Александр Риман «Так умер Хаим Шиндельман…»
Евреи России и Германии в годы Первой мировой войны
1 августа 1914 года германский император, король Пруссии и
Верховный главнокомандующий Вильгельм II подписал указ о
мобилизации своей армии и объявил войну России. С 3 августа
Германская империя находилась также в состоянии войны со своим
старым врагом - Францией. День спустя состоялось специальное
заседание депутатов рейхстага, на котором горячую солидарность со
своим кайзером продемонстрировали представители всех парламентских
фракций, включая социал-демократическую. Растроганный Вильгельм
гордо заявил: «Я больше не знаю никаких партий, я знаю только
немцев!»
Пикантность ситуации заключалась в том, что одним из «немцев»,
проголосовавших 4 августа 1914 года за дополнительные военные
кредиты, был лидер социал-демократической фракции германского
рейхстага, ассимилированный еврей Гуго Гаазе (1863-1919). Адвокат
из Кенигсберга был избран депутатом имперского парламента еще в
1897 году, когда проходил Первый сионистский конгресс в Базеле,
как бы доказывая собственным примером, чего может добиться
молодой немецкий еврей, желающий честно служить фатерлянду. В 1911
году Г. Гаазе вместе с Августом Бебелем стал сопредседателем
социал-демократической партии Германии, а после смерти Бебеля в
1913 г. - ее единоличным лидером. Накануне Первой мировой воины
Гаазе неоднократно выступал с пламенными пацифистскими речами,
однако в решающий момент на историческом августовском заседании
рейхстага заявил: «В час опасности мы не бросим нашу родину в
беде!»
Справедливости ради необходимо отметить, что два видных
представителя германской социал-демократии - еврейка Роза
Люксембург и немец Карл Либкнехт - с самого начала войны не
поддерживали патриотических настроений подавляющего большинства
своих партийных товарищей. Об этом с гордостью напоминали
историкам всех стран мира советские пропагандисты в течение многих
лет. Но при этом они забывали добавить, что антивоенная позиция
«Красной Розы» и ее товарища Карла в корне противоречила одной из
главных догм авторов «Коммунистического манифеста».
Джеймс Джолл, с 1967 по 1981 год - профессор кафедры международной
истории Лондонского университета, подчеркивает: «Со времени Маркса
и Энгельса и до Первой мировой войны социалисты всегда полагали,
что война против России, самой реакционной державы в Европе будет
оправдана... Социалисты поддерживали правительство Германии,
проголосовав в 1913 году за налогообложение для финансирования
армии. Во время июльского кризиса 1914 года Бетману (прусскому
канцлеру с 1909 по 1916 годы) удалось убедить армейское
руководство не объявлять о своем намерении арестовать лидеров
социалистов».
О том, насколько одиозной была антивоенная позиция «Красной Розы» и
ее партийного единомышленника Карла, свидетельствует одно из
принципиальных высказываний всемирно известного германского
социалиста Августа Бебеля (1840-1913). Советские идеологи
ласково называли товарища Бебеля «одним из вождей немецкой
социал-демократии и Второго Интернационала, выдающимся оратором и
публицистом», не забывая при этом процитировать хвалебный отзыв о
нем в одной из работ Владимира Ильича Ленина. Тем интереснее
выглядит речь Августа Бебеля на одном из конгрессов
социал-демократической партии Германии (СДПГ), состоявшемся в 1891
году:
«Земля Германии, германское отечество принадлежит нам, народным
массам, больше, чем кому-нибудь другому. Поскольку Россия опередила
всех в терроре и варварстве и хочет напасть на Германию, чтобы
разбить и разрушить ее,.. мы, как и те, кто стоит во главе
Германии, остановим Россию, поскольку победа России означает
поражение социал-демократии».
