маргариты» глазами Ивана Бездомного. Его сны – это, возможно, и мои сны. Я ставил Булгакова еще при Брежневе, когда это было под строжайшим запретом. В Вильнюсе на эти репетиции пешком приходил из соседнего здания ЦК глава литовских коммунистов Антонас Снечкус. Мы с ним разговаривали по-польски, чтобы сексоты, сидевшие в зале, ничего не могли понять.
- Роман, а вы не боитесь реакции самого Михаила Афанасьевича?
- Я его боюсь. Известно, что он и Гоголь встречались с дьяволом. Я очень суеверный человек. Михаила Булгакова мне ставить и страшно, и почетно. Я чувствую огромную ответственность – ведь я был знаком с Еленой Сергеевной Булгаковой. Ее глаза всегда со мной, как и нежность их душ.
|
|