Позиция германских социалистов интересует нас, прежде всего,
потому, что СДПГ пользовалась большой популярностью среди
берлинских евреев. Начиная с 1878 года, депутатами рейхстага от
социал-демократической партии были столичные журналисты,
предприниматели и общественные деятели преимущественно еврейского
происхождения. Отметим, например, берлинского фабриканта Пауля
Зингера, защищавшего в парламенте «интересы трудящихся» с 1884 по
1907 годы, и «главного оппортуниста всех времен и народов» (с
точки зрения большевистских вождей) Эдуарда Бернштейна (1850-1932).
Он был депутатом рейхстага с 1903 по 1928 годы (с небольшими
перерывами) и, разумеется, в 1914 году голосовал «за войну».
Как подчеркивал философ и психоаналитик из Германии,
ассимилированный еврей Эрих Фромм (1900-1980), «у немцев было
создано ощущение окружения, изоляции и угрозы со всех сторон, кроме
того, в немецком народе (к которому причисляло себя и
большинство немецких евреев - А.Р.) постоянно поддерживалась
иллюзия борьбы за свободу, ведь война велась против царизма».
Особая неприязнь, которую у евреев Германии и Австро-Венгрии
вызывала российская монархия и лично император Николай II, имела
веские причины. В отличие от кайзера Вильгельма и императора
Франца-Иосифа, российский самодержец упорно отказывался
предоставить даже формальное равноправие евреям России и отменить
«черту оседлости». Сообщения о кровавом кишиневском погроме 1903
года и массовом «жидотрепании» в ходе «революционных беспорядков»
1905-1906 годов привели в ужас германоязычных евреев, которые
отразили нахлынувшие на них чувства в устном народном творчестве в
начале Первой мировой войны. Одно из еврейских народных преданий,
созданных, вероятно, галицийскими хасидами из Австро-Венгрии,
гласило:
«Когда прогремели первые выстрелы Большой войны, собрался небесный
суд, чтобы решить, кто будет победителем. Ангел-хранитель России
положил на чашу весов все пушки и все снаряды Круппа, чтобы
показать, что именно хочет послать Германия на головы невинных
людей. Но ангел-хранитель Германии тихо положил на другую чашу
весов всего-навсего два русских гвоздя. И чаша с гвоздями
перевесила. Оказалось, что это были гвозди кишиневского погрома.
Вот так и был решен исход войны».
Между тем уже первые крупные сражения мировой войны, в частности,
тяжелые бои в Восточной Пруссии и наступление русской армии в
Галиции осенью 1914 года, показали, что исход «великого
противостояния сил добра и зла» был далеко не предрешен даже
наличием на «чаше весов» окровавленных гвоздей кишиневского
погрома. Кроме того, с каждым днем все более актуальной для евреев
воюющих стран становилась новая трагическая тема -
взаимоистребление сынов Израиля на переднем крае боевых действий,
где они героически сражались под знаменами различных «фатерляндов».
Писатель Андрэ Шварц-Барт, родившийся в 1928 году во французском
городе Мец в семье еврейских эмигрантов из Польши, описал этот
жуткий феномен в книге «Последний из праведников» (она была
впервые опубликована в 1959 году и удостоена Гонкуровской
премии). Свое понимание философско-исторического смысла
произошедшего А. Шварц-Барт выражает устами еврейских жителей
местечка Земиоцк, располагавшегося в российской «черте оседлости»:
«Тихие обитатели Земиоцка узнали об этом лишь в феврале 1915
года из писем, полученных от парижских, берлинских и нью-йоркских
родственников. Поползли странные слухи. Рассказывали, что во
Франции и Германии евреев заставили надеть военную форму - символ
ненависти - и драться между собой, совсем как эти дикие
звери-христиане... Со следующей почтой пришло известие о том, что
мальчики из одного местечка, родные братья, поселившиеся во
враждующих странах, рискуют в этой слепой бойне убить друг
друга…
Все со стоном повторяли туманные слова Праведника. "Случилось
это потому, - сказал он, - что Израиль устал чувствовать у своего
горла нож заклания… Он преклонил колени перед идолами. Ему было
больно, и он не хотел больше пребывать в Б-ге. Наши несчастные
братья стали французами, немцами, турками, а может, и китайцами,
вообразив, что, перестав быть евреями, они покончат со
страданиями. Но вот сегодня Всевышний видит такое, что Он еще ни
разу не видел за две тысячи лет нашего изгнания: обряженные в
чужие доспехи, говорящие на разных языках и поклоняющиеся безликим
идолам, евреи убивают друг друга. Проклятье!"
...Женщины рассказывали странную историю, неизвестно кем
занесенную в Земиоцк. На фронте ночь. Темно. Выстрел. До еврея,
который только что стрелял, доносится стон...
"И тут, мадам, у него волосы становятся дыбом: в трех
шагах от себя он слышит, что вражеский голос читает на иврите
предсмертную молитву. Боже мой, оказывается, этот солдат только что
убил еврея, брата своего. Боже мой, какое горе! Обезумев от стыда и
отчаяния, он бросает винтовку и бежит по фронту. Он сошел с ума.
Понимаете?.. Он остается посреди фронта и погибает. Боже, какое
горе!"».
Именно в годы мировой войны миллионы евреев в различных странах
Европы с особой остротой почувствовали ущербность статуса нации,
не имеющей собственного государства. Публицист и общественный
деятель Макс Нордау (1856-1923), стоявший вместе с Теодором
Герцлем у истоков политического сионизма, писал в 1917 году: «В
Литве и в Польше, в Галиции и Буковине – везде, где смерч войны
пронесся наиболее опустошающим образом, мы оказались в самом центре
мировой катастрофы… Рассеянные между всеми государствами мира, мы
имели странную привилегию стать борцами всех станов: и в кровавых
боях враждующих народов еврей стрелял в еврея, брат закалывал
брата. Наши жертвы на алтарь войны чудовищно велики. В ряду
народов-мучеников мировой трагедии злой рок выдвинул нас на первое
место... Но когда доходит очередь до оценки понесенных жертв, до
признания сыгранной роли, еврейский народ отсутствует в списке
народов земли».
Физические и моральные страдания солдат-евреев на фронтах мировой
войны усугублялись доходившими до них сообщениями о массовых
репрессиях против их соплеменников в прифронтовой полосе. Литва и
Польша, Галиция и Буковина, упомянутые М. Нордау, были одновременно
и главными театрами военных действий, и районами компактного
проживания миллионов евреев Российской и Австро-Венгерской
империй. В западных губерниях России, включенных в «черту
оседлости» еще во времена Екатерины II, проживало абсолютное
большинство ее еврейских подданных, обща я численность которых в
1913 году достигла семи миллионов человек.
Поначалу патриотизм российских евреев мало чем отличался от
патриотизма «дойчюден». Уже в первые дни войны петроградский
еврейский журнал «Новый восход» начал публиковать
верноподданнические статьи и сообщал а массовых манифестациях
российских евреев, заявлявших о лояльности «царю и отечеству». На
специальном заседании Четвертой Государственной думы, состоявшемся
в столичном Зимнем дворце 26 июля (8 августа) 1914 года,
ковенский депутат Нафтали Фридман (1863-1921) выступил с пламенной
речью, в которой были такие слова: «В великом порыве, поднявшем
все племена и народы России, евреи выступают на поле брани плечом
к плечу со всеми ее народами. В исключительно тяжелых правовых
условиях жили и живем мы, евреи, и, тем не менее, мы всегда
чувствовали себя гражданами России и всегда были верными сынами
своего отечества, и никакие силы не отторгнут нас от нашей родины
России... В защиту нашей родины от иноземного нашествия мы
выступаем не только по чувству совести, но и по чувству глубокой
привязанности... Мы, русские евреи, как один человек, станем под
русскими знаменами и положим свои силы на отражение врага».
Слова Н. Фридмана подкреплялись результатами общероссийской
мобилизации. В редакционном предисловии к «Черной книге
российского еврейства», отрывки из которой были опубликованы в
сборнике «Еврейская старина» за 1918 год, говорилось: «Начало войны
ознаменовалось сильным подъемом патриотических чувств среди евреев
всей Империи. Мобилизация среди еврейского населения не дала
почти никакого недобора; газеты регистрировали изо дня в день
значительное число добровольцев, причем в добровольцы поступали и
студенты заграничных университетов, лишенные вследствие процентной
нормы права учиться в России (большинство из этих "заграничных
студентов" учились в Германии и Австро-Венгрии. - А.Р.).
...Печать отмечала факты ходатайства со стороны евреев,
зачисленных в нестроевые роты, о назначении в строевые части».
По разным источникам, в российской армии в годы Первой мировой
войны сражались от 300 до 500 тысяч евреев. Последняя цифра
представляется более вероятной, так как является результатом
новейших оценок. Если принять ее за основу, то выясняется, что в
военных действиях принимали участие около 8 процентов евреев
Российской империи, что почти в два раза превышало долю еврейского
населения в общем количестве жителей России.
Впрочем, на царских военных чиновников размах «инородческого»
патриотизма не произвел никакого впечатления. Игнорируя
многочисленные статьи в русско-еврейской прессе и реальные военные
сводки, высокопоставленные держиморды опирались в своих далеко
идущих выводах почему-то на некие «статьи в немецких газетах», в
которых евреи «черты оседлости» объявлялись «надежными союзниками
врагов России». 27 ноября 1914 года российский главнокомандующий
разослал начальникам укрепленных районов прифронтовой полосы
печально известный приказ, в котором евреи официально именовались
«враждебной группой населения» со всеми вытекающими отсюда
последствиями в условиях военного времени. В тот же день,
демонстрируя невиданную оперативность, которой так не хватало
русской армии в боевых сражениях, генерал от кавалерии Бобырь -
начальник укрепленного района города Новогеоргиевска,
расположенного недалеко от Варшавы, - довел до сведения
подчиненных собственное распоряжение следующего содержания:
«В немецкой победе евреи видят спасение для себя от царского гнета
и от притеснений поляков... В целях обезопасить войска от вредной
деятельности еврейского населения Главнокомандующий приказал: при
занятии населенных пунктов брать от еврейского населения
заложников, предупреждая жителей, что не только в период занятия
нами населенного пункта, но и после его очищения заложники будут
казнены... При занятии населенного пункта надлежит путем
тщательного обыска убедиться, нет ли здесь приспособлений в виде
беспроволочного телеграфирования, сигнализации, голубиных
станций, подземного телеграфа и проч., поступая с прикосновенными
к этому лицами по всей строгости закона».
Приказ российского главнокомандующего - великого князя Николая
Николаевича «Младшего» (1856-1929) - от 27 ноября 1914 года никого
не удивил. Он лишь формально легализовал практику жестоких
репрессий против мирного населения иудейского вероисповедания,
которая уже имела место в прифронтовых губерниях Российской
империи с первых дней мировой войны.
29 июля (10 августа) 1914 года военный комендант поселка Мышенец
Ломжинской губернии приказал всему еврейскому населению (две
тысячи человек) покинуть свои дома. В первый же месяц войны евреи
были выселены из местечек Яновец и Рык Радомской губернии, в
сентябре 1914 года (по старому российскому календарю) такая же
судьба постигла иудейских жителей ряда населенных пунктов
Люблинской губернии, а в октябре-ноябре - Варшавской.
Аресты российских евреев и их содержание в тюрьме в качестве
заложников, так же как и массовая депортация, стали обыденным
явлением в прифронтовой полосе еще до появления антисемитского
ноябрьского приказа главнокомандующего российской армией. Зимой
1914-1915 годов количество евреев-заложников в России резко
возросло, причем дело не ограничивалось временным содержанием под
стражей. 24 декабря 1914 года без объяснения причин царские власти
казнили трех евреев-заложников в городе Сохачев варшавской
губернии. Как подчеркивается в статье «Из "Черной книги"
российского еврейства», «назначение заложников во многих местах
сопровождалось своеобразным торгом. В первую очередь назначались
самые богатые люди; затем они, за известный выкуп, освобождались,
и взамен их назначалась вторая очередь, которая тоже затем за
выкуп освобождалась, и взамен бралась третья очередь».
...В те самые недели и месяцы, когда царские генералы отдавали
приказы о выселении евреев из прифронтовой полосы, в сверкающих
столицах шли спектакли и эстрадные номера патриотического
содержания, среди персонажей которых были и евреи. Так, например, в
эстрадном монологе «Хаим Шиндельман» говорилось о том, как на
фронте «сроднились все в окопах тех, и всяк друг другу стал как
брат». В центре монолога - героический образ еврея-рядового
российской армии Шиндельмана, который вызвался пойти в разведку в
тыл врага и попал в руки «прусских вандалов». Между немцами и
пленным евреем произошел следующий диалог:
«Ага! Шпион! Связать его!
Ответ давай нам поживей...
Ты русский, что ли? Нет? Ого...
Поляк? Татарин?» - «Я – еврей».
Как и положено «гуннским дикарям» (именно так называл немцев в годы
войны А. И. Куприн), враги начали уговаривать Шиндельмана
рассказать все, что ему известно о расположении и численности
русских войск. При этом поводов для предательства у Хаима было,
по мнению немцев, более чем достаточно:
«Россией ты не дорожи:
Что видел радостного в ней?
Страдал ты в ней, как жалкий раб,
Страдала вся твоя семья!»
Но слышит изумленный шваб:
«Россия - родина моя...»
Не вдаваясь в этическую оценку самого факта военного предательства,
отметим, что факты, касающиеся положения евреев в России, изложены
«изумленным швабом» весьма точно и полностью соответствуют
действительности. Как же реагирует на них солдат российской
армии, по имени Хаим? Оказывается, ему нечего возразить по
существу! То, что он говорит в ответ, фактически подписывая себе
смертный приговор, очень сильно смахивает на национальный
мазохизм - явление, кстати, весьма распространенное как среди
российских евреев, так и среди некоторых граждан возрожденного
государства Израиль:
«"...Слезами наших матерей
Покрыта русская земля…
Так отвечай же мне, злодей,
Могу ль предать ту землю я?
Я верю - кончится лишь бой –
Недолго ждать счастливых дней,
Как будут равны меж собой
Поляк, и русский, и еврей!
Стреляй, кровавый твой туман
Рассеет новая заря!.."
Так умер Хаим Шиндельман
За Русь родную, за царя»
…В апреле 1915 года Центральный комитет Всеобщего еврейского
рабочего союза в Литве, Польше и России (Бунда) опубликовал в
Вильно прокламацию «Ко всем еврейским работникам и работницам»,
текст которой отражал сложившуюся ситуацию более реалистично, чем
эстрадный монолог о Шиндельмане:
«Больше, чем кому бы то ни было, дала себя знать горечь войны нам,
еврейским рабочим России. Особый поток кровавых пыток и мучений
специально излился на еврейское население тех местностей, где
происходит война. Под предлогом якобы нелояльности еврейского
населения свирепствуют там военные команды и совершают такие
жестокости и преступления, которые напоминают самые жестокие
времена средних веков. Военные суды, экзекуции, виселицы, погромы,
насилия над женщинами и, наконец, всеобщее изгнание из мест, где
евреи жили веками, сопровождают поход русской армии по вновь
завоеванным городам русской Польши и восточной Галиции.
Современные политические руководители... официально
распространяют наветы о шпионаже против евреев с целью отвлечь от
себя гнев народа и сделать евреев козлом отпущения».
Справедливости ради необходимо отметить, что и кайзеровские
солдаты не вели войну «в белых перчатках», проявляя жестокость, а
порой и откровенно варварское отношение к гражданскому населению
оккупированных областей. Другими словами, мифы о том, что в Первую
мировую евреи якобы не страдали от немецкого произвола, и потому
многие из них не верили в нацистские планы «окончательного
решения», лишены основания. Вот лишь один пример поведения
«хороших немцев», касающийся евреев знаменитого «Литовского
Иерусалима» - Вильно. Город был захвачен кайзеровской армией 18
сентября 1915 года, через несколько недель после того, как
российский император Николай II, разозленный военными неудачами,
взял на себя командование российскими войсками.
Свидетелем дальнейших событий был, среди прочих, уроженец Вильно
Михаил Шрейдер, ставший в дальнейшем сотрудником советских
«внутренних органов». По его словам, немецкое командование,
столкнувшись с многочисленными случаями инфекционных заболеваний
в «Литовском Иерусалиме», решило прибегнуть к «радикальным
методам», чтобы обезопасить собственных солдат и офицеров.
«Старики, старухи, нищие, калеки и слепые были вывезены за город в
Липувки, - писал Шрейдер. - Туда свезли также нищих и калек со
всего города, стоявших обычно на паперти возле церквей, костелов и
синагог. Затем их заперли в деревянном сарае, полили сарай
керосином и всех заживо сожгли». Сожжены были также некоторые
дома – «рассадники инфекции» в самом еврейском квартале, среди
них и дом семьи Шрейдер.
Подобный случай вовсе не был единичным проявлением немецкого
«рационализма» и «любви к порядку» в годы Первой мировой войны.
Знаменитый бельгийский поэт и драматург Эмиль Верхарн (1855-1916)
оставил потрясающее стихотворное свидетельство поведения
«цивилизованных немцев», оккупировавших его страну, в
стихотворении «Окровавленная Бельгия»:
Мы видели ножи в грудях у матерей,
С червлеными в крови и в молокеклинками,
И дряхлых стариков, стоящих вдольпутей
Коленопреклоненными рядами -
Над ими же раскопанными рвами -
И казни ожидающих своей;
Подростков-девочек - в руках ватаги пьяной.
Солдаты тешились кровавым кутежом:
Когда же плоть детей была сплошною раной,
Им вырезали грудь ножом...
Немецкий труп встречался на пути,
В карманах брюк - серебряные ложки,
Браслет украденный случалось намнайти
И детские отрезанные ножки.
О Фландрия, каких невыразимых дел,
Какого ужаса, безумия, трагизма
Ты стала зрелищем! Как страшен твой удел
Быть жертвой голода немецкогосадизма.
Советский историк B. C. Коваль, цитирующий этот отрывок из
стихотворения Э. Верхарна в блестящем переводе М. Волошина, в
одной из своих книг не смог удержаться от комментария: «Классовый
подход не позволяет нам говорить о "германском садизме"». Ну что
ж, и сегодня, уже после распада СССР, идеологические догмы
советской исторической науки достаточно сильны среди тех евреев,
которые оправдывают свое решение эмигрировать в Германию именно
таким, «классовым подходом».
В 1930-е годы заслуги немецких евреев - участников Первой мировой
войны - не спасли их от гитлеровских репрессий. Многие российские
Хаимы Шиндельманы, уцелевшие в огне сражений 1914-1918 гг., и в
дальнейшем продолжали воевать, но теперь уже не за монархическую,
а за коммунистическую идею. Некоторые из них, например, полный
георгиевский кавалер, подпрапорщик С. Медведовский (1891-1924)
или унтер-офицер Т. Хвесин (1894-1938), после окончания
гражданской войны начали быстро делать военную карьеру в Красной
армии, однако почти все они закончили свой жизненный путь в годы
сталинского террора. Террора, одним из символов которого долго
был первый заместитель председателя ОГПУ, а позже нарком
внутренних дел СССР Генрих (Генох) Ягода, впервые понюхавший
пороху в форме солдата российской армии в 1915 году...
«Вести», 4.05.2000
|
